Текст книги "Попаданец в себя, 1960 год (СИ)"

Автор книги: Владимир Круковер

Глава 24

«…В верхах большевистской партии ещё шла ожесточённая борьба за власть. Сталин только что разгромил «левый уклон» во главе с Троцким, Зиновьевым и Каменевым и не желал ослаблять свои позиции из-за ссоры с коммунистами Украины, которые явно не одобряли устройство еврейской автономии на своей территории. В качестве альтернативы давно уже выступал проект колонизации дальневосточных земель с помощью еврейских переселенцев.

Её центром должно было стать поселение Биробиджан в Хабаровском крае. Вопреки обыденному мнению, странное для русского уха название не является еврейским, а происходит от эвенкийских названий двух здешних рек – Бира и Биджан. Уже в 1928 году, получив подъёмные средства от советского правительства, в регион приехали несколько тысяч семей евреев-переселенцев. До начала переселения район, отведённый под будущую еврейскую автономию, населяли всего 1200 человек.

И на этот раз большевики сумели заручиться содействием зарубежных еврейских организаций. Большую помощь оказала «Американская организация помощи еврейскому землеустройству», проведшая по всем США сборы средств в поддержку еврейской автономии на Дальнем Востоке России. За шесть лет (1928-34) она перечислила в фонд учреждения Еврейской АО 250 млн. долларов. Кроме того, она безвозмездно передала будущим колонистам большое количество сельскохозяйственной техники и семян. Эта организация изучила условия местности, куда будут переселяться евреи, дала «добро» на их переселение и провела в США широкую пропагандистскую кампанию в поддержку советского руководства.

В 1930 году был образован Биробиджанский национальный район, а 7 мая 1934 года – Еврейская автономная область в составе Дальневосточного края. Несмотря на первые трудности в освоении её территории (большинство переселенцев, разочаровавшись, уезжали обратно), уже в 1935 году её население составило 61,5 тыс. человек. Примечательно, что развернувшаяся колонизация привлекала не столько евреев, сколько население СССР в целом. Евреев было всего 22,8 % от указанной численности, причём в дальнейшем доля евреев в населении автономной области только снижалась.

Создание еврейской автономии в СССР напрямую вытекало из доктрины национальной политики коммунистов. Кроме того, оно давало советскому руководству большие пропагандистские дивиденды на Западе, а также сулило шансы привлечь больше иностранных кредитов в советскую экономику благодаря еврейскому лобби.

Организация же её Сталиным именно на Дальнем Востоке была вызвана двумя задачами. Первая – нежелание разжечь антисемитизм устройством еврейской республики на Украине или в Крыму. Вторая – представить всему миру «успешное решение еврейского вопроса в СССР» освоением евреями дальневосточной целины, созданием образцовой еврейской колонии в прежде диком краю».

Это я с Энциклопедии переписываю, гоню строчки по примеру маститых писателей. (Большая Советская Энциклопедия; сокращённо БСЭ – наиболее известная и полная советская универсальная энциклопедия. Папа собрал полностью второе издание (1949–1958), оно насчитывало 49 томов, том 50 «СССР», дополнительный том 51 и том без номера «Алфавитный указатель» в двух книгах (1960). И в то же время помню смущенно, как вырывал он страницы, где энциклопедия расхваливала Берию. Стоило лишь по радио объявить о том, что Берия – редиска, и папа уничтожил добрый десяток страниц из толстой беленой бумаги. Время странное было…

Но в данный момент я не дома, а в Биробиджане на квартире старого доктора, знавшего папу. После больницы еще недельку надо покоя, вот и обеспечил он мне эти условия. Я, как это ни странно, скучаю по маме, хоть схоронил её полвека тому назад. Наверное, затаившейся в мозге маленький алкаш скучает, а во мне отражаются его эмоции. Старый вычурный буфет и в его нижнем шкафу множество банок с вареньем – брусничным, голубичным, черничным… Черничное на случай поноса. Мама стала настоящей сибирячкой, варит варенье, готовит бочку соленой карусты, что выставляют на зиму на балкон. Мама лишена сантиментов, суровая женщина, вождь. Достоная дочь, чья мама не побоялась самому Буденному врезать по мордет мокрым полотенцом. Он, видите ли, хлопнул ее по заду, такова семейная легенда.

