Текст книги "Сеть для игрушек"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 32 страниц)

Глава 7

Двигаясь к центру города, я невольно размышлял о тех нелепых и страшных событиях последних дней, свидетелем которых меня угораздило быть.

… Смерть Слана, которого, как выяснилось, прикончила по пустяковому поводу собственная любящая жена…

… Странное поведение любителя давно ушедших времен Дюриана Рейнгардена, и не менее странное обращение Леокадии со своим отчимом…

… Рассказ Вела Панина о странной выходке Дена Теодорова, расправившегося в одиночку средь бела дня с компанией здоровяков и напрочь забывшего об этом…

А ведь были еще и другие аномалии, которые я наблюдал на протяжении нескольких лет и которые тщательно заносил в свою картотеку. Все они, на первый взгляд, были не такими уж из ряда вон выходящими поступками, если не принимать во внимание тех людей, которые их совершали.

Так, например, однажды на моих глазах вполне приличная дама – учительница из гимназии с соседней улицы – разделась догола прямо на центральной площади Интервиля. Шокированные прохожие, проходя мимо нее, старательно делали вид, что не замечают публичного стриптиза, а кое-кому из приезжих эта выходка, возможно, пришлась по душе, потому что в кучке зевак время от времени раздавались жидкие аплодисменты, но насладиться широким массам этим зрелищем не дали полицейские, забравшие женщину в участок. Я не знаю, что потом с ней стало, – скорее всего, дело закончилось штрафом за оскорбление общественной нравственности, потому что через несколько дней я видел учительницу, когда она вела свой класс на экскурсию в музей, и на этот раз ничего сексуально-аномального в ее облике и поведении не проскальзывало…

В другой раз аномально повел себя не кто иной, как мэр Интервиля господин Невенгловский. Выступая на церемонии открытия спортивного комплекса (я там оказался совершенно случайно), он внезапно завертел головой, словно его душил воротничок, а речь его обильно наполнилась ненормативной лексикой и стала похожа на монолог подзаборного забулдыги. Скучавшие представители прессы тут же встрепенулись, ощутив, что присутствуют при рождении новой сенсации, но распорядители церемонии и свита мэра вовремя спохватились и увели Невенгловского под белы рученьки, оборвав его на полуслове. Если бы данный инцидент был зафиксирован средствами видео– или аудиозаписи, карьера мэра на этом бы бесславно окончилась: разве кому-то хочется, чтобы городом управлял не то псих, не то наркоман, не то алкоголик? Однако Невенгловский вышел сухим из воды, и в последующие две недели городские органы печати старательно развенчивали «клеветнические измышления, направленные на дестабилизацию органов городской власти»…

И, наконец, был еще эпизод, когда тщедушная старушка, переходившая дорогу, чуть не угодила под машину. Выскочивший водитель – молодой, здоровый парень – стал, размахивая руками, выражать свое возмущение в отношении «старой карги, которой жить надоело». Ни он, ни кто-либо другой из случайных свидетелей происшествия не ожидал приступа агрессивной прыти со стороны нарушительницы правил движения. Своим длинным зонтиком она ударила незадачливого владельца машины под дых, потом острым каблуком – под ребра, а в завершение одним-единственным ударом сухонькой ручки разбила ветровое стекло. Пока пострадавший – а вместе с ним и зеваки – приходил в себя, «старая карга» резво прыгнула в машину и с места рванула в ближайший переулок, пройдя крутой поворот на такой скорости, что машина встала на два колеса…

Время от времени всплывали на поверхность и другие, менее комические, но тем не менее заметные факты, свидетельствующие о том, что аномалии в городской жизни растут и множатся с каждым днем. Их можно было отследить по публикациям в прессе.

… Порядочный, благопристойный гражданин в один прекрасный день, вооружившись снайперской винтовкой, расстреливает прохожих из окна своей квартиры в центре города, причем последующее расследование не находит причин, которые могли бы стать предпосылкой для стрельбы по живым мишеням…

