Текст книги "Аннушка"

Автор книги: Владимир Рутковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Наташино «Спасибо»

От автобусной остановки дорога, заросшая спорышом, повела нас к уютному тенистому парку. Потом, вынырнув возле старого огромного пруда, в котором время от времени плескалась рыба, повернула влево, к садам и плетням, за которыми прятались чистые беленькие домики. Где-то среди них стоял и дом моей мамы.

Аннушка шла рядом со мной и, чтоб было веселее, наизусть читала стихотворение:

– Как у наших у ворот, раз-два, собрался честной народ, три-четыре; как у наших у ворот, раз-два…

Я старался шагать в такт Аннушкиным словам. Получалось очень даже здорово.

Но никакой народ не собрался у наших ворот. Одни только ласточки кружились над головой. Мы бесшумно открыли старую калитку, которую я когда-то, ещё школьником, приладил к плетню, – и сразу же нырнули в прохладные, густые заросли сирени и жасмина. Тропинка, на которой мы остановились, была посыпана белым речным песком. На нём греблись толстые, разомлевшие от жары куры. Увидев незнакомцев, недовольно закудахтали и начали нехотя уступать дорогу. А самая большая из них, жёлтая и голенастая, так увлеклась поисками каких-то насекомых, что и вовсе не обратила на нас никакого внимания. Пришлось слегка отодвинуть её ногой – она только возмущённо заквохтала.

– Куры у нас совсем непуганые, – объяснил я Аннушке. – Моя мама кормит их из рук. И мы тоже будем.

Голенастая курица, будто и не её толкали, снова вышла на дорожку и, озабоченно поквохтывая, опять занял ась своим чрезвычайно важным куриным делом.

В глубине двора, под огромным орехом, стояла летняя кухонька, сложенная из красных кирпичей. На ней теснились чугунки, горшочки, сковородки, в которых что-то булькало, шипело, трещало. А в воздухе пахло так вкусно, что мы проглотили слюнки и прибавили шагу…

Возле кухни хозяйничала моя мама. Она очень удивилась, увидев меня. Сколько я ни приезжаю, она всё время удивляется. Потому, что у меня нет привычки сообщать ей заранее о своём приезде.

– Вот молодец, что приехал, не забыл меня, старую, – сказала она, целуя меня. И тут же огорчённо всплеснула руками: – Только обед ещё не готов, придётся немного обождать… А это что за девочка.

Аннушка скромно вышла из-за моей. спины, вежливо поклонилась и сказала:

– Здравствуйте… Меня Володя с собой привёз. Мама вопросительно взглянула на меня.

– Это Аннушка, дочь моих друзей, – объяснил я ей. – Они в командировку срочно уехали, а она одна осталась.

– Правильно сделал, – похвалила меня мама. – Заходи, Аннушка, в комнату. Пока я доварю обед, вы с Наташей книжки почитаете…

Моя мама, как все пожилые люди, думает, что у детишек только и дел, что книжки читать… А Наташа – моя четырёхлетняя племянница. Она, оказывается тоже приехала. И тоже из Москвы.

Мы с Аннушкой умылись с дороги, переоделись и хотели было отправиться в Наташину комнату. А она уже на пороге дежурит, ждёт не дождётся нас. Только стесняется подойти первой. Она ведь не знакома с Аннушкой да и со мной давно виделась. Стоит Наташа у порога и звонком от моего старого велосипеда позванивает. Я его сразу признал, по вмятине на крышке. Она появилась, когда однажды вместе с велосипедом свалился в небольшой овраг.

– Здравствуй, Наташенька! – говорю я ей. – Ой, какая у тебя красивая игрушка! Кто тебе её подарил?

– Это звоночек, – отвечает Наташа. – От моего велосипеда.

– От твоего велосипеда? – удивился я. – Почему же от твоего, скажи, пожалуйста?

Наташа немного подумала и ответила мне:

– А потому, что я из Москвы приехала.

Да-а-а…

Возвратился я в комнату, начал выкладывать из чемоданов свои вещи и подарки для мамы. Вытащил коробку конфет и протягиваю Наташе:

– Возьми, Наташенька… Это тебе подарок. От нас с Аннушкой.

Взяла она подарок и молчит.

– Что нужно сказать дяде Володе? – спрашивает бабушка.

– Мало, – отвечает внучка и прижимает подарок покрепче к груди.

