Текст книги "В тупике бесконечности (СИ)"

Автор книги: Владимир Кельт

Соавторы: Кирра Уайт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Может, она не на операцию приезжала. Сейчас пойду к Эдуардовне, узнаю причину смерти Соларес, – пробубнил он с набитым ртом. – На тебе разговор с американской родней журналистки.

Дима недовольно пригладил рукой колючие от геля рыжие волосы. Егор понимал, извещать родственников о смерти американки – то еще удовольствие. Но что поделать, это часть работы.

– Потом надо будет осмотреть гостиничный номер. Может, там удастся нарыть что-нибудь полезное, – сказал Егор, поспешно надевая куртку. Темно-серая ткань с черными пластинами на груди и плечах плотно прилегла к телу, застежки тихо клацнули. На груди вспыхнул номер: 36489, шеврон и часы на запястье синхронно мигнули и загорелись оранжевым светом. Егор полез в карман за коммуникатором, однако вместо устройства пальцы наткнулись на что-то мягкое. Пакет! Тот самый, что валялся на полу в лаборатории… Тот самый, что нужно было отдать криминалистам на анализ. Твою ж налево! Глядя на сверток с сушеными травами, Егор понимал: эта оплошность – простая забывчивость, вызванная усталостью, – дорого ему обойдется.

– Что у тебя там, Бес? – спросил Кротов, пристально глядя на пакет.

Секунду-другую Егор колебался, решая: стоит ли спрятать пакет обратно в карман и промолчать, или лучше признаться в ошибке? У ищеек не принято врать друг другу, потому как напарники – братья, связанные чем-то большим, нежели генетика. Родились в один год, получили идентичный набор модификаций, мыслили почти одинаково. Они с Кротовым даже внешне были похожи: оба высокие, широкоплечие, поджарые, как гончие. Иногда их путали на улице, хотя Егор не понимал, как можно спутать рыжего с блондином? Скорее всего, дело было в форме. Для граждан Федерации люди в форме все на одно лицо.

– Нашел вчера в лаборатории, – выдохнул Егор. – Совсем про него забыл, если честно.

Дмитрий взял пакет, раскрыл, шумно втянул ноздрями запах трав, но ничего не сказал. Доложит в Комиссариат? Обязан доложить. Конечно, никто не станет подозревать майора Бестужева в попытке скрыть улики или в подтасовке, дело в другом. Федерация заботится о своих гражданах, здоровье физическое и психическое превыше всего. Если полицейский настолько вымотался, что упускает важное, то его отправят отдыхать минимум на двое суток, а то и на неделю. Три внеочередных отпуска за год – и комиссия поставит вопрос о профессиональной пригодности, порекомендует новый пакет модификаций или подыщет работу попроще. Если так называемый Конец света – не глупая выдумка людей прошлого, то для Егора Бестужева он начнется в момент лишения звания.

– Отдам в лабораторию. Скажу, что держали у себя для занесения в базу, – кивнул Дима и положил пакет на стол. – У тебя и так дел по горло, еще в Питер надо ехать.

– Спасибо, – он подмигнул напарнику: – У тебя в закромах булочек случайно нет? Как Эдуардовна любит – с корицей.

С видом фокусника Кротов достал из ящика стола бумажный пакет и протянул Егору.

– Для себя покупал. Но ради Терезы готов умереть голодной смертью.

Они обменялись ухмылками, и Егор вышел.

В южное крыло, где находились морг и хранилище улик, он шел заметно повеселевшим. На белоснежных стенах длинного коридора горели голограммы, с которых улыбались счастливые граждане метроплекса, благодарящие полицию за порядок на улицах и спокойный сон. Возможно, это всего лишь часть пропаганды, но каждый раз при виде роликов Егора распирала гордость за родной отдел. Он четко знал, почему носит форму. Войны, теракты, массовые убийства и казни остались в далеком прошлом Земли. В то время человечество дошло до кровавой черты, за которой не было ничего, кроме хаоса и гибели. И все же люди остановились. Нашли в себе силы измениться и построить светлое будущее. Во многом благодаря модификациям и нанотеку. Хотя Егор был уверен, что без доблести, чести и желания нести справедливость не сработало бы никакое купирование агрессии. Теперь задача полиции – беречь мир, как сокровище, как благостный дар, и сделать его крепче, чем когда-либо.

