Текст книги "Сеть для игрушек"
Автор книги: Владимир Ильин
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 32 страниц)
– Ну, а деньги-то все же платят? – спросил я.
– Как правило – да, – сказала Рола и машинально обвела взглядом комнату. – За счет этого я и живу.
– Кто-нибудь еще знает о том, что ты?..
– Нет, – быстро сказала она. – Что я – дурочка, что ли? Да в нашем благонравном городишке за такое живо выпрут в двадцать четыре часа!..
Я молча сходил в душ и стал одеваться.
– Эй, ты что – сердишься на меня? – удивленно спросила она. Этакий падший ангел с чистой душой, да и только.
– Нисколько.
– А куда это ты собрался?
– Пойду чего-нибудь приготовлю на завтрак.
– Ну сходи, – милостиво разрешила она. – Только у меня почти ничего нет, обычно я завтракаю где-нибудь в городе…
– И обедаешь, и ужинаешь тоже, – догадался я. – Да, похоже, что в этом доме пахнет чем угодно, только не едой… Ничего, я – чемпион мира по приготовлению пищи из воздуха.
– Господь Бог ты, что ли? – недоверчиво спросила она. – Когда у меня бывает одна подруга, то она любит называть мою квартиру залом для ночных транзитных пассажиров. Знаешь, а она права: я уже давно сама себя чувствую такой транзитной пассажиркой в этом мире.
– Ну вот, – упрекнул ее я. – Так все хорошо начиналось – и вдруг опять о покойниках!..
На кухне я обнаружил небольшой стереовизор и, готовя яичницу из найденных в холодильнике яиц, включил, чтобы узнать, что творится в мире. По чистой случайности, я телевизор был настроен на городский кабельный канал, и спустя несколько секунд я чуть не выронил раскаленную сковороду себе на ноги.
«… Сегодня хроника чрезвычайных происшествий нашего славного города пополнилась еще одним трагическим фактом, – вещал корреспондент, державший микрофон у рта на фоне здания в форме раскидистого дерева, у которого на тротуаре толпилась кучка зевак. – Рано на рассвете из окна четырнадцатого этажа этого дома упала вниз женщина. Ее звали Люция Этенко. При ней оказалась записка, в которой несчастная призналась в сознательном убийстве своего мужа, журналиста одной из городских газет, таинственно погибшего два дня назад. Одновременно с этим в квартире, где проживали вдова и дочь Этенко, произошел сильный пожар, вызванный, как полагает полиция и пожарная служба, возгоранием неисправной газовой плиты. Дочь Люции Этенко Катерина, по чистой случайности, осталась жива, потому что ночевала у соседей…»
Я подождал, не скажет ли он еще что-нибудь существенное, но корреспондент отделался общими словами об ухудшении криминальной ситуации в Интервиле, и камера переключилась на репортаж о других событиях прошедшей ночи. О покушении на нас с Клуром так ничего не сказали.
В голове моей стало пусто и словно возникла натянутая до тончайшего звона стальная струна. Я выключил стереовизор, аккуратно отставил сковороду с плиты и, как лунатик, направился в прихожую.
Шум воды в ванной прекратился, и на пороге в легком халатике возникла Рола. Лицо ее было розовым и свежим.
– Ты уходишь? – удивилась она.
– Я совсем забыл про одно неотложное дело, – сказал я. – Извини.
Она нахмурилась.
– А как же завтрак? – спросила она.
– Ждет тебя на столе. Пойми, Рола, мне нельзя терять ни минуты.
– Ну и пожалуйста, – капризно оттопырив губку, сказала она. – Катись и больше не возвращайся, понял?
Я молча открыл дверь.
– Подожди, – спохватилась она. – Нельзя забывать свои вещи в чужих квартирах! – Она кинулась в комнату и через несколько секунд возвратилась, держа в руках нелепый медальон, который мне накануне вечером презентовал Адриан Клур. – Возьми!
