Текст книги "Застава в огне"

Автор книги: Владимир Брагин

Соавторы: Александр Хорт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

Лейтенанты остановились перед сложенными рядком трупами моджахедов. Никита беззлобно сказал Ратникову:

– Предупреждал же тебя: не сближайся. Они двадцать пять лет воюют. А наши пацаны вчера в школу ходили. Не сразу же опыт приобретается.

– Буду знать. Ты наших бойцов всех по именам знаешь?

– Конечно. Но обращаюсь редко. В исключительных случаях.

Владимир с тревогой заметил, как побледнел Жердев, как скованны его движения. Он спросил:

– С тобой все нормально? Ты, случаем, не ранен?

Никита повернулся к нему, хотел ответить и вдруг замер. Он боялся пошевелиться, ему казалось, что при любом движении изнутри сильно колет. Испытав необычное для себя ощущение, натужно выдохнул: «Какие-то неполадки в пробирной палатке» и начал оседать прямо на землю. Владимир суетливо поддерживал его под локоть, помогая сесть.

– Рука левая… Шевельнуться не могу, – объяснил Никита.

Ратников присел рядом на корточки. Непривычно, когда Жердев улыбается, но еще непривычней, когда он растерян, с беспомощным выражением лица. Владимир предположил, что у Никиты болит сердце, и тот подтвердил это, сказав, что носит при себе нитроглицерин. Ратников даже удивился, что у Жердева при себе такое сильное лекарство. Видимо, сердце часто побаливает. Никита достал из нагрудного кармана рубахи таблетки, проглотил одну. Через силу улыбнулся.

– Сейчас отпустит. А ты слышал Шавгата: только что те двое прошли. Учти – только что.

И Ратников с горечью понял, что ему передана эстафета. Не ответственность его пугала. Страшно было сознавать, что здесь, в этих незнакомых горах, где он едва не погиб по собственной глупости, рядом не будет Жердева, злого и неприятного типа, который всегда вовремя приходит на помощь.

Аскерова вызвали в штаб погранотряда, чтобы он доложил обстановку. Обычно невозмутимый полковник Гонецкий в этот день был не похож на самого себя: выглядел взъерошенным, беспокойным. Он рассеянно слушал Мансура, подошедшего к висевшей на стене карте района.

– Отсюда после боестолкновения обе группы продолжают поиск в направлении север – северо-восток, в режиме радиомолчания. Предположительно, через час они встретятся с поисковой группой спецназа.

Гонецкий озабоченно поглядывал то на карту, то на самого Мансура. Он слушал капитана вполуха, внутренне готовясь к совершенно другому разговору с ним. Порой во взгляде начальника штаба отряда проскальзывало выражение виноватости.

– А что произошло с командиром группы? – спросил Алексей Григорьевич.

– Только что врачи доложили, что у лейтенанта Жердева обширный инфаркт.

– Ничего себе. – Полковник едва сдержался, чтобы не присвистнуть от удивления. – Жердев – он же… как его наш особист называл?..

– «Железный дровосек», – напомнил капитан.

– Вот-вот, и вдруг – на тебе! Ну, кто бы мог подумать. Оказывается, и у него есть сердце. Порой забываем о подобных вещах.

В их беседе наступила короткая пауза. Видимо, оба подумали об одном и том же: до чего же плохо мы знаем своих соратников, в частности лейтенанта Жердева тоже плохо знали. Живем бок о бок, постоянно общаемся, а на здоровье обращаем внимание только тогда, когда тому плохо.

– Как думаешь, Ратников справится? – прервал молчание полковник.

– Думаю, да. К тому же с ним находится опытный сержант.

– Хорошо. Беспокоят меня эти двое приблудившихся. Уж больно на подрывников похожи. Как ты считаешь?

– Похожи. Только к коммуникациям или в населенный пункт можно добраться гораздо проще. Зачем так трудно идти – через горы?

– Тоже верно. Каков же вывод следует отсюда?

– Не знаю, трудно сказать. Может, что-то готовится.

Мансур вопросительно посмотрел на начальника штаба. Тот согласно кивнул – правильно, мол, угадал. По напряженному взгляду полковника можно было почувствовать, что сейчас его главные заботы связаны не столько с подозрительными нарушителями, сколько с самим Аскеровым.