За стальной дверью с маркировкой «В-12» находилась своего рода Terra incognita [2]. Не каждой ищейке позволялось совать сюда нос, хоть увешайся пропусками и выписками. Морг – царство, где правит Ее Величество главный коронер, Тереза Эдуардовна.

– Кого принесло в такую рань?! – взревела Эдуардовна откуда-то из-за перегородки. – Смена только началась, а уже прутся! Все отчеты смотрите в базе, нечего покойников руками мацать! Мокрогузов, если это ты…

Егор кашлянул в кулак. За перегородкой стихло.

Тереза Эдуардовна выплыла навстречу подобно айсбергу – такая же холодная и необъятная. Коронер была высоченного роста, с пышными формами, обтянутыми белым комбинезоном с синими вставками и манжетами. Где у Эдуардовны заканчивался живот и начиналась грудь – вряд ли кто-то мог определить на глаз, столь круглой она казалась на вид.

– Майор Бестужев, – смутилась Эдуардовна и откинула за спину тяжелую пшеничную косу. – Хоть бы голос подал, а то я чуть в бой не ринулась. Еще немного и покусала бы своего любимого следователя.

– Ну, зачем вы так, Тереза Эдуардовна? – улыбнулся Егор и протянул сверток, который прятал за спиной. – Я зашел пожелать доброго утра. Вот, булочек принес. Ваши любимые, с корицей.

Эдуардовна засияла, на пухлых щеках прорезались ямочки.

– Э-э-эх… Егорка, Егорка… Умеешь порадовать тетку. Будь я на тридцать лет моложе, приударила бы за тобой.

– Тереза Эдуардовна, вы прекрасно выглядите. Не будь вы замужем, я бы сам за вами приударил.

– Льстец! – рассмеялась Эдуардовна и положила булочки в ящик стола. – Ты по поводу той журналистки, Валери Соларес?

– Ага.

Эдуардовна взяла со стеклянной полки коммуникатор и повела Егора за перегородку. В голосе коронера не осталось недавнего меда, тон наполнился стальными нотками, какие обычно звучат в голосах профи своего дела.

– Жертва Валери Соларес, зафиксированный в документах возраст – пятьдесят три года. Биологический возраст с учетом модификаций – тридцать два. Кроме стандартных генетических наборов она дважды использовала омолаживающие пакеты модекс. Биочип на месте, но сильно поврежден.

– Удалось определить причину смерти?

– Ох, и задачку ты мне подбросил, Бестужев! – всплеснула руками Эдуардовна. – Пока извлекли из чана то, что осталось от несчастной, промыли и обработали, я думала, что помру от усталости. С органами и мягкими тканями там совсем плохо, а вот кости…

Слова доносились до слуха Егора и накрепко отпечатывались в памяти. Пролистывать электронные отчеты он не любил, потому как цифры и образы не заменят реальной картины. Он смотрел на стальной стол, застеленный белоснежной простыней, на которой лежали посеревшие, а местами обугленные кости. Каждая отдельно друг от друга, но в тоже время они являли собою целостную картину как в анатомических атласах. Он внимательно следил за руками в черных латексных перчатках, когда коронер показала едва заметную трещину на черепе жертвы и борозду на третьем ребре справа. Такую глубокую борозду с обожженными краями мог оставить только лазерный нож.

– Соларес избили и пырнули ножом, – говорила Эдуардовна. – К сожалению, кислота изрядно мешает определить, когда именно это было. В биочипе записей о давних травмах нет. Скажу точно, что это случилось не годы назад, совсем свежее.

Коронер водила пальцем по костям покойницы как по карте, указывая Егору путь. Сможет ли он разобрать дорогу и найти убийцу? Нож такого типа классифицировался как «бытовой», таких полно на полках магазинов, но это не значит, что ему не найдется места в лаборатории.

– Значит орудие убийства – нож?

Эдуардовна развела руками.