Когда мы ночью занимались любовью, она попросила меня снять его, потому что он врезался ей в грудь. Признаться, я совсем забыл о нем.
Вчера у меня не было времени задуматься о том, что же представляет из себя эта претенциозная безделушка и почему, как говорил Клур, мне не следует снимать его. Однако теперь меня озарила догадка: «медальон» наверняка каким-то образом должен был оберегать своего владельца от воздействия геймеров. Да, это был поистине талисман, только приносил он не удачу, а безопасность от чужой воли. Видимо, только благодаря этой штучке мне удалось, прошлой ночью, не стать безвольной марионеткой в руках бандитов, как это случилось в момент моего знакомства с Клуром…
Я задумчиво подержал «медальон» в руке (он был тяжелее, чем должен был быть для своих размеров), а потом решительно надел цепочку на шею Ролы.
– Я не дарю тебе его, – сказал я девушке. – Я просто оставляю его в качестве залога моего возвращения. У меня к тебе только одна просьба, и постарайся исполнить ее ничего не спрашивая. Не снимай с себя медальон до тех пор, пока я не вернусь! Хорошо? И особенно по вечерам!..
– Мне что, даже принимать с ним душ? – насмешливо осведомилась она. – Он не испортится от горячей воды?
– Настоящая любовь не ржавеет, – на радостях, что все так быстро уладилось, ответил я первой пришедшей в голову пошлостью.
Успокаивающе улыбнулся:
– Вот увидишь: все будет хорошо.
И шагнул через порог.
Летя на Пятьдесят Шестую улицу на всех парах (пришлось воспользоваться такси), я не думал о том, что меня могут перехватить и убить или хотя бы сделать «игрушкой». Это отступило на второй план, а главным для меня в тот момент было одно: успеть. Успеть, пока и с Катериной не случилась какая-нибудь совершенно «естественная» беда. Сволочи-геймеры явно проводили тактику «выжженной земли» – и в прямом, и в переносном смысле – по отношению к семье Слана. Видимо, они считали, что в домашних тайниках у него могла сохраниться какая-нибудь опасная для них информация, а жена и дочь его могли – хотя, возможно, и не осознавая этого – знать что-нибудь такое, за что мог бы ухватиться Контроль…
Я нисколько не сомневался в том, что Люция была убита. Даже находясь в состоянии двухдневного стресса, вызванного осознанием своей вины в потере близкого человека и раскаянием в тяжком грехе; даже под влиянием алкоголя, она едва ли наложила бы на себя руки – слишком она любила свою дочь, чтобы оставлять ее одну в таком возрасте… Да и зачем ей потребовалось бы поджигать квартиру? В том, что это был именно поджог, я также не сомневался… Нет, это было хладнокровное убийство, совершенное с целью сокрытия следов и устранения опасных свидетелей. Пусть даже Люция сама кинулась с огромной высоты, это все равно было убийство, потому что геймеры могли внушить ей что угодно. Убийство, не оставляющее никаких улик и следов. Одно из многих убийств такого типа в нашем городе…
И еще меня грызла совесть. Как в старинной китайской пытке, когда голодную крысу сажали в банку и привязывали к животу казнимого так, чтобы зверек мог выбраться на свободу лишь сквозь тело человека… Если бы было время заняться психоанализом того сумбура, который царил сейчас внутри меня, в итоге я, возможно, пришел бы к выводу, что оставил медальон Роле не столько из желания уберечь ее от происков геймеров, сколько из подсознательного стремления наказать самого себя за то, что наплевательски отнесся к странному поведению Люции во время нашего последнего разговора.
