Текст книги "Пакт, изменивший ход истории"

Автор книги: Владимир Наджафов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Мирное строительство, передышку от военных столкновений Ленин расценивал как средство накопления сил для последующего боя. Еще в 1920 году он писал: «… но как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить капитализм, мы немедленно схватим его за шиворот» (т. XXV, стр. 500)[56]56
  Ленин В.И. Речь на собрании секретарей ячеек московской организации Р.К.П.(б.). Ни в 4-м издании (т. 31, с. 403–405), ни в 5-м (т. 42, с 43–46) этого положения нет. Текст 3-го издания, насчитывавший 16 страниц (с. 498–513), в обоих последующих изданиях сокращен в несколько раз.


[Закрыть].

Далее мы имеем следующее указание Ленина:

«… Говорить нам, что мы должны вести войну только оборонительную, когда над нами до сих пор занесен нож… говорить это нам, значит повторять старые, давно потерявшие смысл фразы мелкобуржуазного пацифизма. Если бы мы перед такими постоянно активно-враждебными нам силами должны были дать зарок… что мы никогда не приступим к известным действиям, которые в военно-стратегическом отношении могут оказаться наступательными, то мы были бы не только глупцами, но и преступниками» (т. XXVI, стр. 49-S0)^{663}.

Итак, ленинизм учит, что страна социализма, используя благоприятно сложившуюся международную обстановку, должна и обязана взять на себя инициативу наступательных военных действий против капиталистического окружения с целью расширения фронта социализма.

До поры до времени СССР не мог приступить к таким действиям ввиду военной слабости. Но теперь эта военная слабость отошла в прошлое. Опираясь на свое военное могущество, используя благоприятную обстановку – СССР освободил Западную Украину и Западную Белоруссию, вернул Бессарабию, помог трудящимся Литвы, Латвии и Эстонии организовать советскую власть. Таким образом, капитализму пришлось потесниться, а фронт социализма расширился.

Международная обстановка крайне обострилась, военная опасность для нашей страны приблизилась, как никогда. В этих условиях ленинский лозунг «на чужой земле защищать свою землю» может в любой момент обратиться в практические действия.

Таковы коренные изменения, которые произошли в международной обстановке и в жизни Советского Союза».

Из п. 9 (л. 174–176): «Эти новые обстоятельства, в которых живет страна, требуют от партийных организаций коренного поворота в партийно-политической работе по большевистскому воспитанию личного состава Красной Армии и всего советского народа в духе пламенного патриотизма, революционной решимости и постоянной готовности перейти в сокрушительное наступление на врага».

В этом же п. 9 (л. 174) содержится указание на необходимость критики фашизма как идеологии, враждебной марксизму, развенчание пропаганды непобедимости германской армии.

И самый конец документа: «Всей своей пропагандистской и агитационной работой партийные организации обязаны воспитывать боевой наступательный дух Красной Армии и всего советского народа, подчинив все средства пропаганды и агитации – газеты и журналы, брошюры и книги, лекции и доклады, собрания трудящихся и беседы – этой величайшей задаче».

Повторюсь: сомнений в том, что социалистическому государству рано или поздно придется схватиться с капиталистическими государствами, не было. Не случайно советская официозная историография Второй мировой войны, отличительной чертой которой была ее антитоталитарная, освободительно-демократическая направленность, считала советско-германскую войну «острым проявлением борьбы двух противоположных систем»^{664}. Не случайно и то, что в долгие десятилетия Холодной войны концепция «двух лагерей» служила идеологическому обоснованию стратегии глобального военно-политического противостояния между СССР, с одной стороны, и практически всем остальным миром, с другой. Исход этого противостояния хорошо известен.

Глава 12.
Вторая мировая война и генезис Холодной войны

С падением нацистской деспотии мир демократии встанет лицом к лицу с советской деспотией.

К.И. Чуковский. Октябрь 1944 г.^{665}

Берлин, и вся война на территории Германии, и вообще вся война за границами СССР были первой битвой Сталина с бывшими союзниками, а вовсе не завершением войны.

Попов Г.Х. Три войны Сталина. М. 2006. С. 91.