… Крупнейший в Интервиле банк «Золотые двери» подвергается средь бела дня хорошо организованному нападению полусотни мирных граждан, вооруженных подручными средствами. Пока часть налетчиков сдерживает натиск отряда полицейских (причем, по свидетельству полицейских, налетчики дрались почти голыми руками, но дрались как японские ниндзя, и каждый из них стоил в уличном бою десятерых!), остальные шутя справляются с вооруженной до зубов охраной банка, взломавают (без особых приспособлений!) бронированные двери в подвальное хранилище и уносят с собой несколько миллиардов юмов… Каждый шаг и каждое движение налетчиков были расписаны до сантиметра. Действовали они в масках, и полиция вначале решила, что действуют профессионалы, но в последующем выяснилось, что к столь дерзкому налету не причастна ни одна из мафиозных группировок… Но еще более удивительные вещи стали происходить, когда полиция была вынуждена обратиться за помощью в соседний округ. На подступах к городу подкрепление, двигавшееся на броневиках, неожиданно попало в засаду, и, пока вело самый настоящий бой с невидимым противником, налетчики успели просочиться сквозь кольцо окружения вместе с добычей и кануть как сквозь землю. В результате этого сенсационного ограбления двадцать пять полицейских были убиты и тяжело ранены, пятнадцать мирных жителей и трое банковских служащих пострадали от шальных пуль, сильно досталось зданию банку и близлежащим кварталам. Потери налетчиков: девять человек были убиты на месте, и еще тринадцать скончались в реанимации, так и не придя в себя, чтобы поведать, кто же замыслил и провел эту дьявольскую акцию… Полиция быстро установила личности погибших бандитов, и, к всеобщему удивлению, ими оказались ни в каких грехах ранее не замеченные граждане Интервиля, в том числе – университетский профессор, священник, медсестра и прочие представители интеллигентных профессий. Были тщательно допрошены их родственники, но и они ничего не смогли – или не захотели – поведать о том, каким образом их муж, сын или отец оказался замешанным в преступный заговор. Версия об иностранных гастролерах была самой распространенной, но подтверждения так и не получила…

… Все чаще в городе происходят так называемые убийства без видимой причины, причем многие из них, если судить по «почерку», явно совершены одним и тем же человеком. Похоже в «оплоте порядка и высокой нравственности», каковым Международный считался в глазах мировой общестенности, завелся свой, домашний маньяк…

Итак, обычные, нормальные люди, воспитанные в духе благороднейших этических принципов, в определенный момент ни с того, ни с сего отчебучивают что-нибудь такое, что не может прийти в голову человеку даже с самой извращенной фантазией. Говоря словами моего приятеля Вела, они совершают несвойственные им поступки, причем или тут же забывают о них, или могут выдвинуть в качестве их оправдания не лезущие ни в какие ворота аргументы…

В чем же причина таких аномалий?

Не начало ли это эпидемии массового помешательства?

Или сказывается влияние наркотических средств, тайно доставляемых в Интервиль со всех концов «цивилизованного мира»?

А, может быть, ничего особенного не происходит? Может быть, в человеке действительно изначально заложен разрушительный инстинкт, побуждающий его преступать черту, за которой кончаются нормы? А если допустить, что все нарушения порядка и законов – вполне нормальное явление в масштабах всего человечества? Ведь не может же все в мире быть идеально! Все люди – разные, мыслят и воспринимают они окружающую действительность тоже по-разному, и то, что аномально с точки зрения других, для них самих – вещи, которые можно объяснить. На свете можно объяснить все, даже геноцид, вопрос в другом – может ли считаться это объяснение оправданием в глазах других людей?..

И в этой связи возникает еще один интересный вопрос – интересный для любого исследователя. Каким образом можно отделить зерна от плевел при изучении поведения людей? Как выявить действительную аномалию, которую нельзя объяснить никакой логикой? Да, убийца, жестоко расправившийся со своей жертвой, для нас аномален, это – факт. Но ненормальным себя он ни в коем случае не считает, будучи убеждент, что убил другого человека по вполне веским причинам. Скажем, потому, что тот наступил ему на ногу в переполненном автобусе… Маньяки, убивающие проституток, наркоманов и бомжей, внутренне уверены в том, что совершают благое дело, якобы очищая общество от вредных и лишних людей. Вечная трагедия Раскольникова: вошь ли я или право имею?..

Рассуждаем дальше. Те аномалии, которые нам известны, проявляются не только в преступлениях, но и в поступках, не характерных для совершающих их людей. И здесь-то и кроется главная загвоздка, потому что мы можем только судить о мотивах, побудивших людей совершить тот или иной поступок, а на самом деле даже самые ненормальные выходки окружающих могут иметь весьма простое, хотя и не лежащее на поверхности, объяснение: нервное переутомление, стресс, скрытое заболевание, наконец, просто плохое настроение или самочувствие… Кто это сказал: «Дрожание моей левой икры есть великий признак»? Наполеон, вроде бы? Не важно, важнее другое – человек так устроен, что представляет собой этакий «черный ящик» для других.

