Текст книги "Тени над Латорицей"

Автор книги: Владимир Кашин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)

– При чем тут обед? – не остыл еще Дмитрий Иванович. – Ну, обедал, обедал.

– А что ты ел, папа? – не отступала и Наташа.

– Яблоки, – проворчал Коваль. – Целое кило.

– Ага, яблоки на обед. Прекрасно! Фигуру бережешь? – «Щучка» перешла в наступление. – А я – молодец, сегодня уже три раза ела, – улыбнулась она. – Сам себя не похвалишь – никто не похвалит. Сейчас сбегаю в буфет и возьму что-нибудь для тебя. Ты что хочешь? Бутерброды, яйца, кефир, сок?

– Давай, давай. Все равно.

Бутерброды были с ветчиной. Сперва Коваль надеялся просмотреть за ужином вечернюю газету, но едва принялся за бутерброды, ощутил, что чертовски голоден. Он жадно ел, сдерживая себя, чтобы не глотать непрожеванные куски. О газете он забыл начисто. Наташа, глядя на него, с сочувствием улыбалась. Откупорив бутылку айвового сока, она наполнила два стакана – себе и отцу.

– Вообще, папа, так дальше не пойдет. Что я должна, как нянька, следить за тобой? Бутерброды – это ужин. А днем обязательно нужна горячая пища. Сегодня уже поздно, а завтра – пожалуйста, будь добр, – спустись вниз, в ресторан, и пообедай. Или где-нибудь в столовую забеги. Возле самой милиции, совсем рядышком, есть очень приличная столовая. Я серьезно говорю, главное – суп или борщ, а то язву желудка заработаешь, курильщик! При таком умственном напряжении обжорой надо быть. Что, я не права?

Коваль не ответил. Пожалуй, даже не слышал, что говорит Наташа. Он все еще рассуждал о Коповски и его визите.

– У тебя плохое настроение? И все из-за меня? Ну, извини, папа, я учту. Может быть, я слишком рано пришла? Ты хочешь побыть один? Поработать? Тогда я в кино сбегаю. Здесь, напротив гостиницы. Молчишь? Значит, согласен?

– Иди. – Коваль обрадовался возможности побыть часок или два в одиночестве. – Только после сеанса сразу обратно. Не разгуливай в полночь.

– Слушаюсь, товарищ подполковник!

У двери она замешкалась, обернулась к нему:

– Пап, ты на меня больше не сердишься?

– Ты еще здесь?

– Дик, я хочу тебя рассмешить. У меня на турбазе новые друзья появились. Они, оказывается, знают, кто мой отец, ну, что ты, одним словом, сыщик. И вот мы все вместе – как соавторы – написали детектив – на одну страничку с продолжением. Ну, пародию, шарж. – Наташа порылась в сумочке и достала тетрадный листок. – Я так спешила, чтобы тебе показать, а ты сразу вылил на меня ушат холодной воды.

Наташа положила листок на угол стола и уже из коридора сказала:

– Почитай, когда освободишься. Мои друзья увлекаются научной фантастикой, и поэтому у нас гибрид получился, путаница, но – весело! Благодарю за внимание! Меня нет. Главное, не ищи никакого смысла – его нет и не должно быть. И не обижайся, пожалуйста. Это ведь шутка.

Оставшись один, Коваль краем глаза взглянул на листок: «Сей опус посвящается великому криминалисту не менее великой и фантастической нашей эпохи».

Взял листок в руки и положил на освещенное место. Прочел:

«НА ПУТИ К НИРИАПУСУ»

Запутанное дело.

ЧАСТЬ 1

От трупа пахло винным перегаром.

– Это – «Мартель», – сказал детектив Гопкинс, нюхая бледный нос покойника.

– Это не «Мартель», – возразила собака, лежавшая в кресле, и лениво свернулась калачиком.

– «Мартель»! – заметил покойник. – «Мартель».

В окно врывался аспароголовый ветер. Небо испуганно трепетало кусками белья убийцы. Пахло мятой – непорочный запах смерти исходил от покойника и легкой дымкой окутывал присутствующих.

В это время Гопкинс ощутил острую боль в желудке. А левое ухо его помощника аскаридозно зачесалось.

– Атмосфера отравлена! – догадалась собака.

По комнате все плыли и плыли куда-то нечеткие гидронические волны.