– Готовится, – подтвердил Гонецкий. – Не знаю, правда, как это связано. Короче, разведка докладывает, что «духи» собираются провести акцию возмездия – сжечь одиннадцатую заставу. Опять действует банда этого Сафар-Чулука.

– Одиннадцатую? – удивился капитан.

– Да. Поэтому ты можешь пока спать спокойно.

– Не уверен, товарищ полковник.

– Ты всегда не уверен. Сведения достоверные, поступили из независимых источников.

Мансур справился со своим волнением. Он как будто услышал то, что давно с напряжением ждал. То самое известие, от которого начинается особый отсчет времени.

– И что они сделали Сафар-Чулуку, товарищ полковник?

– У соседей твоих своя проблема. Ты здесь ни при чем.

– Уверяю вас, что на одиннадцатую они не сунутся. Ко мне придут.

– С чего ты взял?

– Там десять БМП, а у меня одна, да и та на ремонте.

– Это все твои доводы?

– Самый основной, пожалуй, тот, что Надир-шах не простит тонну героина.

Алексей Григорьевич нахмурился.

– Мы наверняка не знаем, Надир это или нет. Ты мне про эту тонну лучше не напоминай! Я тебе ее не прощу! Опять умней всех хочешь быть! – Он запнулся и уже более мягким тоном спросил: – Аскеров, ты что, испугался, что ли?

Полковник ожидал, что смутит Мансура язвительным вопросом, однако тот совершенно спокойно признался:

– Да, испугался – что буду не готов. Можете не сомневаться, боюсь только этого и ничего больше.

– Значит, разведке не доверяешь? – то ли спросил, то ли уточнил Гонецкий.

– Доверяю. Только у меня за речкой есть своя агентура. Поэтому я знаю, что Сафар-Чулук подчиняется Надир-шаху. Он его ширма. На самом деле – вся провинция в руках одного человека. Так что проблемы будут у меня, а не у одиннадцатой заставы.

Полковник невесело подумал, насколько Мансур близок к истине. Только он еще даже не подозревает, какого рода проблемы поджидают его.

– Проблемы у тебя уже начались. Я, в общем-то, потому тебя и вызвал.

По тону, каким это было сказано, капитан с легкой тревогой ждал продолжения. Однако полковник не успел ничего сказать, как дверь приоткрылась и в кабинет заглянул особист Адамов:

– Разрешите присутствовать, товарищ полковник?

– Заходи, Борис Борисович, присаживайся.

Майор вошел с папочкой в руках и уселся напротив Аскерова. Вчера он после долгого перерыва постригся и, как всегда в подобных случаях, выглядел моложе своего возраста. Мансур заметил, что оба они – и полковник, и майор – ведут себя весьма странно, словно готовятся выполнять тягостную для него миссию.

– Вот такое у нас, прямо скажем, заковыристое дело… – произнес Алексей Григорьевич и взглядом призвал на помощь Адамова.

– Хотите, чтобы я начал, Алексей Григорьевич?

– Да, давай лучше ты.

Аскеров с напряжением ожидал, что сейчас последует. Неизвестность – хуже всего. Он даже представить себе не может, какой сюрприз ему уготован, но, судя по всему, не из приятных.

– Тут такая проблема возникла… – сказал особист. – Мы тебя, Мансур, давно знаем и ценим давно. И никогда претензий к тебе не было. Ну, кроме отдельных моментов.

Он повернулся за поддержкой к начальнику штаба, но полковник досадливо отмахнулся, не желая вспоминать «отдельные моменты»: мол, ерунда все это, говорить не о чем. Адамов же насупился и посуровел. Он постепенно входил в роль дознавателя. Процедил чуть ли не по слогам:

– А вот сейчас уже не ерунда. Сейчас разбираться надо.

И он рассказал Аскерову про те сенсационные сведения, которые принес с того берега журналист Стольников. По словам особиста, получалось, что мирные афганцы, не имеющие отношения к боевикам, настолько хорошо отнеслись к скрывавшемуся от моджахедов российскому журналисту, что сомневаться в их искренности и добром отношении к нашей стране вообще и к пограничникам в частности не приходится.

Огорошенному Мансуру приходилось вжиться в свое новое положение – человека, подозреваемого в предательстве. Это было выше его сил.

Начальник штаба и особист, потупившись, молчали, словно родственники на похоронах.

– Алексей Григорьевич, вы же только что говорили со мной как с начальником заставы… – обратился капитан к Гонецкому.

