Текст книги "Сеть для игрушек"

Автор книги: Владимир Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

Мы с Рейнгарденом переглянулись.

– Видите ли, господин Любарский… – начал было он.

– Можете называть меня просто Рик, – перебил его я.

– Рик… Рик… – Рейнгарден повторил мое имя так, словно перекатывал камешек во рту. – О, времена! – вдруг воскликнул он. – Что за имена пошли! Простите, но если бы вы сказали мне ваше имя полностью, мне было бы удобнее…

– Рик – это сокращение от «Маврикий», – сказал я. – Маврикий Павлович, если вам угодно…

– Так это же совсем другое дело!.. Кажется, так звали одного из русских князей при Екатерине Второй… Впрочем, мы отклоняемся в сторону. Итак, Маврикий Павлович, вероятно, вы уже догадались, что речь пойдет о сугубо конфиденциальном деле, о сути которого не должен знать никто кроме меня и вас. Даже мои домочадцы. Я сказал им, что вы прибудете починить кое-какие неполадки в электросети, чтобы у них не возникало лишних вопросов.

Судя по всему, он явно представлял себя сейчас, по меньшей мере, средневековым королем, дающим весьма важное, но деликатное поручение своему придворному вассалу.

За свою короткую, но насыщенную карьеру аномальщика я успел повидать всяких людей и давным-давно усвоил незыблемый принцип любого сервиса, в том числе и детективного: «Клиент всегда прав». Поэтому мне оставалось только загнать ехидные мысли по поводу Рейнгардена в самый дальний уголок своей души и с устало-умным видом слушать его разглагольствования, выуживая из обилия слов ту информацию, которая относилась непосредственно к делу.

Дело, правда, оказалось тривиальным и нудным, как призывы к пассажирам общественного транспорта соблюдать взаимную вежливость.

Некоторое время («Не то пару недель, не то дней пятнадцать») тому назад в особняке, где проживали Рейнгарден, его жена и семнадцатилетняя дочь («Ее сейчас нет, – пояснил историк, – она на занятиях в школе верховой езды»), начались весьма необъяснимые явления. По визору стали звонить неизвестные, которые несли при отключенном видеорежиме какой-то бред. В доме стали сами по себе загораться различные предметы – причем и такие, которые никак возгораться не должны, если верить законам физики. Регулярно пропадали вещи, обнаруживаясь потом в самых неожиданных местах. Так, бриллиантовое колье жены Рейнгардена стоимостью в несколько сотен тысяч юмов было найдено спустя несколько дней после его пропажи в холодильнике, причем на самом видном месте. Зеркала в холле с завидным постоянством оказывались испачканными то кремами из внушительного косметического арсенала мадам Рейнгарден, то зубной пастой, то отходами из кухонного утилизатора.

Поначалу семья Рейнгарденов подозревала во всех этих проделках приходящую прислугу. В результате, штат персонала по поддержанию порядка в особняке был полностью заменен дважды в течение десяти дней. Не помогло. Тогда супруги обвинили в хулиганстве собственную дочь – но та, впав в истерику, наотрез отказалась признать свою вину. К тому же нарушения «нормального статуса-кво» происходили и в отсутствие девушки. Мужу с женой оставалось только подозревать друг друга, и однажды последовало неприятное для обоих объяснение в повышенных тонах, с истерическими выкриками, морем слез с той и другой стороны, битьем фарфоровой посуды и прочими эксцессами.

Три дня подряд Рейнгарден не ночевал дома, кочуя от одного знакомого холостяка к другому, а когда, соскучившись по домашнему уюту, заявился обратно, то узнал, что за время его отсутствия в пустых комнатах стали раздаваться неразборчивые, но угрожающие голоса.

Одним словом, по мнению этого дурака с историческим образованием, в его доме воцарилась «нечисть», но если раньше дураки обращались в подобных ситуациях к колдунам и шаманам, то теперь модно было обращаться к специалистам по аномальным явлениям, одним из которых (и с довольно неплохой репутацией в Интервиле) был я.

– Однако это еще не все, Маврикий Павлович, – проговорил Рейнгарден. – Аномальные явления распространяются не только наш дом и на вещи, которыми мы пользуемся, но и на нас самих.

– Что вы имеете в виду?