Как и почему практически сразу по окончании Второй мировой войны между союзниками по победоносной коалиции – ведущими буржуазно-демократическими державами Запада и коммуно-социалистическим Советским Союзом – начался драматический конфликт, вошедший в историю XX века как Холодная война, длившийся почти 40 лет и нередко грозивший перейти в войну «горячую»? Как могло случиться, что развязав один узел мировых противоречий – в результате победы Советско-западной коалиции над агрессивным нацистско-фашистско-милитаристским блоком Германии, Италии и Японии, – война в то же время завязала другой тугой узел противоречий на том же глобальном уровне? И как все это соотносится с возобладавшими повсеместно по окончании войны ожиданиями наступления эры гуманизма в жизни общества и в международной политике?

Непростые вопросы, судя по тому, что сколько пишущих на тему Холодной войны, столько и мнений о ней. Отсюда ее распространенное определение как феномена XX века – научно-исторической загадки, требующей разгадки. Хотя, казалось бы, обильная, не поддающаяся точному библиографическому учету историография темы дает такой благодатный материал, опираясь на который можно было сказать веское слово.

Попытки, конечно же, предпринимались. Достаточно давно американский либеральный историк А. Шлезингер в эссе «Истоки холодной войны»^{666} оптимистически высказывался о наступлении академической стадии в изучении Холодной войны и преодолении тем самым побочных идейно-пропагандистских наслоений. Свои ожидания он связывал с растущим стремлением исследователей понять мотивы и определить структурные противоречия, которые лежат в основе крупных конфликтов. Это должно было покончить с положением, когда большая Холодная война между коммунизмом и демократией породила малую «холодную войну» между историками по разные стороны Берлинской стены – этого зримого символа разделенного послевоенного мира.

Но если на Западе были достойные подражания примеры (работы Дж. Гэддиса, вероятно, наиболее известного американского исследователя Холодной войны), то на Востоке, до падения Советской империи, историки находились под прессом официальной установки, возлагавшей ответственность за Холодную войну на противоположную сторону со всеми вытекающими отсюда односторонними критериями анализа ее генезиса, эволюции, сущности.

Разумеется, были и остаются трудности объективного свойства. Такие как незавершенность до сравнительно недавнего времени Холодной войны как целостного явления (ограничивавшая действие «закона расстояния», позволяющего взглянуть на события с исторической дистанции), равно как отнюдь не снятые полностью ограничения на доступ к секретным архивным документам советского времени. Непросто дается и преодоление идейно-пропагандистского наследия прошлого, все еще оправдываемого рассуждениями о пользе некоего «баланса» в распределении ответственности за Холодную войну.

Одна из особенностей современной стадии изучения Холодной войны – в сохраняющемся разбросе мнений относительно ее начальных хронологических рамок. Если о времени окончания Холодной войны можно судить определенно – это произошло в 1989–1991 гг. в результате падения Берлинской стены и распада Советской империи, – то нельзя столь же уверенно синтезировать существующие точки зрения на проблему ее генезиса: глубинные корни и предпосылки, причины и обстоятельства первых проявлений становления конфронтационного двухполюсного мира.

Между тем через анализ происхождения Холодной войны пролегает путь к раскрытию ее природы, понимание которой оказалось более чем осложненным тем, что она достаточно скоро приобрела собственную динамику, вновь и вновь генерируя конфликтные ситуации. В восприятии как политиков, так и общественности причины и следствия череды международных кризисов часто оказывались деформированными или даже подмененными. У противников в постоянно разраставшемся конфликте появилась возможность (которой они не преминули воспользоваться) оперировать в свою пользу целым набором аргументов и фактов. В трактовке происхождения Холодной войны был открыт простор для появления различных историографических концепций^{667}.

Но откуда такая размытость, неопределенность в вопросе о точке отсчета Холодной войны, различия суждений, когда историки касаются времени перехода от союзнических отношений стран Советско-западной коалиции к послевоенной конфронтации между ними? И насколько оправдан повышенный в исследованиях последнего времени интерес к роли Советского Союза во Второй мировой войне и, следовательно, в возникновении Холодной войны?

В этой связи обращает на себя внимание ясно обозначившаяся тенденция в трудах по истории Холодной войны: отодвинуть ее начальные рамки все более вглубь – во времена Второй мировой войны^{668} и даже в далекие довоенные годы. Это – не что иное, как констатация того, что внутри Советско-западной коалиции, кроме общей военной цели, государства-союзники преследовали и другие, политические и военно-стратегические, цели – столь различные, что они давали себя знать, когда война еще продолжалась. Следовательно, констатация также того, что происхождение Холодной войны, так или иначе, связано с той политикой союзных держав, которую они проводили и до, и в ходе мировой войны.