– Говорил и буду говорить. Наверняка тут получилась какая-то накладка или провокация. Однако ты нас тоже пойми: мы обязаны реагировать на подобные, пусть даже самые нелепые сигналы. Ты же сам пограничник, знаешь специфику нашей службы. Пожалуйста, отнесись к этому как к необходимой формальности.

Адамов сказал:

– Данные анализировали, ты уж поверь, капитан, не на нашем уровне. Вывод такой, что информация объективная.

– Как вы это докажете?

– Что – мы? Расследование докажет.

– Или опровергнет, – убежденно добавил полковник, давая понять присутствующим, что он всецело находится на стороне Мансура. А тот спросил:

– У меня будет обыск?

– Да, – подтвердил майор. – А что делать? Мы и с офицерами побеседуем. Не допрашивать их будем, а побеседуем, как положено.

Мансур выглядел по-настоящему подавленным:

– Что мне сейчас делать?

Полковник задумался, покручивая ус. Потом сказал:

– Официально ты будешь считаться в отпуске. Заставу пока примет твой заместитель, Клейменов.

– А могу ли я, учитывая военную опасность, остаться на заставе?

– Как раз, учитывая опасность… – начал было Адамов, однако полковник решительно прервал его, сказав Мансуру:

– Под мою ответственность – можешь.

Такой выпад начальника штаба не понравился майору, тем не менее он сделал хорошую мину при плохой игре, фальшиво сказав:

– В конце концов, ничего не найдем, и опять все будет нормально.

– Нормально уже никогда не будет, – не слишком доброжелательно ответил Мансур осипшим от волнения голосом.

– Да ладно тебе, капитан! – с наигранной бодростью воскликнул полковник. – Не раскисай. Где наша не пропадала! Поверь, мне сейчас не лучше, чем тебе. И Борису Борисовичу тоже несладко.

Адамов кивнул:

– Да уж. Поверь, никто тебе зла не желает.

Его слова прозвучали не столь искренне, как у полковника.

– Откуда же оно тогда берется, зло? – посмотрел на майора Мансур.

– Об этом ты Аллаха спроси, – хохотнул тот. – Ты же у нас, капитан, мусульманин. Причем единственный.

«Куда же могли деться эти двое?» – недоумевал Ратников. Пограничники уже битый час прочесывали окрестность и пока безрезультатно. Даже намека нет на какое-либо присутствие посторонних.

Чтобы сбить инерцию невезения, лейтенант устроил привал. Пусть ребята подкрепятся и чуток отдохнут. Собаку тоже покормить нужно. Лейтенант решил посоветоваться по поводу дальнейшего маршрута с опытным Рахимовым, и тот безапелляционно заявил:

– За этой горой встретим спецназ. Или даже раньше, если они быстро идут.

– А куда же эти двое делись?

На этот вопрос у сержанта тоже были два варианта ответа:

– В щель какую-нибудь заползли. Или проскочили. Бывает.

– Но ведь душман сказал, что они только что прошли.

– У «духа» уже не спросишь. Мало ли что он там сболтнул. Если начальство прикажет искать сутки – сутки и будем искать.

Лейтенант кивнул на боковую тропу, уходящую к вершинам скалистой гряды.

– А эта тропа куда ведет? Может, там поискать?

– Жердев объяснял, что это тропа в никуда. Там скалы над дорогой. Спуститься вообще нельзя.

– Альпинисты везде спускаются. Вдруг они из той породы?

– Этого мало. Там не только люди, есть и машины. С воздуха тоже заметить могут.

Словно подтверждая его слова, неподалеку над вершинами пролетел вертолет. Подошел Раимджанов с овчаркой. Услышав окончание разговора лейтенанта и сержанта, он предложил пойти по загадочной тропе с Шерифом. Если там были чужаки, собака почует.

Ратникову предложение понравилось. Договорились, что он и Раимджанов с собакой пойдут вверх по «тропе в никуда». А Рахимов с двумя бойцами отправится нижней тропой.

Из штаба погранотряда Мансур вышел, как сомнамбула. Пошел прямо, натолкнулся на какого-то старика, чуть не сбил беднягу с ног. Тот принялся возмущенно выговаривать, но капитан, даже не извинившись, пошел дальше. Вскоре нос к носу столкнулся с Касьяном. Тот был в курсе аскеровских неприятностей. Он посочувствовал Мансуру, однако, и честь мундира защитил:

– А ты чего ожидал? Чего-нибудь другого? Нет, брат. Контрразведка обязана подозревать всех и каждого, невзирая на заслуги. Служба такая.