Если бы я тогда рванул к ней, вместе со своим драгоценным медальоном, может быть, мне удалось бы помешать ее убийству, и сейчас она была бы жива. «Ты поступил как последний эгоист, Рик», твердил мне внутренний голос, и я не хотел ни слышать, ни слушать его, но все равно и слышал, и слушал назойливый и неотступный зудеж: «Выходит, ради нескольких часов своего личного счастья ты пожертвовал чужой жизнью… Конечно, теперь ты мчишься с риском для жизни по городу и наверняка клянешься себе, что если отловишь негодяев, повинных в смерти этой женщины, то сотрешь их в порошок… Только что толку – ведь ее-то этим ты не оживишь!»…
Чтобы отвязаться от этого голоса и загнать его куда-нибудь глубоко-глубоко внутрь себя, я время от времени бил кулаком по своему колену, не чувствуя боли в отшибленных суставах и вызывая недоумение у таксиста.
И все-таки я успел.
Толпа возле дома Люции успела разойтись, и ничто не напоминало о недавней трагедии, если не считать потоков грязной пены, оставшейся на тротуаре после тушения пожара. Водой и пеной смыло и то чудовищное пятно, которое должно было остаться на асфальте. Окно на четырнадцатом этаже чернело, как пустая глазница в черепе, и кирпичная стена над ним была покрыта копотью: видно, пламя вырывалось из окна длинным, завивавшимся кверху языком. Там, как мухи, уже копошились ремонтники, заделывая поврежденный пламенем фасад.
В подъезде тоже было грязно и воняло свежей гарью. На четырнадцатый этаж было не протолкнуться: там сновали полицейские эксперты и люди в штатском. Соседи, видимо, поняли, что никаких подробностей им больше не узнать, потому что никого из зевак на лестничной площадке не было. Я позвонил этажом ниже в первую попавшуюся дверь, и женщина, открывшая мне дверь, поведала, что девочку собираются передать в интернат, потому что семья, которая ее приютила, имеет своих двоих детей…
Это навело меня на определенные мысли, и когда хозяйка квартиры, где должна была находиться Катерина, открыла мне дверь, я сразу же представился чиновником Попечительского совета, прибывшим, чтобы отвезти несчастную малышку в интернат. Женщина явно обрадовалась такому быстрому решению проблемы, хотя у нее и возникли сомнения по поводу невероятной оперативности Попечительского совета. «Мы тоже смотрим стереовизор, госпожа», заверил ее я. «Надеюсь, у девочки не возникнет возражений по поводу нашего решения?». «Что вы, что вы», замахала на меня руками моя собеседница. «Она еще маленькая, чтобы иметь какие-то возражения… В конце концов, я верю, что у вас работают достаточно сообразительные люди, чтобы придумать для нее какое-нибудь подходящее объяснение». «Как она себя чувствует?» – «Видимо, еще не понимает до конца, что произошло. Хотя следователи с ней уже беседовали…Сидит вон, играет в куклы. У меня-то оба – мальчики, им в куклы – неинтересно…». – «Есть ли при девочке какие-то вещи?», строго осведомился я, чтобы не дать женщине времени опомниться и потребовать у меня каких-нибудь бумажек. «Да какие у нее вещи? – удивилась хозяйка. – В чем пришла, в том и есть… Кто же знал, что такое горе ее ожидает!». Она покачала головой и вытерла передником сухие глаза.
«Извините, госпожа, но я спешу, поэтому пригласите сюда девочку», сказал я, демонстративно посматривая на часы.
Я действительно спешил. В любой момент кто-нибудь из полицейских мог пожелать еще раз допросить Катерину, и тогда моя авантюра лопнула бы, как мыльный пузырь.
Хозяйка на несколько минут исчезла, а потом вернулась, ведя за руку Катерину и что-то на ходу ей нашептывая на ухо.
В руках у девочки была большая кукла, весьма небрежно одетая, но зато говорящая. Девочка, подняв на меня глаза, ткнула пальцем в какую-то кнопку на спине куклы, и та писклявым голоском отчетливо произнесла: «Привет, дядя Рик!»… Сама же Катерина молчала, хотя я опасался, что сейчас она выдаст меня с головой перед соседкой.
– Пойдем со мной, – сказал я и взял ее за пухлую послушную ручку.
