Текст книги "И я там был..., Катамаран «Беглец»"

Автор книги: Владимир Куличенко

Соавторы: Наталья Новаш
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц)

И тут мне сделалось страшновато. А вдруг… правы невидимые собеседники? Ведь и я заметила нынче утром, что не о чем мне говорить со взрослыми… Даже в лес потянула скорей племянников. Вдруг я заученно приписываю взрослым то, чего уже нет в них вовсе, что давным-давно они растеряли – еще в детстве?

Эта жуткая мысль, как ни странно, меня отрезвила. Все – фантазии мои, дурная впечатлительность! Не более того. Да еще этот висящий надо мной «хвост» в институте!..

И все-таки, что бы там ни говорили, собеседники мои сумели худо-бедно изучить людские мысли… Только, впрочем, чьи мысли? Кого еще видели пришельцы в нашем садовом поселке, кроме моих загнанных родственников?! Соседей? Час от часу не легче. Суматошная Марья Петровна, вся сплошь в заботах о Димочке… Сторожиха Паничиха, которая за всю жизнь, может быть, не прочла ни единой книги… И мыслей-то у нее – как уберечь мужа от лишней бутылки. Старик сторож да его непутевый зять… Впрочем, зять-то, как оказалось, – Алесь! А он вовсе не дурак, и не такой еще он «взрослый», чтоб по этому разряду проходить!.. Меня же сейчас занимали только взрослые… Так где ж их не замеченный пришельцами разум?

И снова была я с собой не согласна. Не этим исчерпывается человек. Должно быть у него в душе нечто – не зависящее от прочитанных книг, не подчиненное устоям времени, – то нечто, которое свободно от навязанного жизнью прагматизма! Обидно, право же, за людей. Сколько трудов и горя выпало на их долю! Сколько развеялось в прах превосходных, но, по прихоти судьбы, не осуществленных надежд и начинаний!.. И все – ради того, чтобы какие-то случайные пришельцы небрежно посчитали их неразумными?! Да разве поймут они весь трагизм нашей жизни, когда умный ребенок, даже во всем, казалось бы, преуспевая, превращается в глупого взрослого? Была же когда-то и Марья Петровна смышленой девочкой-первоклашкой… О чем-то мечтала… Как там спросили собеседники – технические животные?

Теперь-то я понимала… И вновь взялась, как умела, объяснять:

– Поймите! Множество людей… Все мы… И дети. Это все один и тот же вид. Разница только в возрасте. Разумные – это детеныши, – я старалась говорить их терминами, – да-да, наши дети. О них заботятся. Так принято. А люди – это зрелые, взрослые индивидуумы.

– Что значит «взрослые»? Потерявшие разум? Отчего? Вырождение? Отравление возрастными токсинами?

Хорошенькое дело! Эти вопросы поставили меня в тупик. Возрастные токсины?.. Может и впрямь? Но тогда бы чувствовали люди что-то – необыкновенное, болезненное, проникающее в душу!.. Стали бы искать причину… Ведь – не ищут! Или просто не хотят? Махнули на себя рукой? Но где же тогда их разум?! И чего он стоит?!

– Есть единственный и четко обозначенный критерий разумности, – заявили собеседники.

– Ну же, ну?! – чуть не выкрикнула я, услышав такое. – Какую же контрольную люди провалили? Какой экзамен не выдержали?

– Реакция на контакт, – был ответ. – Критерием разумности является реагирование при контакте. Разумное существо поначалу в контакт всегда вступает, даже если сознательно отказывается от контакта в последующем. Неразумное – отвечает страхом. И только. Если животное в переходной фазе, оно включает защитную реакцию недоверия. Тогда даже слишком очевидные объективные факты оттесняются из сознания и объясняются обманом чувств. Налицо неготовность к анализу непредвиденного. Переходная фаза неустойчива, и потому таких существ мы также относим к неразумным. После многих проб ваша планета была сочтена нецивилизованной, оттого работы велись без должной предосторожности.

– Эх вы, – удивилась я. – Да это же просто халтура… Грубая работа. Мало ли кто у нас тут встречается!

– Лишь недавно были зафиксированы первые контакты с мини-видом, одновременно в нескольких точках.

– И все-таки!.. – ей-богу, обидно мне стало за макро-вид. Несправедливо! Не по правилам игра! Подумаешь, философы вселенского масштаба!.. – Вы же видели нашу технику, видите, как изменена планета! Или тоже объясняете «обманом чувств»?!

– Повторяем. Предметное производство и вообще материально-продуктивная деятельность сама по себе еще не есть признак разумности. Нам известны псевдоцивилизации немыслящих автоматов. Имеются также популяции с направленной коллективной деятельностью – колонии насекомых, преображающие поверхность целых планет по урбанистическому типу.