Мама, мама, как я всегда был несправедлив к тебе!

Но сейчас я на Дальнем Востоке, мама жива и очень даже жива, мелкий алкаш таится где-то в извилинах или в спинном мозге, а я блаженствую на квартире старого доктора.

Одиноко живет Борис Моисеевич, судьба не была с ним гуманна.

Его сестра Броха жила в Литве, в 26 году были ограничены все права евреев.

Она училась в специальной школе для евреев и фотография того времени чудом сохранилась у одинокого доктора.

Не все знают, что литовцы, а не немцы уничтожили 94 процента евреев Литвы. Об этом в советское время не говорили. Литовцы тогда просто отлавливали евреев, затаскивали в большой гараж в центре Каунаса и убивали. На площадке для мытья машин убивали. Некоторых убивали не просто, а вставляли в рот шланг и пускали воду под напором.

Погром начался, когда войска Красной армии отступили из Вильнюса, а немецкие – еще не вошли. Литовцы, среди которых было много скрытых нацистов, зверствовали, как старательные монстры. Убивали и грабили, грабили и убивали.

Парадокс, но немцам, оккупировавшим город, пришлось защищать евреев от литовцев. А потом убеждать литовских руководителей, что Германии не нужна их армия, созданная литовскими националистами буквально за несколько дней. Из этих вояк были сформированы два карательных батальона, которые превосходили по варварству даже эсэсовские формирования. Как зловещая память об этом в Вильно до сих пор существует могила литовского ксендза, попытавшего остановить убийства евреев и разделившего их судьбу. Эту могилу недавно в очередной раз осквернили.

Самое страшное – детская акция. Название такое канцелярское, немцы любят порядок. На самом деле литовцы в форме фашистских наемников просто убивали детей до 14 лет.

Она видела, как одна девочка – ей выбили глаз – как-то вырвалась и добежала до немецкого оцепления. Девочка выжила. А Броха после этого она почти перестала слышать – шок! Она не слышала, не знала, например, что машины ходят не бесшумно.

Она осталась жива, чтоб попасть в гето.

Она не очень походила на еврейку, а в гето было голодно. Она снимала звезды, выходила за пределы гето, меняла вещи на продукты. Как-то ее поймал немецкий ефрейтор, завел в помещение, положил на лавку и стегал кнутом так, что она обделалась. И отпустил, предупредив, что второй раз отдаст на смерть.

В гето было ужасно. Но именно там к ней пришла первая любовь. Как это примечательно – любовь и смерть, идущая рука об руку!

Потом Каунаское гето было ликвидировано. Оставшиеся в живых люди были распределены по трудовым и концентрационным лагерям.

Концентрационный лагерь Штутхоф, располагавшийся в годы войны в Восточной Пруссии, недалеко от поселка Пальмникен, не приобрел печальной всемирной известности, как Бухенвальд, Освенцим или Дахау, хотя именно там, на берегу Балтики, произошел последний в истории Второй мировой войны массовый расстрел евреев.

Когда, за несколько дней до капитуляции Германии лагерь решили ликвидировать, большинство пленников погнали маршем на Пальмникен (нынешнее название – Янтарный), где потом и уничтожили. Но некоторую часть детей и женщин конвой повел в сторону Германии.

…Они шли уже третьи сутки. Еще в начале пути пожилой немец – старший отряда успокоил людей:

– Мы не конвой, нихт. Wir gehen (мы идем, немецкий), чтоб охранять вас от ЭСЭС!

Неглубокий овраг, прикрытый кустарником, послужил очередным убежищем. Под утро голодных людей разбудили частые выстрелы. Охрана сняла автоматы с предохранителей. Но выстрелы вскоре стихли.

Самый молодой солдат сходил на разведку. Вернулся вскоре.

– Все, ваши идут! – крикнул он, не таясь, и начал стаскивать китель.

