Текст книги "Двойной агент. Записки русского контрразведчика"

Автор книги: Владимир Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Так что Орлов в действительности и в этом случае не имел никакого отношения к этой фальсификации. Однако это вовсе не означает и не доказывает самоустранение Орлова с рынка «достоверной документальной информации». Эмигрантское житье, наоборот, подталкиваю и его в эту сферу. Влиятельный в берлинской русской колонии эмигрант С. Боткин описал председателю совещания бывших русских послов М. Гирсе, на наш взгляд, довольно объективно логику поступков бывшего следователя:

«К сожалению, с Орловым случилось то, что часто бывает с тайными агентами, – не имея возможности, отчасти из-за отсутствия материальных средств, добывать верный материал, он стал доставлять сведения, основанные на непроверенных слухах, а, в конце концов, уже под влиянием денежной нужды, он ступил на скользкий путь пользования, а затем, вероятно, и фабрикации, фальшивых документов… Тем не менее, лица, хорошо и давно его знающие, уверены, что его работа никогда не будет на пользу большевикам».

ШУМНЫЙ СУДЕБНЫЙ ПРОЦЕСС

Событие, последствия которого, проявившиеся через несколько лет, стали роковыми для Орлова, фактически привели к полному устранению его с арены тайной борьбы. Произошло это в августе 1924 года. Тогда стало известно, что, уличенный в хищении казенных средств, бежал из советского Полномочного представительства в Берлине и отказался возвратиться на родину сотрудник Михаил Сумароков. Он заранее все обдумал и решил, что с пустыми руками никому не будет нужен, окунется в нищету и закончит свои дни среди бездомных бродяг. Секретные бумаги Полпредства, несомненно, давали гарантии сытой жизни, хотя бы на некоторое время. Крал он документы не один день и в результате туго набил ими огромный чемодан.

Не исключено, что еще до побега Сумароков установил контакт с руководителем частного Информационного бюро, бывшим царским офицером, выходцем из Прибалтики Гаральдом Зивертом, усердно трудившимся для Комиссариата по обеспечению общественной безопасности.

Узнав через свою агентуру о существовании Сумарокова, а вернее Павлуновского, поскольку немецкая полиция уже выдала беглецу новый паспорт на вымышленную фамилию, Орлов решил установить с ним связь непосредственно. Свой план он реализовал, но напрочь испортил отношения с давним партнером Зивертом. За Сумарокова-Павлуновского шла серьезная борьба, ведь он не только доставил советские секретные документы – товар, имеющий солидную цену, но и уверял, что сохранил связи в Полпредстве и среди приезжающих из СССР дипломатических курьеров, разного ранга чиновников и партийных, включая коминтерновских деятелей. Более того, он представился сотрудником советской разведки, службу свою якобы начинал еще в 1918 году у Дзержинского, знал агентуру ОГПУ в ряде стран Европы, не говоря уже о Берлине и здешних эмигрантских кругах. Словом, о таком источнике информации можно было только мечтать.

Прошло некоторое время, сумароковские документы пополнили архивы Орлова, германских и некоторых других спецслужб, отыграли свою роль в антибольшевистских и антикоминтерновских пропагандистских акциях. Заработанные деньги, в отличие от Орлова, Сумароков прогулял в ресторанах с любовницей-немкой и вновь остался без средств к существованию. Работать где-нибудь на фабрике он, естественно, не хотел, а посему избрал для себя путь фальсификатора, что не являлось чем-то исключительным в эмигрантских кругах. Был, к примеру, разоблачен немецкой полицией изготовитель фальшивок бывший летчик Сергей Дружеловский. Он отсидел за свои подделки несколько месяцев в тюрьме, а затем, в результате умелой оперативной комбинации резидентуры иностранного отдела ОГПУ был выведен на территорию СССР и предстал перед судом. На процессе он назвал имена почти дюжины эмигрантов, кои также занимались доходным промыслом – изготовлением и продажей «секретных» документов.

Об Орлове он почти не упоминал, но указал на его связь с польской разведкой. Остальное сделала официальная пресса в СССР и контролируемые Компартией Германии газеты в Берлине.