– Спасибо, друг, ты очень меня утешил.

– Да будет тебе известно, Мансур, у контрразведчиков нет друзей. И они никого не утешают.

– Вот те раз! Может, мне вообще с тобой не разговаривать?

– Я тебя призываю думать, а не психовать и не обижаться, – сказал Касьян, хотя сам заметно обиделся на начальника заставы. Правда, тот был в таком состоянии, когда не замечают ни хулы ни хвалы. Он продолжал наскакивать на особиста:

– А сами вы думать не хотите?.. Неужели не понятно, что это дезинформация чистой воды?

Касьян вскинул брови, которые сошлись «домиком» у него над переносицей:

– Как раз понятно, что это не дезинформация. «Духи» работают более грубо и убедительно. Как в случае с Мюллером. Подкинули бы тебе наркоту. Нашелся бы свидетель, который где-то с кем-то тебя видел, и пиши пропало.

– Это все, что ты мне советуешь?

– Пока ты не начал думать, то да. Ты все же исходи из того, что это не деза. Проанализируй ситуацию. Отдели объективную информацию от условной.

– Что это значит? – не понял Мансур.

– То и значит. Предатель на заставе есть? Есть. Это объективно.

– А то, что он мусульманин?

– Вот это условно, тут и говорить нечего. На лбу ни у кого не написано, мусульманин или буддист. И еще: у этого капитана мусульманина якобы есть какие-то «старые грехи». До них еще докопаться нужно. Да и грехи разные бывают. Может, он просто рыбу без чешуи ел.

Уловив логику особиста, начальник заставы впервые за время беседы улыбнулся.

– Верно, Коран это запрещает. Я тебя понял. Буду думать.

Они приближались к КПП, когда еще издали заметили быстро идущую Лейлу, и Касьян сказал:

– Кажется, к тебе идут. Только особенно не задерживайся, скоро едем.

Он вошел в помещение КПП, а Мансур поспешил навстречу Лейле. Девушка, не стесняясь, поцеловала его и прижалась к плечу. Аскеров слегка смутился. Никогда раньше Лейла так открыто не бросалась в его объятия. Подобное выражение чувств на нее не похоже. Между тем возбужденное состояние девушки объяснялось не только ссорой с отцом. Когда она выбежала из дома и шла по улице, ей показалось, что за ней на приличном расстоянии следуют двое неприметно одетых мужчин. Девушка нарочно свернула в переулок и, через какое-то время обернувшись, вновь увидела тех двоих мужчин. Причем они находились немного ближе к ней, чем раньше. Увидев Мансура, она буквально бегом ринулась к нему. Сейчас она опять оглянулась и убедилась, что позади почти пустая улочка. Преследователи исчезли.

– Ты чего такая взволнованная? – спросил Аскеров. – Что-нибудь случилось?

– Все, теперь уже точно все. Больше я домой не вернусь. Я ушла совсем. Иначе нельзя.

– Погоди, милая, не кипятись.

– Я спокойна и все решила.

В это время гулко стукнула дверь КПП, и капитан оглянулся. Он увидел, что из проходной вышли два особиста. Касьян с жаром что-то доказывал Адамову. Борис Борисович слушал и бросал недовольные взгляды на Аскерова, из-за чего капитан начал нервничать. Лейла же продолжала говорить – негромко, но энергично, с надрывом, едва сдерживая слезы. Наконец Мансур встрепенулся и участливо спросил ее:

– Наверное, ты поругалась с отцом?

– Ты совсем не слышишь, что я говорю. Не поругалась, я ушла совсем. Сказала все, что о нем думаю, и ушла.

Аскеров спиной чувствовал нетерпеливые взгляды офицеров. Он сказал:

– Извини, Лейлочка, сейчас не очень удобно говорить. Я очень занят.

– Ты всегда занят, я понимаю. Я никогда не мешала твоим делам, но сейчас послушай меня две минуты, пожалуйста. Мне скоро двадцать лет, я взрослый человек, и больше никто не будет за меня ничего решать. Теперь все зависит только от меня… и от тебя тоже…

Мансур прекрасно знал характер любимой. Если Лейлу понесло, она уже не воспримет никаких доводов или возражений. Остается набраться терпения и слушать ее.