Мамин сад

Кот Васька – мой давний знакомый. Когда-то я его совсем маленьким принёс домой. Он тоже не забыл меня, громко мурлыкает, о ноги трётся, хвост держит трубой. И труба эта всё время подёргивается от радости. Мы погладили его по очереди, и все вместе – я, Аннушка, Наташа и кот Васька – отправились осматривать сад.

Аннушка сразу же принялась подсчитывать деревья, и по ее подсчетам вышло, что в саду растут две черешни, пять или семь вишен, три груши, четыре абрикоса, три яблони и две сливы: одна сахарная, с жёлтыми плодами, а другая обыкновенная, с. фиолетовыми. Да ещё было два ореха. Один склонился над крыльцом, второй возвышался чуть подальше, над летней кухней. Мама их посадила, чтобы комары боялись. Потому что они, оказывается, совсем не могут выносить запаха орехового дерева. Об этом было написано в одной умной и толстой книге, которую мама всегда держала при себе. Но, насколько я помню, к нам всё равно прилетали комары, очевидно, они не были знакомы с этой книгой. Приходилось делать ореховый веник и напоминать комарам о том, что нет ничего неприятнее и вреднее ореховых листьев… Вот и весь сад, если не считать смородины, крыжовника да клубники.

А в самом конце маминого огорода, в небольшой круглой низинке, буйно разрасталась малина. Ростом она была чуть не вдвое выше Аннушки. И с каждого стебля гроздьями свисали сочные темно-красные ягоды.

У Аннушки разгорелись глаза.

– Это ваша малина, Володя?

– Ну конечно же, наша, – ответил я.

– И её можно есть сколько угодно, да?

– А куда же её девать? – сказал Я. – Придётся есть.

– Можно сразу же и начинать?

Но я с сомнением посмотрел на её руки.

– Нет уж, сначала нужно вымыть хорошенько руки, да мыла не жалеть. И лицо тоже.

Пока мы знакомились с маминым садом, Аннушка с Наташей ухитрились выковырять пальцами по морковинке, закусить огурцом да помидором и раз пять по очереди поцеловать в нос мурлыкающего кота Ваську.

Но воды Б доме не оказалось. Я взял два самых больших ведра, и мы втроём отправились к колодцу. Только кот Васька на этот раз остался возле кухни и начал мурлыкать уже для мамы – проголодался, наверное, от радости.

Чем вытаскивают ведра

Далеко внизу Аннушка увидела своё отражение. Совсем крошечное. С кулачок.

– Ой, какой глубокий! – воскликнула она, испуганно отпрянув от колодца, и сразу же оттуда с шумом выпорхнули два воробья. – Они там пили воду? – Аннушка проводила их долгим взглядом.

– Они там живут, – объяснил я. – Лучшего места не придумаешь: вода, прохлада и никакие кошки не достанут.

– Хи-и-трые! – восторженно протянула Аннушка.

Наташа, ожидая нас, уселась на траву в сторонке: бабушка строго-настрого запретила ей подходить к колодцу. Даже вместе со мной»

– По глубине этот колодец будет как ваш пятиэтажный дом, – сказал я Аннушке, привязывая верёвку к дужке ведра. – А может, и ещё больше.

– Ничего, – успокоила она меня и с опаской оперлась на деревянный сруб.

Эмалированное ведро, глухо постукивая о стенки колодца, скользнуло вниз. Наконец раздался хлопок, и наши изображения, вздрогнув, исчезли:

– Как долго оно опускалось, – сказала Аннушка, на всякий случай вцепившись в мой рукав. – Я даже устала ждать.

Зачерпнув воду, начал накручивать на ворот верёвку. Но вдруг почувствовал, что она стала совсем лёгкой. Потрогал – свободно болтается. Вот незадача!

– Что ты там рассматриваешь? – спрашивает Аннушка, но низко наклониться опасается. – Что-то интересное? Воробьиное гнездо увидел, да?

– Да нет, – сказал я. – Ведро отвязалось и ушло на дно. Придётся теперь нам с тобой его вытаскивать.

– Вытаскивать?! – Аннушка широко раскрыла глаза. – Но как мы его вытащим из такой глубины?

– Вот над этим давай подумаем вместе, – предложил я. – Может, я тебя привяжу к верёвке и опущу вниз? Ты же лёгкая…

Глаза у Аннушки стали совсем круглыми. Как блюдца. – Я… Я бы с удовольствием опустил ась… Но ведь ты же знаешь, Володя, что мама мне строго-настрого запретила лазать в холодную воду. А маму нужно слушаться!