Растет число исторических трудов, авторы которых конфронтацию бывших союзников напрямую увязывают с противоречиями – как источником Холодной войны – между Советским Союзом, с одной стороны, и западными странами, прежде всего США, с другой. Так логика уже многократно апробированного подхода к проблеме происхождения Холодной войны как проявления резкого обострения борьбы двух мировых систем – социализма и капитализма, указывает на истоки, первопричину ее зарождения. А именно на структурные противоречия между двумя системами, на противоречия, восходящие к «расколу мира» в далеком 1917 г. К вызову, брошенному капитализму Октябрьской революцией – наиболее радикальной революцией в истории, провозгласившей поход за альтернативную цивилизацию. Так началось противостояние, развивавшееся преимущественно по линии классового, социально-политического размежевания. Борьба с мировым капитализмом стала целью и смыслом существования нового, стремящегося к классовой однородности социалистического государства. Отныне два мира разделял глубокий антагонизм: они по-разному относились к демократии и свободе личности, совершенно различным стало видение ими перспектив цивилизации. Это противостояние несколько притупилось с образованием Советско-западной коалиции, но, конечно, не могло исчезнуть.

Отметим, что и до Второй мировой войны противостояние двух систем имело тенденцию – по определению – к перерастанию в конфликт глобального формата. Что касается Советского Союза, то задолго до мировой войны официальная концепция «враждебного капиталистического окружения» предопределяла масштабный характер любого мало-мальски острого столкновения с капиталистическими странами. И всякий раз официальная пропаганда била тревогу по поводу подготовки объединенной иностранной интервенции против СССР. В 1928 г., например, в условиях разрыва англо-советских отношений, VI конгресс подконтрольного сталинскому руководству Коминтерна заявил в своей новой программе, что «поход против СССР ставится империализмом в порядок дня»^{669}. В ходе обсуждения программы много говорилось о войне как одном из центральных вопросов «на ближайшую полосу», войне, после победы в которой «мы будем иметь новые советские республики»^{670}. Но только в Холодной войне конфликт СССР с демократическим Западом действительно разросся настолько, что в него оказались вовлеченными в той или иной степени большинство государств мира. Не удивительно, что по масштабности и роли в тотальной поляризации сил Холодная война стоит в одном ряду с мировыми войнами. Линия последних была продолжена и в плане того преимущественного внимания, которое стороны конфликта уделяли его военно-стратегическим аспектам, увязнув в непрекращающейся гонке вооружений и череде локальных войн.

Взгляд на Холодную войну как на острое проявление противостояния двух антагонистических систем получил убедительное подтверждение в свете разительных перемен, с которыми человечество подошло к концу XX века. Перемен, стимулирующих попытки оценить в концептуальном плане такие два явления вселенского порядка, какими являются крушение коммунистической идеи, приведшее к распаду Советской империи, и окончание Холодной войны. Столь исторически значимый финал конфронтации двух мировых систем, продолжавшейся почти три четверти столетия, не мог не наложить отпечаток на естественное стремление переосмыслить комплекс проблем, связанных с ролью Советского Союза в мировом развитии. Приоритетное значение приобретают подходы, отдающие должное либеральным, демократическим ценностям, критериям нравственности и морали, защите прав и свобод отдельной личности. Иначе говоря, понять, почему современная цивилизация отторгла советскую модель социализма, можно только, если уроки истории выводить из диалектики утверждения и отрицания, из позитивного «да» и негативного «нет».

Как предвидение В.И. Ленина о «немыслимости» длительного сосуществования двух систем, так и подчеркивание его преемниками всемирно-исторического значения Октябрьской революции отражали советскую ставку на перманентное углубление противостояния социализма с капитализмом. Больше половины времени этого противостояния падает на период десятилетий Холодной войны, что диктует необходимость учета долговременных, стратегических целей сторон в конфликте, ибо мотивы тактического порядка не могли столь длительное время определять состояние международных отношений на грани между «холодной» и «горячей» войнами. Отсюда также следует, что надо принимать во внимание в первую очередь те мировоззренческие основы, на которых строилась политика основных субъектов Холодной войны. И поскольку итог противоборства советского социализма с капитализмом подвело окончание Холодной войны, изучение ее проблематики не может быть оторвано от исторических причин падения коммунистической власти в СССР.