Резидентура ОГПУ полностью контролировала развитие событий. Ее агент Николай Крошко, прозванный позднее «королем кремлевских шпионов», регулярно изымал из орловского архива конфиденциальные документы, обращая внимание своих руководителей на то, что Орлов не только водит за нос некоторые разведки, но и собирает для коллекции образцы всякого рода фальшивок. Среди последних Крошко обнаружил и сфабрикованные бумаги, уличающие американского сенатора Бора и еще одного его коллегу в лоббировании за крупное вознаграждение принятия решения о признании Америкой Советского Союза.

Кстати говоря, российский историк Борис Старков обнаружил в архиве Президента России направленный в Политбюро документ ОГПУ, подтверждающий, что Бора работал в интересах внешней политики СССР. Информация в отношении сенатора дошла в те годы до Орлова в виде подготовленной в Париже фальшивки и сохранялась в архиве. Как ее предполагал использовать Орлов – неизвестно, а вот Сумароков быстро сообразил и начал искать покупателя. Через третьих лиц он вышел на контакт с американским корреспондентом Книккербокером, но тот особого интереса не проявил. Однако о сделанном предложении рассказал своему знакомому, не зная, естественно, что тот состоит в связи с представителями ОГПУ. Это было недостающее звено в цепи чекистских мероприятий в отношении Орлова. Книккербокеру ненавязчиво порекомендовали разоблачить шайку фальсификаторов – Сумарокова и Орлова. Одновременно в берлинский Полицей-Президиум поступил доклад от монархистов, приверженцев великого князя Кирилла Владимировича. В нем отмечаюсь, что Орлов, будучи последователем франкофила великого князя Николая Николаевича, ведет работу не только по дискредитации кирилловцев – сторонников Германии, но и занимается разведкой в пользу французского генерального штаба.

Так страсть Орлова к пополнению своего архива, фабрикация основанных на ложной информации документов для французской и польской спецслужб, участие в склоках между эмигрантскими группировками создали благоприятную базу чекистской операции. При попытке продать порочащую американского сенатора фальшивку и другие сфабрикованные материалы криминальная полиция арестовала Сумарокова. Вслед за этим был проведен обыск на квартире Орлова, обнаружена часть его архива, а в газетах появились сообщения об обнаружении «фабрики фальшивок». Владельца архива взяли в тот же день.

С марта по начало июля 1929 года длилось предварительное расследование. Советская и германская коммунистическая пресса подняли страшный шум, требуя от властей примерно наказать «фальсификаторов», эмигрантские газеты были несколько сдержаннее, но четко обозначили свою позицию – подделыватели документов действовали только на свой страх и риск, опозорили идейную эмиграцию, и поддержки им ждать не следует. Заметим, что в газетах русского зарубежья тоже работали связанные с ОГПУ люди. Но это к слову, а не в оправдание Орлова. В борьбе с советской властью и Коминтерном он в последние перед арестом годы считал возможным использовать любые методы. На изменение Орловым методов деятельности повлияло раскаяние перед советским судом, расцененное как предательство, давнего знакомого и соратника Бориса Савинкова, исчезновение в России партнера и близкого приятеля Сиднея Рейли, компрометация коммунистами и уход с поста в Государственном комитете по обеспечению общественной безопасности Вальтера Бартельса. И, конечно же, финансовые трудности, далеко не личного характера.

Приведем фрагмент из письма Орлова Бурцеву, написанного в конце зимы 1925 года:

«Я тут собираюсь действовать методами большевиков и оттолкнуть в сторону все рассуждения об этичности или неэтичности моих действий, почему и перехожу на активизм и выхожу из комнатной работы на улицу. Посмотрим, что выйдет. Несомненно, в газетах скоро появятся описания некоторых событий, и я, после совершения некоторых действий, сообщу Вам подробности. Я вполне уверен, что Вы по ознакомлении с делом станете на мою сторону, т. к. предполагаемые и разрабатываемые действия подрежут большевикам корни в Европе».

А подрезанными оказались корни у Орлова. Он решил в одиночку или пусть даже с группой единомышленников (если таковые у него были) переиграть ОГПУ, которое уже провело операцию «Синдикат-2», сковало наиболее активную часть эмиграции по операции «Трест», но самое главное, что его сотрудники имели за собой поддержку государства, основы которого чекисты защищали в большинстве своем идейно.

