Текст книги "Двойной агент. Записки русского контрразведчика"
Автор книги: Владимир Орлов
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 32 страниц)
Наблюдения, которые я веду за большевиками, начиная с 1917 года, естественно, заставили их принять против меня соответствующие меры. Они с рвением последовали за мной в Берлин, где я поселился по распоряжению генерала Врангеля, и попытались обезвредить не только моих многочисленных агентов из числа советских представителей, но и меня самого. Я оказался один на один с такой могущественной организацией, как ОГПУ с ее деньгами и бесчисленными помощниками, как платными, так и добровольными. Они хотели уничтожить меня морально, физически и материально и не скрывали этого. Их методы сводились к следующему:
1. Скомпрометировать меня в глазах германских властей, распространяя лживую информацию в российской и зарубежной коммунистической прессе (например, они утверждали, что я был причастен к убийству Ратенау – «Красное знамя», № 307а от 10 июля 1922 г.). Публикуя различные книги и памфлеты (например, книга «Секретный агент», в которой говорилось, что я работаю на Врангеля против коммунистов и Германии), донося на меня в полицию и в суд. Например, когда Михаил Гольцман вел против меня судебное дело, он делал в прокуратуре Берлина заявления по поводу моей преступной карьеры и вызывал различных свидетелей, которые в России были обвинены в государственной измене (в том числе X.).
2. Письма с угрозами и требованием покинуть пределы Германии, «если вам дорога жизнь».
3. Разоблачения в русских эмигрантских кругах при помощи агентов-провокаторов, в которые были вовлечены не только штатные агенты ГПУ, но и ничего не подозревающие противники большевиков.
4. Попытки продать мне информацию, которая впоследствии скомпрометировала бы меня.
5. Выведывание моих источников информации и выяснение моих планов агентами-провокаторами.
6. Организация ограблений и краж.
Буржуазная пресса в значительной степени способствовала их действиям, используя информацию, исходящую от враждебно настроенных людей, которые хотели свести со мной счеты. В частности, некоему Владимиру Гарвицу удалось опубликовать большое количество подобного рода информации, почерпнутой из советских источников, прежде чем выяснилось, что он сам ее сфабриковал.
Во время первого слушания дела Книккербокера мне задали вопрос, правда ли, что я был монахом в Америке и бежал из этой страны, чтобы вступить в Иностранный легион.
А еще раньше ходили слухи о том, что мое настоящее имя – Янкель, что я барон, что я никогда не был судебным следователем, и много другой подобной чепухи. Даже те чиновники, которые были знакомы со мной и моей деятельностью на протяжении многих лет, поверили этим сообщениям.
В правительственных кругах Германии часто приходилось сталкиваться с любопытной точкой зрения, что большевики всегда говорят правду, тогда как эмигранты просто «клевещут на них, одержимые ненавистью и жаждой мести».
Один высокопоставленный германский сановник назвал все утверждения о том, что в Советском Союзе царит «красный террор», «эмигрантскими фантазиями». Он недоумевал, почему люди, бежавшие из России, не возвращаются домой – ведь страсти уже улеглись, и страданиям пришел конец. Другой правительственный чиновник, который раньше часто имел дело с большевиками, никак не мог поверить, что находящиеся в эмиграции судьи и государственные обвинители не получают от Советского Союза пенсий.
Чичерин тщетно старался всеми правдами и неправдами добиться моего выдворения из Германии, но Министерству иностранных дел было прекрасно известно, что моя деятельность направлена только против большевизма, а не против Германии.
После большевистской революции все русские, независимо от их партийной принадлежности, разделились на два лагеря – за и против большевизма. Как бывший судья, я был обязан, не говоря уже о политических и моральных соображениях, связать свою судьбу с теми, кто был против.
Ни один класс не подвергся столь безжалостному истреблению, как служащие судебных органов. Первой жертвой революции пал петроградский судебный следователь. Около девяноста процентов судебных чиновников старой России умерли в тюрьмах или от голода.
В Екатеринбурге всем судьям и государственным обвинителям отрезали языки и уши, после чего несчастных несколько часов волоком тащили по всему городу, а затем убили.
