Текст книги "Аннушка"

Автор книги: Владимир Рутковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

Серьезный разговор

Я продолжал работать, но время от времени прислушивался к тому, что делается за окном.

– …Тогда чёрная гадюка спрыгнула с ветки и поплыла к нам! – возбуждённо говорила Наташа. – А черепаха ухватила её за хвост и потащила под воду!

И где только она научилась такое выдумывать?

Долго ещё похвалялась Наташа, а когда выговорилась, они вдвоём вошли в мою комнату.

– Теперь тебе ясно, где мы были? – спросил я Аннушку и подальше отодвинулся от стола, так как думал, что нам предстоит долгий разговор о дружбе и откровенности, о своих и о чужих секретах и о многом-многом другом.

Аннушка не ответила. Она оглядела комнату, словно попала сюда впервые, и отошла к окну. Наверное, что-то интересное там увидела.

Но сколько можно рассматривать то, что видишь каждый день? И почему это вдруг начали вздрагивать её худенькие плечи?

– Ты плачешь? – спросила Наташа, заглядывая ей в лицо. – А почему ты плачешь?

Вот тебе и раз!

Теперь уже и мне стало не по себе. Потому что не могу спокойно переносить детского плача. Да, вот как получается, когда хочешь кого-то серьёзно, по-взрослому воспитывать…

Я представил себе, что сейчас должна чувствовать Аннушка. Далеко от родного дома, от мамы и одноклассников. Ох, как плохо одному, хуже некуда! Особенно, когда последний близкий человек позабыл о тебе…

Но с другой стороны, я же был прав, да? Ведь нужно же как-то наказывать хвастунишек, которые только и делают, что похваляются чужими секретами?

– Вот видишь, как некрасиво всё получается, – начал я объясняться с Аннушкой. – Сама нечестно поступила, а теперь плачешь… Что же, выходит, я ещё и виноват?

– Ты очень жестокий человек, Володя, – грустно сказала Аннушка. – Очень, очень жестокий.

Откуда ты это взяла? – удивился я.

– Потому что я не имею никакого права выдавать тебе наши секреты. А ты бы мог сказать, куда вы идёте, но нарочно не сказал.

– Я не сказал об этом только потому, что хотел наказать тебя за хвастовство, понимаешь ты или нет?

Будто и не слышала Аннушка этих слов.

– А кто мне когда-то обещал, что покажет камыши, а? – еле сдерживая слёзы, спросила она.

– Ну, я обещал…

– А кто не выполняет своих обещаний? Кто меня целыми днями взаперти держит, тоже не знаешь?

– Как это взаперти? – Я даже растерялся, потому что это было неправдой. – А кто тебя на речку водил купаться и сколько раз, не помнишь?

– А на болото не повёл!

– Ежиков каждый день перед сном ищем?

– А на болоте не были! Не были, не были!

– А сколько раз были в лесу, забыла?

– А на болоте ни разу не были! Где я теперь черепаху увижу, а? Жестокий ты человек, жестокий!

– Да успокойся же, Аннушка… – И зачем я взялся за её воспитание? – Ещё будет у нас с тобой время и на черепаху посмотреть, и на лягушек твоих…

– Нет, не успеем! – перебила меня Аннушка. – Других, может, и посмотрим, а этих нет– А этих я уже никогда, никогда не увижу! – И она вдруг горько-горько заплакала.

Наташа, которая всё время внимательно прислушивалась к нашему разговору, удивлённо взглянула на неё, потом на меня, будто спросила: зачем же ты так обидел Аннушку? Потом губы у неё горестно вздрогнули, и она вдруг заревела ещё громче Аннушки.

Ну что мне делать с этим невыносимым народом? Хоть сам реви вместе с ними!

– А ну, плаксы, марш из комнаты! – возмутился я. – Нечего здесь сырость разводить! Идите куда хотите и плачьте сколько вам угодно! А то завели привычку мешать занятому человеку!