Что-то я, правда, не слышал подобного приказания. Но на всякий случай промолчал.

– Ну что же, – тяжело вздохнул я. – Раз ты не хочешь, придётся кошкой доставать.

У Аннушки даже дыхание перехватило.

– Ко-о-шкой?!

– Ну да… Сбегай, пожалуйста, к бабушке на кухню. Принеси кошку.

– Но ведь она сразу же утонет!

– Ну и что? Зато ведро вытащим.

Но не двигается Аннушка, внимательно смотрит мне в глаза – может, шучу?

– Ну, чего же ты стоишь?

Понурившись, она медленно отошла от колодца. За ней потопала любопытная Наташа.

Что-то долго не было их. Наконец возвращается Аннушка.

Идёт горюет, кота Ваську целует в лобик. Прощается, значит.

– Что ты мне принесла? – спрашиваю я;

– Васеньку, – со слезами на глазах отвечает она. – Бедного, несчастного Васеньку…

– Да зачем он мне нужен? Я же тебя просил принести кошку, а не какого-то Ваську!

Аннушка, оказывается, и не догадывалась, что кошкой называется такой якорёк, которым вытаскивают затонувшие вёдра.

– Чего же ты раньше об этом не сказал? – обиженно спрашивает Аннушка. Но голос у неё радостный и веселый. – Вон, оказывается, какой ты обманщик!

– Поговори мне ещё! – страшным голосом прорычал я: Совсем как медведь. – Мигом в угол поставлю!

– А что мы там будем делать? – заинтересованно спросила подоспевшая Наташа.

– Хм-м…

Неужели никто ни разу не ставил их в угол?

Обед

Мы помыли руки и быстренько уселись за стол. На обед у нас было: борщ с фасолью, картошка с мясом, омлет.

А кроме того: ведро огурцов да ведро помидоров. Мама их только что собрала с грядки. Из них можно салат·сделать. Можно и так есть.

Ох и тяжело нам придётся!..

Но тут мама принесла ещё: большую глиняную миску вареников, с творогом; ещё большую миску вареников, с вишнями; рядом поставила крынку с холодным молоком и три чашки со свежим вареньем.

Я с ужасом смотрел на всё это.

– Неужели мы всё, что здесь стоит, осилим? – спрашиваю безнадёжным голосом у Аннушки.

– Конечно, осилим, – не задумываясь, отвечает она. – Не сможешь – я по·могу.

Спасибо тебе, дорогой товарищ…

Кто это дерется

Старались мы, старались, но всего так и не осилили. Я никак не мог одолеть картошку с мясом. Аннушка безуспешно сражалась с четвёртым вареником. С вишнями.

А здесь ещё и Наташа:

– А я уронила ваш подарок. Под стол.

Но сама что-то не лезет под стол за своим подарком. На меня смотрит. Ладно уж, полезу я.

Стол почти до самого пола накрыт клеёнкой. Под ним темно, словно в дождливую ночь. С непривычки не могу ничего увидеть. Обшариваю пол руками, сюда-туда верчу головой – куда же мог подеваться этот подарок.

Вдруг что-то зашуршало…

Да как стукнет меня по руке!

И ещё раз! Будто укол сделали.

А может, под стол гадюка забралась?

Стремглав вскакиваю на ноги и налетаю на самый острый краешек стола:

– Ай!

Сижу на полу, хлопаю глазами. И ничего не могу понять.

– Там наседка· сидит, – объяснила всем Наташа. –

Очень кусачая наседка, меня тоже клюнула.

Так вот почему она не спешила лезть под стол!

– Какая. разбойница! – встревожено воскликнула Аннушка и уселась с ногами на стул.

А я принялся ругать себя. Втихомолку, конечно. Это же я наседку за гадюку принял!

Снова полез под стол, быстро разыскал этот несчастный подарок и Наташе отдал.

– Держи, – говорю ей. – Да не роняй больше, а то в следующий раз сама полезешь.

На стул уселся, макушку ощупываю: больно…

Отдых

Мама намочила в холодной воде полотенце и приложила его к моей макушке.

Обед закончился.

Аннушка собрала со стола грязную посуду и вынесла её во двор, к летней кухне. Сняла с плиты чугунок с тёплой водой и вместе с мамой принялась за мытьё. И так ловко у них всё получалось, что у меня даже голова перестала болеть.

Наташа подмела веничком порожек и ушла к вишням.