В то время как одни антибольшевистски настроенные эмигранты, раздраженные тем, что иностранные державы позволили Советам идти их собственным путем, решили молчать, чтобы Западная Европа могла на себе испытать все прелести большевизма, другие считали своим долгом предупредить Европу об огромной опасности. Я относился к числу последних. Было просто необходимо раскрыть глаза всем тем, кто не знал о деяниях большевиков, их системе, их разветвленной агентурной сети за границей, способах и методах обмана и провокациях.
Еще в Добровольческой армии я понял, что только Германия может помочь России, и трудился день и ночь, чтобы сблизить германские и русские антибольшевистские круги, помочь им найти общий язык и объединить силы для достижения этой цели.
Шайбнер-Рихтер, убитый в Мюнхене во время гитлеровского путча, совершил поездку по России, и его общение с антибольшевистски настроенными русскими, связаться с которыми я ему посоветовал, отчетливо отразило мои собственные устремления. Те люди, которые были интернированы на юг России за прогерманские настроения и освобождены мною, обеспечили меня необходимыми связями с Германией, и моя совесть не позволила бы мне успокоиться до тех пор, пока я со всей энергией не продолжил борьбу с большевизмом.
В моем распоряжении имеются тысячи фотографий, характеристик и биографий ведущих большевистских деятелей. К счастью, я не храню эти документы в Германии, поэтому все попытки выкрасть их до сих пор успеха не имели.
Из многочисленных Информационных бюро некоторые были открыты самими большевиками, другие были инспирированы ими или стали орудием в их руках.
Хорошим примером системы распространения ложных сведений может служить бюро Гарольда Зиверта. Оно уже существовало, когда я приехал в Берлин, и снабжало информацией не только германские газеты и организации, но также русскую и зарубежную прессу.
Я познакомился с Зивертом и иногда обменивался с ним информацией. Зиверт, латыш по национальности, приехал в Берлин без гроша в кармане, но вскоре сколотил небольшое состояние и основал процветающий бизнес. Всего лишь семь лет назад полиция пыталась запретить ему заниматься этой деятельностью, так как располагала доказательствами, что его бюро распространяет фальшивки. Но поскольку к тому времени Зиверт уже получил германское гражданство, они не смогли осуществить свои намерения.
Бывший студент химического факультета, он был невероятно энергичен и хитер. Но хотя он и умел производить химический анализ, он не был большим знатоком человеческой натуры и готов был поверить каждому, кто был хоть немного умнее его самого. Именно эта черта его характера, известная ГПУ, оказалась для них чрезвычайно полезной. Примерно за три года до этого Зиверт оказался замешан в довольно неприятную историю, когда русские эмигранты были серьезно скомпрометированы документами, сфабрикованными тремя его агентами. В документах Зиверт разбирался не больше, чем в людях, и передал эту информацию в прессу. Когда выяснилось, что все материалы были фальшивками, Зиверт попал в затруднительное положение. Ему нужно было доказать свою непричастность к этим подделкам. Однако письма Зиверта к своим агентам, к сожалению, свидетельствовали об обратном. И только очень наивные люди не сумели бы понять, почему агенты Зиверта захотели разоблачить русских эмигрантов. Позже стало ясно, что они выполняли задание ГПУ. Однако Зиверт так этого и не понял.
Затем к нему присоединился Сергей Дружиловский, чьи разоблачения носили чрезвычайно важный характер. Зиверт представил их в таком свете, что они так или иначе оказались в его пользу, хотя и не соответствовали реальным фактам. В то время ГПУ разработало систему обезвреживания антибольшевистских организаций при помощи живых «приманок». Дружиловский, по наущению Коминтерна и ГПУ, открыл в Берлине на Пассауэрштрассе бюро, подобное тому, которым руководил Зиверт. Он дал объявление в газете о том, что собирает информацию, и многие попались в эту ловушку. Таким образом, большевики выявили не только своих врагов, но и изменников в своих рядах. Дружиловского, однако, вскоре разоблачили, и ему пришлось свернуть свою деятельность.
Этот же метод был применен для компрометации Зиверта. В штате его сотрудников уже работали агенты-провокаторы ГПУ, и в августе 1924 года Дружиловский был первым, кто сообщил Зиверту о бегстве Сумарокова из посольства. 24 августа Сумароков объявился собственной персоной, представил свои дипломатические документы и предложил свои услуги.