Конечно, это было жестоко, но иначе я не мог. Уступишь раз, а потом они сядут тебе на шею. А я же не вол и не верблюд…

Когда они вышли, я снова сел за стол и обложился книгами. Но какая может быть работа после всего того, что здесь случилось?

Аннушка исчезла

За обеденный стол мы сели втроём.

– А где же Аннушка? – спросил я у Наташи.

– Мы сначала плакали в малине, – беззаботно ответила она, склонившись над тарелкой. – Потом я ушла плакать на вишню, а Аннушка осталась.

Мама укоризненно посмотрела на меня.

– Наверное, обидел ты её чем-нибудь? – спросила она.

– Повздорили мы немного, – виновато признался я.

– Высечь бы тебя, да некому, – вздохнула мама.

Пожалуй, следовало бы…

Я вылез из-за стола и пошёл в малинник.

– Аннушка!

Молчание. Наверное, сидит где-то в кустах и обижается.

– Ну, подулась – и хватит, – примирительна сказал я. – Пошли обедать!

Молчание.

Пришлось мне облазить всю малину.

Потом я искал Аннушку в сарае, на чердаке, в кукурузе, в школе… Осталась, наконец, одна надежда на Колю. Хорошо, что хоть он дома оказался.

– Ты Аннушку не видел?

– Видел. – Коля что-то выпиливал лобзиком. – Она попросила денег из моей копилки. – Он критическим взглядом оглядел свою работу. – Сказала, что скоро пришлёт. Только они мне совсем не нужны.

«Зачем ей деньги? – подумал я. – Наверное, не хочет со мной обедать, пошла в столовую…»

– Тебе, Коля, вот какое задание, – говорю ему. – Разыщи, пожалуйста, Аннушку и скажи ей, что хватит, мол, обижаться, пусть домой идёт. Понял?

Коля кивнул головой и стал быстро собираться.

Маме я решил ничего не рассказывать. Она у меня болезненная. Чуть разволнуется – и сразу же ложится в постель. А чтобы она не беспокоилась об Аннушке, я ей соврал, что она с Колей уже пообедала и сейчас купается.

И вдруг я вспомнил, что у Аннушки тоже есть своя копилка. Я ворвался в её комнату. Посмотрел на столик, копилки не было. А ведь там лежало около восьми рублей, я это точно помню. Да Колины десять. Зачем ей столько денег сразу?

Но тут я увидел, что не хватает также многих Аннушкиных вещей.

И мне сразу стало всё понятно.

Я быстро написал маме записку, чтобы она нас скоро не ждала, потому что у нас с Аннушкой есть одно очень весёлое дело. Потом оделся и тихонько, чтобы никто не заметил, выскочил из дому.

На автобусной станции, куда я, запыхавшись, прибежал, уже ходил перепуганный Коля. Он сказал, что Аннушку здесь недавно видели, а уехала она или куда-то ушла, никто не знает.

– Передай моей маме, что мы с Аннушкой уехали в город, – попросил я. – Только так, чтобы она не очень волновалась. Понял?

Коля кивнул головой. Он всё понимал. Немного погодя он с грустью спросил:

– А она навсегда уехала, да?

– Думаю, что нет, – ответил я. – Если не сегодня, то через день-два мы обязательно вернёмся.

До следующего рейса оставался целый час. Значит, я опаздываю на каких-то три часа, не меньше. Из города до Москвы можно добраться только поездом или самолётом. Но поезд уходил только ночью, а на самолёт я всё равно не успевал. Хорошо, если бы и Аннушка не успела! А впрочем, кто её пустит в самолёт – маленькую девочку без документов и сопровождающих?

Когда я приехал в город, было уже совсем темно. Первым делом я подался на железнодорожный вокзал. Там я спросил дежурного милиционера, не видел ли он девочки лет десяти, с подстриженными каштановыми волосами, в белых лакированных сандаликах.

– А во что она одета? – спросил милиционер.