– Клей буду искать, – сказала она. – Он самый вкусный! А мне захотелось поработать.

Выпросил я у мамы раскладушку и тоже в сад ушёл.

Установил раскладушку в тени, под самой густой яблоней, улёгся поудобней. Хорошо!

Посмотрел налево – малинник стоит густой стеной, даже· не шелохнётся. Словно дожидается, пока я подойду. Да что-то неохота сейчас… Какая-то птичка перескакивает со стебелька на стебелёк, время от времени посматривает на меня чёрными озорными глазами. А посмотрев, начинает распевать свою любимую песню:

Чиу-чиу-чиу-фьють,

Чиу-чиу, фьють-фьють-фьють…

Попробовал я перевести эту песенку на человеческий язык, и у меня получилось вот что:

Та-ра, тара, тарарам, Та-ра-та-ра, трам-тарам…

Молодец, птичка, красиво поёт. Содержательно. Посмотрел направо – Наташа, словно медвежонок, переваливается с ветки на ветку. Клей выискивает. Сама ест и Аннушку угощает… Тоже молодцы, не мешают мне работать.

А сверху, сквозь зелёную листву, яблоки на меня поглядывают. Большие такие и жёлтые, как воск. И сквозь них солнце просвечивает. Наверное, эти яблоки уже спелые и очень вкусные. Потому что в зелёных солнце не прячется.

Нужно будет проверить и, если вправду они уже спелые, то сорвать несколько самых крупных и мягких – для Наташи, для Аннушки, для мамы… И конечно же, для себя. Обязательно нужно проверить, вот только сначала поработаю немного.

Но меня тут же сморил сон. Он неслышно подкрался ко мне маленькой розовой птичкой, положил на зажмуренные глаза свои тёплые мохнатые лапки. И представилось мне, что я снова стал маленьким и сижу на вишне. Осторожно собираю клей и отправляю его в рот. Клей вязкий вкусный и прозрачный, словно свежий мёд… Собрал я с нижних веток весь клей и ещё хочется. Взглянул наверх, а он там янтарём переливается, так и манит к себе. Влез я повыше, умостился поудобнее – спиной к толстой ветке, и руку протянул за клеем. А она взяла да и прилипла к нему, ни за что не оторвать! Дёргал я, дёргал, как вдруг что-то зашелестело. Ветки раздвинулись, и между ними показал ась хищная наседкина голова. И прицеливается в мои глаза своим острым, как у орла, клювом. Хочу прикрыть глаза руками – и не могу: руки приклеены… Хочу закричать, позвать маму – и не удаётся: весь рот клеем забит… А наседкин клюв придвигается всё ближе и ближе. Вот-вот ударит…

И ударила!

И хорошо сделала, потому что я сразу же проснулся. Сижу, заспанные глаза протираю. Посмотрел налево – малинник густой стеной колышется. Стебелёк к стебельку наклоняется, шепчутся о чём-то. Птичка уже не поёт, улетела, наверное.

Сверху яблоки свисают, ждут, пока я до них доберусь. А в них солнце переливается и поигрывает веселыми желтыми лучами.

А рядом с моей раскладушкой стоят Наташа и Аннушка смущённо переминаются с ноги на ногу.

– В чём дело? – спрашиваю их. – Что тут стряслось?

– Я только мух отгоняла, – начала оправдываться, Наташа, пряча за спиной хлопушку. – У тебя муха на лбу сидел а.

– Она нечаянно, – вступилась за Наташу Аннушка. – Слишком уж приставучая муха была, никак не хотела улетать.

Ну что за народ пошёл! Разве дадут отдохнуть уставшему человеку!..

Я сердито посмотрел на них, молча сложил свою раскладушку и отправился в комнату.

Ежики

Вечером Наташа хотела увязаться за нами, но бабушка не разрешила.

– Спать пора, десятый час, – сказала она и принялась взбивать постель. – И не хнычь, ничто тебе не поможет.

Мама моя хотя и добрая, но слово у неё твёрдое. Это я знаю хорошо, когда-то и сам был ребёнком.

И Наташа, наверное, тоже знала об этом, потому что хоть и похныкала, но всё же быстро забралась в свою кроватку.

А мы с Аннушкой отправились изучать таинственные места. Есть у нас такие. Сразу же за соседней улицей и начинаются. Только нужно обойти сначала школьную мастерскую, в которой отдыхало несколько разобранных тракторов и автомашин. Потом свернуть на узкую дорожку. Никаких зданий поблизости нет, и вечерами здесь никто не ходит. С двух сторон. раскинулся школьный сад. Между деревьями проглядывало несколько высоких могил – когда-то давно здесь казаки хоронили своих убитых товарищ.