Помощник и «третья рука» Гопкинса – Поня Хлюстович (серб по национальности, американец по происхождению, космополит по убеждениям) вытащил из кармана обломок летающей тарелки.

– Это – о н и! – с несравненным волжским оканьем произнес Поня, задрав голову вверх, и вздрогнул при этом ущемленным седалищным нервом.

– Они никак не могли этого сделать, потому что они не могли этого сделать никак! – с раздражением, достойным его авторитета, заявил Гопкинс. – Но…

Однако фразу он не закончил, потому что концентрированные телепатические поля вынесли его через окно в вечернее суперпространство.

Дело прояснялось.

Стало ясно, что очень…

ЧАСТЬ 2

Нежные морские волны ласкали ялтинское побережье.

Полковник уголовного розыска Водопьянский утомленно почесал затылок.

Продолжение следует (во 2-м томе)».

– Ну и нагородили! – рассмеялся Коваль. – Ну и зайцы! Однако, как говорят в таких случаях французы, вернемся к нашим баранам.

Итак, версия «Наследство». Коваль спрятал пародию в ящик стола, достал оттуда черный фломастер и принялся расчерчивать новые графы схемы.

Написал: «Брат Каталин Иллеш Эрнст Шефер и его жена Агнесса».

Третий листок получился таким:

—

1. Прямые наследники (единственные)!

2. Ненавидели Каталин (слова Эрнста Шефера: «Сволочь, убить ее мало!»).

3. Скандал в ночь на 16 июля. Фраза Агнессы: «Ты не сделаешь этого!» (Чего?)

4. Тем более не стал бы мстить Илоне – дочери Андора Иллеша.

+

1. Нет прямых доказательств.

?

1. Достоверность алиби Эрнста Шефера?

Заполнив колонки, Коваль отодвинул лист и снова задумался. Много было у него вопросов без ответов, много было такого, что еще не стало конкретной версией, но требовало размышлений, сопоставлений.

Кого ждала вдова Иллеш в гости? Приходили ли эти гости? То, что Каталин готовилась к встрече гостей, ясно. Что он, Коваль, может сказать по этому поводу? Что он уже знает о самой Иллеш?

Нужно досконально установить старые связи. Уже известно, что первый муж Каталин был жандармом, принадлежал к фольксбунду – союзу прогитлеровских немцев в Венгрии. Второй ее муж, Андор Иллеш, – венгр, фамилию которого она носила и дочь которого тоже была убита шестнадцатого июля, – живет в Венгрии. Проверено, что он находится в Будапеште, откуда уже много лет не выезжал, имеет другую жену и двоих детей от нее. И к тому же – разве может человек убить, да еще так зверски, собственную дочь?! Время от времени Андор присылал Илоне посылки…

Первый муж – тержерместер Карл Локкер – тоже отпадает: в конце войны его нашли в лесу повешенным на дереве… А все-таки почему ее все называют вдовой? Не оттого ли, что не Андора Иллеша, а именно Карла Локкера, которого нет в живых, люди считали ее настоящим, законным мужем?

А где орудие убийства? Где нож?! Ведь он до сих пор не найден… Коваль схватил синий карандаш и написал внизу через весь лист схемы: «Где нож?»

С улицы послышались голоса, шум. Коваль взглянул на распахнутое окно. «Закончился сеанс в кино», – понял подполковник. Он почувствовал, что ему очень хочется походить, размяться, подышать свежим воздухом. Немедленно! Да и Наташку встретит.

Он решительно выключил свет и вышел из номера.

* * *

– Да, я имел свою лавку.

– Мясную?

– Торговал мясом.

– При чехах?

– При чехах.

– А после тридцать восьмого года, когда пришли гонведы?

– Тоже.

– Имели лавку?

– Да.

– Венгерское правительство вас не обижало?

– Нет.

– Потому, что ваш шурин служил в жандармерии?

– Фольксдойчей не трогали. А с Карлом Локкером я ничего общего не имел. Это был бандит.

– И все-таки в молодости дружили. Даже сестру за него выдали.

– Я не выдавал. И Катарин не хотела. Он запугал ее.

– Сейчас где работаете?

– Кооперативная торговля мясом.

– На пенсию не собираетесь?

– Да, уже скоро.