После короткой беседы Зиверт зачислил его в штат. Из той массы информации, которую Сумароков привез с собой, Зиверту досталась лишь малая часть, остальное он оставил себе. Сумароков заявил, что работал на ЧК и ГПУ с 1917 года под фамилией Якшин и за это время побывал в Петрограде. Во время революции работал в Харькове, а затем вместе с Белой Куном отправился в Севастополь, где принимал участие в разгроме остатков армии Врангеля (число погибших там составило тридцать тысяч человек). Наконец ГПУ направило его своим уполномоченным в Варшаву, а позже – в Берлин.
Полиция проверила личность и документы Сумарокова и пришла к выводу, что они в полном порядке. Поскольку у Зиверта было мало опыта в чтении и расшифровке большевистской корреспонденции, он обратился за помощью ко мне и представил меня Сумарокову.
Мои помощники снимали копии с документов в доме Зиверта и в моей конторе, а Сумароков диктовал по памяти все, что узнал о деятельности большевиков. Это продолжалось несколько месяцев. Сумароков утверждал, что до сих пор поддерживает связь с несколькими старыми коллегами и получает от них информацию. То, что он сообщал о фальшивых банкнотах, полностью совпадало с имевшимися у нас сведениями.
Я доверял Сумарокову и верил в его побег примерно в течение года. Что касается Зиверта, то он до конца был непоколебим в своей вере и в Сумарокова, и в подлинность его документов.
Я перестал доверять ему в 1926 году по следующим причинам. Одновременно с Сумароковым из посольства в Вене бежал красный дипломат Ярославский. Через несколько дней после побега он был отравлен большевиками в Мейенсе. Между тем никаких покушений на жизнь Сумарокова не было, хотя он и заявил, что большевики пообещали своим агентам три тысячи марок, если те обнаружат место его пребывания.
Не меньший интерес представляет сравнение с делом Матиняна в Париже. Обоих сопровождал Раковский: одного – в Берлин, другого – в Париж. Оба имели фальшивые паспорта, выданные им в Москве, оба бежали осенью 1924 года якобы для того, чтобы отомстить большевикам. У Сумарокова – его настоящая фамилия Карпов – был паспорт на имя представителя одной из знатнейших фамилий России, у Матиняна – тоже на имя аристократа, князя Аргутинского. Сумароков продал целые корзины документов, Матинян продавал их чемоданами, Оба предали большевиков под самым их носом, продолжая в то же время поддерживать с ними отношения, и, несмотря ни на что, оставались живы.
Один должен был, по-видимому, выявлять белых в Берлине, другой – в Париже. Ни на Сумарокова, ни на его предполагаемого коллегу известие о судьбе Ярославского не произвело большого впечатления. Они были целиком поглощены добыванием денег и выдавали горы информации, чтобы доказать Зиверту свою лояльность.
Цель и задача большевиков была достаточно ясна. Дружиловский исчерпал себя, и они нуждались в новой приманке. Поэтому и позволили Сумарокову инсценировать побег, предоставили ему устаревшую, бесполезную информацию и продолжали снабжать его таковой. То, что он выдал, не имело никакого значения, гораздо важнее было выманить противников большевизма, спровоцировать их и добиться их выдворения. Сумароков прекрасно подходил на эту роль. Он был сдержан, знал, как завоевать доверие людей, и многие русские, которые за версту могли распознать большевистскую провокацию, принимали его за честного человека и обсуждали с ним самые сокровенные вопросы.
Зиверт был очень полезен Сумарокову, поскольку был вхож в круги, включая прессу, не доступные русским, и к тому же был доверчив по характеру.
Сумароков оказался послушным орудием, марионеткой в руках ОГПУ. В соответствии с полученными приказами и благодаря личным качествам он прекрасно приспособился к Зиверту и завоевал его доверие, предоставляя информацию о людях, которых Зиверт считал врагами. Я не был знаком с Сумароковым в те дни и только несколько недель спустя ознакомился с его материалами. Они оказались написанными стилем, на который Сумароков не был совершенно способен, и являлись фальшивками от начала и до конца. Поскольку их от меня скрывали, я увидел их по чистой случайности. Они не имели никакого отношения к большевикам, а только к их противникам. Все фамилии заговорщиков были замазаны чернилами, и я мог понять, о ком идет речь только из контекста.