Мы уже спустились на один пролет лестницы, как вдруг женщина перегнулась черех перила и крикнула мне вслед:
– Ее зовут Катерина… Катя, то есть…
– Я знаю, мадам, – рассеянно сказал я, продолжая спускаться с девочкой по лестнице.
Мы вышли из дома, без особых проблем поймали такси, и я назвал шоферу адрес родителей. Предупреждать отца с матерью о том сюрпризе, который я им приготовил, не было ни времени, ни желания.
Девочка по-прежнему молчала. На ее лице не было заметно ни следов слез, ни потрясения. Может быть, она просто не знает, что случилось с матерью и с квартирой?
Нет, она знала… А знает ли она, кто я и куда ее везу? Да, вы – дядя Рик, который часто приходил к нам в гости, а везете вы меня к себе, чтобы я пока пожила у вас, а потом, когда мама вернется, она меня заберет и скажет вам спасибо за то, что вы присмотрели за мной. Ей было всего пять с половиной лет, но я был потрясен такой рассудительностью. На всякий случай я отгородил заднюю часть салона, где мы сидели, от водителя звуконепроницаемой прозрачной перегородкой. А откуда должна вернуться мама, спросил машинально я. Она уехала, все так же доверчиво сказала Катя и добавила: мне так сказала тетя Бруна, у которой я сегодня спала… А зачем мама отправила тебя ночевать к тете Бруне? – Было уже поздно, и я спала, но вдруг мама меня разбудила и сказала, что к ней пришел в гости один дядя и что я должна идти спать к тете Бруне…
Так, подумал я. Кажется, начинает выясняться подоплека смерти Люции. Интересно, как она объяснила «тете Бруне» причину, по которой вынуждена просить ее приютить «до утра» свою дочку?.. Впрочем, сейчас интереснее другое – кто этот дядя, который приперся посреди ночи к несчастной вдове-мужеубийце?
Быстро выяснилось, что хотя глаза у Катерины слипались от сна, когда мать наспех одевала ее ( и сейчас на ней было легкое, простенькое платьице, в некоторых местах заляпанное пятнами и тщательно заштопанное), тем не менее, она хорошо разглядела незнакомого мужчину, пришедшему к ним «в гости», и может описать его.
Сначала я скептически отнесся к этому: разве можно будет отыскать среди трех миллионов человек одного-единственного субъекта, да еще по описанию пятилетней девочки?
Но то, что поведала мне потом Катя, буквально повергло меня в тихий ужас. Потому что словесный портрет, обрисованный девочкой, мог относиться только к одному человеку – Адриану Клуру. Совпадений быть не могло: Катерина назвала мне даже его характерную примету: большое родимое пятно посреди плеши на голове…
Глава 12
Где-то я читал, что в средние века охотники упражнялись в стрельбе из лука следующим образом: заранее отловив диких голубей, они сажали их в клетку, а потом выпускали по одному. Если охотник попадал в живую мишень, значит, птице не повезло. Если же он промахивался, то голубь отделывался легким испугом.
Нетрудно заметить, что Шлемист решил отвести мне роль голубя, и свобода мне дарована чисто символически. Как бы там ни было, мне трудно поверить в благородность помыслов и в искренность посулов своего противника. Скорее всего, меня собираются убить в любом случае, независимо от того, принесу я на встречу «заглушку» или нет. Помимо всего прочего, такая развязка сэкономит Шлемисту круглую сумму, которую не надо будет переводить в Австралийский банк…
Только лично я не собираюсь тщетно махать крыльями, полагаясь на слепое везение, и ежесекундно ждать, угодит в меня стрела или нет. Лучший способ избежать гибели – это спикировать на охотника тогда, когда он не ожидает этого от беззащитного голубя, и поразить его в темечко своим клювом – желательно, насмерть.
Но сначала нужно усыпить бдительность противника, чему я и решаю посвятить все время, оставшееся до нашего рандеву со Шлемистом.