Вот идет по тротуару навстречу мужчина в строгом костюме, и в зубах его дымится сигарета, а в руке красуются, покрытые капельками росы, роскошные пурпурные розы. Аномален ли этот тип, или ничего особенного в его поведении нет?

Или, скажем, движется похоронная процессия, и вдова, роняя слезы и причитая, влачится за гробом, но при этом непрестанно лузгает семечки, не забывая сплевывать себе под ноги шелуху в перерыве между рыданиями типа «На кого же ты нас покинул, наш родной?»… Что это – очередная аномалия или просто следствие стресса?

Юное, хрупкое создание женского пола, всего семнадцати лет от роду, умело расправляется со своим отчимом, вооруженным мощным револьвером. С точки зрения постороннего человека, это более чем странно, но ничего странного в этом нет, если Леокадию с детства натаскивали по части приемов самообороны…

Я прервал свои размышления, потому что обнаружил в поле своего зрения бар «Ходячий анекдот», куда стоило заглянуть, чтобы переброситься парой слов, а точнее – каламбуров, с сочинителем анекдотов Авером Гунибским, прополоскать пересохшее горло и поболтать о том, о сем с кем-нибудь из знакомых, наверняка торчавших в этот предвечерний час в баре.

И тут я словно споткнулся. Только сейчас я осознал, что, покинув особняк Рейнгардена, я целеустремленно перся, как последний идиот, через весь город именно сюда. Получилось так, что помимо моего сознания, заполненного глубокомысленными размышлениями об аномалиях человеческого поведения, ноги исправно несли меня к «Ходячему анекдоту».

Какого черта?.. Что я потерял в вонючем от стойкого запаха спиртного полумраке? Разве нет других, более достойных мест в городе, куда может направить стопы приличный молодой человек, родители которого как одни из первых поселенцев Интервиля свято соблюдают морально-нравственные постулаты? Между прочим, ты мог бы посетить Люцию и отстегнуть из своего, не очень-то праведным путем добытого, гонорара энную сумму в качестве вспомоществования на хлеб насущный. Неплохо было бы и отправиться прямиком в родительский дом, чтобы поднять пошатнувшийся в глазах родителей авторитет достойного сына… Да мало ли куда можно еще двинуться: в библиотеку – изучить последние публикации по АЯ, в Галерею искусств – там как раз открылась какая-то экстраординарная выставка, наделавшая немало шуму среди богемы…

Однако не пошел я ни к Люции, ни к родителям и уж тем более ни в Галерею искусств. Почему-то мне в тот момент стало ясно, что если я сейчас же не зайду в бар, то скончаюсь через пару шагов в страшных судорогах от неудовлетворенного подсознательного стремления к простому человеческому общению…

В баре было как всегда, только над стойкой, на самом видном месте, вызывающе красовался плакат со свеженьким измышлением юмориста-Авера: «ЕСЛИ КО ВСЕМУ ОТНОСИТЬСЯ СЕРЬЕЗНО – МОЖНО СПИТЬСЯ РАНЬШЕ ВРЕМЕНИ». Хозяин бара «Ходячий анекдот» был широко известен в Интервиле тем, что коллекционировал и сам сочинял анекдоты (по сведениям, в ряде случаев имел место плагиат из древности), каламбуры и прочие юморные штучки. Тем посетителям бара, которые излагали не известный Аверу анекдот, он ставил бесплатную выпивку.

Когда я вошел, Авер, облокотившись на стойку, беседовал с Мухопадом. Сколько я знал Мухопада, это был перманентно подвыпивший старик, любивший приставать к малым детям с глупыми вопросами, но независимо от их ответов дававший им оценку «Молодчина!».

У Авера был особый интерес к представителям старшего поколения. Именно из их памяти он выуживал старинные анекдоты, которые потом, слегка переиначив и актуализировав, выдавал за собственное творение.

Вот и сейчас, приблизившись к стойке, я услышал, как Авер, пощипывая бородку, вопрошает Мухопада:

– Ну, а что еще вы можете припомнить?

Мухопад хитро покосился на заманчивые ряды бутылок за спиной Авера.

– Э-э, – протянул он. – Что я вообще могу припомнить? Память моя уже не та стала, что прежде. Знаете, милейший, в молодости у меня было три принципа: никогда не носить перчаток, ходить с непокрытой головой и закусывать только после третьей рюмки. А результат? Что мне сейчас надо? Ничего мне уже не надо, шесть гвоздей для крышки гроба – вот и все!..