– Но если не предметное производство, то что же? – не отступала я. – Что самое характерное для цивилизации?

– Производство информации. Информационная сфера общества. Чем более оно информационно, чем выше коэффициент информационной жизни отдельного существа, тем больших высот достигла цивилизация.

– Вот-вот, – подтвердила я, – а как определить разумность этого самого отдельного существа?

– Главным признаком разума является творческая реакция на непредвиденное. В отличие от чувства страха и потребности к вытеснению, характерных для существ неразумных.

Вот теперь все оказалось на своих местах. Мои милые дети не испугались! Не стали увиденное выталкивать в подсознание!.. Их еще просто не научили этому. Не приучили к мысли, что иная всякая реакция – верный признак шизофрении… Разум не должен доверять, не должен видеть в чужеродце друга – эти истины пока не успели им вдолбить.

Я вспомнила того человека в зеленом платке, что появился неожиданно у костра, озаренное пламенем лицо… И взгляд его, вызывающий невольный страх у… понимающего человека.

– Почему он тогда исчез? – спросила я. – Тот, у костра. Почему? Если контакт удался…

– Потому и исчез. Мы не устанавливаем контакты через фантомов. В контакте участвовал только один телепат. Остальные отнеслись толерантно. Некоторые из участников располагали избыточной информацией. Это не предусмотрено для изучаемой стороны при первом контакте.

«Неужто Димка? – подумала я. – Доигрался, черт такой, до «избыточной информации»!»

– Вопрос о новых партнерах решается компетентными службами. Преждевременный единичный контакт рассматривается как случайный. Продолжению не подлежит.

«Ну вот, – усмехнулась я. – Вот вы со мной и поговорили! А человечеству до этого никакого дела. Может быть, оттого это самое человечество и не верит в чудеса, что они для него в принципе… невозможны? Да и не нужны по большому счету… Чудо всегда совершалось для какого-нибудь одного человека, для отдельной личности… А повторению не подлежит».

Солнце садилось, все больше багрянца сияло в его вечерних красках. Красные тени у трещины стали бледнеть, но по-прежнему были заметны.

– Контакт вынуждены прекратить. Дневные работы заканчиваем. О решении будете уведомлены впоследствии. Приносим свои извинения и благодарности.

«Так не говорят!» – хотелось мне их поправить, но это уже было не важно. Что-то еще вертелось у меня на языке. Тоже существенное. О чем надо было обязательно спросить.

– Постойте! – сказала я. – Еще раз ответьте! Критерии разумности, любой – это догма? Как в церкви? Пересмотреть нельзя – нигде и никогда?

В мозгу моем стыло долгое молчание. Уклончивое? Неприязненное?

– Да, посылка остается прежней. Люди неразумны. Но даже в случае разумности промежуточного макро-вида контакт предпринят не будет. Это может нанести моральный ущерб.

– Что еще за такой промежуточный? – удивилась я, но меня словно уже и не слышали.

– Попытки контакта предпринимались. Данные анализировались, – бубнил голос холодно и будто издалека. – Пятьдесят процентов взрослых и промежуточных индивидуумов испытывают безотчетный страх. Сорок – связывают с употреблением «емкостей». Девять и девять десятых – апеллируют к расстройству психических механизмов. Девяносто девять тысячных процента – веруют, но ничего не в состоянии понять. Практическая возможность контакта с макро-видом равна нулю. Возможно поражение вирусом, отравление возрастными токсинами. Генетическая болезнь… лезнь… лезнь. Люди не разумны… – отдавалось в моих ушах, и в сознании, и в подсознании… Звук удалялся, стихал, и, точно железом по железу, лязгало и скрежетало это страшное слово «болезнь»… «лезнь… лезнь…». И вновь – напоследок удивительно отчетливо – в моей голове возникла милая своей неправильностью и вселяющая непонятную какую-то надежду фраза:

– Приносим свои извинения и благодарности.

И все… Как бы на секунду, спохватившись, вернулся человек, вежливо кивнул на прощанье и тихонько притворил за собою дверь.

И тут я вспомнила, что еще об одной вещи забыла спросить. Тоже очень важный вопрос… А вот забыла о нем, отвлеклась. Хотя и об этом ужасно хотелось бы услышать их мнение. Болезнь, болезнь… Ведь не случайно же и они столь многое у нас пытались объяснить каким-либо недугом!..