Десять дней длился суд. Сумароков пытался поначалу валить все на Орлова, но потом сник и признал, что надумал продать фальшивки американскому журналисту лично, без влияния «содельника». Дело рушилось. В последний день суда прокурор вынужден был признать, что отказывается от основной части обвинений. Суд учел, что Орлов не использовал фальшивки для публичных целей, вреда они не нанесли (разумеется, для Германии). Его признали виновным в попытке совершить мошенничество и так же, как и Сумарокова, приговорили к четырем месяцам тюрьмы, которые поглощались заключением в период предварительного следствия. Из зала суда Орлов направился домой, а защитник по его просьбе обжаловал решение суда. Для Орлова не произошло самого страшного, чего тайно добивались чекисты. Не имея немецкого подданства проживая на «птичьих» правах по так называемому нансеновскому паспорту, он мог быть выдворен из Германии и выдан советским властям. Суд второй инстанции, состоявшийся через год, подтвердил решение своих коллег, а власти приняли решение, запрещающее ему оставаться в стране. С большим трудом, при активной помощи Владимира Бурцева, он переехал на жительство в Бельгию и совершенно отошел от активной части эмиграции, переключившись на персональную литературную и пропагандистскую работу.

НА ЗАДВОРКАХ ЭМИГРАЦИИ

Все немецкие газеты пристально следили за ходом процесса над Орловым. Как сообщали репортеры, в зале суда яблоку негде было упасть. И это немудрено. Дело из чисто уголовного, вне всяких сомнений, превратилось в политическое. Ясно, что германские власти испытывали определенное давление со стороны советского посольства и, не желая повредить пока еще успешно развивающимся отношениям с Москвой, довели расследование до судебной стадии. А тут началось – защита потребовала вызова в качестве свидетелей сотрудников берлинского Полицей-Президиума и чинов государственного комитета по охране общественной безопасности. Обнаружились интереснейшие подробности оказания безвозмездной помощи со стороны Орлова в выявлении нелегальной деятельности Германской компартии и представителей Коминтерна. Одновременно было установлено, что Сумароков-Павлуновский тоже работал на тайную полицию, но за деньги, причем снабжал ее в последнее время чистой «липой». Вскрылась неприглядная картина нечистоплотной конкуренции германских спецслужб между собой. О разгоревшемся скандале наверняка детально знали чекисты, поскольку опубликованные в последнее время факты свидетельствуют о наличии в Полицей-Президиуме их агента – Вилли Лемана (Брайтенбах). Это давало возможность корректировать проводимые мероприятия, нагнетать обстановку вокруг процесса.

То, что Орлова хотя и осудили, но выпустили в зале суда, не расстроило работников ОГПУ. Своей цели они достигли: Орлов теперь уже в судебном порядке признан мошенником, у него конфискована часть злополучного архива. Но самое главное, что от осужденного отвернулись многие эмигранты, пусть и не разделявшие решения суда, но для сохранения своего реноме считавшие за благо открыто не общаться с ним. Эмигрантская пресса через свой статьи отделила Орлова от «добропорядочной и высоконравственной» беженской публики.

Имелся и побочный эффект, на который чекисты, может быть, и не рассчитывали – решением высших германских властей был упразднен Государственный комитет по охране общественной безопасности: одним надзирающим за работой резидентур советских спецслужб стало меньше.

Многие немецкие газеты, не имея конкретных фактов, но исходя из анализа обстановки на процессе и оглашенных в зале суда сведений пришли к правильному, по сути, выводу, что без «руки Москвы» здесь не обошлось. В одной из статей говорилось:

«Сражен Чекой с помощью американского журналиста Книккербокера по приговору берлинского суда самый опасный и неумолимый противник большевиков».

Другой журналист выразился еще более определенно:

«Процесс против Орлова является победой Чеки в Германии».

Ну а что же сам Орлов? Через адвоката он подал прошение о повторном рассмотрении его дела судом высшей инстанции, но, предчувствуя, что изменений добиться будет крайне сложно, решил не форсировать рассмотрение ходатайства, засел в своем загородном доме и закончил ту самую книгу, которую читатель держит сейчас в руках. Естественно, Орлов торопился, судя по некоторым подготовительным материалам, она должна быть полнее, точнее и, если хотите, более литературно отделана. Не успей он издать свой труд до повторного рассмотрения дела, он мог вообще не увидеть свет. Ярлык фальсификатора напрочь приклеился к нему, и хозяева типографий явно не выражали заинтересованности издавать заклейменного судом мошенника. Позднее, с большими трудами, при помощи старых знакомых, удалось протолкнуть в печать, пусть и в существенно сокращенных вариантах, еще две книги: в Англии – «Секретное досье», а в США – «Подполье и Советы». К концу 30-х годов, по имеющимся у нас сведениям, уже были готовы два объемных тома о красных дипломатах, но они так и остались в архиве Орлова.