– Не исключено. Но в отчете причиной смерти укажу многочисленные химические ожоги несовместимые с жизнью.

– Время смерти?

– Биочип отключился 26 мая в 23:02.

– Тереза Эдуардовна, Валери Соларес почти год вела тихий образ жизни, возможно, лежала в клинике, ставила новые улучшения или опять омолаживалась. Что с ее модификациями?

Эдуардовна многозначительно кивнула.

– А вот тут, мой мальчик, начинается самое интересное. Чип поврежден, но я кое-что наколдовала. Так вот, Валери Соларес действительно лежала в клинике… В нелегальной клинике, где полгода назад ей удалили все модификации, а заодно подправили биочип.

Из морга Егор вышел ошарашенным. Зачем удалять модификации? Никто не делал подобных глупостей по собственной воле, по назначению врача – пожалуйста. Бывает так, что требуется замена пакета модекс, или может возникнуть конфликт с новым улучшением, вот и случается досадная необходимость. Но чтобы самостоятельно… Отказаться от молодости, красоты и долгой жизни? Вернуть притупленность органам чувств и уму? Егор тряхнул головой. Нет, подобного ему не понять. Он никогда бы не расстался со своими улучшениями.

Когда лифт уносил Егора на восемнадцатый этаж, в кармане тихо завибрировал коммуникатор. В верхнем правом углу поля зрения появилась физиономия Кротова. Покосившись на мнущихся в лифте патрульных, Егор достал коммуникатор и перевел изображение на дисплей.

– Есть новости по траве из лаборатории, – начал Дмитрий. – В составе родиола, семена черного паслена, кора аржуна терминалии, расторопша и цикорий. Это из земных трав.

Егор поперхнулся воздухом.

– А были еще не земные?

– Да. Sporum redatta [3]– редкий грибок, найденный в марсианских пещерах. Та еще дрянь. Я бы таким баловаться не стал.

– Для чего снадобье? Штырит или вырубает?

– Вроде как печень лечит.

– Кто в наше время лечится травами? – удивился Егор.

Кротов пожал плечами:

– Любители экзотики, наверное, или какие-нибудь сектанты. Но главное не это. Бес, благодаря марсианскому грибку составчик у снадобья уникальный, во всей России только в трех местах можно заказать. Одна точка в Москве и две в Питере. С чего начнем?

[1] Серная кислота

[2] лат. – неизвестная земля; перен. – недоступная, непостижимая область

[3] Штаммы гриба рода Sporum redatta являются токсичными патогенами, распространены в пещерах Марса, в основном на плато Большой Сирт

Глава 2. Егор

Метроплекс Санкт-Петербург, планета Земля

Стоило Бестужеву войти в квартиру, как с радостным визгом на шею бросилась сестра. Звонко расцеловала в обе щеки, измазав помадой, и повисла на нем как обезьяна. Сегодня у Наташи были длинные зеленые волосы и оранжевые ресницы. Хотя бы цвет кожи обычный, а не серебристый. И на том спасибо. Натка так часто меняла образы, что Егор уже забыл, какая она настоящая.

Будто уловив его мысли, сестра отстранилась и резво покрутилась на месте, чтобы он мог увидеть ее во всей красе. Новый образ дополняли зеленые лосины и фиолетовый балахон, едва прикрывающий широкие бедра. Почему-то сейчас сестра раздражала. Может, виной тому очередная бессонная ночь или воспоминание о мертвой женщине в покинутой подпольной лаборатории, но Егор вдруг заметил, что Наташа выглядит нелепо. Эта гримаса маленькой восторженной девочки на взрослом лице и бесконечные эксперименты с цветом глаз, волос и кожи – одна сплошная нелепость.

Нелепость. И больше ничего.

– Что у тебя на этот раз? – холодно спросил Егор, глядя на сестру сверху вниз. – Слет кикимор?

Оранжевые ресницы обиженно дрогнули. Сестра надула губы и, помолчав, ответила:

– В «Тарантуле» биеннале в честь дня рождения Поля Гогена. [1]

– И для этого необходимо выглядеть пугалом? Увидев тебя, Гоген точно сбежит.

Сестра хохотнула:

– Не сбежит – он двести лет как умер.