– Смешно, – с мрачным видом изрек Авер. – Хотя, по-моему, еще кое-что и именно сейчас вам ни в коем случае не повредит.

Он не глядя, как иллюзионист, достал прямо из воздуха початую бутылку и отработанным движением плеснул в стакан Мухопада золотистой жидкости.

– Молодец! – не то за идею, не то за ее артистичную реализацию похвалил Авера старик и отработанным движением влил в себя жидкость. Утерев губы и крякнув, он сказал: – Нет, все-таки кое-что я еще помню… Вот, скажем, о любви… Приходит один «челнок» в публичный дом и говорит…

Тут Мухопад узрел меня и мгновенно лишился дара речи. Он хорошо знал моего отца, а любой человек, связанный с юриспруденцией, вызывал у старика идиосинкразию: от правосудия ему неоднократно доставалось за систематическое пьянство.

– Что же он говорит? – осведомился Авер. – Кстати, уточните, пожалуйста – кто такой «челнок»?

Старик стушевался и, пробормотав в том духе, что данный анекдот бесполезно рассказывать в присутствии молодежи, которая-де его все равно не воспримет адекватно, быстренько удалился неверной походкой восвояси из бара.

– Странный тип, – сказал Авер, кивнув вслед Мухопаду. – Хотя и смешной… Может быть, ты примешь эстафету, Рик?

– По части анекдотов – нет, а в отношении выпивки – с удовольствием, – признался я.

Авер выразился в том плане, что я ему не нравлюсь в последнее время. Что те редкие ростки юмора, которые пробивались во мне, на глазах стали чахнуть и увядать и что он, Авер, ни на минуту не сомневается: если мой тонус в ближайшее время не поднимется, то вскоре я буду напоминать ему типа из одного анекдота…

Гунибский явно порывался поведать мне один из своих последних опусов, но сейчас я был не расположен к юмору. Я молча взял стакан, в который Авер щедро налил той же золотистой жидкости – той, что он перед моим появлением потчевал Мухопада, – и прошел в полумрак зала.

Здесь уже было немало посетителей, и стоял приглушенный шум голосов, и в основном все сидели компаниями, и некоторых из них я знал по именам, а многих – в лицо, и мне приветственно махали рукой то с одной, то с другой стороны, а некоторые приглашали присоединиться к ним, но почему-то я отверг все притязания на мое одиночество, благополучно прошел через зал и плюхнулся за стол, где сидел лысоватый рыхлый человек с безвольным подбородком и мутным взглядом пропойцы.

Лицо человека показалось мне смутно-знакомым, и мне понадобилось несколько глотков из стакана, чтобы вспомнить, где я уже встречал этого субъекта. Это было не далее, как прошлой ночью, и сидел он на этом же месте, и еще вчера я зачем-то хотел подойти к нему, но потом передумал, а потом мне попалась Рола, и я забыл обо всем на свете…

На столе перед лысоватым стояли стакан с коктейлем, две пустые чашки со следами кофейной гущи и большая пепельница, доверху набитая окурками. Видно, торчал он здесь уже давно. На этот раз одет он был почти прилично, в светлые брюки и клетчатую рубашку, а не в детские шорты и черную майку, как накануне.

Человек не обратил внимания на мое появление. Он отчаянно смолил, захлебываясь дымом, очередную сигарету и тупо поглядывал по сторонам.

Судя по тому, что он меня не приветствовал, это был так называемый гость вольного города Интервиль, с жадностью сравнивающий, отвечают ли действительности те рекламные проспекты, которыми его напичкали в туристическом агентстве.

– Добрый вечер, – сказал я.

Отношение к ближнему начинается с приветствия, и это, хочешь или не хочешь, а надо соблюдать. Без этого ни один социум долго не протянет. Подобные истины вдолбили в мою башку с детства.

– Что-что? – переспросил подозрительно он.

Я промолчал. Не стоит разговаривать с людьми, которые вызывают у тебя неприязнь с первого же взгляда. Это я тоже усвоил с детских лет.

Лысоватый переспрашивать не стал. Он решительным движением сунул окурок в пепельницу и круговым движением потер свою лысину, посередине которой коричневой кляксой расплывалось большое родимое пятно. Потом он перегнулся ко мне через столик.