Немцы повесили автоматы на деревья, сбросили воинское обмундирование, достали из вещмешков штатское, быстро переоделись и нырнули в кусты, помахав на прощание:

– Ауфедерзейн…

А из кустистых зарослей выехал конный отряд воинов. На пилотках у них были звездочки. Впереди всех, на белом коне ехал офицер, типичный еврей. Он посмотрел на толпу людей в концлагерных полосатых тряпках с нашитыми звездами Давида и сказал на идиш:

– Дрек!

А потом сказал по-русски:

– Черт побери!

Потом, на пересыльном пункте, где их называл изменницами и фашистскими шлюхами пузатый хохол – интендант, с гимнастеркой, увешанной медалями: он все время хвастался боевыми заслугами, хотя фронта не нюхал, женщины часто вспоминали этого офицера на белом коне. Разведчика, освободителя!

Броха прошла все ужасы фашизма и литовского национализма, чтоб умереть в советском лагере от рук уголовниц – антисемитизм в наших лагерях всегда поощряли!

Его папа был НКВДистом. Моисей – чекист!

Он обладал чудовищной силой, до войны его прозвище было Медведь. Он кулаком мог убить человека.

Война для него началась 22 июня утром. В НКВД раздался звонок, сообщили, что на хуторе появились какие-то бандиты. На самом деле это была провокация, чекистов хотели заманить в засаду литовские фашисты. Когда полуторка с с работниками НКВД Каунаса подъехала к этому хутору, их обстреляли со всех сторон.

Моисей участвовал в первом наступлении на Ржев. У него были боевые награды, но он их не надевал, не любил даже в такой форме вспоминать войну.

Между прочим, в составе Красной армии 16-я литовская дивизия была чисто еврейской. Она практически вся погибла на Курской дуге.

Был в окружении. Когда выходили, один из окруженцев захотел уйти к немцам. Они не могли его отпустить и стрелять было нельзя, выстрел мог их выдать… Война – страшное испытание!

Они ползли по высокой траве, а когда огляделись, оказалось, что они на немецкой батарее.

А еще пришлось пересекать минное поле. Они растянулись в цепочку и шли, шли, вжимаясь в землю при взрывах. Из 200 человек это поле прошло 30. Их командир – ему там оторвало обе ноги, но его донесли, – потом застрелился. Не захотел жить без ног.

Под Сталинградом был ранен, два года провел в госпиталях.

У него буквально вырвало лопатку. Хотели ампутировать руку, но он услышал, схватил хирурга здоровой рукой и поднял в воздух. На его счастье рядом оказался заезжий специалист, профессор. Он успокоил воина и сделал уникальную операцию, сохранив руку.

После госпиталя он не согласился с выводами медицинской комиссии, продолжил каким-то способом службу, воевал на Дальнем Востоке, где и погиб, могила неизвестна.

А вот его сын после смерти матушки вырвался из враждебной Литвы, осел в городе, где никто не назовет его жидом. Но и тут жить ему тошно, он, как и многие биробиджанцы, мечтает об Израиле.

Знали бы они, как плохо будет русскоговорящим евреям в этом Израиле! Они будут выделятся образованностью, интелентностью, общей культурой. Приехавший на свою историческую родину улыбающийся еврей в скором времени узнаёт, что его «соплеменники» вообще на бытовом уровне не считают его за еврея, называют его «русским». Расовый тип мигрантов из стран бывшего СССР очень отличается от внешности «сабров» (коренных израильтян) или, например, мизрахи́м («арабских» евреев).

Менталитет, русский язык, причисление себя к более развитой в культурном отношении европейской цивилизации отличает их от аборигенов, манера поведения не совпадает с местными, даже наоборот противопоставляется им, как невежественному быдлу.

В Израиле разовьется феномен откровенной фобии к «русским» евреям. Примером этого может служить сообщения самих израильских СМИ. Коренные израильтянки будут нападать на евреек из СНГ с криками: «я порву тебя, русская, порву прямо тут, русская!» и «проваливай в Россию!». Их детей буудут преследовать и унижать в местных школах. «Говори ТОЛЬКО на иврите! Не смей говорить на русском, маленькая дрянь!»