Как и ожидалось, повторное рассмотрение дела не внесло изменений. Приговор был оставлен в силе. Кроме того, германские власти принудили его покинуть страну. При поддержке Владимира Бурцева Орлов получил разрешение на проживание в Бельгии по так называемому нансеновскому паспорту.

Брюссель – далеко не самый оживленный эмигрантский центр. Представителей активного крыла здесь практически не было, а те, кто относился к их числу, не интересовались знаниями и опытом Орлова. Все последующие годы он проявляет себя лишь в написании антибольшевистских статей да обличением устно и через печать некоторых эмигрантов и целых их организаций в сотрудничестве с органами советской власти.

Как ни странно, он сам действовал в русле чекистских мероприятий, выступал в роли незавербованного агента Чего, например, стоит его жесткая позиция в отношении «Братства русской правды», разработку которого усиленно вели иностранный и контрразведывательный отделы ОГПУ.

В составленной справке «О деятельности Верховного круга БРП» Орлов изобразил организацию как чисто разведывательную, служащую интересам одних иностранных держав против других, а вожди ее совершенно забыли о России, утратили напрочь идейную основу своей деятельности. Распространяемая в виде статей и писем на имя известных эмигрантских деятелей орловская информация «внесла раскол между БРП и РОВС», а следовательно, раздробила хотя бы на время их акции против СССР.

В письме Верховного круга БРП к Владимиру Бурцеву – вечному арбитру в эмигрантских спорах и ссорах – говорилось, что Орлов чернит не только головку организации, и, прежде всего Александра Кольберга – «брата номер девять», но и ее саму, называет «шпионской немецкой фирмой», разглашает в переписке имена известных ему «братьев», ставя их под удар чекистов.

Боролся Орлов и с русскими фашистами, и с другими антикоммунистическими группами, одних обвинял в пассивности, других – в услужении большевикам. Словом, он действительно стал «чужим среди своих».

Недруги платили ему взаимностью. Собравшись с силами, они нанесли Орлову ответный удар. В сентябре 1936 года русский писатель и эмигрантский журналист Александр Валентинович Амфитеатров в газете «Возрождение» опубликовал довольно объемную статью под кричащим заголовком «Орден Иуды Предателя», полностью посвященную Орлову. Образно говоря, статья явилась последним гвоздем в крышку гроба бывшего судебного следователя и разведчика. Дело в том, что Амфитеатров тоже состоял в «Братстве русской правды». Его подручные – «братья» подготовили для статьи неплохую фактурную базу, сознательно исказив или не проверив сведения из биографии Орлова начиная чуть ли не с босоногого детства.

Известный литератор безапелляционно обвинил Орлова во всех смертных грехах, причислив к Ордену Иуды Предателя. Стареющий Орлов пытался было защищаться, направлял многостраничные письма во все эмигрантские газеты, отдельным авторитетным соотечественникам. Но отклика, а тем более поддержки в большинстве случаев не находил. В редакциях его послания даже не рассматривались, в праве на опровержение ему отказывали повсеместно.

Общую кампанию против Орлова поддержали и фашистские средства массовой информации. Еще в 1933 году гитлеровские пропагандисты опубликовали полностью сфальсифицированную переписку его с другим эмигрантом Александром Гуманским, в которой указывалось о якобы проводимых ими действиях по дискредитации Адольфа Гитлера. Здесь явно не обошлось без участия давних противников Орлова из числа «монархистов-легитимистов», ориентировавшихся с давних пор на национал-социалистов. Известно, что последних «брюссельский изгой» называл коммунистами наоборот и врагами России, хотя первоначально он видел в Гитлере единственного действенного борца против большевизма в Германии и даже в числе первых послал ему только что полученную в типографии книгу «Убийцы, фальсификаторы и провокаторы». Уже позднее он прочел гитлеровскую «Майн кампф» и понял, что главный нацист ненавидит Россию, будет стремиться расчленить ее, а затем завоевать.

Русский патриот не мог сбросить это со счетов и далее воспринимал Гитлера и вообще национал-социалистов равнозначными большевикам.