– Я хотел бы поставить вам один вопрос, – сказал он. В его манере выражаться наличествовал легкий акцент и прочие неправильности, присущие людям, изучавшим иностранный язык с помощью компьютерного «Полиглота». – Как у вас здесь приемлемо похоронять родственников?

Признаться, я растерялся.

– В гробу, как же иначе? – сказал я. Наверное, он слишком начитался рекламных проспектов, которые любят выдумывать какие-нибудь экзотические традиции обитателей тех мест, куда едет турист. – Во всяком случае, трупы мы не пожираем и мумий из них не изготовляем, это точно.

На мой «черный юмор» он никак не отрегировал.

– А кладбище? – спросил он. – Как я способен добираться до Треугольного кладбища?

Я попытался сначала объяснить ему маршрут на пальцах, но он ни черта не понял. Я извлек из кармана комп-нот и вывел на экран карту города, но он сказал, что плохо разбирается в топографии, хотя у меня сложилось убеждение, что он просто плохо понимает разговорный русский язык. Тогда я, чертыхнувшись, принялся изображать на столе макет местности, используя в качестве ключевых точек маршрута на кладбище подручные средства – пепельницу с окурками, стаканы, чашки и блюдца, а также дешевый брелок для ключей в виде голой русалки, который лысоватый извлек из кармана и брякнул на стол. Глаза у русалки горели холодными фосфоресцирующими огоньками.

Лысоватый турист согласно кивал головой в такт моим объяснениям, но когда я отвлекся на секунду от объяснений и глянул на него, то, к удивлению своему, обнаружил, что он меня вовсе не слушает, а бегает глазками по соседним столикам.

– Если не секрет, зачем это вам? – спросил я, прервавшись на полуслове.

– Что? – тупо переспросил он.

– Вы спросили меня про кладбище, – очень вежливо напомнил ему я.

– А-а, – сказал он. – Да-да, разумеется… Корректно… Клур.

– Простите? – в свою очередь, не понял его я.

– Адриан Клур. Это меня так имя. Представляюсь по случаю знакомства. – (И в каком «самоучителе» он только откопал эту дурацкую фразу, вероятно, по мнению авторов программы, представляющую собой верх разговорного этикета?!).

– Понятно. Что ж, меня зовут Рик. Рик Любарский. Это я тоже представляюсь вам, – не удержался я от иронии, но этот тип, видно, принадлежал к числу непрошибаемых.

– Племянник, – грустно сказал он и шмыгнул носом. – Мой родной племянник стал погибшим. Он живал здесь, Интервиль, понимаете? Потом я получал ноту из полиции и приезжал сюда, чтобы его похоронить. Завтра его будут похоронять. Мой бедный мальчик, он жил здесь почти один… – Клур сделал скорбную мину. – Он бывал молод, вы меня понимаете?

– От чего он умер? – спросил я без особого интереса. У меня было слишком много своих собственных проблем, чтобы выслушивать излияния иностранцев, которые жаждут поплакаться тебе в жилетку и заодно приобрести навыки общения на чужом для них языке.

– Его убивали, – сказал Клур. – Кто-то приходил к нему в разгар ночи и и убивал его ножом… Полиция не знает, кто.

– Примите мои соболезнования, – сказал я. Что еще я мог сказать этому занудному типу?

– Я не раз звал его к себе, – продолжал Клур, никак не отреагировав на мою фразу. – Но он давал отказ. Он говорил, что здесь есть хорошо. Здесь нет опасность, так он сказал. Здесь проживают хорошие люди, так он тоже говорил. – Он развел руками. – По-моему, он давал легкую ошибку. Опасность есть везде. Хорошие люди не проживают везде. Здесь есть тоже смерть. Я прав? Я имел мнение, что вы, кто проживать тут, просто боитесь уезжать из свой город наружу. Я прав?

– Что вы, – сказал я. – С чего вы это взяли? Я, например, сам заканчивал университет в Мапряльске.

– А, – удовлетворенно сказал он. – Это я знаю. Мапряльск есть в России.

Золотистая жидкость в моем стакане закончилась, и я мог бы встать и уйти, но что-то меня удерживало за столиком. Более того, с помощью радиопульта я подал Аверу сигнал в том смысле, что надо бы повторить… Вскоре в крышке стола откинулся небольшой лючок, едва не опрокинув пепельницу, и из канала доставки выскочил подносик с двумя стаканами виски. На одном из стаканов мигала фосфоресцирующая надпись: «Угощаю за бесплатно» – Авер был верен себе.

