Текст книги "Аннушка"

Автор книги: Владимир Рутковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Снова шишка

Аннушка с Колей бежали вдоль забора и громко кричали. Чтобы наседка не выскочила на улицу и не убежала в чужой огород.

Я мчался по аккуратным капустным грядкам, перепрыгивал через тыквенную и картофельную ботву. Наташа с пыхтеньем топала следом и, словно маленький бульдозер, оставляла за собой хорошо протоптанную дорожку. Ох и влетит же нам от мамы!

А впереди с истошным кудахтаньем улепётывала от нас белая наседка с хохолком на своей глупой голове.

К нашему счастью, улепётывала она недолго. Скоро мы загнали её в узкий проход между погребом и сараем. С одной стороны прохода я, с другой – Коля с Аннушкой.

А Наташа всё ещё воевала с ботвой.

– Гоните её на меня! – отдышавшись, скомандовал я. Я был уверен, что обязательно сумею поймать эту неуловимую наседку. В своё время я был вратарём футбольной команды, мне даже присвоили разряд. А здесь всего-навсего какая-то недощипанная курица!

Но я совершенно забыл о том, что курица может без моего спроса менять направление, чего не дано ни одному мячу… И когда я бросился наседке наперерез, когда мои пальцы уже касались наседкиных крыльев, она вдруг высоко взметнуась над землёй… А я с размаху стукнулся лбом об угол погреба, хорошо хоть, что он был глиняный. И вместо белого хвоста перед моими глазами заплясали малиновые молнии.

Бедная моя голова!..

Больше мы за наседкой не гонялись. Пока Аннушка прикладывала к моей голове примочки, Коля один с ней управился.

Но наседка никак не хотела садиться на остывающие яйца. Не хуже петуха вырывалась она из наших рук и отчаянным кудахтаньем сзывала на помощь своё куриное войско.

– Это у неё от испуга, – объяснил нам Коля. – С курами иногда и не такое бывает…

– Ничего, вот мы её сейчас привяжем к гнезду, пусть попробует тогда вырваться! – рассердившись, сказал я.

Так мы и сделали.

Когда возвратилась моя мама, мы уже снова играли в шахматы. Будто и не случилось ничего. Только теперь проигрывал уже я.

Похвалила мама детишек за упорство и пошла на кухню.

– Господи, что же вы наделали? – послышался вдруг ее возглас.

– Как что? – удивился я и начал объяснять маме: – Поймали наседку и посадили её на гнездо… А больше мы ни к чему и не прикасались.

– Да это же не наседка!

– Как не наседка? – изумился я.

Оказывается, это была обыкновенная курица. Такая же белая, с хохолком на голове, но не наседка.

Бедная моя голова!..

Настоящую наседку мама сама разыскала в дровяном сарайчике. Хорошо, что хоть яйца ещё не остыли.

И вот сейчас я стою в углу и грустно размышляю о том, как нескладно всё получилось…

А впрочем, здесь, в углу, не так уж и плохо. Только нужно сказать маме, чтобы принесла раскладушку.

Почтальон

В дверь постучали.

Наверное, опять Аннушка. Ох и вредный же человек совсем не даёт мне прохода с этой куриной историей! Ежеминутно стучит в дверь и, получив разрешение войти, предлагает вместо наседки посадить на яйца петуха.

Ну·погоди! Сейчас я отучу тебя стучаться.

На цыпочках подбегаю к дверям и становлюсь на четвереньки. Совсем как настоящий пёс.

Снова раздался стук. Громкий, требовательный. Но·я затаился перед дверью и не отвечаю. Только улыбаюсь до ушей, представляя, что случится с Аннушкой, если она откроет дверь, а я неожиданно затявкаю.

Двери медленно открылись.

– Гав! Гав!

– Ой! – воскликнул кто-то мужским голосом.

Поднимаю вверх глаза и вижу: на пороге стоит старенький наш почтальон и рука с сумкой у него вздрагивает. Стоит и с опаской поглядывает на меня.

Господи, ну что сегодня за день такой разнесчастный!