Но пока нет никакого СНГ, отъезд в Израиль очень труден и первоприехавших советских пока еще принимают восторженно.

Глава 25

– Ваш папенька был пророк, – говорит Борис Моисеевич, – он научил вас ивриту. Весь Израиль говорит на иврите, у нас говорят на идишь. Кто хочет уехать на историческую родину, тайком учат иврит. В Иерусалиме не нужен идишь, в Иерусалиме зай азой гут (будьте так добры, идиш) говорить на иврите.

– Мне, наверное, в военкомат надо, – говорю я.

– Вы еще слабый, пойдете позже. Я напишу вам такую справку, и вы таки не будете служить в армии в этом году. После такой травмы никак не надо сразу нагрузки службы в армии. Нет, советская армия – хорошая армия, но сыну такого папы, пусть земля ему будет пухом, и после такой травмы никак неместно идти на службу. К тому же у вас ретроградная амнизия. Я дам вам еще справку для вашего института, она поможет вам востановится. Глупо бросать учебу и идти служить.

Золотой человек Борис Моисеевич! Я ему все свои горести поведал, и про то как из вуза отчислили.

Еще он по телефону с мамой созвонился, поведал все мои несчастья, вплоть до потери памяти. Мама выслала на его имя 200 рублей и теперь доктор выдает их мне по чуть чуть, спрашивая:

– Вы не будете пить, Владимир? Вам нельззя пить, вы знаете об этом!

– Борис Моисеевич, я пойду – погуляю, можно?

– Только неспешно, приставным шагом, топ и топ. И не ввязывайтесь в каких то неприятностей, ваша мама сказала как вы любите разных неприятностей. – Вот вам целых три рубля, купите себе пирожное, вам сейчас полезно сладкое.

Да уж, глюкоза при травмах головы рекомендуется, для миокарда полезно. Но что-то у меня повышенный интерес к медицине и воспоминания как-то медицински организованы. Впрочем, всю прошлую жизнь меня глубоко интересовали три вещи, три темы: педагогика (парадоксальная), медицина (не стандартная) и кинология (я был автором СОРОКА книг о собаководстве. Похоже, не совсем путо прожил ту жизнь, хотя и недоволен ею.

Я думаю и иду, как доктор советовал – топ и топ и ещё раз топ. Не приставным, естественно, шагом (я так ходил, помнится, после инфаркта), но достаочно неспешно. Топ и топ.

Забавно было с этим инфарктом в период «перестройки» и полного обнищания госструктур и народа. В больнице города Вязьма, куда меня занесли зеленый змий и шило в афедроне, были один аппарат для измерения кровяного давления на всех, стеклянные шприцы и почти полное отсутсвие лекарств для кардиобольных. Благо у меня в кармане нашелся полтинник бакинских, его по тем временам хватило и на лекарство, и на отдельную палату. А потом дали телеграмму, прилетела верная подруга Света… и дел пошло. Вот перед выпиской и приказали ходить приставным шагом.

Но я топаю вполне конкретно, я на кладбище топаю.

По Советскому проспекту мимо мяскомбината и на небольшую горку, и вот оно, родимое. С некоторых пор я полюбил старые кладбища, там всегда есть с кем поговорить и народ там, растаявший в земле и не потерявший энергии, весьма интересный. И материально не обремененный, не жадный.

 
А на кладбище так спокойненько,
Ни врагов, ни друзей не видать,
Все культурненько, все пристойненько —
Исключительная благодать…
 

Как писал незабвенный Михаил Ножкин, он еще жив, наверное, где-то за восемьдесят ему в той, будущей реальности..

Осип Мандельштам в своей «Египетской марке» сравнил память с больной девушкой-еврейкой, убегающей ночью тайком от родителей на Николаевский вокзал: не увезёт ли кто?

Здесь было так тихо, как бывает только в местах вечного упокоения. Выделил могилу Боруха Миневича (1883–1942), она заброшена, засыпана прошлогодним дубовым листом.