– Или в сарафанчик, зелёный такой с красными цветами, или в белое платьице в синюю полоску, – подумав, ответил я. – Она, понимаете, решила одна уехать в Москву.

– Ай-я-яй, – сказал милиционер. – Нет, такой девочки я не видел… Но вы не волнуйтесь, – добавил он, с состраданием глядя на меня. – Если она здесь, то через две минуты я вам её доставлю. Живую и невредимую.

И, козырнув, он исчез.

Возвратился милиционер не через две минуты, а через долгие полчаса. Ещё издали смущённо развёл руками.

– Да не волнуйтесь вы, – ещё раз ободрил он. – Найдётся ваша девочка… А она в нашем городе впервые?

– Нет, мы с ней были здесь однажды, – сказал я. – Когда ехали из Москвы в деревню.

– А на каком транспорте вы добирались? – поинтересовался милиционер.

«Какое это имеет значение?»– подумал я, но ответил:

– Самолётом до Киева, потом на «Ракете»…

– Почему же вы не сказали раньше? – Милиционер даже присвистнул. И сразу же замолк, украдкой оглянувшись: милиционерам строго-настрого запрещалось свистеть на посту. – Так вы же её совсем не там ищете! – весело сказал он; – Её нужно искать только на речном вокзале, и больше нигде! А если бы вы ехали поездом – то только здесь, и больше нигде! Уж поверьте моему опыту.

Заметив мою нерешительность, он добавил:

– Езжайте, не бойтесь. Если она только здесь появится, до вашего прихода не уйдёт никуда! – И он снова откозырял.

Но я сначала заглянул в аэропорт. И, как оказалось, совершенно напрасно.

В – здании речного вокзала уже выключили внутренний свет. У причала покачивалась на ленивой волне какая-то «Ракета». Чуть поодаль танцевало несколько простых катеров. И нигде – ни души.

В зале ожидания было сонно и сумрачно. Старенькая уборщица неспешно возила туда-сюда мокрой тряпкой, наброшенной на швабру. Редкие пассажиры, ожидая послед, них рейсов, сладко зевали в удобных кожаных креслах. Над спинками виднелись лысины, шляпы, цветастые деревенские платки. И ни одной детской головки.

Я медленно проходил вдоль рядов, чувствуя, как с каждым шагом куда-то уходят мои силы. Ну что я теперь скажу Аннушкиной маме? И где её искать дальше, маленькую девочку, в незнакомом ночном городе?

Последний ряд – никого нет…

Вот и всё. Впереди – тусклая тёмно-зелёная стена с чёрной мрачной нишей. А в нише неясно желтеет деревянная скамейка, и на ней, положив под голову небольшой узелок, спит девочка в белом с синими полосами платьице…

Еще один серьезный разговор

– А кто тебя научил спать в сандаликах? – спокойно спросил я, хотя мне хотелось танцевать от радости.

– Это ты, Володя? – сонно улыбнулась Аннушка, пытаясь открыть·глаза. – А мне такое приснилось… – И она осеклась.

– Нет, Аннушка, ничего, тебе не приснилось. Всё так и есть. Вон уже и уборщица, пошаркивая шваброй, приближается к нам. Нужно подниматься.

Мы вышли на привокзальную площадь. Подул свежий речной воздух, и Аннушка поёжилась от холода. Я прощупал узелок с ее вещами.

– У тебя что-нибудь тёплое есть?

Она виновато промолчала.

Я набросил ей на плечи свой плащ, и она, закутавшись в него, как маленький зарёванный принц, терпеливо ждала, пока я ловил редкое в этих местах такси. Через несколько минут мы уже ехали домой.