– Извините, пожалуйста, – сказал я, сгорая со стыда. – Я подумал, что это стучат девочки;

– Ничего, я вас понимаю, – отвечает почтальон. – Ко мне тоже недавно приехали внуки… А вы интересно придумали – тявкать, как только двери открываются, – вдруг оживился он.

– Интересно? – удивился я. – Почему интересно?

– И не спорьте со мной, я знаю лучше Вас, – настаивает почтальон. – Только у вас выходит маленькая неувязочка.

– Какая неувязочка? – Я ничего не мог понять.

– Когда вы тявкаете, обязательно старайтесь поскрести землю своей задней ногой. Ещё страшней получится… Вот попробуйте, не стесняйтесь!

– Спасибо, – отвечаю этому чудесному дедушке. – Как-нибудь в другой раз.

Сел почтальон на стул, который я ему предложил, вытер синим платочком вспотевший лоб.

– Совсем загоняли меня внуки, – пожаловался ОН. – Под каждым кустом прячусь и тявкаю, весь огород уже перерыл задней ногой. А им нравится, ещё требуют…

– Я вас очень понимаю, – с участием говорю ему. Теперь я совсем уже не стыдился того, что только минуту назад сидел под дверьми и тявкал.

– Может, выпьете чего-нибудь холодненького? – спрашиваю я. – А то на улице такая жара…

– С удовольствием выпью, – соглашается он.

Наливаю ему большущую кружку холодного компота.

Попробовал он, одобрительно кивнул своей седой головой.

– Славный компот, давно не пил такого, – похвалил он, когда в кружке ничего уже не осталось. – Очень вкусный компот готовит ваша мама!

– Это не мама, это Аннушка приготовила, – отвечаю я. – А мама только советы подавала.

– Ты смотри! – удивился почтальон. – Так вы её отблагодарите за меня, напугайте хорошенько по моему способу. Ужас как это нравится детишкам!

– Обязательно напугаю, – пообещал я. – Большое вам спасибо за науку.

А почтальон уже вспомнил о делах, начал рыться в своей бездонной сумке.

– Вам письмо, – говорит он. – С самого БАМа.

И протягивает мне толстый синий конверт.

Письмо

Настроение у всех было превосходное.

Как только я, размахивая письмом, вышел в сад, меня сразу же простили. И я был очень рад этому. Что там ни говорите, а стоять в неуютном углу пасмурной кухни – занятие не слишком весёлое.

Я с удовольствием присел на тёплую траву и с ещё большим удовольствием захрустел сочным яблоком, которое сорвал для меня воробышек Коля. Наташа сразу же вскарабкалась мне на плечи. Коля так и остался на дереве и сейчас раскачивался вместе с яблоневой веткой. Только старался поменьше шуметь, потому что Аннушка нам читала письмо от своей мамы. Громко и с выражением.

– «Здравствуйте, дорогая Аннушка и Володя!»

– Это ты, значит, дорогая, а я так себе, без названия, – обиженно сказал я и стряхнул с себя Наташу. – Невежливая мама у тебя, Аннушка.

– Напрасно ты так говоришь, Володя, – отвечает Аннушка. – Моя мама очень, очень хорошая. Если хочешь знать, ты у неё «уважаемый». Мама так всем своим знакомым пишет. Вот так: «Здравствуйте, дорогая Аннушка и уважаемый Володя!»

– Хорошо, – одобрил я. – Читай дальше.

Аннушка продолжала;.,

– «Пишу вам с БАМа, с самой далёкой и большой комсомольской стройки. Уже несколько дней я живу в новой гостинице, напротив новой школы-десятилетки. А до этого я несколько дней не вылезала из вездеходов да вертолётов – знакомилась с будущей трассой…

– Вот бы нам туда… – прозвучал с ветки мечтательный голос.

– «Сейчас на БАМе очень тепло. Тайга большая, звери непуганые. Людей очень много, и всё больше молодые. А машин всяких ещё больше. Жаль только, что детей пока маловато, все очень огорчаются, когда вспоминают. об этом. Зато какую школу выстроили для них! Как в самом большом городе. И тех детей, которые здесь уже есть, очень любят и балуют…

– Вот бы нам туда! – мечтательно повторил Коля.

– А что, тебе здесь плохо? – спросил я.