– Скажите, – хотела спросить я исчезнувших собеседников, – ведь все-таки вы изучили нашу жизнь. Ну, хотя бы количественно. Потому что непросто полностью понять других, даже если вы и высшая цивилизация. Может быть, вам это в принципе не нужно. Но вспомните, встречались ли вам группы, множества взрослых людей, которые тоже не участвуют в практической деятельности? Они собраны в особые коллективы, они изолированы, и их тоже обслуживают, как детей.

И ОНИ наверняка ответили бы: «Да, видели. Это – больные люди».

«Не всякие больные», – возразила бы я и постаралась бы в меру уменья обратить их мысли на тех, при одном взгляде на которых опытных психиатров былых времен – а за границей и поныне – охватывало трепетное чувство сострадательной вины и покаяния за собственную, скажем так, недальновидность.

Я не знала, что ответили бы мне пришельцы и подтвердили ли бы мою точку зрения, но было обидно, что все это останется впредь только со мной… Ибо давно уже приходило мне в голову, тоскливо беспокоя: что же это на самом деле такое, психическая болезнь? «Лезнь-лезнь-лезнь…» Может, и не надо лечить ее так грубо, настойчиво и безуспешно, как поступаем мы сейчас.

Не болезнь это вовсе, которой можно ненароком заразиться, а нечто в принципе другое. Вкривь и вкось, неумело построенный дом. Неправильная, неудавшаяся модель человека. У природы тоже бывают просчеты – способов творения безмерное число, а что до воплощения… И вот такая странная – побочная, наверное, – модель живет. Да, неудачная, и впрямь патологическая, но такая, как уж есть… И это следует понять. Признать, в конце концов, и просто-напросто заботиться о них, об этих, в сущности, неполноценных детях. Не пытаться изменить их в свою сторону – слишком жестокая для них цена. Да, по большому счету, и для нас… Ведь заботимся же мы о других – обычных! – детях, художниках и артистах и не жалеем, не злимся, потому что имеем выгоду. А тут мы ее, этой выгоды, не имеем. Но должны делать все без всякой видимой для себя пользы, потому что польза бывает тоже невидимая. Как давешние собеседники – заботиться, а не «лечить»… Неумело и наугад, пичкая жуткими дозами своих химических достижений, далеко, к сожалению, не замечательных, а ведущих лишь к окончательной деградации. Мы должны осознать, что уже не сумеем сделать этих неполноценных детей похожими на себя, потому что самой природой заложено в них быть другими. Мы должны принять их такими, как есть, этих несовершенных детей, а не обезличивать их окончательно своим вмешательством, тем самым и делая их похожими на себя!

Не пытаемся же мы… изменить корову. Не лечим ее всем на свете: от электрошока до инсулиновых беспамятств, не даем ей кучами глотать таблетки, чтобы она хоть чуточку уподобилась нам. Конечно, не самый удачный это пример. Корова есть корова, и слишком далека она от нас. Но ведь и безумцы далеки тоже. И простые дети тоже от нас, взрослых, ох как далеки! Куда как лучше и насколько способнее они, чем мы!

Все это надобно усвоить раз и навсегда. Потому что сами мы, может статься, покажемся кому-нибудь ничуть не лучше. Такими же нелепыми, непонятными, и даже, может быть, неразумными. А то еще в своем слепом самолюбовании натворим такое, от чего и мирозданию не поздоровится! Нельзя об этом забывать. Вот почему мы не имеем права по-иному обходиться с теми, кто целиком зависит от нашей помощи.

Ведь даже пришельцы!.. Эти немыслимые существа, которые уже готовы, видите ли, к полному исчезновению вещества – к расширению или сжатию Вселенной в точку!.. Им не страшен даже конец Вечности, но и они заботятся… и, может быть, не только о нас. Нас они считают неразумными. Ну, что ж, пускай… Но главное сейчас – не в этом! Они помогают нам без всякой для себя пользы! Польза им уже не нужна. Цивилизация, для которой не важна выгода!

Обидно было, что не успела это обсудить. Ни подтверждения не получила, ни толкового опровержения… Так все и останется лишь моей точкой зрения… А ведь, как знать, вдруг и невыгодные нам дети могут чем-нибудь еще пригодиться и неожиданно нас удивить?! Эволюция, может случиться, не настолько уж глупа и слепа и тупики свои тоже не делает просто так.

Я не знала, что ответили бы мне пришельцы, да, скорей всего, и не стала бы напрямую об этом говорить. Это было важно для меня, конечно, но еще важнее был бы для меня принципиальный, долгий разговор о наших детях. Об обычных детях! Которых мы тоже с успехом делаем похожими на себя. Но в том-то и проблема: на каких себя?!. Нам это удается… Еще бы! А ведь мы, по сути, и не ведаем совсем, какими могли бы сотворить их в лучшем варианте – если бы сами были другими. Если были бы у них лучшие учителя…

Димка быстро бежал вниз с холма. Наперегонки с почтальоном, что налегке возвращался обратным путем. Почтальон притормозил возле меня:

– Вам телеграмма из города. Я оставил ее на даче.