Егор почувствовал себя профаном.

– Егорушка, что ты привязался к девочке? – раздался из комнаты голос мамы.

– Девочке? Я в ее годы охранял улицы от всякой мрази, – сказал он резче, чем хотелось.

– Ну-у-у, пошло-поехало, – закатила глаза Ната. – Начал, как выставочный кобель медалями трясти.

– Наташа!

Мама – невысокая, полная – появилась из комнаты, держа в руке коробку с фамильным столовым серебром. Увидев ее, в очередной раз омолодившуюся и выглядевшую ровесницей двадцатилетней дочери, Егор вспомнил про спрятанный за спиной букет цветов. Торжественную часть он безнадежно испортил, поэтому смущенно протянул матери букет. Она расплылась в улыбке, и взяла свободной рукой цветы. Егор отметил, что в этот раз с подбородком ей нахалтурили.

– Герберы, – сказала с теплотой. – Мои любимые.

В ее глазах тут же появилась тревога:

– Сынок, ты выглядишь замотанным. Проблемы на работе? Что-то случилось?

Егор улыбнулся:

– Моя работа и есть «что-то случилось».

Мама покачала головой. Краем глаза он видел обиженную сестру. Она прислонилась к стене, глядя на него исподлобья. Вообще-то для Натахи тоже имелся подарок, но дарить его не было настроения. Момент упущен. Егор снова вскипел, на этот раз злился на себя: чего напустился на сестру? Похоже, самое время взять отпуск и смотаться на море. Например, в тот славный кемпинговый лагерь для серфингистов в Португалии, где они были три года назад с Ирой. Она тогда ненадолго прилетела с Марса и сказала, что устала от красной пыли. В голове и сейчас звучал ее голос: «Хочу воды. Много. Чтобы вокруг только вода и я на тонкой доске».

– Ну, что же мы у порога встали? – спросила мама. – Егор, Ната, заходите в комнату.

После чего крикнула вглубь квартиры:

– Валера, заканчивай разговор! Дети уже пришли!

Пауза, хлопок закрывшейся двери. Важный разговор.

Сколько Егор себя помнил, отец всегда пропадал на работе. Он был для детей недосягаемым божеством: долгое время они воспринимали его как изображение улыбающегося дяденьки в коммуникаторе. Мать говорила, что он далеко и занимается проектами, которые должны сделать мир лучше. Егор сблизился с ним уже в подростковом возрасте. А вот брат Лёня до сих пор держался, как чужой.

Егор зашел в гостиную. Посередине был накрыт стол, сервированный фарфором и тем самым фамильным серебром. По панелям на стенах шла рябь: система «Умный дом» работала в спящем режиме. В прошлом году они всей семьей сбросились и подарили маме на день рождения эту приблуду. Теперь достаточно выбрать программу и можно завтракать на балконе над клокочущим водопадом, обедать в ресторанчике с видом на Эйфелеву башню, ужинать в джунглях Амазонки, когда вокруг вопят гиены, а леопарды едва не выхватывают из рук мясо. Правда, такие программы выбирались редко. Мама предпочитала сеттинг «Альпийские луга».

– Не можем решить, какую программу выбрать, – сказала мама, зайдя в комнату следом за Егором. – Ната за Гавайи, а мне хочется представить, что мы ужинаем в Альпах. Ты что хочешь?

Стоя за ее спиной, сестра нарушила объявленный Егору байкот и показывала, как сильно достали Альпы. Схватив себя обеими руками за горло, она вывалила язык, закатила глаза и раскачивалась из стороны в сторону. Егор невольно улыбнулся.

– Предлагаю отправиться во Францию.

– Нотр-Дам де Пари! – подхватила Наташа.

Егор вопросительно взглянул на мать.

– Хорошо-хорошо, – сказала та. – Выбирайте, что хотите. Я пойду за вазой для цветов.