Именно поэтому, оказавшись за дверями частной клиники доктора Бейтса, я не спешу лезть в тот канализационный люк, куда мне удалось незаметно пристроить свой чудесный медальон. Во-первых, я уверен в том, что за мной теперь будут следить с особым усердием. Во-вторых, медальон мог быть унесен вместе с потоком нечистот в недра подземного царства, и потребуется немало времени, чтобы его найти. Ну и, наконец, в-третьих, я просто-напросто не выношу запаха нечистот…
Вместо того, чтобы лазить по уши в дерьме в кромешной темноте, исследуя подземные течения, я легкомысленно отправляюсь прямиком в свой номер в «Уютном уголке», где меня поджидает целая орава соглядатаев-"игрушек". Они оглядывают меня сонным взглядом ночного портье, презрительно ощупывают взглядами лифтеров и горничных, подсматривают за мной сквозь замочные скважины из соседних номеров, но мне на это сейчас наплевать. Главное, что теперь никому из геймеров не придет в голову испытывать мою защиту от Воздействия, как это, несомненно, случилось в первые же часы моего появления в Интервиле.
Я принимаю душ с ионизирующими добавками – сначала горячий, потом холодный, потом снова горячий, и наконец, комнатной температуры. Мне нужно прийти в себя после бессонной ночи и зарядиться бодростью, как минимум, на сутки вперед. С этой же целью я принимаю специальную электронную таблетку, горячо надеясь, что она не даст мне клевать носом на ходу.
После этого я меняю свой наряд на все те же яркие шорты до колен и майку кричащей расцветки и отправляюсь в путь. На этот раз – правда, не без сожаления, – я не беру с собой своего неразлучного спутника – комп-нот. Он был честно возвращен мне моими похитителями, но теперь в нем наверняка сидит стая программ-невидимок, которые способны передавать на чужие компьютеры информацию, поступающую в комп-нот.
До восхода солнца я успеваю перекусить в ночном кафе-автомате, и когда первые лучи освещают город, нахожусь в центре города, на одной из площадей, доступ на которую открыт только для пешеходов. Туристы, наверное, еще видят десятый сон, поэтому в столь ранний час площадь почти пуста, если не считать отдельных прохожих, спешащих на работу.
Выбор мною яркой одежды не случаен, потому что мне необходимо привлечь к себе внимание наших операторов. За противника я не беспокоюсь – я и так знаю, что он неусыпно следит за мной посредством «игрушек».
В условиях плотной опеки, когда нет шансов скрыться от наблюдателей и в то же время надо, незаметно для противника, передать своим кое-какую весточку, в распоряжении «контролера» имеется один надежный способ. Его единственный недостаток – это достаточно большая затрата времени и физических сил передающего.
Сейчас мне очень надо передать Контролю одно сообщение. О ме-дальоне, канувшем в пучину бытовых отходов (пусть проверят, нельзя ли его найти и достать), о событиях прошлой ночи и о беседе со Шлемистом (руководство должно быть в курсе действий оперативника, иначе потом, особенно в случае неудачи, не оберешься обвинений в преступной самодеятельности и утаивании важных сведений от начальников), и наконец – о месте и времени встречи, которая мне сегодня предстоит. Последняя часть донесения – самая важная, от нее зависит, буду ли я жив к вечеру или мой труп будет покоиться где-нибудь на дне Озера с камнем на шее. В ней я прошу своих товарищей прикрыть меня во время свидания со Шлемистом. Меня, в общем-то, не интересует, каким способом это прикрытие будет обеспечено, но могу предположить, что, скорее всего, мои коллеги сделают выбор в пользу снайперов, экипиро-ванных для стрельбы на сверхдальние расстояния. Они будут располагаться на нескольких позициях так, чтобы место встречи простреливалось с разных сторон – никто не в состоянии предвидеть, как мы со Шлемистом будем перемещаться по площадке. На тот случай, если главарю геймеров вздумается покатать меня на машине, в засаде будут сидеть специальные мобильные группы. Лично мне не придется прикоснуться к своему противнику и пальцем: огонь будет открыт либо по моему условному знаку, либо при явной угрозе моей жизни…
Для начала мне следует подать условный знак о том, что я собираюсь применить для передачи сообщения тот самый способ, который принят на вооружение Контроля. Этим знаком служит «двойной круг», в данном случае –обход площади по периметру сначала в одну сторону, потом в другую. Если от Контроля нет подтверждения того, что операторы готовы к приему шифровки, условный знак следует повторять – до тех пор, пока такое подтверждение не придет.