– Так что же ты решила?

– Мы уедем на один день. И все. И никто больше нам не нужен.

Она, притихнув, ждала, что Мансур сам скажет, что они поедут и поженятся, и в этом нет никаких сомнений, и она большая умница, если на такое решилась. Однако он вместо этого с огорченным видом спросил:

– А как же отец? Что с ним будет?

– Он нас простит. Сперва поругается, обидится, а потом простит, я его знаю.

– Давай встретимся завтра и поговорим.

Лейла бросила взгляд на стоящих в стороне офицеров. Один из них раздраженно поглядывал на часы.

Девушка поняла, что они ждут Мансура, и смотрела на них, как на досадную помеху. Но отпустить капитана было выше ее сил.

– Нет сейчас, я до завтра не доживу.

– Лейлочка, я не могу сейчас нормально с тобой говорить. Меня люди ждут.

– Скажи только: да или нет, это же так просто.

– Ты любимая и единственная, и больше всего на свете я хочу быть рядом с тобой.

– Так за чем дело стало?

– Ты хочешь ответа прямо сейчас? Я никогда не убегаю и никого не предаю. Мне тоже не нравится этот обычай, но, если его уважает твой отец, мне тоже придется его уважать.

– Так, да? А меня… меня ты уважаешь?

– Я каждый день буду молить его изменить решение. Он не злой, отец любит тебя, рано или поздно мы убедим его…

Лейла истерически хохотнула.

– Убедим, когда я буду старухой? Не поздновато?

– Тебе девятнадцать, а выглядишь ты намного моложе своего возраста. Так что время есть.

Мансур попытался все свести к шутке, однако этот номер у него не прошел, поскольку Лейла была настроена слишком серьезно. Она резко отстранилась от него.

– Я не хочу поздно! Не хочу! А тебе все равно, потому что я для тебя ничего не значу! Получается, ты не хочешь оскорбить отца, а меня оскорбить можно? Учти, я сама пришла к тебе, все видят, как я унижаюсь, как позорю себя…

– Хорошо. Я приеду завтра. И мы все обсудим.

– Не надо. Уже поздно. Свои правила ты любишь больше меня. Все, будь здоров, товарищ командир!

Она повернулась и стремительно пошла прочь. Мансур хотел побежать за ней следом, но дорогу перегородил потерявший терпение Адамов. Стоявший за ним Касьян жестами и мимикой показывал Аскерову, чтобы тот не лез на рожон, вел себя благоразумней.

– Простите, что помешали, товарищ капитан, – не без желчи произнес Борис Борисович. – Нам пора ехать, а то до темноты не успеем обернуться. Нам предстоит пара формальностей – досмотр ваших личных вещей и служебной документации.

Мансур вытянулся по стойке «смирно».

– Я готов.

Лейла видела издали, как Мансур с двумя офицерами направлялся к машине. По тому, как они шли – Аскеров в середине, двое других по бокам – можно было подумать, что он арестован. Именно это и подумала Лейла и тут же подумала о том, что она осталась совсем одна. С отцом поругалась, Мансур уехал. Ей стало до того больно, что она села на первую попавшуюся лавочку и тихонько заплакала. Ну почему так получается: вчера у тебя было все, а сегодня нет ничего. Неужели она не заслуживает нормальной жизни без потерь и огорчений?

Она не сразу заметила, что возле нее остановилась случайно проходившая мимо Катерина. Та стояла и молчала, ждала, когда же девушка ее увидит. Наконец Лейла подняла голову.

– Так, так. Привет, – сказала Катерина. – Не помешаю?

Девушка покачала головой и подвинулась. Катерина уселась рядом, закурила, посмотрела на Лейлу.

– Тебе не предлагаю, все равно откажешься. Не так воспитана. А мы люди простые, нет у нас таких хороших традиций, чтобы женщина не курила.

– Я думала, меня никто не видит, – сказала Лейла.

– Никто. Это я случайно проходила. Кстати, сама тут иногда сижу, тихонько пью свою тоску-печаль. И такое бывает. У вас-то что произошло? Милые бранятся, только тешатся? Или кое-что посерьезнее?

– Я его ненавижу.

– Понятно. Значит, теперь у вас настоящие отношения. Все как у больших.