Машина, выхватывая фарами из полумрака то несколько фигур, то перебегающую через дорогу собаку, быстро въехала на широкий и длинный мост, переброшенный через Днепр. По обе стороны от нас пролетали во тьму красные сигнальные буйки, медленно удалялись ярко освещённые теплоходы. Потом мы обогнали медленно ползущий московский поезд и со всего размаха врезались в плотную завесу лесного тумана. Машина, подпрыгивая на выбоинах, замедлила свой бег, и нас начало покачивать, как на медленных морских волнах. Аннушка начала помаленьку приваливаться к моему плечу. «Заснула, видно, бедняжка», – подумал я и, чтобы ей было удобнее, подставил под голову свою руку. Аннушка зашевелилась, поудобнее устраиваясь, и неожиданно спросила сонным голосом:

– Ты почему меня не пожалеешь?

Глупенький человечек, если бы ты только знала, как я стараюсь удержать себя от этого.

– А как ты думаешь, стоит ли тебя жалеть за все, что ты сегодня сделала? – спросил я.

– И всё же пожалей, пожалуйста… Как моя мама. Она взяла мою ладонь и провела по своей головке. Если бы ты только знал, как мне было страшно… Тогда бы ты совсем, совсем не ругал меня…

– И мне было очень страшно. За тебя, – сказал я. – А ещё знаешь как мне было обидно?

– Почему обидно? – спросила Аннушка и ещё раз пожалела себя моей ладонью.

– Я тебе потом всё объясню, – сказал я. – Но сначала скажи мне, почему это ты собиралась уехать?

– Ты же сам, наверное, догадался, – ответила Аннушка и, немного помолчав, добавила: – За то, что ты не взял меня с собой… А потом, за то, что выгнал меня из своей комнаты. А ведь у меня никого, кроме тебя, здесь нет!

– Я понимаю, – согласился я. – Прости, пожалуйста.

– А я тебя уже давно простила, как только села в автобус… Дай, пожалуйста, платочек.

Она принялась вытирать лицо и нос.

– А ты за что на меня обиделся?

Сейчас, когда всё уже осталось позади и нас ждала тёплая уютная постель, её, наверное, всё больше интересовало то, как я волновался, как бегал, разыскивая её, по всему селу. И чем больше я бы волновался и бегал, тем приятнее было бы ей.

– Мне было обидно знаешь за что? – сказал я. – За то, что ты совсем не уважаешь меня…

– Что ты, Володя! – воскликнула Аннушка. – Я тебя очень, очень…

Но я перебил её:

– Если бы уважала, то написала хотя бы записку: «Володя, я обиделась на тебя, хочу уехать домой». А так – очень уж не по-товарищески поступила, очень. – Я немного помолчал. – А знаешь, как мы все волновались? Я просто места не находил себе! И если бы не догадался, что ты уехала, если бы Коля не узнал, что ты приходила на автобусную станцию…

– А Коля тоже меня разыскивал? – оживилась Аннушка.

– Ещё как… Так вот, если бы я не догадался, что ты уехала, я бы всех поднял на ноги и мы искали бы тебя в лесу, в степи, на реке, на дне пруда…

– Ой, не надо! – вздрогнула Аннушка.

– Хорошо, о дне не буду, – согласился я. – А вот когда ты собиралась уезжать, знала ли о том, что тебя в самолёт просто-напросто не пустят?

– Почему не пустили бы? – не согласилась Аннушка. – Я бы купила билет, деньги же у меня есть.

– А знаешь ли ты о том, что детям никто не имеет права продавать билеты на самолёт?

– Не знала, – призналась Аннушка.

– Ну вот… Допустим даже; что тебе удалось доехать до Москвы. Приходишь домой, а дверь заперта. Тебя ведь там никто не ожидал, правда?

Аннушка промолчала.

– Вот и сидела бы под дверью день, ночь… В одном платьице. А ночи, хоть и лето сейчас, но всё же холодные. И сидела бы ты одинокая и голодная, как потерявшийся котёнок.

– Ну что вы всё пугаете девочку! – не выдержал водитель. Он, оказывается, прислушивался к нашему разговору. – Переночевала бы у соседей, люди же наши все, советские!

– Конечно, можно, – согласился я. – Это не хитрая штука – переночевать у соседей неделю-вторую. Но как ты думаешь, Аннушка, мама очень обрадовалась бы, узнав, как ты поступила?