На этот раз оно приходит после того, как я трижды передаю условный знак. Один из прохожих подает мне сигнал: «ПЕРЕДАВАЙ, МЫ ГОТОВЫ».
Я встаю посередине площади и долго вглядываюсь в утреннее небо, словно надеюсь разглядеть в нем порхающих ангелочков. На самом деле, на языке условных жестов это означает: «ПЕРЕЙТИ НА ВИД СВЕРХУ».
В течение следующих двух с половиной часов служащие, торопящиеся на работу, и мои шпики (в ряде случаев, в сущности, это одно и то же) наверняка безмерно удивлены моим странным поведением. Дело в том, что я шатаюсь без видимой цели по ничем не примечательной площади так, будто упорно размышляю на ходу о чем-то своем. Весь фокус в том, что если проследить траекторию моих перемещений сверху, то окажется, что я не просто слоняюсь от нечего делать, а выписываю ногами на асфальте огромные, высотой примерно в пятьдесят метров, цифры, которые и составляют текст шифровки. Если бы мои ботинки оставляли на площади грязные следы, любой придирчивый наблюдатель мог бы разгадать секрет моих блужданий. Но на площади чисто, а с высоты птичьего полета никому не придет в голову следить за мной. Это делают лишь мои коллеги по Контролю, и для облегчения их задачи траектория моего перемещения рисуется сейчас на экранах мониторов светящимися линиями. Конец каждой цифры я обозначаю короткой паузой, которая для шпиков выглядит так, будто меня осенила некая мысль, и я остановился в раздумье…
В среднем на «написание» одной цифры у меня уходит примерно полторы минуты: слишком быстро двигаться я не могу, чтобы не вызвать подозрений у чужих глаз, которые за мной продолжают наблюдать. Пусть считают, что я имею дурную привычку размышлять, расхаживая взад-вперед… С учетом того, что каждая группа цифр соответствует целой фразе, в таком темпе мне удается передать довольно объемное сообщение за два с лишним часа.
В конце передачи, получив условный сигнал о том, что моя информация принята и, самое главное, понята, я едва не валюсь с ног. Голова моя гудит от напряжения: попробуйте сочинять на ходу текст, одновременно переводя его в группы цифр и вычерчивая собой, как курсором, эти цифры в гигантской координатной сетке, которую надо мысленно представить на поверхности площади, – и вы поймете, что эта задача требует не меньшего сосредоточения и памяти, чем, скажем, сеанс одновременной игры в шахматы вслепую с несколькими противниками одновременно. Нетренированный человек просто не сможет пользоваться этим способом секретной связи, он обязательно собьется или допустит где-то ошибку, и придется тогда бедняге топтать асфальт до тех пор, пока подошвы на ботинках не протрутся до дыр…
Заключительная часть моего сообщения посвящена описанию того, как Контроль может – опять же незаметно от моих шпиков – снабдить меня еще одной «заглушкой». Блефовать бессмысленно, ведь Шлемист может явиться на встречу не сам, а отправить вместо себя «игрушку», и в этом случае он наверняка испытает действие «заглушки» на ком-нибудь другом, прежде чем скомандует доставить ему «медальон». Но данный экземпляр невинной с виду безделушки должен быть оснащен особой микросхемой, которая, при включении «заглушки», будет посылать в эфир короткие сигналы и тем самым обеспечит возможность пеленгации ее носителя.