– Будете ? – спросил я у Клура, но он отрицательно замахал руками. Его коктейль был почти не тронут. Тогда я, чтобы не молчать, спросил: – За что убили вашего племянника?

– Если бы я мог знать, за что, – уныло сказал он. – И тем более, кто его убивал… Но я не знаю. И полиция не знает, кто и зачем. Она делает следствие, но без итога… У вас хорошая полиция?

Я пожал плечами. Мне вспомнились люди в штатском, которые обсуждали достоинства спиртного над телом Слана, лежавшим в луже крови.

– Как, по-вашему, они отыскают убийцу? – не отставал от меня Клур.

– Я надеюсь, – дипломатично сказал я.

– Я тоже. Но нельзя жить в надежде. Надо делать самому то, что есть твоя надежда.

– Что именно? – по-идиотски спросил я.

Он впервые взглянул мне в глаза, и оказалось, что взгляд его не такой уж и мутный.

– Я захотел найти того, кто убивал мой племянник, – проговорил драматическим голосом он. – Я не считал, что ваша полиция хорошая. Полиции везде одинаковы. Но я хотел, чтобы мне помогать кто-то из тех, кто проживать здесь всегда. Может быть, вы имели знакомство с моим бедным мальчиком, Рик?

– Хм, – сказал я. – Нет, пожалуй, среди моих знакомых нет и не было людей по фамилии Клур. Такую фамилию я бы запомнил, будьте уверены.

– Почему Клур? – удивился лысоватый. – Клур есть я. Мой племянник имел имя Руслан… Руслан Этенко.

Я невольно сглотнул и понес к губам стакан, чтобы выиграть время для размышлений.

Да, у Слана были какие-то дальние родственники в Европе. Но почему Люция ничего не сказала мне об этом дядюшке? И почему он, едва успев прибыть в наш город, стал разыскивать именно меня? О случайности речи быть не могло: ведь еще вчера Клур сидел здесь и спрашивал про меня. Но кто же навел его на мой след? Вел? Авер? Люция? А, может быть, Куров?..

Выпить, однако, мне не удалось. Меня сильно толкнули сзади в спину, стакан вылетел из моей руки и вдребезги разбился бы при падении на пол, не будь он небьющимся. Все равно, виски вылилось, и мне осталось только проклясть неуклюжего разиню. Сердито обернувшись, я увидел, что толкнул меня не кто иной, как Нед Пинхус, а злиться на Пинхуса – все равно, что на годовалового ребенка. Нед тоже узнал меня и хлопнул по плечу, и пообещал отныне, в качестве компенсации за свою неуклюжесть, ежедневно ставить мне по стакану, а я сказал, что столько я не выпью и что печень у меня не железная, и потом мы обменялись парой фраз, никак не связанных с инцидентом. Когда Нед проследовал к своему столику, я повернулся к Клуру.

Он успел достать фотографию, сделанную цифровой камерой. И на этом снимке улыбался Слан.

– Вот он, мой мальчик, – сказал Клур, размахивая фотографией у меня под носом. – Он вам бывал известен?

Я только отрицательно помотал головой. Не нравился мне тот оборот, который неожиданно принял наш разговор.

– Сожалею от чистого сердца, – вздохнул Клур, пряча фотографию в карман. – Но я все равно находить того, кто знавал Слана. И того, кто его убивал, тоже.

– Но зачем? – чужим голосом спросил я. – Предположим, вы найдете убийцу вашего племянника? И что дальше?

Он взглянул на меня и с заговорщицким видом подмигнул мне.

– Я буду иметь с ним очень хорошую беседу. Не такую, как в полиции.

Не знаю почему, но после этих слов меня продрал мороз по коже. Несмотря на простоватость и смехотворность этого типа, я почему-то поверил в этот момент, что убийце не поздоровится в ходе беседы с дядей Слана. И тут же я услышал голос Люции, запросто произносившей: «Это я его убила, Рик… Он был мне противен, вот и все». Меня обожгла одна мысль: что если до нее, рано или поздно, доберется возмездие в лице Клура или правосудие в лице Гена Курова? Что тогда будет с ее шестилетней дочкой? И разве имею я право спокойно ждать, когда это случится? Но что я могу сделать, чтобы это не случилось?

И тут же, словно это давно назревало во мне, мозг мой выдал ответ на этот вопрос. Теперь я знал, что мне следует делать, и откладывать это не стоило ни на минуту.

Поэтому я резко встал и, пробормотав что-то типа «я должен идти, извините», торопливо направился к выходу.