– Понимаете, – толстяк зачем-то оглянулся на дверь, облизнул губы и понизил голос до трагического шепота, – мы с женой уже несколько лет не жили как настоящая супружеская пара… не тот уже возраст, знаете, и вообще… Но когда в доме стало происходить все то, о чем я вам рассказал, в нее и в меня словно вселился какой-то бес. Мы бываем близки теперь по несколько раз в день, причем, я бы сказал, в весьма… м-м… неожиданных обстоятельствах…

– Поясните, Дюриан Альвианович, – не удержался я от приступа садизма.

Историк покраснел еще гуще и опять оглянулся на дверь.

– Ну, видите ли, мы стали подвержены приступам ничем не спровоцированной, безудержной страсти. Это может произойти в любое место и в любых местах… причем жену почему-то тянет заниматься этим именно там, где нас кто-нибудь может застать… на открытой террасе… в бассейне… на крыше, у нас там оборудован солярий… Чаще всего это случается днем, и в этом – вся трагедия, надеюсь, вы меня понимаете? Я не раз пытался взять себя в руки, но ничего не получается. А ведь у нас – почти взрослая дочь, что будет, если она когда-нибудь застанет нас в самый неподходящий момент?

– Вы объяснялись с женой по этому поводу?

– Что вы, что вы! – Рейнгарден замахал на меня руками. – Как я могу оскорбить свою супругу гнусными намеками на непорядочность? Одно могу сказать – раньше за нами никогда не водилось подобного греха, мы жили вполне пристойно, а теперь… И позы-то какие избираем – как в современных пакостных журнальчиках, одна другой немыслимее!..

– Ну, это, скорее всего, не по моей части, Дюриан Альвианович, – сказал я, едва сдерживая улыбку. – Что еще вы могли бы мне сообщить?

Историк задумался.

– Знаете, Маврикий Павлович, – немного погодя произнес он. – Есть еще много чего, но это трудно передать словами… Просто складывается порой ощущение, что и я сам, и мои близкие совершаем такие поступки, которые… которые нам несвойственны… При этом видишь, что что-то не так, но что именно…

Он замолчал и растерянно развел руками.

Дело было для меня ясно, но требовалось честно отработать деньги, о которых, кстати, лучше было договориться не откладывая в долгий ящик, а еще лучше – получить хотя бы двадцатипятипроцентный аванс.

– М-да, – глубокомысленно протянул я. – Должен вам сказать, что случай ваш – весьма неординарный. – (Каждому клиенту важно с самого начала указать, что его дело представляет собой нечто особенное, это повышает тебя в его глазах, а заодно и сумму твоего гонорара.) – И, прежде чем приступить к визуальному исследованию вашего дома, я хотел бы подчеркнуть, что расследование, возможно, потребует значительных усилий и больших затрат…

Он правильно меня понял. В руке его появился туго набитый бумажник.

– Денег у меня хватит, – заверил он.

– Вижу.

– Назовите сумму.

Я назвал. Любой другой нормальный человек на его месте заявил бы мне в глаза, что я – вымогатель, но Рейнгарден безропотно вытряхнул из бумажника пачку банкнотов, небрежно отсчитал несколько бумажек и протянул их мне.

– Только я прошу вас… – умирающим голосом вновь начал было он, но тут в дверь раздался осторожный стук.

– Извините, это, наверное, вернулась моя дочь, – сказал историк и крикнул: «Входи, Лека!». Дверь распахнулась, словно отброшенная порывом ветра. За ней никого не было видно.

Рейнгарден подошел к двери и осторожно выглянул наружу. Судя по его побледневшим щекам и задрожавшим пальцам, за дверью действительно не было никого, кроме призраков. Призраков, которые существовали только в его воображении.

Он осторожно прикрыл дверь и вернулся на свое место.

– Видели? – спросил он. – И это еще – не самое худшее… Так на чем мы остановились?

– Если это вас не затруднит, я бы хотел, чтобы вы показали мне наиболее подверженные аномальным явлениям места в вашем доме, – сказал я, пряча деньги во внутренний карман пиджака и вынимая раскладную биолокационную рамку.

Дом поражал воображение своим интерьером и комфортом. На каждом шагу встречались фонтаны (в одном из них, кажется, плавали золотые рыбки), стены были декорированы бело-золотыми панелями, многие комнаты были похожи на оранжереи в миниатюре. Нам никто не встречался, в доме было тихо («Прислуга бывает только утром», пояснил Рейнгарден). Время от времени я останавливался и, сосредоточенно нахмурясь, пускал в ход рамку – скорее, чтобы произвести впечатление на моего клиента, нежели чтобы выявить какие-то аномалии в «биоэнергетических полях». Давно прошли те времена, когда я верил во всю эту чепуху насчет астральных сил, энергоинформационных структур и мощных биополей. Впрочем, к моему искреннему удивлению, в некоторых помещениях рамка действительно вращалась быстрее, чем в других.