Интересно Аннушке в этом саду и немного жутко. Начало смеркаться, и ей время от времени казалось, что в тёмных зарослях смородины и крыжовника кто-то прячется, наблюдая за ней. Какой-нибудь татарин с саблей наголо…

А мне здесь совсем не страшно, всё мне здесь знакомо, каждое деревцо я помню… Вот клёны – выстроились вдоль дороги, сад сторожат. Между ними с писком носятся летучие мыши, и Аннушка робко вздрагивает, когда какая-нибудь из них подлетает совсем близко – вот-вот вцепится в лицо. И глаз с них не сводит: она никогда раньше не видела столько летучих мышей сразу.

Неподалёку от клёнов растёт моя любимая груша. Увидев нас, ласково закачала ветками, зашелестела листьями.

– Здравствуй, – сказал я ей и погладил толстую шершавую кору.

Аннушка даже подпрыгнула от неожиданности.

– С кем это ты поздоровался? – испуганно озираясь, спросила она шёпотом. Наверное, в этой тишине моё «здравствуй» прозвучало для неё будто гром.

– Со своими старыми знакомыми, – ответил я. – С грушей, с яблонями, абрикосами… Мы ведь, Аннушка, высаживали здесь самые первые деревья… А с этой грушей, с которой я только что поздоровался, у меня приключилась самая весёлая история.

– Ты мне расскажешь об этом, правда? – осмелевшим голосом попросила Аннушка. – Я никогда не слышала весёлых историй с грушами.

– Когда-нибудь потом, – согласился я. – А сейчас давай просто погуляем…

Мы уже возвращались домой, когда Аннушка, схватив меня за рукав, прошептала:

– Ой, что это?

По дорожке, навстречу нам, катил ось три серых колобка. Один, побольше, – впереди, а два, совсем крошечных, – чуть сзади.

– Ежики! – ахнула Аннушка.

Ежиха, почуяв нас, свернулась в комок. И своим детишкам велела сделать то же самое.

Один сынок послушался, а второй – не совсем: будто бы и свернулся, а из-под колючего комочка всё равно поблёскивают любопытные глазёнки.

– Можно, я их поглажу? – спросила Аннушка. А сама не то что гладить – целовать их готова.

– Только осторожней, а то уколешься, – разрешил я.

Погладила Аннушка.

– И совсем не колючие!.. Даже наоборот.

Не поверил я, сам дотронулся. И правда, иголочки у ёжиков хоть и тугие, но вовсе не колючие. Совсем ещё малыши.

Самому маленькому надоело, видно, нас опасаться – распрямился он и носиком пошмыгивает – изучает наши руки. Осторожная мама-ежиха чмыхает что-то ему на своём ежином языке, да не слушается сынок. Ему куда интереснее познакомиться с нами.

– Какой хорошенький! – сказала Аннушка, – Можно, мы его возьмём с собой?

– Нет, нельзя, он же совсем ещё маленький, – запретил я. – Вот если бы тебя насовсем забрать от мамы, как бы ты себя чувствовала?

– Очень плохо, – сразу загрустила Аннушка. – Совсем-совсем плохо.

Пошли мы своей дорогой дальше.

– Смотри, смотри! – горячо прошептала Аннушка. Она шла задом наперёд. – Смотри, что он делает!

Я оглянулся и тоже застыл.

Мама-ежиха и один из её детей осторожно высунули носы и начали принюхиваться, не миновала ли опасность. А наш знакомый малыш, самый маленький и потешный, за нами припустил. Наверное, очень уж мы понравились. ему.

Совсем жалобно посмотрела на меня Аннушка.

– Никак нельзя, – говорю ей. – Я бы сам его с удовольствием взял, да маленький он ещё, погибнет без маминого молочка.

Отнесли мы непослушного несмышлёныша к маме-ежихе.

Положили рядом с ней, а сами быстро разбежались в разные стороны. Чтобы не знал он, за кем бежать.

Спрятались за кустами и осторожно, чтобы он нас не заметил, выглядываем, оттуда.

Пробежался ежонок туда-сюда, покрутил носом во все стороны: куда, мол, исчезли эти непонятные существа? Потом огорчённо вздохнул и посеменил, время от времени оглядываясь, за своей мамашей и братцем.