Сел, откинулся к памятнику, несмотря на теплый полушубок (доктор поделился) камень начал высасывать тепло из спины. В этом регионе зимы не такие свирепые, как в Иркутске, близость реки Амур, концетрация тепла Уссурийской тайгой, но подмораживает.

Вдруг камень резко потеплел.

«Это ктой-то тут маланские мансы. (выкрутасы) строить, маэстро, жмите аккорд».

«О, ви веселый человек, – сказал я, – не сойти мине с этого места, ми договоримся».

«Не делайте мне смешно, молодой человек, шоб меня покрасили! Ви делаете меня смеяться».

«Чтобы ви мне были здоровы, уважаемый Борух Миневич, сейчас 1961 год и я всё понимаю, но не до такой же степени!»

Наш увлекательный диалог продолжался довольно долго. Соскучился дед по новостям. Наконец я сказал:

«Дайте людям таки сделать мнения! Шо вы такое знаете, чего я вам ещё не рассказал?»

«Денег хочешь, – тускло сказал покойник, – мы тут все чуем, не омманешь. Я всё понимаю, но не до такой же степени!»

«Шоб вы так жили, как вы прибедняетесь!» – среагировал я.

Дед расмеялся.

«Бойкий! Не вешайте своё бельё над мой бульон! Хорошо забыть, чтобы сильно вспомнить. Ладно, в могиле Рейдбаума найдешь золотишка чуток. Немного, но лучше песок на зубах, чем иней на яйцах».

«Извиняйте прямо среди здесь, – сказал я благодарно, – угомоните свои таланты и не портите мне воспитание! Я еще приду».

«Ви делаете меня смеяться», – донеслось чуть слышно.

Вот вопрос, так вопрос – кого взять в помощь мародерствовать на погосте. Вопрос прямо таки стоит. А вы мастурбировали на кладбище?

И зря морщитесь, энергетика оргазма и выброс спермы очень одобряется мертвыми душами, вкусная для них энергия, память о жизни. Кстати, Молофья – поровиноградная кислота. У подростков способность выделять молофью появляется раньше полноценного оргазма с выбросом спермы! Увидеть разницу можно прервав свой половой акт за мгновение до начала семяизвержения – будет небольшое предоргазменное истечение белёсой невязкой жидкости. Это самостоятельный термин, в моём детском кругу ошибочно означавший именно сперму.

Вернемся к грабежу могил. Из всех моих новых знакомых в этом городе, подходит лишь медсестричка Надя. Должен в ней быть бодрый дух авантюризма, да и на мои ухаживания она откликалась. Люди того времени ошибочно считали, что девушки в СССР были скромными и блюли невинность. Трахались, как и во все другие исторические эрохи, часто – лет с четырнадцати. В прошлой жизни в школе неоднократно убеждвлся в этом факте практически. Только термин «трахаться» отсутствовал, мы говорили «хариться или бараться». Надо же, как память охотно и долго хранит все, что связано с сексом!

Я вышел к центру и механически свернул в библиотеку, Борух Миневич не ди воспоминаний о тебе в архивах и письмах. Увы, ничего – ни Яндекса, ни Гугла, ни вообще какого либо собрания архивов про евреев. Нашел и выписал страстную судьбу другого человека: Арья (Лейб) Гольдберга 1926 года рождения. Интервью, напечатаннное в какой-то эмигрантской русскоязычной газете, и чудом попавшая в эту папку с вырезками об еврееях – основателях Бробиджана. Я сократил это интервью немного, но переписал старательно.

Глава 26

Ойнбиндер Иван Абрамович – жирная тварь, развалившаяся в кресле биробиджанского военкомата. Мать его хохлушка, отец его еврей, что не мешает подполковнику быть ярым антисемитом. На этом я его и отымею в Горкоме КПСС. И доктор меня поддержит.

– Как он сказал? – спрашивает Борис Моисеевич. – Так и сказал, дезертируешь, жиденок? И меня пархатым назвал? Доходили до меня слухи, будто Иван Абрамович ведет себя не вполне… Будем лечить. Я все-таки заведующий отделением и член горсовета. Нынче идем в горком, ко второму.