Вторая мировая война стала тем рубежом, после которого и наступили долгие десятилетия Холодной войны. Точнее, наступила пора ее второй фазы (в отличие от первой, довоенной) – намного более интенсивной. Настолько, что стала доминантой послевоенных международных отношений. Но можно ли проследить проявления взаимосвязи между этими двумя фазами в годы мировой войны? По-видимому, можно.

В процессе войны сталинский Советский Союз и страны демократического Запада оказались в одной коалиции, противостоявшей Германии и ее партнерам по агрессии. С началом же войны – что следует отметить особо, ибо это имеет непосредственное отношение к рассматриваемому вопросу, – СССР принял сторону агрессивной нацистской Германии, а не ее врагов и своих потенциальных союзников – Франции и Англии (как подсказывал опыт Первой мировой войны с ее классической расстановкой противоборствующих сил в рамках Европы). Советский Союз был единственным из Большой пятерки держав (будущих постоянных членов Совета Безопасности ООН), кто успел побывать – причем на договорных началах – на стороне обеих враждующих сторон.

В оправдание двойственной политики в таком важнейшем вопросе, как вопрос войны или мира, кремлевские руководители в своих программных заявлениях приводили исключительно классовые мотивы. Сошлемся на заявление Г.М. Маленкова на первом совещании Коминформа (сентябрь 1947 г.), где он говорил буквально следующее: «Мудрая сталинская внешняя политика советского государства как перед войной, так и в ходе войны позволила нам правильно использовать противоречия внутри лагеря империализма и это было одним из важных условий нашей победы в войне»^{671}.[57]57
  В советских официозных публикациях нетрудно найти упор на все тот же классовый мотив советской внешней политики. В изданном в начале 1960-х годов «Дипломатическом словаре», одним из редакторов которого был А.А. Громыко, в качестве примера использования противоречий между империалистами «для обезвреживания их агрессивных замыслов» содержится ссылка на внешнеполитическую стратегию СССР как перед, так и в годы Второй мировой войны (советские маневры 1939–1941 гг. предпринимались, следовательно, в целях «обезвреживания» антисоветских замыслов). // Дипломатический словарь: В 3 т. М., 1960–1964; т. 1. С. 467. Для авторов истории советской внешней политики Вторая мировая война явилась подтверждением ленинского предвидения неизбежности «самых ужасных столкновений» между социализмом и капитализмом, т.е. естественным продолжением борьбы двух систем // История внешней политики СССР. 1917–1985: в 2 т. Изд. 5-ое. М., 1986. Т. 1.С. 15.


[Закрыть] Выделенные мною курсивом слова подразумевают многое: и то, что проводником политики игры на «противоречиях внутри лагеря империализма» был Сталин; и то, что он следовал неукоснительно заданной классовой внешнеполитической линии; и то, что все было сделано «правильно», т.е. против стран капиталистического мира; и то, что все делалось во имя «нашей» (а не общей с союзниками) победы в войне.

Советские руководители следовали типично марксистскому анализу, по логике которого советско-западные союзнические отношения не могли не иметь временного, преходящего характера, а последующее их жесткое противостояние, наоборот, было неизбежным по самой природе классово разделенного мира. В их представлении Холодная война была, таким образом, ничем иным, как давно запрограммированным периодом активной, фронтальной борьбы двух мировых систем. В этом мало удивительного, если вспомнить, что в трактовке «мирного сосуществования» двух систем (иначе говоря – отсрочки их решительного столкновения) марксистско-ленинская мысль так и не поднялась выше вывода о «мирном сосуществовании» как специфической форме классовой борьбы между социализмом и капитализмом в мировом масштабе^{672}.

Идеологическая несовместимость двух систем была подосновой «структурных противоречий» Холодной войны. Марксистская идеология, считает американский историк-советовед Р. Пайпс, стратегически рассматривающая мирное сосуществование как временное явление, «сама по себе и является основным источником международной напряженности»^{673}. Как в свое время стала таковым разрушительная для цивилизации идеология нацизма. Разница между ними состояла в том, что одна основывалась на классовом, другая – на расовом начале. Обе добивались своих экспансионистских целей с использованием всех мыслимых и немыслимых средств.