И еще одно обстоятельство укрепило мои подозрения относительно Сумарокова. Все его агенты находились в Петрограде, и он должен был знать, что этим заложникам непременно пришлось бы отвечать за его преступления. Если бы он признался в ужасной правде, жизнью поплатился бы не только он, но и все его родственники.
Вскоре Сумароков начал догадываться о моих подозрениях и попытался поссорить меня с Зивертом. После того как я в полной мере воспользовался его материалами, я отошел от дел и виделся с ним лишь изредка. Время от времени он говорил о том, что напишет мемуары, и утверждал, что, если он опубликует правду, мир содрогнется от ужаса. Его информация, как правило, не представляла большого интереса и в основном состояла из повседневной переписки чекистов. Я не мог купить много документов, поскольку он запрашивал за них слишком высокую цену, ссылаясь на непомерные аппетиты посредников. В числе тех немногих материалов, которые я у него приобрел, были два письма, написанные Трилиссером.
Под влиянием Сумарокова Зиверт, сам о том не подозревая, стал орудием в руках ГПУ. Иногда его удавалось убедить в двуличности Сумарокова, и тогда он заявлял о своем намерении позвонить в полицию или прокуратуру. Большевики распространяли сведения о том, что Сумароков – обыкновенный чекист и, следовательно, никакого интереса для них более не представляет. Однако важные документы, которые так часто оказывались в его распоряжении, свидетельствовали об обратном и служили доказательством того, что он был не простым красным дипломатом.
В течение пяти лет, которые Сумароков работал в бюро Зиверта, он не представил ничего, что позволило бы возбудить дело против большевиков. Примечательно и то, что он, занимая важные посты, ни разу не выдал ничего существенного ни о своих коллегах, ни о сотрудниках или структуре чекистско-дипломатической службы. Он снабжал Зиверта лишь теми данными, которые поступали к нему от внешних источников.
Два года назад из Харькова прибыли уполномоченные представители ОГПУ с тем, чтобы предложить ему еще раз поступить к ним на службу. Предложение было якобы сделано на двух условиях: 1) привезти назад все документы и 2) передать все копии, которые он отдал Зиверту. Эту историю рассказал мне сам Сумароков. Такое предложение могло быть только ловушкой; результат переговоров так и остался неизвестен.
Теперь мне следовало бы сказать несколько слов о моем собственном деле и о причинах, его вызвавших. Однако работа над юридическими документами по данному делу еще не завершена, поэтому я не могу занять по отношению к нему определенную позицию и должен отложить это на некоторое время.
Необходимость разработки методов борьбы с Советами и их разветвленной сетью за рубежом – точка зрения, которой я всегда придерживался, – стала еще более очевидна в свете событий последних нескольких лет. События в советском посольстве в Париже, таинственная кража во французском посольстве и не менее таинственное исчезновение шифровального кода из итальянского посольства в Берлине – все это доказывает, что большевики остаются верны своей испытанной системе: не позволяют сбить себя с толку какими то ни было разоблачениями. Они достигнут своей цели – подрыва и разрушения всех цивилизованных стран, которые гостеприимно приняли их, – если весь мир не увидит грозящей ему опасности и не предпримет немедленных ответных шагов.
ЭПИЛОГ
Сегодня, когда я обращаюсь к событиям, произошедшим более чем двадцать пять лет назад, и вспоминаю многочисленные преступления, в расследовании которых принимал участие, прихожу к выводу, что большевики, стремящиеся к мировому господству, не научили нас ничему новому в том, что касается провокаций, заговоров, предательства, искажения фактов или убийств. Все это совершалось и раньше отдельными личностями; сегодня же это неотъемлемая часть административной системы, которая действует на территории, составляющей одну шестую часть земной суши.