Сестра тут же подошла к стене, где крепился сенсорный пульт от панелей, и выбрала нужную программу. Комнату заполнил шум площади, рябь на стенах сменил величественный вид собора. Сто лет назад он сгорел, и до сих пор по различным причинам не восстановлен. Но то в действительности, а у Бестужевых по одному лишь желанию Наты собор появился во всей красе: со шпилем и старинным витражами. Если задрать голову и приглядеться, можно рассмотреть на крыше горгулий. Стол Бестужевых стоял на краю parvis de Notre-Dame – проще говоря, соборной площади. Справа текла Сена, в лицо били лучи ослепительного солнца, мимо шли туристы.

– Не слишком ли тут шумно? – спросил Егор.

– Норм! – крикнула сестра.

Егор едва успел увернуться от несущегося прямо на него подростка на аэроскейте. Сам над собой рассмеялся: ведь знает же, что движущиеся картинки не могут причинить вреда, и все равно каждый раз попадается. Рефлексы никуда не деть. Атмосфера явно потеплела, и Егор вспомнил про заготовленный для сестры подарок, решив, что сейчас самое время.

– Наташа, у меня есть для тебя небольшой презент, – сказал он и раздраженно добавил: – Сделай уже потише!

Сестра клацнула по пульту, шум стал приглушеннее. Так-то лучше.

– Что за презент? – спросила она, сев за стол напротив Егора.

Он достал из кармана пластиковую коробочку, протянул сестре. Яркий свет освещал ее оранжевые ресницы, отчего глаза стали похожи на два маленьких солнца. Ната взяла коробочку, осторожно нажала на защелку, и оттуда вырвался зеленый робот-дракон. Не так давно Егор в составе комиссии проводил проверку на полигоне, где соревновались юные робототехники, и этот автономный дракончик приглянулся. Он двигался как настоящий, потешно дыбил чешуйки, изображая ярость, и даже извергал из крошечной пасти язычок пламени, что делало его похожим на зажигалку с крыльями.

Сделав круг над столом, робот полетел к центру площади, но врезался в стеновую панель и шмякнулся на пол. Сестра охнула – совсем, как ребенок, – бросилась к бедняге.

– Смотри сама не врежься, – проворчал Егор. – Здесь гораздо меньше места, чем кажется.

Что за день такой? Любое хорошее начинание заканчивается одинаково дерьмово!

Однако дракон уже поднялся, опираясь на крылья, перекувыркнулся в воздухе и спланировал на плечо вошедшего в комнату отца. Босой, в рубахе и светлых льняных брюках тот выглядел на parvis de Notre-Dame, как паломник.

– Какая милая малость, – сказал он, скосив глаза на дракона. Если Ната была похожа на мать, то Егор – вылитый отец. Те же волевые черты лица, тот же прямой взгляд голубых глаз.

– Э! Дракоша мой! – шутливо возмутилась Наташа.

Но у робота на этот счет было другое мнение. Вцепившись металлическими лапами в рубаху на плече отца, он не собирался улетать. А когда сестра поднесла руку, чтобы забрать, открыл пасть из которой вырвался огонь. Испуганно взвизгнув, Натка отдернула руку.

Егор усмехнулся:

– Будем считать, что это подарок папе. Твой еще не сконструировали.

– Надеюсь, следующий подарок будет знать, что он мой.

– Я за этим прослежу.

– Леонид на связь еще не вышел? – спросил отец.

Егор пожал плечами:

– А должен? Я уже привык к тому, что он манкирует семейные застолья.

– Сегодня обещал быть, – вставила Ната.

Их обошла компания китайских туристов: все в панамках и с коммуникаторами, из которых раздавались голоса других китайцев.

– Предлагаю, сесть за стол, – сказал отец. – Пока эти фантомы нас не покалечили.

Они сели.

– Как на службе? – спросил отец.

У Егора мелькнула мысль рассказать про найденное на стройке тело женщины, но присутствие сестры остановило.

– Так, – сказал он. – Обычно.

Помолчали. Возникла та самая неприятная, давящая пауза, когда люди понимают, что им не о чем говорить. Егор подумал, что с коллегами на работе ему легче и проще, чем с собственной семьей. Особенно сильно это проявилось после повышения по службе, когда он получил доступ к информации, о которой гражданские знать не должны. Теперь постоянно нужно фильтровать, о чем можно сказать, а о чем – умолчать. Но, с другой стороны, именно осознание того, что благодаря таким, как он, родные могут встречать новый день без страха, наполняло его чувством нужности и незаменимости. И гордостью, что уж скрывать.