– Поругала бы, – созналась Аннушка. – А может, и отшлёпала бы немного…

Водитель засмеялся. А я вот что придумал:

– Ну, если совсем немного, тогда попросим водителя сейчас же остановить такси…

– Сделано, – сказал водитель. Он приглушил мотор и повернул к нам весёлое лицо.

– выйду из машины, здесь осталось совсем немного, и попрошу его, чтобы он доставил тебя назад и даже усадил в самолёт. Я, конечно, против этого, но если уж тебе хочется так уехать…

– Нет, не хочу! – Аннушка испуганно вцепилась в мой рукав.

Такси мы остановили, немного не доехав до дома. Нужно было ещё договориться о том, что мы скажем маме.

Возле калитки что-то темнело. Я зажёг спичку. Прислонившись спиной к защёлкнутой дверце, крепко спал воробышек Коля.

Мы стоим в углу

Аннушка стояла в углу до обеда, а я – до вечера.

– Ах, если бы ты был маленьким! – с сожалением сказала мама, показывая мне ремень.

Хороший ремень, старый, из сыромятной кожи. Я его ещё с детства помню.

Как хорошо быть взрослым!

Я нечаянно подслушал

Рано утром меня разбудили чьи-то звонкие голоса. Ещё не открывая глаз, я уже догадался, что это разговаривают Коля с Аннушкой.

Так и есть. На подоконнике стоял бидончик с парным молоком, а толстая ветка, к которой мы с Аннушкой приделали качели, равномерно покачивалась. Над веткой отливало голубизной чистое, без единой тучки, небо.

Я поднялся с постели и осторожно, чтобы не помешать разговору, выглянул в окно. Коля и Аннушка, больше некому. И разговаривают они, судя по всему, очень давно, потому что успели уже перессориться. Аннушка, в белой безрукавке и синих шортах, сидела на качелях спиной к Коле. Когда она сердилась на кого-то, то всегда поворачивалась к нему спиной. Мол, видеть тебя не хочу… А Коля, опираясь на большущий куст сирени, стоял рядом и сбивал хворостинкой с травы крупные капли росы. И хотя вид у него был довольно виноватый, уступать он, видимо, не собирался.

– Ну, что тебе ещё надо? – спрашивал Коля. – Мы же при тебе решили, что обо всём будет знать только одна Вера Николаевна. И больше никто из взрослых.

– Но почему же Володе нельзя ничего сказать? – сердито настаивала Аннушка. – Он же наш, мы же его принимали в октябрята! Неужели ты забыл об этом?

– Ничего я не забыл. – Теперь Коля сбивал капли росы уже ногой. – Но мы с тобой одно, а класс – совсем другое, и дядя Володя для них чужой. Да к тому же он и взрослый.

– А почему же это взрослым нельзя ничего говорить? – не успокаивалась Аннушка.

Я уже давно понял, о ком шёл этот разговор и кого защищала Аннушка. Правда, неизвестно ещё было, от кого она меня защищала. Но на всякий случай я мысленно поблагодарил её.

А Коля всё не сдавался:

– Нельзя говорить потому, что взрослые сами всё сделают, а нам останется только смотреть… Но если ты хочешь знать, я с самого начала был за дядю Володю.

– Вот за это ты молодец, – похвалила его Аннушка. – Но кто, как не взрослые, покажет нам, как нужно всё делать?

Что именно они собираются делать, Аннушка так и не проговорилась.

Немного подумав, Коля сбил ещё несколько капель.

– Для этого есть Вера Николаевна, – ответил он. – И вожатые тоже есть.

– Ну, хорошо, – согласилась Аннушка. – Вера Николаевна, конечно, нам всё покажет. Но только кто нам поднимет тяжёлый котёл, кто его поставит на плиту, а? Вы же его вчера еле-еле втроём оторвали от земли… А Володя вон какой сильный – целых восемьдесят килограммов весит! Он сам мне об этом говорил.