Постепенно я стал запутываться в тех бесконечных переходах, анфиладах комнат и коридорах, которыми влек меня за собой Рейнгарден, ни на минуту не умолкая, чтобы подробно пояснить, какая аномалия происходила в том или ином месте.

Наконец, мы остановились перед отделанную под мрамор дверью, и историк страшным голосом проблеял мне в ухо:

– Вот здесь!.. Именно здесь нас с женой чаще всего настигала страсть!

Я жестом попросил его замолчать и прислушался. Из-за двери явственно доносились невнятные мужские голоса. Время от времени в их диалог вклинивался женский визгливый дискант, ничуть не напоминавший бархатистые интонации супруги историка. По меньшей мере, разговаривавших за дверью было трое.

Рейнгарден тоже, видимо, услышал голоса, потому что побледнел и пошатнулся, словно готовясь упасть в обморок.

– Что там у вас находится? – шепотом спросил его я.

– Ничего… Это выход на веранду.

– Там может кто-нибудь сейчас находиться?

– Не-ет, – протянул он таким голосом, что я стал серьезно опасаться за его умственное и физическое здоровье в том случае, если, скажем, на веранде обнаружится его любвеобильная супруга, назначившая свидание двум своим любовникам сразу.

Тогда я решительно, как в фильмах-боевиках (вот только оружия у меня не было), распахнул дверь ударом ноги и ворвался на веранду. Из горла моего вырвался нервный смешок. Ни госпожи Рейнгарден с любовниками, ни грабителей-домушников, спорящих, с какой комнаты начать, на веранде не оказалось. Зато на белом, плетеном из синтетической соломы столе возвышался огромный стереовизор, на экране которого о чем-то неразборчиво беседовали люди в унылых костюмах.

Однако Рейнгарден, увидев стереовизор, побледнел еще больше.

– Вот! – воскликнул он. – Вы видите?

– Да, – сказал я. – Хороший агрегат.

– Да я не про это… Каким образом он мог попасть сюда, если мы только что видели его в гостиной на первом этаже?!

Я напряг память. Действительно, стереовизор стоял в углу огромного зала, который историк скромно назвал «гостиной», когда мы только начинали осмотр дома, и, помнится, тогда он был выключен.

– Может быть, у вас два таких аппарата, Дюриан Альвианович? – не без коварства спросил я своего клиента. Он только помотал головой в знак отрицания, не спуская с экрана глаз, словно опасался, что стереовизор вот-вот испарится. – Или, может быть, ваша супруга?..

– Что-о? – прервал меня историк таким тоном, что я счел за лучшее не договорить. Действительно, трудно было представить, чтобы бывшая вдова миллионера была способна на подвиги Геракла.

Мы продолжили осмотр. Только теперь получилось так, что я веду за собой хозяина дома. Рейнгарден терял моральные и физические силы на глазах. Я боялся, что он не дотянет до конца рекогносцировки. Время от времени он что-то бормотал себе под нос. Прислушавшись, я разобрал нечто вроде хулы в адрес современной цивилизации, породившей такие исчадия ада, как стереовизоры, стиральные машины и автомобили.

– Электричество!.. – язвительно бормотал себе под нос Рейнгарден. – Атомная энергия!.. Компьютеры!.. А потом ломаем голову, от чего так рано умирают люди!.. Веками человечество жило без этих так называемых «благ прогресса», и никому в голову не приходило, что без этого нельзя обойтись… И никаких проблем!.. Как, по-вашему, Маврикий Павлович, – вдруг повысил он голос, – плохо раньше людям было без всех этих проводов на столбах, гидроэлектростанций и атомных комплексов?

– Конечно, нет, – сказал я. – Просто они смотрели телевизор при свете лампад и лучин.

Мой клиент неуверенно хихикнул. Судя по обилию кафеля на стенах и полу, мы уже дошли до тех закоулков этого модернового замка, где располагались ванные комнаты и душевые. Видимо, у каждого из членов этой семейки было, по меньшей мере, по три персональных санузла и ванных. Из-за одной двери отчетливо донесся шум льющейся воды и женский голос, напевающий какую-то фривольную песенку.