Орлова сломали окончательно. Чтобы не бросать тень на воинские и эмигрантские общества, где он работал в качестве юрисконсульта, ему пришлось подать прошение об увольнении, тем самым лишая себя относительно устойчивого заработка.

О последнем этапе жизни безработного эмигранта почти ничего не известно.

На протяжении многих лет своей деятельности на должностях следователя, контрразведчика и разведчика, работая подпольно или гласно, он был занят то обеспечением охраны тайн, то их раскрытием любыми доступными средствами. Тайна находилась всегда рядом, поэтому и сейчас, спустя много лет, мы не можем полностью реконструировать богатую событиями биографию Владимира Григорьевича. Тайной остаются и обстоятельства его гибели.

По имеющимся сведениям, он был учтен в розыскных списках гестапо, и после оккупации Бельгии фашистами сотрудники группенфюрера Мюллера разыскали и доставили Орлова в Берлин, а несколько дней спустя его тело ранние пешеходы нашли в одном из скверов. Поэтому 1941 год условно можно считать последним на пути «человека отчаянной жизни», как не единожды называл Орлова его долголетний соратник Владимир Бурцев.

Александр Зданович.

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Абиссалов Ибрагим. Негласный сотрудник ОГПУ в 20-е годы.

Азеф Евно Фишелевич (1869—1918). Из семьи портного. Окончил реальное училище, работал хроникером в Ростове-на-Дону. Для продолжения образования уезжает в Германию и поступает в Политехническую школу. Получил диплом инженера. По возвращении в Россию инициативно предложил свои услуги политической полиции. В течение 15 лет состоял платным агентом, являясь одним из руководителей партии эсеров, возглавляя ее боевую организацию. В 1908 году его тайная деятельность была разоблачена, и он уезжает за границу. Во время первой мировой войны был арестован в Берлине по подозрению в шпионаже в пользу России. Умер в тюрьме.

Алексеев Михаил Васильевич (1857—1918). Генерал от инфантерии, сын солдата сверхсрочной службы. Окончил военное училище, Академию Генерального штаба. Участник русско-турецкой, русско-японской и первой мировой войны. С августа 1914 года начальник штаба Юго-Западного фронта, затем главнокомандующий армиями Северо-Западного, Западного фронтов. С августа 1915 года начальник штаба верховного главнокомандующего, а с марта по май 1917 года – верховный главнокомандующий. Один из инициаторов создания «Союза офицеров армии и флота». Был сторонником активной борьбы с неприятельским шпионажем и дезорганизаторами тыла армии. Требовал от Временного правительства немедленного восстановления деятельности военных судов. Осенью 1917 года приступил к созданию «Алексеевской организации» – предшественницы Добровольческой армии. После Октябрьской революции нелегально проживал в Петрограде и 12 ноября тайно выехал в Новочеркасск, где возглавил Добровольческую армию вместе с генералом Л. Г. Корниловым. После гибели Л. Г. Корнилова руководил «Особым совещанием» – правительством на территории Белой армии. Умер от болезни сердца.

Альтшиллер. До первой мировой войны австрийский консул в Киеве. Был в близких отношениях с командующим Киевским округом, а затем с военным министром России Сухомлиновым. Подозревался русской контрразведкой в шпионаже.

Амфитеатров Александр Валентинович (1862—1938). Русский писатель, журналист, автор романов, критических статей, пьес, фельетонов. С 1921 года в эмиграции, активно сотрудничал в эмигрантской газете «Возрождение».

Архангельский Петр Григорьевич (1885—1938). Генерального штаба полковник, начальник особого отделения Генерального штаба Военного управления ВСЮР. С 1920 года в эмиграции. Долгое время служил в Управлении РОВС по линии разведки, но после растраты казенных денег вынужден был покинуть должность. Сотрудничал в белогвардейском журнале «Часовой». Скончался в Париже.

Багоцкий Сергей Юстинович (1879—1953). Из семьи служащих. Врач, участвовал в студенческом движении. Член РСДРП с 1904 года, партийная кличка Александр. Неоднократно арестовывался полицией, был осужден и отбывал каторгу в Иркутской губернии. В 1910 году бежал. В 1917 году принимал активное участие в организации возвращения В. И. Ленина в Россию. После Октябрьской революции – один из организаторов советского здравоохранения. В 1918—1937 годах – представитель советского Красного Креста при Международном комитете Красного Креста в Женеве. В 1950—1951 годах научный редактор медицинского отдела «Большой советской энциклопедии».