– Спасибо, – сказала я.

– Телеграмма вчерашняя. Могу сказать текст. Хотите?

Я согласно кивнула.

– «Сдал все на пять. Приеду завтра шестичасовым. Алесь». Видите, какая у меня память! – хвастливо добавил почтальон и доверительно пояснил: – Это потому, что свежий воздух…

Я поблагодарила. «Сторожу надо слать телеграммы, а не мне!» – в сердцах подумала я, вспомнив возмутительное поведение Алеся. И еще снимки эти… Я непроизвольно ощупала фотографии в кармане, а затем вытащила наугад одну. Хорош, нечего сказать!..

– Откуда она у тебя? – спросил подбежавший Димка.

– Рылась в твоих вещах.

– А, – понимающе кивнул он, тяжело дыша.

– Не сердись, пожалуйста. Я часы искала, – краснея, соврала я. Но Димка, кажется, и не сердился. – А в столе вот нашла… в нижнем ящике. Знаешь, как бы сказала твоя мама? «Творчество сумасшедшего фотолюбителя». Зачем ты этого зятя снимал?

– Какого зятя? Это художник… – он взял из моих рук фотографию.

– Мало ли что художник! Что ж ему, зятем сторожа быть нельзя?

– Откуда… ты взяла? У сторожа совсем другой зять.

– Здрасьте! Мне бабушка твоя сказала…

– Бабушка сама его перепутала с настоящим зятем. Тогда, у хутора…

– Как это перепутала?

– Запросто. Как всегда, – пожал плечами Димка.

И действительно, мне ли не знать, что Марья Петровна всегда все путает! А тут – поверила…

– И снят здесь не тот художник, на которого бабушка зря накричала там, у аистового гнезда. Это «искусственный» – копия с человека, вроде тех бутылок. Копия-манекен, – Димка задумался. – Между прочим, единственный удачный кадр. «Искусственные» не выходят на фотографиях. Пленка всегда засвечивается. Я вчера на два фотоаппарата снимал. Твоим «Зенитом» – искусственных, а «Любителем» – настоящих. Пленки видела? Игорь их проявил. На одной все засвечено, а другая отлично вышла. Только – что толку?..

– Как знать… – пожала я плечами. – Списки у тебя тут, в записной книжке, – я наклонилась и вытащила ее из-под шезлонга. – Держи. Может, еще пригодится.

Димка сунул книжку в карман.

– Во втором списке – «искусственные», – пояснил он. – И один только кадр получился на старой пленке. А все остальные семнадцать – мимо. Теперь-то я этих, ненастоящих, хорошо различаю.

– А как?

– Глаза у всех ненормальные. И все с бутылками… А если с машинами – еще проще… – Димка опять задумался. – Я и сам теперь запутался, понимаешь? Утром в пятницу мы встретили настоящего зятя с настоящим сторожем. Настоящие, тьфу, ворованные бутылки на хутор несли… – Димка почесал в затылке. – А после обеда, думаю, было так. Художник этот, с мольбертом…

– Алесь.

– Так это был… Понял! Хотел меня рисовать…

– Точно. В пятницу как раз его ждала.

– Ну, все ясно! – хлопнул себя по лбу Димка. – В пятницу он к тебе и приезжал. Шел сюда как ни в чем не бывало, да только не дошел. Бабушка его прогнала. Из-за сирени набросилась, подумала, на наших дачах нарвал.

– Тоже дурень, из города сирень везти…

– Она его за зятя приняла – за настоящего!

– Ничего не понимаю! – сказала я.

– Эх ты!.. Слушай, как дело было. Он приехал к тебе в пятницу после обеда.

– Во всяком случае собирался…

– Пока шел из Ратомки или там, у леса, где аистов рисовал, кто-нибудь из пришельцев сделал с него «искусственного»…

– Псевдо-Алеся?

– Правильно. И манекен, только без мольберта, зато с бутылками, пока Алесь себе рисовал, прошел через лес и встретился нам с бабушкой.

– И спросил у вас, как пройти к дачам?

– Точненько! – обрадовался вдруг Димка, словно сейчас наконец все понял. – Ведь сперва-то нам встретился искусственный сторож. А за ним по пятам шел псевдо-Алесь…

Все равно это не укладывалось в моей голове.