И мы идем к тому, с кем не поспоришь – к партийному босу. Это лишь на словах, партия в это время имела идеологическую и совещательную роль, а на деле та же милиция, которая партии не подчиняется, при окрике партийного боса сразу делала в штаны.

Я волнуюсь. Еще бы я не волновался. Военный комиссар майор Иван Абрамович Ойнбиндер заявил мне, что дезертиров он в военное время расстреливал. Он сказал, что подозревает еврейский сговор врача с допризывником в целях уклонения последнего от службы в рядах Советской Доблестной Армии. Он добавил, что соберет специальную медицинскую комиссию, чтоб выяснить мое физическое и умственное состояние, и какое-то докторишка не будет диктовать ему кого из допризывников отпускать и куда!

И я в горкоме с чистой совестью добавлю в пересказ данной филиппики несколько оскорбительных антисемитских терминов. Не понравился мне этот жирный «хозяин судеб мальчишеских». Военком должен быт человеком порядочным и чтоб выглядел по-военному, а не купцом в поместье барском. Вот, так и скажу, про барство – коммунисты этого не любят. И еще намекну, что буду писать в газету, в Красную звезду или в Суворовский натиск. Надо только узнать, существуют ли эти газеты из моей памяти. Газет и журналистов в это время все боятся, помню точно. Сам таким был. Вон как изменилось отношение ко мне в армии, когда газетные публикации появились.

Зашли в здание горкома. Доктор предъявил милиционеру перед лестницей партийный билет, на меня сказал: комсомолец, со мной. На первый этаж, оказывается, вход свободный к инспекторам и всяким там третьим и прочим секретарям. А выше, где вторые – через мента. Как так получилось, что в стране победившего чего-то там пришли к власти СЕКРЕТАРИ!

Эй, оборвал себя, не ко времени о политике задумался, надо корчить обиженного еврейчика, такого умненького мальчика со скрипочкой и в очечках. Которого злой хохол обидел.

Второй секретарь был чистокровным аидом и за что-то недолюбливал военкома. Дело выгорело. Я получил обещание индульгенции от военкомата. Потом меня выставили в коридор. Ну а потом, доктор, выйдя из кабинета с довольным лицом, повел меня в столовую.

– Всегда, когда бываю в горкоме, захожу перекусить, – сказал он, – у очень вкусно тут готовят бефстроганов.

Кормили действительно вкусно. Ручной лепки пельмешки с двумя сортами мяса, бефстроганов с темной подливкой и жаренной картошкой, компот из сухофруктов. На столах хлеб, горчица, хрен. И за все это великолепие 78 копеек. Хочу работать в горкоме!

Зашли на вокзал, доктор купил билеты на послезавтра. Завтра должны быть готовы ВСЕ бумаги: медицинское заключение, отсрочка от призыва на год, письмо представителей общественности в институт с просьбой помиловать непутевого отрока. Плотно за меня взялся Борис Моисеевич по просьбе моей матери. Как бы он не намылился меня в Иркутск сопровождать и с мамой знакомиться!

Но у меня вечером еще визит на кладбище, золотые монеты жгут воображение. Сестрице Наде я не стал (не решился) рассказывать об ограблении могил, так что в одиночку придется сражаться с грунтом. Из щедрой трешки полтора рубля истратил на коротенькую, типа саперной, лопатку. Авось справлюсь и как все же тут все дешево. Вот лопатка: металл, рукоятка выточена из какого-то прочного дерева, все скреплено надежно – рабочий инструмент. И стоит всего один рубль пятьдесят четыре копейки. Сегодня столько стоит, завтра столько же стоит и через десять лет будет столько стоить.

И вот уже вечер. Кто куда, а я в сберкасс… нет, лозунгсоветскойрекламы про сберегательные учреждения для наших денег тут неуместен. Кто куда, а я неугомонно топаю на кладбище. Мимо мясокомбината, по Советской, вот тут обойти нехорошую подворотню, дальше по подлеску и высокой траве и по тропиночке к знакомой могилке, а от нее левее к такой же заброшенной.