– Конечно, нет!.. Но там, наверное, интересней, в одной тайге чего только не увидишь. И потом… – Коля даже заёрзал на своей ветке, – и потом, интересно, чем там детей балуют.

– Да, очень интересно, – поддержала его Наташа и залезла рукой в банку с малиной, которую начала было собирать Аннушка.

– «Только баловать их почти что нечем, – словно отвечает им Аннушка. – Одно лишь печенье да конфеты продаются в магазинах. Зато когда сюда привозят свежее повидло, для детишек наступает настоящий праздник…

– Не люблю повидла! – скривилась Наташа. – Варенье намного вкуснее.

И Коля молчит: наверное, раздумывает, стоит ли ехать – такую даль ради того, чтобы тебя повидлом побаловали.

– Не мешай, пожалуйста, Наташа, – с досадой говорит Аннушка и продолжает дальше: – «Завидую Я вам, и все здешние ребятишки завидуют… Они очень интересуются, как вы живёте, какая рыба ловится в Днепре, какие звери бегают по приднепровским лесам. Меня уже дважды приглашали в местную школу, чтобы я рассказала маленьким бамовцам о Москве и о вас…»

– О нас? – радостно переспросила Наташа. – И обо мне тоже?

Я кивнул ей головой и приложил палец к губам: не мешай, мол, нам слушать!

А Аннушка продолжала:

– «В общем, хорошо здесь, весело, интересно, сразу же за посёлком можно набрать за несколько часов целое лукошко голубики. А у вас сейчас абрикосы, яблоки, малина… Ах, увидать бы хоть одну баночку самого расплохого варенья, на которое вы там, наверное, и смотреть уже не можете…» Это мама о. смородиновом варенье пишет. Правда, Володя?

– Может быть, – отвечаю я.

Что касаетс. меня, то я уже ни на какое варенье не смотрю. Надоело оно мне.

– А дальше моя мама ничего такого интересного не пишет, – сказала Аннушка. – Только, чтобы я тебя слушалась. И бабушку тоже. – Она бережно запрятала мамино письмо в кармашек сарафана.

Мы замолчали, обдумывая то, что Аннушка только что нам прочитала. Даже Наташа приумолкла.

– А сколько там людей, на этом БАМе? – наконец нарушил молчание Коля.

– На БАМе? – переспросил я. – Тысяч двадцать пять будет, об этом в газетах писали… Одних только строителей.

– Ого, как много! – воскликнул удивлённый Коля. – А вот таких, как мы, сколько будет?

– Таких, как вы, нет во всём мире, – ответил я. – Вы единственные такие.

Коля даже зарделся от смущения, но не отступает:

– Да нет же, я о тех говорю, кто тоже в третий класс перешёл. Или в четвёртый…

– Ну, о таких мне ничего не известно, – сказал я, помолчав. – Может, сто, а может, двести.

– И все они живут без варенья? – ужаснулась Наташа.

«У нас собрание…»

Окончились наши тихие, спокойные дни. А впрочем, стоит ли теперь о них жалеть?

А всё Коля виноват.

После того как Аннушка прочла нам мамино письмо, он долго ещё выспрашивал меня о БАМе, и так подробно, будто я сам только что оттуда вернулся. Особенно его интересовало то, какие детишки там живут и чем они занимаются.

Когда я спросил его, зачем ему это нужно, он ответил:

– Взрослых, которые там работают, можно каждый день увидеть по телевизору, а вот бамовских ребят я ни разу ещё не видел.

После этого он куда-то исчез.

Не было его целый день и целый вечер. Не пришёл он и на следующее утро. Молоко нам принесла его бабушка. Поставив полный бидончик на подоконник, она пожаловалась на внука:

– Как угнал Маньку-то рано утром в стадо, так до сих пор не возвратился… – Она подозрительно посмотрела на меня, будто я был виноват в том, что он куда-то исчез. Сказал, чтобы и не ждали скоро, у него в школе какие-то дела будто бы есть. А какие дела могут быть в школе, ведь там нынче каникулы… Совсем уж мальчонка от рук отбился.