– Пойдемте дальше, – предложил я, невольно опасаясь, что в эту самую минуту дверь ванной распахнется, и с моим клиентом при виде обнаженной женской натуры случится либо приступ «необузданной страсти», либо апоплексический удар. – Где мы еще с вами не были, Дюриан Альвианович?

– О! – внезапно выдавил из себя историк, подняв указательный палец вверх. – Вы ничего не слышите?

Я старательно напряг слух. Сквозь шум омовения госпожи Рейнгарден до меня донеслись чьи-то шаги, которые приближались к нам из-за угла коридора. Я невольно оглянулся в поисках предмета потяжелее, чтобы огреть им то привидение, которое должно было вот-вот появиться в поле нашего зрения, но ничего подходящего рядом с собой не обнаружил.

Из-за угла коридора вышла госпожа Рейнгарден все с тем же неприступным и надменным видом царицы Клеопатры. Мы с историком многозначительно переглянулись, и в следующее мгновение я рванул на себя дверь ванной и угодил головой в облако густого пара. Струя горячей воды с силой била из крана в пустую ванну, а в стороне, на специальной подставке, тоненько пел включенный на полную мощь ультразвуковой массажер, и его звук очень напоминал на фоне льющейся воды женский голос.

Все это начинало мне не нравиться. Я вернулся в коридор, где Рейнгарден что-то объяснял своей жене – видимо, зачем «электрику» могло понадобиться пускать горячую воду в ванной. Мадам миллионерша не удостоила меня ни словом. Гордо неся высоко поднятую голову, она покинула нас, следуя по лестнице куда-то наверх. Скорее всего, она направлялась принять солнечную ванну, дабы впоследствии поднимать сексуальный аппетит своего муженька зрелищем дряблых, но загорелых телес.

Мы вернулись в кабинет, где Рейнгарден с жадным интересом осведомился:

– Итак, что, по-вашему, это может быть?

– Пока трудно сказать, – уклонился от ответа я. – Но несомненно, что ваш дом подвергается усиленному биоэнергетическому воздействию астральных полей низшего уровня. – Он внимал той белиберде, которую я нес, с широко раскрытыми глазами. – Вполне возможно, что ваш дом был построен на том месте, где раньше располагалось кладбище. Или городская свалка. В этом случае проекция пересечения различных энергетических излучений совпадает с узлами так называемой «сетки Курри», и может статься, что это место вообще не подходит для длительного проживания. Не исключено, что вам придется приобрести другую виллу, Дюриан Альвианович.

Румянец с щек толстяка опять исчез. Он опустил голову.

– А нельзя как-нибудь устранить эту… сетку или как ее там? – глухо спросил он.

– Попробуем, – сказал я и едва сдержался, чтобы не хлопнуть своего собеседника по плечу. – Во всяком случае, исследования займут довольно долгое время, и если вы не возражаете, я буду навещать вас каждый день. Кстати, почему вы решили скрыть от жены, кто я такой?

Он молчал. Но не так, как раньше. С ним что-то явно происходило, и я почувствовал невольную тревогу. Всегда не знаешь, чего можно ожидать от шизофреников.

Потом он поднял голову, и я увидел, что глаза его смотрят как бы сквозь меня. Манеры его тоже претерпели разительную перемену.

– Послушайте, Рик, – произнес он каким-то лающим, хриплым голосом, – а не хряпнуть ли нам с вами по маленькой на посошок?

– Видите ли, Дюриан Альвианович, мне надо… – растерянно начал я, но он не дал мне договорить.

– Да бросьте вы! – с неожиданным воодушевлением воскликнул он, обняв меня за плечи и увлекая за собой к гигантскому письменному столу. – Сейчас примем на грудь по две капли – и порядок! А?

– Ну если только две капли, – нехотя согласился я. Как показали дальнейшие события, это было моей непростительной оплошностью – следствием полной потери бдительности.

Рейнгарден наклонился и извлек из нижнего ящика стола пыльную бутылку и пару залапанных рюмок, странным образом не сочетавшихся с окружающим интерьером.