– Где мать? – спросил Бестужев-старший.

– Ушла искать вазу и пропала, – ответила Ната.

– Это на нее похоже. Надя! – крикнул он.

– Сейчас! – раздался из глубины квартиры мамин голос. – Ната, помоги мне принести горячее.

Ната неохотно встала из-за стола и, пройдя сквозь компанию пестро разодетых итальянцев, вышла из комнаты.

Егор взглянул на отца:

– Разве кухонного робота еще не починили?

– Старая модель, на такую уже не найти комплектующих.

– Значит, надо нового купить.

– Надо, – кивнул тот. – Но все время какие-то непредвиденные расходы вроде омоложения или замены цвета кожи.

– Ага. Это тоже нужно. Сейчас быть не модифицированным – означает неполноценность. В конце концов, люди должны стремиться к совершенству. Еще в Древней Греции воспевали человека сильного, прекрасного.

Отец поморщился. Видя его невыраженный скептицизм, Егор с непонятным самому себе пылом продолжил:

– А что тут такого? Благодаря работе с ДНК, ученым удалось победить такие заболевания, как рак. Еще сто лет назад, лишившись руки или ноги, человек был вынужден довольствоваться протезами. А сейчас для него выращивают новую конечность. С трансплантацией органов тоже никаких проблем, не нужно годами ждать доноров. Инвалидов почти нет, смертность от болезней вообще прилично сократилась.

– Вот именно, – с улыбкой вставил отец. – Сократилась, но не искоренена. Как прежде, процесс тормозит бюрократическая машина. Модификации все еще остаются дорогостоящим удовольствием, прерогативой состоятельных граждан. Базового пакета «модекс», выданного государством, едва хватит, чтобы новый мизинец себе пришить. А чтобы получить квоту, нужно собрать кипу документов и обойти десятки инстанций. Не потому ли появляется так много шарлатанов и подпольных лабораторий?

– Для борьбы с нелегальщиной существуем мы, – с достоинством парировал Егор.

– Борьба ради борьбы, – пожал плечами отец. – Ну, по крайней мере, ты без работы не останешься.

У Егора зажгло в груди от гнева. Отец как будто насмехался над ним, ставил существование отдела БНМ под сомнение.

– Пока будут ограничения, всегда будут и те, кто пытается их обойти, – невозмутимо продолжал Бестужев-старший. – Я еще помню рассказы твоего деда о временах, когда модификации перешли из области научных экспериментов в общедоступное благо. Тогда всех охватила эйфория: нет старости, нет болезней. По телевизору транслировали мимишные видео о тигрятах и медвежатах которые ковыляли на трех лапах, а теперь весело перепрыгивают через горные ручьи и лазают по деревьям. Дети бегут по траве к матерям.

Перед глазами Егора возникла стройка. Грохочущие самосвалы, ковши бульдозеров, роющие землю там, где когда-то было озеро, где осталось его детство. Он уже не сможет прийти туда со своими будущими детьми, развести на берегу костер и сказать: «А, помнится, мы с твоим дедом тут…» Чувствуя потребность что-то сделать, Егор встал, подошел к стеновой панели и отключил «Умный дом». Исчез величественный Нотр-Дам, площадь, разноголосые туристы. На Бестужевых обрушилась тишина, стены стали безукоризненно белыми, точно они попали в снежную пещеру. Из кухни донесся звон посуды и смех матери.

– Не понимаю, к чему ты ведешь, какую сторону защищаешь, – произнес Егор, возвращаясь за стол к отцу. – Ты сам насквозь модифицирован, в тебя вживлен многолинейник, чтобы ты видел свои проекты и в любое время с тобой могли связаться заказчики…

Бестужев-старший поднял указательный палец:

– Вот оно ключевое: мои модификации нужны. Как и твои. Но вот взять твою мать: ей богу, я себя порой чувствую рядом с ней педофилом. Мне не нужно, чтобы женщина, с которой я прожил всю жизнь и которая родила мне троих детей, выглядела, как школьница. Это противоестественно, понимаешь? – он скомкал накрахмаленную салфетку и с горечью произнес: – Я уже молчу, во что превратил себя твой брат.