С Эрнстом Шефером подполковник разговаривал в кабинете Вегера. Все, о чем Коваль спрашивал мясника, было ему уже известно от начальника уголовного розыска, но он хотел услышать ответы Шефера непосредственно из первых уст, а главное – присмотреться к этому человеку. Разговор шел через переводчика, – стараясь выиграть время, Шефер делал вид, что иначе он не понял бы ничего, хотя Вегер предупредил Коваля: Шефер отлично владеет и русским, и украинским.

Маленький кабинет начальника розыска на втором этаже едва ли не весь заполнен был сидящим в нем тучным Шефером, поредевшие черные волосы которого были уже слегка тронуты сединой. Он не был похож на человека, убитого горем, хотя, впрочем, не казался и счастливым наследником, который из приличия всячески сдерживает радость и прячет блеск глаз, чтобы лицо его казалось скорбным.

– От своего шурина одно только горе имел, – говорил он. – Это был грабитель и садист, какого свет не видал. Он и меня все время грабил.

– И сестра не могла защитить?

– Сестра? – Шефер сморщил нос, видимо стараясь сориентироваться, как лучше ответить.

Коваль с интересом наблюдал за ним.

– С Катарин мы не очень дружили.

– С родной сестрой? Вас ведь у родителей и было-то всего двое.

– У нее был тяжелый характер.

– В чем это выражалось?

– Ну… – замялся Шефер. – Возможно, под влиянием своего мужа. Все-таки это моя сестра. О мертвых говорят только хорошее.

– Если речь не идет об убийстве. Сейчас нужно говорить и о живых, и о мертвых только правду.

– Катарин с детства любила брать себе все, что видела. Лучшую игрушку, самое большое и самое красивое яблоко, а если конфеты или орехи – так полную горсть, так что даже удержать не могла и на пол сыпалось. Своего не упускала! Такой и выросла.

– Почему вы называете ее «Катарин», а не «Каталин»?

– Мама называла ее «Катарин». По-немецки «Катарин», а не «Каталин».

– Значит, вы не любили сестру?

Старый мясник пожал плечами:

– Я этого не сказал.

– Люди слышали, как вы ей угрожали.

– Я должен был судиться с нею за землю и часть дома, но пришли советские, и земля стала государственной.

– Расскажите подробнее.

– Участок, на котором Катарин поставила свой дом, принадлежал родителям. Но они с Карлом захватили всю землю. Я ничего не мог сделать. Вы же понимаете, с Карлом тягаться было все равно что в петлю лезть.

– Вы жаловались, что сестра не расплатилась с вами за работу. Вы ведь помогали ей строиться?

– Да, обещала и не заплатила.

– И вы боялись с ней и с шурином ссориться по той же причине?

Допрос Шефера проходил вяло. Коваль задавал вопросы, вроде бы касающиеся посторонних вещей, а на самом деле – по существу, и смотрел в окно, терпеливо ожидая, когда, инспектор уголовного розыска, симпатичный веснушчатый Габор, переведет вопрос и ответ. Пока еще не надеясь услышать от мясника что-нибудь важное, позволил себе вспоминать детали дела, словно просматривая страницу за страницей.

Его не покидало тревожное чувство: что делает сейчас убийца, если это не Эрнст Шефер, который сидит перед ним? Где он? За тысячи километров или рядом – протяни руку и возьми?..

Молодой лейтенант все время смотрел на Коваля, как на кинозвезду, ловя каждое движение и каждое слово знаменитого сыщика, и хотя не понимал, почему подполковник ведет себя так, а не иначе, напускал на себя глубокомысленный вид. Коваль же тем временем размышлял над тем, почему ни этому молодому офицеру, ни участковому инспектору Козаку до сих пор ничего не удалось разузнать.

Козак с ног сбился, рыская по Староминаевской и прилегающим улицам, расспрашивая жителей. Никто из соседей Иллеш не видел никаких пришлых людей, не слышал не только шума на улице, но даже и предсмертного крика Евы. И все это в небольшом городке, где люди, как правило, все знают друг о друге. Странно!

Что же касается Эрнста Шефера, который держится сейчас как нейтральный свидетель, то для него приготовлено нечто неожиданное. И как бы ни затягивал он признание, все равно молчанием ему не отделаться.

Заранее предчувствуя растерянность подозреваемого, Коваль спросил внезапно и строго:

– Где вы были в ночь на шестнадцатое?

От его пристального взгляда не ускользнуло, что у Шефера шевельнулись руки с грубым обручальным кольцом и черным агатовым перстнем на толстых и коротких, словно обрубленных, пальцах, вздрогнули полуопущенные веки. О, Шефер отлично понял его и без переводчика!