Успокоил я её, сказал, что у нынешних учеников и в каникулы дел полно. Да плохо, видно, успокоил, потому что она, уходя, всё ещё продолжала ворчать:

– Все строят чего-то, ломают, носятся как угорелые, нет того, чтобы со старой бабушкой посидеть. Вот в наше-то время…

Что было в бабушкино время, я не расслышал, потому что в это время она хлопнула калиткой.

Уже роса высохла на траве, уже солнце поднялось высоко над деревьями – нет Коли! Словно корова Манька слизала его своим языком.

– Не иначе как с ним что-то стряслось, – предположил я. – Проведать бы его нужно…

– А он ещё не возвращался, – отвечает Аннушка. – Я уже была у него дома.

Только перед самым обедом появился Коля. И привёл с собой целую толпу мальчишек и девчонок из своего класса. Они попросили Аннушку показать им мамино письмо.

Каждый брал это· письмо в руки, внимательно его читал и молча передавал другому.

Коля стоял в сторонке и загадочно улыбался.

– Ты не можешь мне объяснить, что всё это значит? – спросил я у него.

– Да ничего, – успокоил он меня. – Просто всем интересно, как живут на БАМе ребятишки.

Но было видно, что он чего-то не договаривает.

А дети всё читали и перечитывали письмо. Наверное, никак не могли поверить, что где-то в нашей стране, и не просто где-нибудь, а на самом БАМе, живут ребятишки, которым не хватает варенья.

Под вечер Коля привёл с собой двух вожатых из старших классов. И они снова принялись читать Аннушкино письмо.

На другое утро вместе с классом пришла и учительница, Вера Николаевна. Уходя, они попросили меня, чтобы я разрешил им взять с собой и Аннушку. Вместе с письмом.

Я тоже хотел отправиться вместе с ними, но какой-то рыжий мальчишка строго сказал:

– Нельзя вам. У нас будет собрание.

– Тогда зачем же вы берёте с собой Аннушку? Она же не из вашего класса и даже не из вашей школы.

– У нас дело есть, – снисходительно объяснил мне рыжий, и мне почему-то захотелось хорошенько потрепать его огненный чубчик. – А Аннушка нам очень нужна.

Вот и всё, что он мне сказал. Но зачем им нужна Аннушка?

«Расскажу секрет по секрету…»

Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сделал свои домашние дела и сидел с книгой перед телевизором.

– Ну расскажи, о чём вы там говорили, – убавив звук, поинтересовался я.

– Да так, ни о чём, – уклончиво ответила она.

– А всё-таки о чём? – продолжал я допытываться.

Будто и не расслышала меня Аннушка, на телевизор смотрит. Словно больше всего на свете её интересует какой-то хор. А звук-то ведь выключен!

– Не хочешь говорить, и не надо, – сказал я.

А самому стало немного обидно. Всё же не какие-нибудь мы чужие. Но только чуть-чуть обидно. А больше смешно. Подумать только, совсем ещё маленькая, или, как говорит моя мама, два вершка от горшка, а надо же сидит с таким загадочным видом, будто знает самую важную в мире тайну… Ладно, и я тоже так буду.

Сижу, на телевизор поглядываю, подсчитываю про себя, сколько же будет от горшка два вершка, если всё перевести в сантиметры. И одновременно изображаю на лице печаль и муку горькую.

Сидим молчим. Друг на друга не смотрим. Только исподтишка поглядываем.

Первой не выдержала Аннушка. Наверное, очень уж жалко ей меня стало. Потому что говорит:

– Ты, пожалуйста, не обижайся, Володя, – и виновато посмотрела мне в глаза. – Но я совсем-совсем не имею права никому ничего говорить, даже тебе. Это очень страшный секрет!

– А я тебя и не спрашиваю ни о чём, – равнодушно отвечаю я и раскрываю книгу. – Молчи, пожалуйста, сколько тебе угодно, меня ваши секреты ни капельки не интересуют.

– Почему? А вдруг мы что-то очень важное решили? – обиженно спросила Аннушка.

Она ожидала, наверное, похвалы, но я ещё большую грусть изобразил на своём лице. Даже горькую слезу хотел пустить из глаз. Да жалко, луковицы рядом не было.