До встречи остается больше трех часов, но, выпив крепкого кофе в уличном бистро, я отправляюсь бродить по городу, по возможности избегая людных мест. Мне следует продемонстрировать противнику, что я не замышляю какую-нибудь уловку, позволяющую вероломно нарушить нашу договоренность. Иначе невидимый охотник может спустить тетиву еще до того, как голубь успеет набрать высоту…
Значит, мои действия до встречи не должны выходить за определенные рамки. Во-первых, я должен избегать какого бы то ни было контакта с окружающими меня людьми, чтобы у геймеров не зародилось подозрение, что я пытаюсь выйти на связь с Центром, – это было бы расценено как стремление соответствующим образом подготовиться к встрече.
Во-вторых, мне не следует приобретать в магазинах и получать от кого бы то ни было какие-либо предметы: это будет интерпретировано как попытка приобрести оружие, которое может быть скрыто в любой невинной, на первый взгляд, безделушке. Даже булавка – и та может быть отравлена мгновенно действующим ядом типа кураре.
И в-третьих, мне нельзя крутиться заранее в непосредственной близости от места встречи, смотреть стереовизор, слушать радио, прятаться от посторонних взглядов в номере гостиницы, передвигаться посредством такси или другого общественного транспорта… и много чего мне еще нельзя! Проще перечислить, что мне остается делать.
Я могу плестись по тем улицам, где в эти часы почти не бывает людей. Я могу, в конце концов, сидеть в полном одиночестве в каком-нибудь сквере. Я могу часами изучать витрины закрытых магазинов и рекламные афиши на киосках – но упаси Боже при этом делать какие-нибудь двусмысленные жесты и гримасы, которые могут быть истолкованы как условные знаки своим…
И, тем не менее, в ходе встречи я собираюсь проявить максимум коварства и изворотливости, чтобы переиграть своего противника. Угрызения совести в связи с этим мне не грозят, потому что я отлично понимаю, что такой умный и сильный враг, как Шлемист, будет, в свою очередь, всячески стараться оставить меня в дураках, причем – в мертвых дураках.
О том, какой сюрприз он мне готовит, я могу только догадываться, призвав на помощь остатки способности логически мыслить, которые сохранились в моей бедной голове после трехчасового моциона под палящим солнцем.
Собственно говоря, план этот созрел у меня еще до моего ночного похищения, а точнее говоря – до того, как я дал себя похитить, потому что невооруженным глазом было видно, что напавшие на нас с Риком ребята вовсе не торопились спасаться бегством от полиции. Из этого следовало, что прибывающие полицейские также являются «игрушками» геймеров.
Я исходил с самого начала из того, что Шлемисту невыгодно меня убивать. Об этом свидетельствовали и неудачные покушения на меня, и абсолютно ненужные убийства на моих глазах людей Контроля. Шлемист стремился запугать меня, не более. На самом деле, ему было что-то нужно. Нетрудно было предположить – что именно. «Заглушки» действительно давали неоспоримое преимущество «контролерам», оберегая их от Воздействия, и совершенно естественно, что противник стремился раскрыть секрет этой защиты, – ведь целью геймеров было подчинение своей воле как можно большего количества людей, в том числе и агентов Контроля. А имея в своем распоряжении хотя бы один экземпляр генератора защитного поля, можно было бы придумать средства и способы его нейтрализации.
В то же время не вызывает сомнений, что после нашей встречи Шлемист будет стремиться убрать меня. Независимо от того, получит он от меня вожделенный артефакт или нет. Вопрос заключается только во времени: он может попытаться убить меня сразу или толкнуть на это грязное дело своих марионеток… Скорее всего, решаю я, едва ли он сам будет пачкать руки – об этом свидетельствует выбор моим противником места для нашей встречи: площадь Благодарения, третья скамейка в сквере, если считать от выхода из подземки. Встреча назначена на пятнадцать часов, когда из учреждений уже потянутся по домам служащие, так что, если Шлемист задумал убить меня именно там, поблизости окажется слишком много свидетелей…
В конце концов, мне предстоит ответить себе на один вопрос, и в зависимости от этого ответа, избрать соответствующую тактику действий. Вопрос этот сводится к следующему: придет ли Шлемист на встречу со мной собственной персоной или пришлет какого-нибудь очередного доктора бейтса? Рискнет ли он своей шкурой или подставит под удар постороннего человека?