Задумался Коля, даже росу перестал сбивать. Наверное, его больше всего смутили мои восемьдесят килограммов.

– А ещё нужно рубить дрова. И не какие-нибудь, а толстые-претолстые… Кто это сможет сделать, а? – продолжает Аннушка наступать.·

Опять молчит Коля.

– А потом, Володя знает такие места, о которых никто из вас даже не догадывается! Он мне сам говорил об этом. А сад школьный кто начинал садить, не знаешь? А я знаю Володя!

«Молодец, Аннушка!» – похвалил я её и дал себе честное слово, что с сегодняшнего дня буду покупать для неё самое вкусное мороженое и столько, сколько она сама пожелает.

А Коля тем временем затылок себе чешет.

– Ладно, я ещё раз поговорю с ребятами, – наконец согласился он. – Только мы ничего ему не скажем, пускай он сам обо всём догадается.

Теперь уже Аннушка задумалась.

– А если другие ребята не, согласятся?

– Ничего, согласятся, – успокоил её Коля. – Когда я с ними говорил о дяде Володе, почти половина согласилась со мной…

Я на цыпочках отогрёл от окна и начал одеваться.

Интересно, куда это они собираются меня приглашать?

Я так задумался об этом, что надел рубашку задом наперёд.

Качаем буйной головой

На школьном дворе настоящее столпотворение.

Но это только так говорится – столпотворение. На самом деле никаких столбов здесь не творили. Стояла только одна радиомачта с красным флагом на верхушке.

Зато было очень много ребят. Может, тридцать, а может, и целых сто. Разве их можно пересчитать, если они носятся как угорелые? И шум стоял невообразимый.

Всё это и называется столпотворением.

Да ещё из школьного репродуктора на полную мощь гремела грустная песня:

Вот мчится тройка почтова-а-я

Вдоль по дороге столбовой.

Ямщик, уныло напева-а-я-а,

Качает буйной головой…

Аннушка, которая пригласила меня сюда, на минуту остановилась у ворот. Выслушала песню до конца, горестно покачала подстриженной головой:

– Очень хорошая песня… Даже плакать захотелось.

Я уже полез в карман за платочком, но она, выпустив мою руку, с весёлым криком бросил ась в школьное столпотворение.

А я стоял посреди двора и растерянно озирался. Хорошо, что, кроме меня, в школе оказался ещё один взрослый.

– Ты мне не скажешь, что всё это значит? – спросил я у подошедшей учительницы, Веры Николаевны. Мы с ней когда-то занимались в одном классе. Помню, я ещё в неё стрелял из резинки. За то, что не давала задачи списывать…

– Об этом ты у Аннушки спроси, – посоветовала Вера Николаевна. – Она обо всём знает.

– Спрашивал, – вздохнул я. – Только она ничего мне не сказала.

– Молодец Аннушка, твёрдый она человек, – похвалила её Вера Николаевна. – Ну что же, придётся тебе самому обо всём догадываться. Могу только сказать, что вся эта затея началась с письма Аннушкиной мамы…

– А я уже, кажется, догадался, и давно, – перебил я Веру Николаевну. – С сегодняшнего утра догадался.

– Ну и что же они решили? – заинтересовал ась Вера Николаевна.

– Сказать?

Я украдкой оглянулся – не собирается ли кто-нибудь подслушивать нас?

– Будете варить варенье… Верно?

Вера Николаевна кивнула головой и приложила палец к губам: молчи, мол!

– Но где же вы достанете столько фруктов? – негромко спросил я. – А сахар где достанете, а банки? А варить кто вам будет? А…

– Всё заключается в случайностях, – загадочно ответила мне Вера Николаевна. – Мы случайно прочли Аннушкино письмо, вчера случайно достали у председателя колхоза банки, сахар, меня случайно вызвали из отпуска.

– Всё это хорошо, – согласился я. – Но где вы достанете столько фруктов?

Вера Николаевна снова приложила палец к губам.