– Потому что если это секрет, зачем же говорить? – И, помолчав, добавил: – Теперь я тоже буду секретничать…

Надулась Аннушка, молча вышла во двор. Сквозь раскрытое окно я слышал, как она поговорила с моей мамой, как принялась бегать с Наташей вокруг дома. Но только не выдержала – через минуту снова возвратилась:

– А мы такое придумали!.. Только об этом пока нельзя говорить.

И на меня посматривает. Ждёт, когда я печалиться перестану.

А я делаю вид, будто и не слышу её. Сижу, книгу читаю, словно и нет мне никакого дела до того, что они там задумали.

А Аннушка всё не унимается:

– Вот будет здорово, если мы сделаем то, что задумали!

Только это секрет, очень-очень важный секрет.

Нет, всё же некрасиво она поступает, нехорошо. Одно дело – держать свой язык за зубами, и совсем уж распоследнее дело – похваляться не своими секретами… Надо бы её отучить от этого.

А Аннушке совсем уж невмоготу стало. Она оглянулась на дверь и прошептала:

– Хочешь, я тебе расскажу секрет по секрету? – и снова на дверь оглянулась. – Только одному тебе. И на ушко.

Я немного помедлил, чтобы она не подумала, будто мне очень хочется узнать о её секрете, и наконец согласился:

– Ну ладно, рассказывай, – и быстрее подставил ухо. Но в самую последнюю минуту Аннушка всё-таки сдержалась. Отбежала к дверям и оттуда сказала:

Села муха на варенье,

Вот и всё стихотворенье.

Нет, никаких секретов я тебе, Володя, не выдам, нельзя! Сам догадайся, о чём говорится в этом стихотворении!

Ничего я ей не ответил. Поднялся и молча ушёл к себе.

Даже дверь на ключ закрыл. Хотя про себя и похвалил Аннушку за её выдержку. А в комнате уселся и начал думать о том, как бы наказать её за то, что похваляется своим секретом. Вот у меня самого, например, их на целый класс наберётся, и то я этим не хвастаюсь…

В камышах

Утром мы с Наташей уходили из дому.

– Вы куда это собрались? – крикнула нам вдогонку Аннушка.

Она в это время причесывалась перед зеркалом. Рядом стоял Коля, торопил ее – они опаздывали в школу.

– Ты, Аннушка, хочешь знать, куда мы уходим, да? – спросил я.

Так печально спросил, что даже самому себя стало жалко.

Аннушка кивнула головой. Даже причёсываться перестала.

– Так вот, знай: у вас свои секреты, а у нас с Наташей – свои.

Вот какое наказание я придумал! Мы гордо повернулись и ушли.

Наверное, таких камышей, как возле нашей деревни, больше не найти. Они начинаются сразу же за старым лесом, в котором издавна растут огромные дуплистые деревья. Деревья старые-престарые! и такие толстые, что даже трое взрослых, взявшись за руки, не смогут их обнять. И все эти деревья, как сказал мне когда-то лесничий, внимательно охраняются. Даже ветку нельзя срубить без специального разрешения. Да и с разрешения никто этого не сможет сделать – так высоко поднялись над лесом эти деревья. Под ними прохладно и простор но, как в огромном зале. Всё видно вокруг, кроме неба.

Но мне почему-то больше нравилось бродить в камышах.

Земля здесь мягкая, пружинистая, по ней не идёшь, а подпрыгиваешь. А где-то наверху переговариваются о чём-то высокие камыши с густыми коричневыми метелками. Словно солдаты, маршируют они куда-то вдаль через топи. С самого высокого дерева нельзя увидеть, куда они маршируют. Только таинственно и немо мерцают среди этих стройных жёлтых рядов голубые озёрца. Не то что волн, а даже самой маленькой ряби здесь не бывает. Разве что вздрогнет водяная гладь, когда по ней озабоченно проплывёт водяная крыса. Или с шумом и кряканьем сядет утиный выводок и сразу же растворится в камышах, удирая от орла или ястреба. А время от времени застывший воздух сотрясается от страшного рёва. Такого страшного, что хочется сразу же без оглядки бежать подальше от этого подозрительного болота… Я-то уж знаю, что это всего-навсего кричит небольшая болотная птичка – выпь, водяной бугай. Но никому о ней стараюсь не говорить – пусть пугаются себе на здоровье.