– Вы смеетесь надо мной?

– Отнюдь. Я над собой смеюсь. Только работу в городке получила, и уезжать собралась.

– Ну, вам-то, наверное, безразлично. Ваш Костя куда угодно за вами поедет.

– Да, в этом смысле повезло. Ничего особенного в жизни не видела. Везде одно и то же. И вдруг встретила человека. Настоящего. И все у него, как в сказке, то есть по-настоящему. Воюет – так воюет. Любит – так любит. А если скажет «навсегда», значит, на всю оставшуюся жизнь.

Такое сочетание положительных качеств в одном человеке показалось Лейле совершенно невероятным, и она с уважением отдала должное избраннику Катерины:

– Счастливая вы, если Костя правда такой.

– Правда. – Катерина, не докурив, бросила сигарету в консервную банку под лавочкой и встала, собираясь уходить. – Правда. Только с небольшой поправкой: его не Костя зовут. – Она внимательно посмотрела на Лейлу и добавила: – Но тебе бояться нечего. Я точно уеду.

Только теперь до девушки дошло, о чем говорила Катерина, и она посмотрела на нее совсем по-другому: как на неудачливую, но все-таки соперницу. Пожала плечами.

– Я и не боюсь.

Катерина опять села на лавочку и страстным шепотом спросила:

– Ты хоть знаешь, как любят? Все это, милая, очень сложно. Одно дело – встречаться с нравящимся человеком, когда нет большой ответственности. Погуляли, не понравилось – безболезненно расстались. И совсем другое, когда прочно связана с ним. Тут уж приходится думать, чего он от тебя ждет, на что ты сама способна. Ты, например, знаешь, что ему в жизни нужно? Какая у него заветная цель, знаешь?

Лейла на мгновение растерялась, поскольку, в самом деле, ничего этого она не знала. Но признаться сопернице было выше ее сил, и она с ноткой вызова в голосе ответила:

– Знаю.

Неожиданно Катерина почти по-матерински улыбнулась:

– Что ж. Тогда будь счастлива.

Катерина встала и направилась в сторону общежития. Обернувшись на ходу, сделала прощальный жест.

Словно извиняясь, Лейла сказала вслед:

– Катя!.. Вам тоже… счастливо…

Но это было сказано слишком тихо, и та, которой были адресованы ее слова, их не расслышала.

Несмотря на то что в кабинете Аскерова было еще достаточно светло, майор первым делом включил верхний свет. Сначала он попросил открыть сейф, просмотрел все находившиеся там документы. Затем принялся изучать содержимое письменного стола. Какие-то бумаги он передавал для просмотра Касьяну. Тот листал их, с неодобрением косясь на сидевшего в углу Мансура. Вот, мол, какой ерундой приходится заниматься по твоей милости.

В раскрытую дверь заглянул Клейменов и жестом попросил Мансура выйти в коридор. Капитан отпрашиваться не стал, не обязан же он присутствовать при обыске. Если им угодно – пусть подбрасывают компромат. Это, кстати, и при нем легко сделать.

– Когда этот цирк кончится? – вполголоса спросил Константин. – Чего они тут найти хотят?

– Понятия не имею. Наверное, платежную ведомость Надир-шаха.

Оба невесело рассмеялись.

– Удружил ты мне, командир. Самое время.

– Не по своей инициативе, дружок. Но ведь для тебя лучше – ты же хотел заставу принять.

– Уже не хочу. Я перевода ждал со дня на день, – сказал Клейменов, и в его голосе проскользнуло глухое раздражение.

– Еще подождешь, что теперь делать. А мне про перевод даже не сказал. С какой стати, Костя, тебе это приспичило?

– Не могу я тут оставаться. Еще чего доброго жену и сына потеряю.

– Почему вдруг?

– А то ты сам не знаешь?

Мансур мысленно перебрал возможные причины и ни на одной не смог остановиться. Все казались весьма пустячными.

– Чего-то я не соображу, – признался он, и Клейменов понял, что командир действительно не уловил его намеков.

– Ладно, – тряхнул головой Константин. – Тебе сейчас не до этого. Поговорим о другом. Там Ратников опять экстремальные игры затеял. Разделил свою группу, сам пошел с Раимджановым прочесывать восточный сектор хребта. В режиме радиомолчания. Помяни мою душу, навернется генеральский сын со скалы…

– Раимджанов – толковый парень. Не даст пропасть.