Пока инспектор Габор переводил вопрос, мясник овладел собой.

– Как – где? Дома. Я всегда ночую дома.

Лейтенант повторил эти слова. Шефер смотрел на Коваля не мигая.

– Кто может подтвердить?

– Капитан Вегер уже разговаривал с моей женой, она подтвердила.

– Больше никто?

Шефер пожал плечами: мол, а кто же еще может знать, где он ночует.

Всем своим видом старик разыгрывал человека, ни в чем не повинного и даже оскорбленного тем, что его допрашивают в то время, когда ему так тяжело: какой бы плохой ни была Катарин, а все-таки она его сестра. А бедные племянницы!..

Подполковник смотрел на него и думал: если вина Шефера не подтвердится, то через полгода мясник и его жена станут владельцами дома и всего имущества, на которое уже давно зарятся.

Дмитрию Ивановичу Ковалю, всю жизнь свою посвятившему установлению истины и восстановлению справедливости, было бы досадно, если бы Эрнст, который враждовал с сестрой, воспользовался ее добром. Но это было бы законно, потому что симпатий и антипатий закон во внимание не принимает. И коль скоро по закону Шеферы являются единственными наследниками дома и имущества Иллеш, – значит, это и есть справедливость. Но если это не игра своенравной судьбы, если Каталин и ее наследниц лишила жизни жилистая рука мясника, то смысл существования Коваля на данном отрезке его жизни и состоит в том, чтобы изобличить убийцу. Вот в этом-то и будет наивысшая Справедливость.

И подполковник внезапно спросил:

– Кто ваши соседи?

– Мои соседи?

– Ближайшие?

– Доктор Ивасюк и пенсионер Коповски. Участок мой граничит также с участком инженера лыжной фабрики Макогонова, но от дома моего это далековато.

– Ивасюк сейчас дома или в отъезде?

– Скоро месяц, как всей семьей уехали они в отпуск, к морю.

– А Коповски?

– Почти каждый день его вижу.

– В каких вы с ним отношениях?

Мясник на мгновенье задумался.

– В нормальных.

– Мимо чьих домов проходите, когда идете к Староминаевской?

Шефер пожал плечами, сморщил лоб, стараясь припомнить соседей в той последовательности, в какой он проходит мимо них. Коваль не требовал такого перечисления. Поэтому уточнил свой вопрос:

– Кто из них мог вас видеть на улице в ночь на шестнадцатое?

Шефер удивленно молчал.

– Послушайте, Шефер, давайте говорить откровенно – куда вы шли из дому в ту ночь?

Веки мясника остались спокойными. «Сюрприз» Коваля не оказался для него неожиданностью. О чем это свидетельствовало? О его вине? О том, что Шефер подготовил себя к ответу на такой вопрос? Или наоборот – о его невиновности, которая не боится никаких «ходов» сотрудника угрозыска.

– Нам известно, – медленно продолжал Коваль, – что в ночь на шестнадцатое, в двадцать три часа, вы ушли из дому и вернулись только под утро.

Шефер помолчал минутку, думая о чем-то своем, потом его грузная фигура выпрямилась, плечи поднялись, и он что-то резко бросил лейтенанту Габору. Тот перевел:

– Я уже сказал, что ночевал дома. У меня есть свидетель!

Ковалю не хотелось втягивать в разговор Коповски, он ведь обещал старику сберечь его инкогнито, но тут подумал, что без очной ставки не обойтись. Поведение Шефера было не в его пользу. Действительно, зачем скрывать, что поссорился с женой и – лишь бы ей насолить – бродил по ночным улицам? Но почему Агнесса умоляла: «Ты этого не сделаешь, Эрнст! Ты пожалеешь меня и детей!»? Видимо, речь шла о чем-то плохом, о каком-то темном деле, и жена пыталась его удержать.

Что же это могло быть среди ночи, как не хождение к сестре с небезопасным намерением? Иначе зачем и самому Шеферу, и Агнессе скрывать этот эпизод?

– Ваших детей шестнадцатого не было дома? – спросил Коваль, чтобы не делать в разговоре слишком больших пауз. Он знал, что и холостой сын Шефера, и его замужняя дочь, которая гостила у родителей, за два дня до этого уехали во Львов. И сын вернулся домой только двадцатого июля.