– Дело в том, что сегодня директор школы случайно придёт сюда – он тоже в отпуске – и скажет: «Вот вам, ребята, школьный фруктовый сад, вы в нём полные хозяева, делайте что хотите». Как видишь, всюду одни только случайности. А так никто из взрослых ни о чём даже не догадывается.

Я даже засмеялся от удовольствия: ну и хитрые же эти взрослые! Почти как я сам.

Но в это время кто-то дёрнул меня за рукав. Оглядываюсь – Аннушка.

– Что-нибудь случилось?

Аннушка извинилась – вот какая вежливая! – перед Верой Николаевной за прерванную беседу и протянула мне небольшой листик бумаги.

– Что это у тебя? –

– Стихи. Только что сочинила…

Беру листик в руки и читаю вот что:

Ребята с БАМа, пейте с чаем,

Берите ложкой и рукой.

Мы, за подарок отвечая,

Качаем буйной головой.

– Ну как? – застенчиво спросила Аннушка. – Правда, неплохо?

– Вообще-то первые две строки будто бы неплохие, – осторожно начал я, – При условии, что ребята с БАМа окажутся точно такими же поросятами, как и вы, – будут управляться с вареньем без ложек.

– А откуда тебе известно, что мы будем делать варенье? – перебила меня Аннушка и подозрительно посмотрела на Веру Николаевну. – Кто тебе об этом сказал?

Ну кто меня дёрнул за язык! Теперь придётся спасать и Веру Николаевну.

– Какое варенье? – сделав круглые глаза, поразился я. – Если я сказал – варенье, то это просто так, для примера… А вот вторые две строки у тебя, Аннушка, слишком уж грустные. Потом, скажи, пожалуйста, откуда ты научилась выдавать слова из чужой песни за свои собственные?

– Из какой песни? – теперь уже наступила Аннушки на очередь удивляться.

– Из той самой, в которой ямщик, уныло напевая, качает буйной головой,

– А-а… – вспомнила Аннушка. – Но ведь он только напевает, а у меня тут написано, что мы отвечаем за подарки и совсем не поём.

– Хорошо, – согласился я, – но когда вы отвечаете за подарки, что вы при этом делаете? Прочти, пожалуйста, последнюю строку.

Аннушка опустила голову и сказала:

– Качаем буйной головой…

– А ямщик что делал? – спросил я уже потише, потому что к нашему разговору начали прислушиваться новые Аннушкины, друзья во главе с воробышком Колей.

– Он делал то же самое… – Аннушка подняла голову и честно призналась: – Ты же знаешь, Володя, что я умею хорошо сочинять только первые две строки, а вторые две я ещё не пробовала ни разу. Вот если бы ты мне помог.

– Извини, Аннушка, сейчас мне некогда, – вежливо отказался я. – Но ты не очень-то унывай, а лучше представь себе, что первые две строки придумал кто-то другой, а тебе приходится их продолжать, – посоветовал я. – И у тебя обязательно всё получится, сама увидишь.

– Хорошо, я ещё подумаю, – согласилась Аннушка. Она подошла ко мне после собрания, на котором выступил директор школы. За ней следовали воробышек Коля с приятелями и приятельницами.

Теперь на листке было написано вот что:

Ребята с БАМа, пейте с чаем,

Берите ложкой и рукой,

Мы за подарок отвечаем

Своей весёлой головой.

– Пожалуй, немного веселее, – прочитав, сказал я. – Но могло быть и лучше.

– Ничего не лучше! – сразу же закричали мальчики и девочки; Коля кричал громче всех. – Очень даже хорошо, почти замечательно!

А рыжий мальчишка, тот самый, что меня не пустил на первое собрание, аккуратно переписал эти стихи на большой лист бумаги, и все октябрята принялись их учить наизусть.

Я вздохнул, случайно установил на плите два больших и довольно тяжёлых котла, ещё раз вздохнул и совершенно случайно принялся колоть дрова.