Кувшин молока

В деревне нужно просыпаться очень рано. Тем более, если твое окно выходит на шумную улицу.

Хорошо Аннушке – её окно выходило всего лишь на дорожку, ведущую к калитке. Да к тому же под окном были такие густые заросли сирени, что, как ни старайся, никакого шума не услышишь. И солнце в глаза не бьёт.

– Это же очень плохо, что в комнату ребёнка не заглядывает солнце, – сказал я маме, когда она распределяла, где нам жить. – Особенно летом.

– А зачем ребёнку сидеть летом в комнате? – возразила она. – Для этого есть двор, лес, речка. А в комнате летом должны быть прохлада и полумрак.

«Конечно, – рассуждал я, делая зарядку. – Особенно, если градусов тридцать жары… А зайдёшь в Аннушкину комнату – словно в прохладную воду нырнул… Нет права все же моя мама».

Я вышел во двор и даже глаза прикрыл от яркого блеска. Солнце, казалось, было повсюду: в окнах, в стеклянных банках и бутылях, развешанных на колышках; оно уютно сидело в каждой капле росы, свисало с прохладных листьев…

Я подошёл к небольшой вишенке и встряхнул её.

У-ух! Словно меня укололи тысяча маленьких иголок; А вездесущее солнце сразу же уселось на моих ресницах… Нет уж, довольно всяким там лежебокам ворочаться в душных перинах, за ушко да на солнышко их! Пускай сами посмотрят, какой сегодня изумительный день!

Но не успел я переступить порог веранды, как услышал испуганный голос:

– Володя!!!

Одним прыжком я перемахнул через коридорчик, ведущий с веранды, рывком распахнул дверь:

– Что случилось?

Аннушка, почти одетая, втиснулась в дальний угол кровати и показывала пальцем на окно:

– Там… хулиганы, с кирпичами!

Но никаких хулиганов я не увидел. Разве что слишком уж подозрительно колыхалась занавеска. Я хотел выскочить во двор, чтобы хорошенько проучить хулиганов, но Аннушка попросила:

– Мне страшно одной, обожди, я оденусь…

И вправду под окном кто-то был. Вот, возле самой стены, виднеются свежие следы, рядом – небольшая лужица. Пригнувшись, я проскользнул между сиреневыми кустами на посыпанную белым песком дорожку и чуть не сбил с ног незнакомого мальчишку:

– Это ты здесь с кирпичами бегаешь? – угрожающе спросил я.

– Он, он! – ответила Аннушка, вынырнув следом за мной.

– Я? С кирпичами? – изумился мальчишка.

Он мне сразу чем-то понравился. На его месте я бы давно уже был в другом конце деревни. А он – вот, рядом стоит. И убегать не намерен.

– Бабушка Настя договорилась с моей мамой, что я буду носить молоко, пока вы будете здесь. – И он протянул мне простой глиняный кувшин с молоком. – Я хотел его поставить на самое близкое окно… Я показал кувшин Аннушке.

– А я подумала, что это кирпич, – начала оправдываться Аннушка. – Они же совсем похожи по цвету!

Ей было очень неловко.

Я машинально сравнил отпечатки следов с босоножками мальчишки. Размеры сходятся, это ясно всякому. Да, но при чём здесь лужица? Я представил себе, что должен был почувствовать этот мальчишка, когда услышал Аннушкин крик. Да ещё в то время, когда он, ничего не подозревая, ставил полный кувшин молока на подоконник.

– Здорово же тебя Аннушка напугала, ох и здорово!

– У меня даже рука вздрогнула, когда она закричала, – признался мальчик, кивнув на Аннушку. – А молоко взяло да и выплеснулось…

– Крепкие же у тебя нервы, – позавидовал я ему. – На твоём месте я бы и кувшин уронил. С перепугу.

– Ну-у… – недоверчиво протянул польщённый мальчишка. – Вы вон какой большой.

– А разве большие не пугаются? – спросил я и повернулся к Аннушке: – Скажи, пожалуйста, кто из нас должен извиняться за всё, что здесь случилось? Я или ты?

Аннушка подошла к мальчишке и, приподняв кончиками пальцев уголки сарафана – точь-в-точь как стыдливая дама, которая обращается к благородному рыцарю, – лукаво произнесла:

– Простите меня, пожалуйста…

Я даже отодвинулся подальше от мальчишки – как бы не обжечься о его внезапно вспыхнувшие щеки.

Мальчишку звали Колей.