– Да. Не было. Вы это знаете, – спокойно ответил Шефер.

«У него крепкие нервы, – подумал подполковник, поворачиваясь всем корпусом к небольшому железному сейфу, стоявшему в углу, за его спиной. – Показать ему перстень?»

Он открыл грубую дверцу сейфа и достал оттуда небольшой предмет в розовой промокашке из школьной тетради. Медленно развернув бумагу, положил на стол массивный серебряный перстень с большим, в форме полумесяца сапфиром, мерцавшим синеватым пламенем. Казалось, внутри этого прозрачного камня скрыта миниатюрная лампочка.

Эрнст Шефер побледнел, втянул голову в плечи. Завороженный таинственным блеском камня, не мог отвести от перстня испуганного взгляда.

Наступила длительная пауза. Лейтенант Габор тоже загляделся на это чудо и не услышал вопроса Коваля.

– Вам знакома эта вещь? – подполковник вынужден был повторить. – Переведите, Габор!

Подполковник, конечно, заметил растерянность Шефера – здесь не нужен был и его опыт, чтобы сделать вывод, что с перстнем у мясника связаны не очень-то приятные воспоминания. И Коваля, как это часто бывало в работе, охватило чувство, что нежданно-негаданно найдена архимедова точка, на которую можно опереться. Словно священнодействуя, поворачивал подполковник перстень, рассматривая его и лихорадочно думая, как лучше использовать эту с неба упавшую удачу.

– Ваш перстень? – спросил он Шефера в упор.

Мясник поднял на него мутный взгляд.

– Унмёглих,[3]3
  Унмёглих – невозможно (нем.).


[Закрыть] – прошептал он по-немецки. – Это невозможно… – вырвалось у него по-русски. – Как попал он сюда?

– Перстень ваш? – Ковалю пришлось повторить вопрос.

Кровь постепенно прилила к щекам Шефера. Взгляд его стал осмысленным, но страх, как и раньше, еще гнездился в глазах.

– Как он попал к вам?

– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил подполковник.

Шефер уже полностью овладел собой.

– Унмёглих, – снова прошептал он еле слышно. – Разрешите взглянуть.

Коваль протянул ему перстень.

Наблюдая, как осторожно берет его мясник, как пристально рассматривает, примеривая на свой палец, Коваль убедился, что на этот раз интуиция ему не изменяет.

– Не подделка, – с легкой иронией заметил он.

– Это привидение! – тяжело вздохнул Шефер. – Страшно, когда привидения оживают.

– Разве это возможно? Действительно оживают? – с напускной наивностью спросил Коваль. – По-моему, нет.

– До этой минуты и я так думал, – снова вздохнул мясник, продолжая вертеть перстень в руках и рассматривая его так и эдак.

– А теперь?

Шефер промолчал.

– Все-таки вы не ответили на вопрос – это ваша вещь?

Шефер отрицательно покачал головой.

– Но вы и раньше видели этот перстень?

Мясник кивнул.

– У кого?

– Где вы взяли его? – опять спросил Шефер.

– В доме вашей сестры. Где же еще?

– Так, – произнес Шефер после паузы и сжал губы. Потом подумал и добавил: – Конечно же не в тайнике.

– Почему вы так уверены в этом?

– Я так и думал, – отвечая каким-то своим догадкам, сказал Шефер.

Коваль не перебивал. Ждал, чтобы подозреваемый сам разговорился. Так он больше расскажет, чем отвечая на вопросы.

Постепенно создалась более доверительная атмосфера, чем в начале допроса, и Шефер заговорил на ломаном русском языке:

– Это мой перстень. Он был моим. Но… Это – наша фамильная реликвия, которая передавалась по мужской линии. Его носил на руке мой дед, потом отец. Должен был носить я. Но после смерти отца, который жил вместе с Катарин и зятем, сестра сказала, что перстень пропал. Да простит меня господь, – вздохнул мясник, – сама она была очень жадная, а тут еще и муж у власти. Поэтому я так удивился, увидев его в ваших руках. Я ведь тогда поверил сестре.

Объяснения Шефера представлялись правдоподобными. После заявления Коповски об отсутствии алиби у единственного наследника (ох это вечное «кви продест»!), Коваль надеялся, что вышел на прямую тропу. Но, видно, долго еще придется плутать окольными стежками.