Благодаря тому, что на протяжении своей карьеры я находился в самой гуще борьбы против тайных сил, стремившихся уничтожить Россию, я сумел запечатлеть многие события в своей памяти. Однако воссоздание фактов и событий, имевших место в России и других странах на протяжении последних тридцати лет, вскрытых в ходе судебных расследований, а теперь ставших достоянием гласности, – трудная, хотя и чрезвычайно интересная задача. Моя профессиональная подготовка юриста, знающего и понимающего всю важность многочисленных документов, фактов и улик, которые проходят через его руки и без которых мало что можно понять в событиях дня сегодняшнего, заставила меня в значительной степени положиться на свою память. А также обратиться к мемуарам и записям других людей, принимавших участие в этих событиях. Воспоминания очевидцев позволили мне воспроизвести отдельные эпизоды, благодаря которым я смог связать все звенья воедино.
Упразднение полиции и жандармерий в самом начале революции имело целью уничтожить картотеки и досье на агентов-провокаторов, убийц и уголовных преступников, которые стремились занять ключевые позиции в ходе грядущей революции. Вот почему огромное количество документов впоследствии невозможно было найти ни в гражданских, ни в военных архивах.
В моей книге, как и в жизни, соседствует важное и второстепенное, что не всегда в полной мере оценят те, кто будет судить о ней с предубеждением, а не беспристрастно. Описанные мною события, конечно же, не охватывают все, чем мне приходилось заниматься, а некоторые эпизоды необходимо было опустить, поскольку определенные обстоятельства места и времени не позволяют мне пролить свет на все события, свидетелем которых я был в течение последних двадцати пяти лет. Я вынужден сократить описание событий, свидетелем которых был в эмиграции, так как в то время я был гостем в чужой стране, политика которой не всегда отражала настроения и чувство долга простого русского.
Поскольку, помимо всего прочего, я издаю свою книгу на иностранных языках, мне приходится в некоторых случаях упоминать то, что известно любому русскому, но, возможно, неизвестно или непонятно иностранцам. И хотя я старался быть как можно более объективным, я подчас не мог не отразить в какой-то мере свою собственную точку зрения, так как эти мемуары отражают поступки, мысли и события из жизни реального человека. Однако моя юридическая карьера в России, многие годы работы в суде, которому до революции не было равных ни в Западной Европе, ни в Америке, приучила меня оставаться в определенной степени беспристрастным и избегать субъективных оценок.
Каждый русский знаком с типом современного Азефа. Одной рукой он отправляет на смерть бесчисленное количество русских людей, а другой – распространяет лицемерную ложь, рассчитанную на иностранцев, пытаясь снискать расположение капиталистов. Каин наших дней может с одинаковой легкостью играть любую из этих ролей, его цель – политически и морально уничтожить все народы, утопить их в крови, разжигая ненависть и антипатриотические настроения.
До революции Азеф вел активную работу в тайных обществах и использовал любую возможность, чтобы нанести смертельный удар по российской конституции. Сегодня эта деятельность продолжается в более широком масштабе и совершенно открыто. Но и через десять лет узурпатору не удалось сломить сопротивление русского народа, упорно защищающегося от диктатуры меньшинства и яростно протестующего против организованного террора.
За последнее столетие произошло много событий, которые передовая русская интеллигенция не только приветствовала, но и финансировала.
Пройдет много времени, прежде чем русский народ сможет искоренить бездушное и предательское жонглирование словами, которым занимаются беспринципные негодяи, стоящие у власти. Сознание народа пробуждается, необходимо покончить не только с ложью, но и с теми, кто ее распространяет. Если глубоко вникнуть в происходящее, можно впасть в отчаяние, поскольку в то время, когда одни совершают все эти чудовищные преступления против человечества и цивилизованного мира, другие безучастно остаются в стороне.
Читатель, вероятно, поймет ту безысходность, которая, подобно черному облаку, висит над человеком, изгнанным из собственной страны, не имеющим дипломатической защиты и знающим, кому он обязан своим изгнанием. Я, тем не менее, был осторожен в своих суждениях и сдержан при описании личностей, хотя все те, кто посчитает написанное в книге нападками в свой адрес, должны знать, что я ни с кем не свожу личные счеты.
Нужно положить конец безжалостному попранию истины; клевета меня не испугает, ложь не восторжествует.