Этой весной в болото упало самое высокое и толстое дерево. Никто его не срубил, оно само от старости сломалось. Говорят, что, когда оно падало, треск был слышен даже в деревне, за километр отсюда. Сейчас это дерево возвышалось над камышами, словно большой недостроенный мост.

Вот на этом недостроенном мосту и сели передохнуть мы с Наташей. Под нами было небольшое озерко. Кое-где его покрывала тина.

Жарко.

Я зачерпнул горсть воды и брызнул себе на лицо. Наташа сделала то же самое, но этого ей показалось мало.

– Я сейчас искупаюсь, – объявила она.

– Здесь купаться нельзя, – запретил я. – Опасно.

– Почему? – спросила она.

Дно очень вязкое, – сказал я. Да разве она поймёт?

Местные жители очень удивились нашему приходу. Огромная стрекоза, которая перед этим дразнила лягушек, летая низко над озерком, от неожиданности плюхнулась на ближайшую ветку и озадаченно уставилась на нас своими выпученными глазами. Правда, через минуту она сорвалась с ветки и, трепеща жёсткими прозрачными крыльями, быстро удалилась. Наверное, спешила поделиться потрясающей новостью со своими пучеглазыми приятельницами.

Не меньше стрекозы изумилась и охотящаяся за ней золотистая лягушка. Словно окаменела, увидев нас. Наташа уже и рукой на неё замахивалась, и веточки бросала – не шелохнётся. Разве что глазами моргает, и то, если ветка упадёт слишком близко. Наташа хотела было снова полезть в воду, но вдруг рядом с нами вспучилась ряска, и на поверхности появилась чёрная голова со злыми глазами.

– Ой, что это? – От неожиданности Наташа даже отшатнулась.

Я быстро разгрёб ряску вокруг этой головы, но было уже поздно. Мы успели заметить только небольшой серый камень, который, медленно работая лапами, опускался на илистое дно.

– Это болотная черепаха, – объяснил я.

Наташа тоже начала разгребать ·ряску. Правда, на всякий случай спросила:

– А она не кусается?

– Эта? Не больно… – Я подумал, что неплохо было бы припугнуть Наташу, чтобы никогда больше не лезла без спросу в болото. – А вот в далёких тёплых·морях есть черепахи величиной с наш обеденный стол. Так они очень даже просто могут утащить человека на морское дно…

Я искоса взглянул на Наташу: не испугал ась ли? Может, и испугал ась, да не очень – руку из воды не вынимает.

– А вон на камышинке висит чёрная ленточка, – продолжал я пугать её дальше. – Ты думаешь, это простая себе ленточка, да?

Наташа согласно кивнула головой:

– Я недавно потеряла такую же ленточку. Может, это она нашлась?

– Как бы не так…

Я отломил от дерева сучок потолще и бросил в ленточку.

Сучок слегка задел камышинку, камышинка вздрогнула. В то же мгновение чёрная ленточка бесшумно соскользнула с камышового листа и, извиваясь, быстро поплыла к противоположному берегу.

– Так вот, Наташа… Эта чёрная ленточка называется гадюкой. Она грелась на солнышке, а·мы с тобой её вспугнули. А вспугнутые гадюки знаешь какие злые?

Теперь Наташе почему-то перехотелось лезть в воду. Она решила, что за моей спиной ей будет гораздо удобнее.

А тут ещё в камышовых зарослях, совсем неподалёку от нас, страшным голосом заревел водяной бугай, и бесстрашная Наташа сразу же запросилась домой.

Когда Аннушка возвратилась из школы, я уже сидел за столом и работал. Наташа сидела на скамейке·возле кухни и, болтая ногами, рассказывала бабушке о наших утренних похождениях.

– Так где же вы без меня были? – ревниво спросила Аннушка.

Видно, крепко задел её наш уход. Что ж, самое время ее воспитывать…

– Да так, искали всякие приключения, – как можно небрежнее бросил я.

– И нашли? – Аннушка затаила дыхание.

– Конечно… Но если тебя это интересует, расспроси обо всём у Наташи, а мне, видишь, некогда.

Аннушка постояла ещё немного, но так как я ничего больше не говорил, она повернулась и неслышно вышла из комнаты.