– Ваша фамильная драгоценность? – произнес подполковник. – Так, так. А почему вы решили, что мы взяли ее не из тайника? Какой тайник вы имели в виду?

Эрнст Шефер прикрыл глаза. Губы его зашевелились, словно искал он нужные слова, едва сдерживая случайные, рискованные, которые могли бы сорваться с языка. Морщины на переносице сошлись.

Коваль терпеливо ждал.

– Ну, так просто, – наконец нарушив молчание, сказал Шефер. – Вырвалось. Нашли, и все. Ясно, что в доме. А где Катарин раньше прятала, не знаю. Если бы знал, может быть, давно забрал бы. – Мясник снова сделал небольшую паузу, потом добавил: – Разрешите все-таки спросить, где именно вы его взяли?

Коваль колебался. Из опыта он знал, что информация – самое главное, чего не хватает преступнику, чтобы запутать следствие. Преступнику известно все о преступлении и почти ничего из того, что происходило на месте преступления потом, какие собраны доказательства, как ведется розыск и расследование. А следователь или оперативник, собственно, для того и ведет расследование, чтобы воссоздать неизвестную картину преступления, выяснить его мотивы и установить личность преступника.

Таким образом, давая информацию Шеферу, можно навредить делу.

– Перстень найден в гостиной, – сказал подполковник, решив, что преступнику такая информация ничего не даст.

– Убийца мог выронить из рук перстень в темноте, – заметил мясник.

Коваль не сказал, что перстень нашли под диваном. Догадка Шефера кое о чем свидетельствовала. Мясник говорил или как человек, который хорошо знает событие, или как способный на озарение.

– Возможно, убийца не заметил сгоряча, что это дорогая вещь. Впопыхах.

Шефер опустил голову и смежил веки.

Когда мясник снова поднял голову, Коваль спросил:

– Почему вас интересует, где именно найден перстень?

– Этот перстень… – тяжело вздохнул Шефер, – этот перстень… – повторил он. – Только теперь ясно понимаю, как она меня обокрала. Милая сестрица! Этот перстень стоит хороших денег. А сказала, что его нет.

– Может быть, хотела подарить своему мужу, Карлу.

– Не знаю.

Отвечая на вопрос, мясник с волнением наблюдал, как Коваль заворачивает перстень в промокашку, чтобы спрятать в сейф.

– Лучше бы в замшу.

– Промокательная бумага тоже годится, – сказал Коваль, запирая сейф.

Шефер только вздохнул и развел руками: мол, к сожалению, он пока еще не хозяин этого перстня.

– Вернемся к делу, гражданин Шефер, – сказал Коваль. – Не вспомнили, где были в ночь на шестнадцатое июля?

Опять пауза.

– У вашей сестры был нож, которым Андор Иллеш резал свиней?

– Наверно, был.

– Никому не подарила она его, не продала, когда Иллеш ушел от нее?

Шефер пожал плечами:

– Мне, во всяком случае, ничего не дарила.

Молчание. Подполковник и мясник смотрели друг на друга. И каждый думал о своем.

– Хотите что-нибудь добавить по делу убийства Каталин Иллеш и ее дочерей?

– Нет.

– Ну что ж, – кивнул Коваль. – Тогда на сегодня все. Советую к следующей встрече припомнить, где же вы все-таки были в ту ночь. Чтобы обойтись без очных ставок. А сейчас вы свободны. Лейтенант, – обратился он к инспектору Габору, – проводите гражданина Шефера.

Уже на пороге мясник обернулся и спросил:

– Когда все кончится, перстень мне отдадут?

– Отдадут тому, кому он принадлежит, – ответил Коваль. – А пока он побудет у нас. Как вещественное доказательство.

Когда дверь за Шефером и лейтенантом закрылась, подполковник снова достал перстень.

Прекрасное творение искусного западного мастера таило в себе тайну. По всему поведению Шефера было видно, что тайна эта ему известна. Но сколько еще нужно поработать, чтобы старый мясник захотел ею поделиться! К тому же, может выясниться, что все это не имеет никакого отношения к убийству на Староминаевской. А время идет, непойманный зверь в человеческом обличье ходит по земле, и он, Коваль, должен обезвредить его как можно скорее.

Рассматривая перстень, любуясь мерцающим синеватым пламенем, которое излучал сапфир, подполковник заметил на широкой дужке след от припая. «Придется отправить на экспертизу, – решил он. – Интересно все же, что это за штука?»