– Настоящий Алесь встретил искусственного сторожа, может, еще в поле или потом, когда рисовал аистов, и спросил, как пройти к обществу «Ромашка». Псевдо-сторож, естественно, не ответил, но он-то как раз и сделал копию с твоего Алеся, которая и шла за ним по пятам. А бабушка сослепу приняла этих двух манекенов за настоящих зятя со сторожем.

– И псевдо-сторож научил искусственного Алеся этому вопросу. Дескать, «как пройти?..».

– А что, они все умеют. Не хуже людей. А потом твой художник, ничего не зная, задал уже нам свой вопрос. Вот бабушка на него и накинулась.

«Не повезло человеку!» – подумала я. Теперь-то, наконец, все было мне понятно…

– Он подумал, что, наверное, бабушка по какой-нибудь старой фотографии его узнала. Может, ты ей показывала когда… Бросил свою сирень и побежал в Ратомку… Я потом его встретил. Он на станции письмо опускал в ящик…

Солнце садилось за облака. Красная верхушка его скрывалась в гигантском синеющем сугробе. Сразу похолодало, и мне в моей легкой рубашке с коротким рукавом сделалось совсем неуютно. Тут я, наконец, вспомнила о племянниках. Со странным чувством посмотрела я на вершину холма, где когда-то была трещина. Радужных теней там уже не было. Дети устало и молча брели по склону.

– Эй! Вы что-нибудь слышали? – крикнула я издали детворе, вспомнив свой разговор с невидимыми собеседниками.

– Что? – не расслышал Виктор.

– С кем-нибудь разговаривали?

– Вроде нет. А зачем?.. – он удивленно оглянулся на остальных. – Мы выяснили только, как они устроены. Сделать тебе «красную»?

– Нет! Ради бога!.. – закричала я, глядя, как между нами – там, на дороге, – появляется красное существо.

– Научились! – удовлетворенно отметил Димка.

– Просим не форсировать контакт. О решении будете уведомлены впоследствии, – внезапно услышала я бесконечно далекий голос. И красная тень исчезла. Но тут я словно «зациклилась». «Не форсировать… – подумала я. – Мало ли, что вы там считаете! Может, это «впоследствии» будет лет через пятьсот! Что вы мне приказываете, в самом деле?!»

– А ты умеешь? – спросила я Димку. Тот кивнул. – Сделай мне «промежуточного», – я решила держаться до конца.

Рядом со мной возник Алесь. Не он, конечно, просто кукла с пустыми глазами и большим букетом белой сирени сорта «Лебедушка», которую всегда продают в сезон у вокзала… Только в городе этот сезон окончился, даже у нас на дачах сирень почти отцвела…

– Просим не форсировать контакт, – вновь прозвучало тихо-тихо. И тогда я смирилась. Попросила Димку:

– Убери его.

Промежуточный испарился. Да он, собственно, и не нужен был больше. Все стало ясно.

Я опять подумала о пришельцах. Все-таки хорошо, что не знают они о нас как следует. И, может быть, слава богу, что из всех нас они встретились лишь с милыми моими малышами, бестолковою сторожихой да ее непутевым мужем… Ведь они не ведают другого, не сталкивались с худшим. Иначе им сделалось бы слишком тоскливо, до того тоскливо, что – как знать? – может, они бы еще крепко подумали, заботиться ли вообще о нас или пусть оно все идет… самотеком, как ему положено.

Но глянула я на своих малышей – и, как всегда, мысли мои повеселели.

«Да кто же они такие на самом деле? – подумала я с невольным умилением. – Словно и впрямь с другой планеты… Не нужны им слова. Не нужны термины. Вид. Популяция. Контакт. Форсировать… Все это для них шелуха. Небось, и без слов знают, как устроены эти красные радуги и куда отбывают сейчас мои странные собеседники. А я? Неужели для меня все это навсегда закрыто?!. Или, пусть и малая, надежда есть?»

Ни с того ни с сего я вдруг вспомнила о телеграмме.

– Который час? – спросила у Димки.

Димка задумчиво достал из кармана часы… Но ответа я не услышала – случайно глянула на дорогу.

Оттуда, из старого ратомского леса, прямо к нам шел человек… В обтрепанных джинсах, майке и синем шарфе, обмотанном вокруг шеи. Кажется, теперь-то уж это был настоящий Алесь! За спиной у него, как всегда, болтался на ремешке мольберт, на голове была желтая смешная кепка, а в руках – отменные оранжевые розы. Эти продаются только в ларьке возле ботанического сада!.. Я вспомнила бдительную Марью Петровну… Какое счастье, что лето в городе начинается всегда на неделю раньше!