 
Цветы на холмике давно уж порыжели,
И что-то тлеет глубоко в земле…
Я посажу там, в изголовье, ели,
Как поздние прощания тебе.
Еще стихи… На памятник нет денег.
Одни долги. Брат не оплатит их.
И ели кинут на могилу тени,
А корни их тебе прошепчут стих…
 

Эти строки напишу после смерти мамы. Братья не стали собирать деньги на достойный памятник, а я тогда был нищь, как все ЧЕСТНЫЕ поэты того времени.

«Господин Рейдбаум, позвольте вас потревожить. Меня послал ваш достойный сосед Борух Миневич», – шепчу в собственной голове беззвучно.

Отклик возникает спустя пару минут безмолвия:

«Ви делаете меня смеяться. Борух никогда не был достойным, я очень горько плачу, имея такого соседа. За деньгами пришел, млодой человек? Лови ушами моих слов. Одень глаза на морду и копай чуток справа от креста, моя благоверная дура прятала, да не достала, так и померла без золотых червонцев, шанец не удержала. Зайди потом в синагогу, пусть помянут».

«Спасибо конечно, – я решил сегодня не коверкать речь, подстраиваясь, – но где я тут синагогу найду»?

«Тут не найдешь, – ответил Рейдбаум, тоже без сленга, – потом, когда на историческую родину уедешь. Иди, ты меня устал уже».

Я выкопал горстку тяжелых монет, связал их в тряпицу платка и отошел к покосившейся лавочке по каким-то скучным деревом. В тишине пострескивали от вечернего мороза кресты со звездами (на еврейском кладбище и со звездами!).

28 апреля 2000 года рано утром, после того, как поезд”Янтарь” ночью переехал женщину, о чем я еще не знал, когда написал (напишу) стихотворение про кладбище:

 
И это кладбище,
однажды…
Но в третий раз, в четвертый раз;
и каждый
похоронен дважды,
хотя и не в последний раз.
Какой-то странный перекресток:
На красный цвет дороги нет.
Столетний разумом подросток
Ехидно шепчет мне: “Привет”.
“Здорово, – отвечаю скучно, —
Чей прах тут время хоронит?”
Могилы выкопаны кучно
И плесенью покрыт гранит.
И повторяется,
однажды…
В четвертый раз и в пятый раз;
места,
где похоронен каждый,
хотя и не в последний раз.
Пылает красный. Остановка!
От перекрестка ста дорог.
В глазах столетнего ребенка
Есть не стареющий упрек.
Могилы – в очередь к исходу,
Надгробья – в плесени веков,
Дурацкий памятник народу
В скрипучей ветхости бех слов.
Как красный глаз шального Бога,
Как сфетофор с одним глазком,
Моя – вдоль кладбища – дорога
С присохшим к разуму венком.
И повторяется,
однажды…
И в пятый раз, и в сотый раз,
Апрельский поезд,
Зной
И жажда,
И чья-та смерть,
Как Божий глас…
 

Уже по дороге, когда я, сжимаясь от человеческих звуков и тиская в паху подвязанный мешочек с царскими червонцами, пробирался к дому доктора, мне стало ясно, что духи умерших предвидят будущее. Какая-то странная энергетика сохраняет информационный сгусток истлевшего мозга, существование этих сгустков мне не понятно, причина общения не ясна. Они одновременно присутствуют как бы в нескольких мест: в информационном поле планеты (вроде памятной биосферы Вернадского[49]49
  Владимир Иванович Вернадский (1863–1945 гг.) – блестящий минералог, кристаллограф, геолог, основоположник геохимии, биогеохимии, радиогеологии, учения о живом веществе и биосфере, о переходе биосферы в ноосферу, ученый-энциклопедист, глубоко интересовавшийся философией, историей религий и общественными науками.


[Закрыть]) и в местах захоронения. Но как тогда быть с душами сожженных? Ладно, мне еще жизни лет пятьдесят по старым меркам отпущено, успею разобраться.