– То есть, ты против модификаций? – осторожно спросил Егор.

– Я против усовершенствования, противоречащего здравому смыслу.

Вернулись женщины, принеся с собой суету и болтовню. Конечно же, сразу заметили белые стены, но отец не терпящим противоречий тоном объявил, что сегодня семейному ужину не будут мешать никакие посторонние шумы. Женщины смирились.

– Лёня на связь не выходил? – спросила мама.

Егор хотел вставить, «И не выйдет», но сдержался. Чтобы не провоцировать очередной разбор полетов. Родительская любовь самая слепая, и для мамы Лео всегда будет болезненным мальчиком, у которого более сильный и здоровый Егорка хочет отобрать конфету. Так было в детстве и с годами ничего не изменилось.

– Я сделала запрос, – сказала Ната, показав на включенный коммуникатор. – Надеюсь, на этот раз он выйдет на связь.

Егор не мог точно сказать, что его раздражает сильнее: отсутствие или присутствие брата. С одной стоны, бесило, что Лео даже не особо скрывал, насколько ему стала не нужна семья, пожалуй, он их даже стыдился. Нет, открыто он об этом не говорил, но если появлялась хоть малейшая возможность избежать встречи с родными, он ее использовал. С другой стороны, если в этот раз брат выйдет на связь, Егор знал, что они, так или иначе, поругаются. Его бесило не только каждое слово, сказанное Лео, но даже его молчание – высокомерное, снисходительное. Еще бы, они люди прошлого, оставшиеся на перенаселенной планете с исчерпанными ресурсами. Лео – человек будущего, новый марсианин, высшая каста.

Отношения между ними, и прежде бывшие не самыми радушными, окончательно разладились, когда Ира выбрала брата. И ладно бы еще он тоже ее любил, но Лео всегда преследовал только интересы бизнеса. Он четко делил людей на нужных и на балласт; даже обижался исключительно, когда ему это выгодно. Ирина на тот момент была ему нужна, чтобы закрепиться на Марсе и поэтому Лео принял ее любовь. Все с тем же снисходительным, скучающим выражением на лице, будто говорящим окружающим: «Пришлось пожалеть. Что же поделать, если она меня так любит». Егор помнил вечер, когда пытался донести это до Иры. Он запросил связь с Марсом, пока ожидал согласования, а затем соединения, выпил. Пожалуй, больше, чем было нужно. Затем, лишь услышав голос Иры, говорил: долго, убедительно, удивляясь самому себе. Он был не мастак вести задушевные беседы, но в тот раз все было иначе: сами собой находились именно те, нужные слова, которые четко передавали мысль. Ира все выслушала, и когда поток его внезапного красноречия иссяк, сухо сказала: «Я и без тебя все знаю. Но это неважно. Мне нужно, чтобы он просто был рядом – и все».

И все. Больше они после того разговора не общались, но узнав, что Лео с Ирой расстались, Егор испытал болезненную радость триумфа. «Ведь я говорил!» – хотелось кричать ему. Но он промолчал, сделав вид, что его это не интересует.

А после известия о смерти Иры, стало окончательно «и все».

Неожиданно над столом появилось сизое облако, в котором проступило лицо брата.

– Привет, земляне, – сказал он с привычной ленцой в голосе.

Егор мысленно выругался – появился, звездной пылью не запылился. Женщины встрепенулись.

– Здравствуй, сынок!

– Хай, брателло! Как урожай яблок на Марсе? – Натка приветствовала брата всегда только этой фразой независимо от времени года.

Мама подсела на диван к Нате, отец встал из-за стола и, обойдя его, остановился у жены за спиной. Егор понимал, что нужно тоже встать – у Лео ограничен угол обзора – но не мог заставить себя изображать радость. Чтобы его поведение не вызывало подозрений, он торопливо положил себе несколько больших ложек умопомрачительно пахнущего жаркого и стал есть, поглядывая в сторону голограммы брата.