Бартельс Вальтер Генрихович. В период первой мировой войны служил в МИДе Германии. После заключения Брест-Литовского мира прибыл в Петроград в составе группы сотрудников немецкого консульства и занимался разведработой. Через своих агентов скупал русские ценные бумаги и ювелирные изделия, на чем, вероятно, и был завербован Орловым. С конца 1918 года консул в Швеции. С 1920 по 1924 год – начальник иностранного отдела Государственного комиссариата по охране общественной безопасности. Изобличен во взяточничестве и уволен со службы.

Баткин Федор Исаакович (1892—1923). Из семьи коммерсанта. Учился в Севастопольском реальном училище, исключен за распространение эсеровских прокламаций среди матросов и рабочих. В 1910 году эмигрировал в Бельгию. Накануне Февральской революции возвратился на родину. В марте избирался членом Севастопольского Совета, добровольно вступил на военную службу в качестве рядового матроса. В составе флотской делегации выехал в Петроград, где выступал на митингах и собраниях с идеей продолжения войны до победного конца, участвовал в создании ударных частей. В конце 1918 года уезжает на Дон к генералу Корнилову. Активно участвовал в пропагандистской работе против большевиков. Участник «ледового похода». Работал в деникинском «Осваге». С мая 1920 года – снова в эмиграции, но уже в Турции, занимается литературной и журналистской деятельностью. Завербован ВЧК и по ее поручению участвовал в склонении генерала Я. А. Слащева и других офицеров к возвращению на родину, непосредственно организовал отъезд Слащева в Севастополь. Весной 1922 года нелегально прибыл в Крым. Готовился для командировки за границу, но в июне арестован Украинским ГПУ по обвинению в шпионаже и незаконных валютных операциях. Осужден тройкой ГПУ и расстрелян.

Бегге Карл (Верде Карл Лилович). Торгпред СССР в Германии в 20-е годы, член Президиума Центральной комиссии, член коллегии ОГПУ.

Белобородов Александр Георгиевич (1891—1938). Из рабочей семьи. В 1907 году вступил в большевистскую партию. С 1917 года занимался партийной работой на Урале. В июле 1918 года подписал решение Совета о расстреле царя Николая II. В годы Гражданской войны в рядах Красной Армии, награжден орденом Красного Знамени. Далее на советской работе. Был сторонником Троцкого, за что исключен из партии. В конце 30-х годов репрессирован. Реабилитирован посмертно.

Бокий Глеб Иванович (1879—1937). Из семьи учителя. Учился в Петербургском горном институте. В 1900 году вступил в РСДРП. После Февральской революции секретарь Петроградского комитета. В годы Гражданской войны – член Комитета обороны Петрограда, председатель ЧК Союза коммун Северной области. С 1919 года в системе особых отделов ВЧК, полномочный представитель ВЧК в Туркестане. В 1921 году переводится в Москву и назначается членом коллегии ГПУ и начальником специального отдела. До 1937 года работал в системе ОГПУ-НКВД. Необоснованно арестован и расстрелян. Полностью реабилитирован.

Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич (1873—1955). Из семьи дворян. Окончил земельное училище. Член большевистской партии с 1903 года, сотрудник ряда партийных изданий. Участвовал в подготовке Октябрьского вооруженного восстания в Петрограде. С ноября 1917 по октябрь 1920 года – управляющий делами СНК, организовал переезд Советского правительства из Петрограда в Москву. В конце 1920 года перешел на научную работу.

Бонч-Бруевич Михаил Дмитриевич (1870—1956). Старший брат В. Д. Бонч-Бруевича. Генерал-лейтенант. Из семьи дворян. Окончил Межевой институт, военное училище и Академию Генерального штаба. Участник первой мировой войны. С августа 1914 года занимал должность генерал-квартирмейстера (руководителя военной разведки и контрразведки) в 3-й армии и Северо-Западного фронта. Затем начальник штаба Северного фронта и исполняющий обязанности командующего. После Октябрьской революции начальник штаба главковерха. Представил руководству страны ряд проектов реорганизации и укрепления органов разведки и борьбы со шпионажем. После подписания Брестского мира назначен военным руководителем Высшего военного совета, занимался созданием на линии фронта частей «завесы» для сдерживания немецких войск. В 1919 году в течение месяца возглавлял Полевой штаб Реввоенсовета РСФСР. Далее на научной и педагогической работе.