– Капли, капли, – приговаривал добродушно он. – Да разве настоящие мужики пьют каплями? Я тебе вот что скажу, Маврикий Павлович, молодежь нынче пошла какая-то неразборчивая… пьют всякую дрянь и другой дрянью запивают. А я тебе так скажу: если уж ты на коньяк насел, то с коньяка ты и не слезай, а иначе повесишь на себя ярлык пьянчуги, и этот ярлык с тобой по жизни так и пойдет…

Пока я оторопело выслушивал галиматью, которую нес мой клиент, Рейнгарден наполнил до краев рюмки и двинул одну из них в моем направлении. Я потянулся за ней, но в то же мгновение он резво бросил бутылку за спину на кресло, сделал быстрое движение, и в руке его оказался черный «кадиллак» тридцать восьмого калибра.

Маска рубахи-парня слетела с него, как до этого слетела маска зануды и трусливого интеллигента, и он сказал сквозь зубы, глядя сквозь меня в пространство:

– А теперь скажите, что вы обо мне знаете.

Больше всего в его словах меня поразил возврат к обращению на «вы».

– Ничего, – честно признался я, – по-моему, вы принимаете меня за кого-то другого, Дюриан Альвианович.

– А вы меня ни за кого не принимаете? – спросил он.

– Хотелось бы принимать вас за приличного человека, который не станет размахивать пушкой под носом у того, к кому обратился за помощью.

– Я не преступник, – сказал он отрывисто. – Это простая предосторожность. Ведь я вас совсем не знаю, а вдруг вы – грабитель?

– Странные у вас представления о грабителях, – заметил я. – Если вы таким образом проявляете свое чувство юмора, то шутка не удалась. Уберите, пожалуйста, пистолет.

– Ну-ну, – сказал он, – не принимай меня за идиота, малыш.

Я начинал злиться. Так глупо попасться! Но кто бы мог подумать, что человек с умирающим голосом окажется опасным психом, да к тому же вооруженным?

Стол, который нас разделял, был слишком тяжелым, чтобы его можно было попытаться перевернуть на Рейнгардена. Оставалось только надеяться на то, что придурок образумится прежде, чем проделает в моей груди дырку величиной с грецкий орех.

– Запомни, – зловещим голосом произнес Рейнгарден, – любая комедия, рано или поздно, перерастает в трагикомедию, а от трагикомедии – лишь один шаг от трагедии…

Я понял, что сейчас он выстрелит.

Вдруг нечто увесистое трахнуло в дверь кабинета, и она широко распахнулась, ударившись о стену. Только теперь на пороге было вовсе не привидение, а вполне симпатичная девчонка лет семнадцати. Она прошла к столу легкой танцующей походкой и, подбоченясь, остановилась перед моим клиентом. На ней были ярко-рыжие шорты и ярко-синяя майка навыпуск. Похоже, она обожала яркие цвета.

Девушка не удостоила меня и взглядом, неотрывно глядя на историка. Она тяжело дышала, словно только что пробежала десятикилометровый кросс по пересеченной местности.

– Леокадия, я занят, – сказал Рейнгарден, не опуская пистолета, который по-прежнему был нацелен в мою грудь.

– Отдай фотографии! – сверкнув ярко-зелеными глазами, потребовала девушка.

Историк попытался улыбнуться и выдавил:

– Разумеется, доченька моя. Но попозже… Оставь нас, ты же видишь: у меня срочное дело.

– Доченька? – сказала девушка. – Разве доченьку фотографируют голой для порножурналов? Ты, наверное, забыл, папаша, что я – твоя приемная дочь! Но это все равно не дает тебе право снимать меня в ванной через замочную скважину!..

Взгляд Рейнгардена стал свинцово-тяжелым. Ствол пистолета дрогнул и развернулся к девушке.

Я решил, что мне пора что-то предпринять, но опоздал. Как видно, на досуге Леокадия занималась не одной верховой ездой. Присев, она собралась в тугой комок, а потом развернулась, словно пружина, и умело вдарила историку ногой под дых. Тот согнулся в три погибели, но палец его нажал курок, и пуля разнесла вдребезги большую старинную вазу в углу кабинета. Вторым ударом – на этот раз локтем – девушка обработала челюсть своего отчима, и тот с грохотом улетел в угол. Пистолет плюхнулся на ковер, и девушка подняла его и бросила в окно. Стекло обрушилось водопадом на неподвижно лежащего историка.

Леокадия решительно выдвинула ящик стола и, порывшись в нем, извлекла большой конверт. После этого, по-прежнему не глядя на меня, широкими шагами удалилась восвояси.

Я посчитал, что на этом моя сегодняшняя работа с клиентом завершена, и последовал примеру девушки.