Если, следовательно, с момента образования новой коммуно-социалистической России ее усилия были направлены на то, чтобы максимально ослабить своего исторического оппонента – капитализм, то что же говорить о периоде после Второй мировой войны, когда СССР вышел на линию прямой, открытой конфронтации с капитализмом, не столь нуждаясь, как это было до поры до времени, в прикрытии Коминтерном?!

В многозначительной формулировке Г.М. Маленкова видится разгадка целей предвоенной внешней политики СССР, равно как и объяснение преемственности советской международной стратегии до, во время и после мировой войны. Для Советского Союза другие государства, фашистские или буржуазно-демократические, как были, так и оставались «враждебным капиталистическим окружением».

Мировая война, устранив противоречия между фашизмом и западной демократией, в то же время вывела на первый план международной политики противоречия между тоталитарным советским социализмом и либеральной западной демократией. Это объясняет, почему становление Холодной войны произошло под воздействием и в итоге Второй мировой войны, хотя ее первые проявления следует отнести ко времени раскола мира на две системы.

Не случайно история и особенно предыстория Второй мировой войны стали одним из первых объектов взаимных острых нападок бывших союзников. Обе стороны – и западная, и особенно советская – оказались весьма чувствительными к проблеме ответственности за мировую войну. И по сей день Вторая мировая война никак не может стать историей, представляющей интерес только как событие достаточно далекого прошлого.

Почти одновременно в январе-феврале 1948 г. вышли из печати совместная англо-франко-американская публикация «Нацистско-советские отношения в 1939–1941 гг.», составленная из архивных материалов МИД гитлеровской Германии, и официозная советская брошюра «Фальсификаторы истории. (Историческая справка.)». Из западной документальной публикации следовало, что предвоенные закулисные контакты сталинского Советского Союза с нацистской Германией, завершившиеся подписанием между ними пакта о ненападении и последующее советско-германское сотрудничество после начала мировой войны (от торгово-экономического до военно-политического), имели антизападную направленность (отражая сталинскую политику использования «межимпериалистических противоречий» в интересах социализма). Советская публикация, представлявшая из себя изданную двухмиллионным тиражом брошюру, в пропагандистской манере обвиняла в подготовке и развязывании мировой войны правящие круги Англии, Франции и США. С обещанием «восстановить историческую правду» после предания гласности немецких секретных документов, захваченных советскими войсками[58]58
  Уже в феврале-марте 1948 г. были подписаны к печати «Документы и материалы кануна второй мировой войны» в 2-хтомах (М., 1948), составленные из «тех секретных документов из архива германского министерства иностранных дел, которые оказались в числе трофеев, захваченных советскими войсками после победоносного вступления в Берлин» (см. Предисловие к 1-му тому указанного издания).


[Закрыть].

Материалы архивного фонда Сталина^{674} свидетельствуют, что советский вождь лично редактировал и дописывал брошюру, задетый за живое обвинением в потворстве агрессивным планам Гитлера. Прежде чем появиться в «Правде», которая печатала брошюру по главам^{675}, их тексты, подготовленные в МИД СССР под надзором А.Я. Вышинского, посылались на высочайшее одобрение в Кремль^{676}. Там Сталин вносил свою правку, меняя многое, начиная с названия брошюры – «Фальсификаторы истории. (Историческая справка)» вместо прежнего: «Отпор клеветникам». Им даны новые названия главам и вписаны большие фрагменты текста, в частности в заключительной части последних двух глав (3-й и 4-й). В сталинской правке давались жесткие негативные оценки довоенной политики стран Запада в германском вопросе и, наоборот, полностью оправдывалась предвоенная советская внешняя политика, особенно заключение пакта о ненападении с Германией 23 августа 1939 г.

Этой небольшой брошюре в 80 страниц власти придавали большое значение. Публикации на исторические темы, положения которых расходились с установками «Фальсификаторов истории», изымались из продажи, а их тиражи уничтожались. Известные специалисты по истории международных отношений Л.И. Зубок, И.М. Майский, В.И. Лан и другие подверглись репрессиям за «недооценку» ими антисоветской политики США и других стран Запада до и во время мировой войны. С другой стороны, Сталинские премии получали работы, в которых США приписывалась активная, а то и ведущая роль в проведении антисоветской политики, начиная со времен иностранной интервенции после Октябрьской революции. Сталинские установки на десятилетия вперед предопределили линию СССР в Холодной войне, продолжив довоенный курс его внешней политики, далекой от проявления общности интересов со странами демократического Запада.