За полгода прошедшие с их последней встречи, Лео приобрел еще больше отличительных черт нового марсианина. От рождения они с Егором были близнецы, но брат довольно рано изменил свою внешность, перекроив себя в брюнета с впалыми щеками аскета. Последние же изменения все сильнее удаляли его от человека: на лбу и ладонях появились спиралевидные разводы, резко выступающие скулы, отчего глаза с огромными черными зрачками казались упрятанными глубоко в череп.

Натка сразу же оценила перемены в облике брата, и Егор уже знал, каким будет ее следующий образ.

– Егор, хватит лопать, иди к нам! – позвала Ната.

– Дай ребенку поесть нормально, – осадила мама. – Совсем со своей работой желудок на сухомятке испортил.

– Угу, – промычал Егор, активно работая челюстями.

– Все откармливаете своего героя, – насмешливо заметил Лео.

Кусок нежнейшего мяса встал у Егора в горле.

– Приезжай домой, и тебя откормим! – ответила за него сестра.

– Спасибо, я всем доволен, – сухо заметил брат.

– Как ты там, Ленечка? – спросила мама.

– Внимательно! – неожиданно заявил отец.

Все повернулись к нему.

– Вениамин Львович, мы это уже обсуждали, – продолжал он, глядя перед собой, и все поняли, у папы в голове включился очередной деловой разговор.

Сделав жест, мол, продолжайте без меня, Бестужев-старший вышел из комнаты и закрыл за собой дверь. Мать с сестрой вновь повернулись к Лео.

– Лёня, как твой проект по терра… не помню, как дальше, – снова начала мама.

– Терраформированию, – поправил Лео, и вновь Егору почудилось, что брат полон насмешки. – Прекрасно. Процесс движется, и движется быстро. Башни работают стабильно, коптят атмосферу не хуже вулканов. – Он открыто улыбнулся. – А недавно «Центр» всерьез прислушался к советам моей лаборатории и наконец-то занялся магнитным полем Марса. Мы развернули космический магнитный модуль в точке Лагранжа.

– В точке ково-о-о? – отвесила челюсть Натка.

– Лагранжа. Это такое место в космосе, между Марсом и Солнцем, там модуль может висеть столетиями и ему не нужно использовать двигатель. Это изобретение создаст поле в два тесла, примерно как в адронном коллайдере. А на поверхности планеты полем займутся буры. Если все сделать правильно, то благодаря моей идее, терраформирование ускорится. Лет сто удастся срезать.

Наставив вилку зубцами на брата, Егор резко спросил:

– Ты был на могиле Иры?

Спирали на лбу Лео проступили ярче прежнего.

– Егор! – воскликнула мама.

Натка наступила под столом ему на ногу, но Егор сделал вид, что не заметил ни ее предостережения, ни маминого вскрика. Вспомнив, что брат под таким углом его не видит, встал из-за стола и подошел вплотную к голограмме.

– Так был или нет? – с угрозой спросил Егор.

– Еще нет.

– Ну, конечно! Терраформирование-то важнее!

– Ты меня в чем-то упрекаешь? – холодно спросил Лео.

– Только в одном. Что тебе было насрать на нее при жизни, а теперь насрать даже на память о ней.

– Прекратите! – отчаянно воскликнула мама, но на нее никто не обратил внимания. Наташа закрыла уши ладонями, отгородившись от семейной ссоры.

– Ну конечно, – презрительно бросил Лео. – Только ты у нас тут праведник. Защитник угнетенных и обездоленных. То-то я смотрю, даже стены в доме побелели от одного твоего присутствия.

– Не суди о вещах, в которых не разбираешься, марсианский выродок! – захрипел Егор. Его захлестнула такая ярость, что он два сдерживался, чтобы не дать в морду голограмме, как бы глупо это не выглядело.

– Ну это уж слишком! – воскликнула мама. – Валера! Ната, зови отца, они меня до инфаркта доведут!

Она тяжело опустилась на стул, держась за грудь.

Егор понял, что перегнул.

– Простите, – пробормотал он, и, бросив на стол вилку, вышел из комнаты.

[1] Поль Гоген – Французский живописец, скульптор-керамист и график.