Бора Уильям Эдвард (1865—1940). Сенатор США. В 20-е годы член комитета по иностранным делам сената. В эти же годы в европейских и американских газетах появились сообщения о небескорыстном лоббировании им вопроса о признании СССР. По этому поводу создавалась в 1926 году специальная сенатская комиссия, которая пришла к заключению, что приводимые в статьях сведения сфальсифицированы русскими эмигрантскими организациями в Париже.

Бортновский (Бронковский) Бронислав Брониславович (1894—1937). Из мещанской семьи. Окончил гимназию. С 1910 года участвовал в революционном движении, являлся членом Союза социалистической молодежи в Варшаве. В 1912 году вступил в СДКПиЛ, работал как пропагандист. Через год поступил в Пражский политехнический институт, но после окончания первого курса становится партийным профессионалом и возвращается в Польшу. В августе 1914 года арестован полицией в Варшаве, затем вывезен в Саратов и к концу 1915 года освобожден из заключения. Октябрьскую революцию встретил в Петрограде и был назначен генеральным секретарем польского комиссариата. С начала 1918 года работал в ВЧК секретарем председателя и следователем. Во время операции по английскому посольству ранен. После выздоровления служил в Красной Армии, заместитель начальника, начальник Разведуправления Западного фронта. С 1921 по 1924 год заместитель резидента Разведупра штаба РККА в Берлине. В Постоянном представительстве РСФСР известен под фамилией Петровский, оперативный псевдоним Бронек. Отвечал за проникновение агентов ОГПУ-НКВД в круги белой эмиграции. По возвращении в Москву – заместитель начальника Четвертого (Разведывательного) управления штаба РККА по агентурной работе. В 1929 году переведен на работу в Коминтерн (начальник Польско-Балтийского регионального секретариата). В 1937 году арестован по сфабрикованному делу и расстрелян. Реабилитирован посмертно.

Брашвиц, сотрудник берлинского Полицей-Президиума (криминаль-комиссар), вел следствие по делу Орлова и Сумарокова. По образованию дантист.

Буденный Семен Михайлович (1883—1973). Маршал Советского Союза, трижды Герой Советского Союза. Из крестьянской семьи. С 1903 года служил в армии, участник первой мировой войны, награжден за храбрость четырьмя Георгиевскими крестами. В 1918 году сформировал конный отряд на Дону и в дальнейшем в рядах Красной Армии возглавлял кавалерийские части и Первую Конную армию. После Гражданской войны на различных командных должностях. В 1939 году – первый заместитель наркома обороны. Похоронен у Кремлевской стены.

Бурцев Владимир Львович (1862—1942). Из семьи офицера. Учился в Петербургском и Казанском университетах. Участник народовольческих кружков, был арестован, судим и приговорен к ссылке в Сибирь. Из ссылки бежал и уехал в Швейцарию, а затем во Францию. За границей издавал народовольческую литературу. В 1905 году амнистирован, возвратился в Россию, стал одним из редакторов исторического журнала «Былое». Увлекся изучением провокаций, как явлением в революционном движении, порожденным политической полицией. С 1907 года вновь в эмиграции из-за угрозы ареста. Однако не оставил работу по разоблачению агентов охранных отделений, доказал, что один из руководящих деятелей эсеровской партии – Е. Ф. Азеф является негласным сотрудником полиции. В начале первой мировой войны вернулся в Россию как активный борец за защиту отечества. Арестован полицией, приговорен к ссылке, по ходатайству французского правительства освобожден. После Февральской революции выступал за продолжение войны до победного конца. Поддержал и широко пропагандировал идею о том, что В. И. Ленин и его близкие соратники – агенты германской разведки. Издавал в Петрограде газету «Общее дело», в которой открыто выступал против большевиков. После Октябрьского восстания арестован, стал первым политическим заключенным нового режима. В феврале 1918 года освобожден и нелегально выехал в Финляндию. Обосновавшись в Париже, возобновил издание «Общего дела», своими статьями и практической деятельностью пытался объединить различные группировки русской эмиграции. Написал мемуары и ряд брошюр, посвященных в основном разоблачению агентуры ОГПУ и Разведупра в рядах эмигрантов. Умер во Франции в крайней нищете.