О степени ожесточенности взаимных обвинений можно судить по выступлению на совещании Коминформа в ноябре 1949 г. М.А. Суслова, поставившего в один ряд Антикоминтерновский и Североатлантический пакты. Последний, по его словам, «прикрываясь обветшалым знаменем антикоммунизма, является программой агрессии и войны, программой удушения национальной независимости и демократических прав народов»^{677}.

Фактически антизападная кампания в советской печати началась еще до появления «Фальсификаторов истории». Главный партийный орган журнал «Большевик» в год окончания войны задал тон этой кампании статьей о довоенных картельных связях между германскими и американскими монополиями^{678}. В конце 1946 г. редакция журнала, отвечая на письмо читателя, назвала предвоенную политику западных держав «решающим фактором», позволившим фашистским агрессорам собраться с силами для войны^{679}. Еще до окончания войны Н. Шпанов приступил к работе над нашумевшим романом «Поджигатели», который, как писал автор Сталину, был посвящен «разоблачению роли США и Англии и их разведок в развязывании второй и подготовке третьей мировых войн»^{680}.

За пропагандистской кампанией, имевшей целью возложить ответственность за развязывание Второй мировой войны на западные страны, нетрудно разглядеть конъюнктуру все более обострявшейся Холодной войны. В начале января 1952 г. директор Института Маркса – Энгельса – Ленина при ЦК партии П.Н. Поспелов представил М. А. Суслову написанные по его поручению вставки в статью «Вторая мировая война», подготовленную для 2-го издания Большой советской энциклопедии (БСЭ). Все они касались международных отношений предвоенного периода. В одной из них говорилось, что правители Англии и Франции «вовсе не думали» о коллективном отпоре гитлеровской агрессии, «а стремились к тому, чтобы заключить прочное соглашение с гитлеровской Германией и направить агрессию против Советского Союза и Польши». В другой вставке заключение советско-германского пакта 1939 г. оправдывалось тем, что это «опрокинуло планы провокаторов войны из лагеря западных держав», помешало созданию «единого фронта капиталистических держав» против СССР. Хотя соответствующий том БСЭ уже был подписан к печати, эти поправки были приняты и вошли в окончательный вариант статьи^{681}.

Участие в коалиции со странами демократического Запада никак не повлияло на видение перспектив мирового развития, укоренившееся в сознании Сталина, его соратников и преемников. Итоги мировой войны воспринимались ими однозначно: как еще одно подтверждение марксистско-ленинской теории о неизбежности перехода человечества к социализму (и далее к коммунизму) через империалистические войны и пролетарские революции. По мнению сталинского руководства, итоги войны «резко изменили» соотношение сил между двумя системами в пользу социализма[59]59
  Так начинался доклад А.А. Жданова «О международном положении», с которым он выступил на первом совещании Коминформа // Совещания Коминформа. С. 152.


[Закрыть]. В сентябре 1946 г., все еще пребывая в состоянии победной эйфории, Сталин выражал сомнение, что правящим кругам США и Англии удастся, если бы даже они этого захотели, создать «капиталистическое окружение» для Советского Союза^{682}. Дальнейшее мировое развитие виделось из московского Кремля в виде процесса неуклонного усиления социализма за счет капитализма – как закономерность эпохи, берущей начало с 1917 г.

Казалось, все идет по канонам марксизма-ленинизма. Живой его классик, Сталин, словами и делами как бы удостоверял оправданность избранного советской Россией исторического пути. Итоги мировой войны представлялись официальной пропагандой как военно-политический триумф СССР, отбившего еще один натиск сил мирового капитализма. При этом замалчивалась тема цены победы в войне. Правители в Кремле десятилетиями скрывали чудовищные цифры наших людских потерь: при жизни Сталина официально называлась цифра в 7 млн. советских жертв войны, затем она возросла до 20 млн., еще позже – до 27 млн. Исследователи вопроса полагают, что и эта последняя цифра потерь не окончательная.

Под углом классового противоборства рассматривался тот факт, что Советский Союз – единственная из великих держав – в результате войны расширил свои территории как на западе, так и на востоке. Более того, попавшие в полную зависимость от него «народно-демократические страны» восточной Европы и коммунистический Китай образовали вместе с СССР, как представлялось Сталину, «единый и мощный социалистический лагерь, противостоящий лагерю капитализма»^{683}.