И вот здесь я и собираюсь применить логику. Если человек, который придет, покусится на мою жизнь, значит, он – всего лишь «игрушка». Если же переговоры пройдут в «теплой и дружественной обстановке», будто между двумя вышколенными дипломатами высокого ранга, это будет означать, что Шлемист решил лично познакомиться со мной, хотя, на мой взгляд, в этом нет никакого смысла.
В первом случае мне нельзя подавать условный знак снайперам – иначе Шлемист так и останется недосягаемым. На повторную встречу тогда не стоит рассчитывать… Ну, а по второму варианту я забираю «заглушку» и быстро ухожу, пока наблюдатели геймеров и просто случайные свидетели убийства не успеют опомниться. Не исключено, что мне придется нейтрализовать тех, кто попытается задержать меня, а затем отступить на Пятьдесят Четвертую улицу, где меня будет поджидать машина «скорой помощи», за рулем которой будет сидеть человек Контроля…
Я бросаю взгляд на часы и вижу, что пора выдвигаться на исходную позицию. В голове невольно всплывает воспоминание о Рике. Удалось ли ему остаться в живых за последние двенадцать часов или геймеры все-таки настигли его? Если он жив, то где скрывается? Юноша наверняка здорово струхнул, когда попал по моей милости в ночную передрягу, так что теперь, скорее всего, залег на дно и боится высунуть нос из своего укрытия, думаю я. Впрочем, на его месте мне бы тоже было страшно. Когда не имеешь достаточного представления о противнике и о том, на что он способен, то невольно начинаешь преувеличивать его силы и возможности. В результате, вместо того чтобы встретить врага лицом к лицу, бежишь от него, едва лишь почуяв его приближение…
Возможно, если бы я поведал Любарскому всю правду о геймерах и о Контроле, ему бы не было так страшно. Но я этого не сделал – и не потому, что он мне не поверил бы. Просто-напросто меня потом не погладили бы за это по головке мои любимые начальники, даже если бы я и сослался на необходимость вербовки столь ценного агента для Контроля.
Размышляя на эту тему, я не забываю делать дело. До встречи мне необходимо во что бы то ни стало забрать из тайника «заглушку». При этом я должен постоянно находиться в поле зрения противника и не могу даже на секунду оставаться без наблюдения, чтобы впоследствии геймеры не могли меня упрекнуть в попытке обвести их вокруг пальца. Этот парадокс решается довольно простым способом.
Тайник устроен в деревянных перилах длинного и крутого мостика-лестницы, спускающегося к набережной. Совершенно естественно, что люди, спускающиеся по лестнице, имеют обыкновение держаться рукой за перила. В определенном месте в деревяшке имеется отверстие, заткнутое хорошо подогнанной пробкой, которая имитирует сучок. Под пробкой-то и хранится «заглушка», выталкиваемая из отверстия специальным пружинным механизмом. Сама пробка – тоже с секретом, сначала она раздвигается в стороны, освобождая путь медальону, подобно двери лифта, а потом автоматически возвращается на место, маскируя отверстие. И все это должно произойти под моей ладонью буквально за доли секунды…
К счастью, никто не поднимается мне навстречу по лестнице, только в пяти метрах позади следует тощий очкарик, который наверняка является «игрушкой» геймеров.
Я спускаюсь медленно, но, даже пристально всматриваясь в перила, не вижу, в каком месте оборудован тайник. Ребята потрудились на славу. Сейчас кто-то из них наверняка находится в очках-биноклях далеко отсюда, в готовности нажать в нужный момент кнопку на пульте управления механизмом «пробки»…