На этом положении Сталина, высказанном им в ноябре 1951 г., стоит остановиться подробнее. Оно последовало после его слов о том, что Вторая мировая война была порождена дальнейшим углублением «общего кризиса капитализма», выход из которого каждая из «вцепившихся друг в друга» капиталистических коалиций (тех самых, которых в разное время поддерживал Советский Союз), видела в том, чтобы «разбить противника и добиться мирового господства»^{684}. Это объясняет, почему Сталин отбросил прочь свою же характеристику Второй мировой войны как справедливую со стороны всех участников Советско-западной коалиции, противопоставив образовавшийся после войны «лагерь социализма» и бывшим врагам, и бывшим союзникам. Как объясняет и то, почему в ходе войны отношения СССР и с теми, и с другими основательно менялись, когда это было выгодно сталинскому Советскому Союзу. Достаточно еще раз вспомнить оценку главой советского правительства В.М. Молотовым пакта о ненападении между Германией и СССР от 23 августа 1939 г. как взаимовыгодного. Он полагал, как оказалось совершенно ошибочно, что Советский Союз крупно выиграл в результате проведения «советских мероприятий вдоль нашей западной границы» благодаря пакту с Германией^{685}, реализовав свои планы территориальных захватов 1939–1940 гг. – от Финляндии на севере до Румынии на юге. За это же время Германия, не опасаясь за свой тыл, выиграла еще больше, расправившись с Францией. Тем самым не только лишив СССР его потенциального союзника, но и подорвав заложенную Сталиным в советско-германский пакт идею надолго связать руки Гитлеру изнурительной войной на западе Европы. Это был полный провал предвоенной советской антикапиталистической стратегии.

Но в послевоенных условиях, когда СССР пожинал плоды победы над Германией, никаких оснований для пересмотра своей внешнеполитической стратегии сталинское руководство не видело. Советский Союз и сам расширился территориально, и навязал странам Центральной и Восточной Европы систему имперских отношений и зависимости под флагом «социалистического лагеря»^{686}. Советская коммунистическая империя далеко шагнула за пределы империи царской династии Романовых.

Наступление на позиции капитализма шло и в других местах. В западной, капиталистической части Европы коммунисты, заслужившие доверие масс своей самоотверженной борьбой против фашизма, явно теснили классовых врагов. «Таков закон исторического развития», комментировал Сталин рост влияния компартий в Европе в итоге войны, явно имея в виду оборотную сторону медали – ослабление буржуазной демократии^{687}. В Англии на парламентских выборах 1945 г. лидер консерваторов У. Черчилль, приведший страну к победе в тяжелейшей войне, вынужден был уступить премьерство лейбористу К. Эттли. В громадной Азии, включая многомиллионный Китай, леворадикальные силы также брали верх над своими противниками. Начался распад мировой колониальной системы, что, согласно марксистской теории, окончательно подрывало позиции капитализма. Напрашивался однозначный вывод о плодотворности внешней политики, которую проводил Советский Союз, последовательно противопоставляя себя капиталистическому миру. Разве не стоило продолжить и развить то, что было начато большевиками еще в 1917 году?!

С обострением Холодной войны в политико-пропагандистский оборот были запущены новые определения с выраженными, как и в прошлом, глобальными целями. Помимо откровенно конфронтационной формулы «двух лагерей», озвученной А.А. Ждановым на совещании Коминформа 1947 г., интересам идейно-политического обоснования линии на противостояние с Западом служили и другие определения: «эпоха борьбы двух противоположных общественных систем», «эпоха социалистических и национально-освободительных революций», «эпоха крушения империализма», время «торжества социализма и коммунизма во всемирном масштабе» и т.п.^{688}

Рассматривать такого рода заявления – официальные, имевшие силу партийно-государственных предписаний – как чисто (или преимущественно) пропагандистские, предназначенные исключительно для «внутреннего пользования», некорректно. Их назначение не ограничивалось тем, чтобы закрепить в сознании советских людей образ капиталистического врага «по ту сторону баррикад». Объективно не меньшее значение имел международный резонанс подобных заявлений, реакция на них за рубежом. Учитывая громадное значение идеологического фактора в международных отношениях новейшего времени, не стоит недооценивать последствия этих заявлений. Особенно в плане воздействия на умонастроения и политику демократического Запада – ведь они вызывали ответную реакцию, и не только пропагандистскую.