– Этот охотник за павлинами?! Ой ли. Приказ уже отдали по связи – отбой операции. А Ратников до сих пор не отвечает. В индейцев играет, блин.

– Да брось ты переживать, все будет нормально.

– Сомневаюсь. Два пацана в горах. А с головой среди них – одна собака.

Выскочив на скалистую террасу, пес Шериф начал с глухим ворчанием кружить по ней. Раимджанов внимательно следил за овчаркой, в которой души не чаял. Хотел потрепать Шерифа по морде, поласкать, тот вырвался из рук. Значит, чужого почуял.

– Точно? – с подозрением спросил Ратников, когда сержант сказал это. – Может, просто козла какого-нибудь?

– Не говорите так, товарищ лейтенант. Обидеться может.

– Ах, он обидчивый. Ну, извини, Шериф, я больше не буду.

Лейтенант и сержант еще пошутили по этому поводу. Они оба были взвинчены и подбадривали себя перед возможной встречей с врагом.

Шериф опять заворчал и попытался вырваться из рук державшего его за ошейник Раимджанова. Владимир с сомнением посмотрел на портативную рацию. Спросил:

– Слушай, Нурик, а радиомолчание имеет смысл?

– В общем, да. Если, моджахеды услышат нас, поймут, что мы находимся рядом.

– И куда они тогда денутся?

– Нас же всего двое. Сядут в засаду, и чик-чик обоих, – снисходительно пояснил Раимджанов.

– Чик-чик, говоришь. Логично. Ну, пошли, что ли.

– Идемте, – согласился сержант и отпустил собаку: – Шериф, ищи чужого! Ищи!

Шериф, казалось, радостно сорвался с места. Он пробежал спуск, потом одолел подъем, снова спустился и остановился. Задрав голову уставился на приближающихся пограничников, подождал их, потом побежал через кусты дальше. И в это время прогремел взрыв.

Лейтенант и сержант не сговариваясь упали. Через несколько секунд оба синхронно оторвали головы от земли: перед ними вырастало облачко пыли. Они медленно поднялись.

– Неужели на растяжку попал? – обескураженно произнес Раимджанов и позвал: – Шериф!

В ответ послышался жалобный скулеж. Сержант стремглав бросился к лежащему на тропе Шерифу. Пес повернул голову и посмотрел на него с неизбывной горечью в глазах. Такой взгляд бывает у тяжелобольных людей. Раимджанов, чуть ли не рыдая над ним, лихорадочно забинтовывал рану на боку. Ратников рассмотрел свернувшийся на кустах кусок проволоки, убедился, что взорвалась граната. Подсел к сержанту, сочувственно потрепал его по плечу.

– Помирает друг… помирает… – причитал Нурик и, повернувшись в сторону вершины, погрозил кулаком: – У, собаки! Это вы собаки, а он – человек! Лучший пес, самый лучший…

Лейтенант сочувствовал не столько псу, сколько выбитому из колеи Раимджанову.

– Знаешь что, – решительно сказал он, – к черту это радиомолчание. Вызываем помощь, спасаем пса. В конце концов, приказ вернуться был, так что с нас взятки гладки.

При этом Владимир не без сожаления оглянулся туда, где им по идее предстояло продолжить свой поиск, если бы не злополучный взрыв. И как раз в это время над ближайшей вершиной в небо взметнулась вспугнутая кем-то стая птиц. Для такого поведения стаи наверняка должна быть причина, скорей всего, испугали их люди.

Будто очнувшись, Владимир передал рацию сержанту. Тот с удивлением наблюдал, как лейтенант, энергично поправляя амуницию, собирается продолжать путь. Удивившись, спросил:

– Вы куда, товарищ лейтенант?

– Твое дело – говорить по рации. Пусть услышат тебя и думают, что на хвосте никого нет. Понял?

– Неправильно. Одному нельзя. Приказ же был.

Взволнованный Раимджанов вскочил на ноги, даже забыв про собаку. Ратников с вкрадчивой ласковостью сказал:

– Нурик, сам подумай. На первый взгляд эти двое нарушителей идут туда, куда идти нет никакого смысла. Значит, существует какой-то очень таинственный для нас смысл. Поэтому вызывай, не тяни время. А я продолжу разминку.

Сержант пытался остановить его, однако лейтенант уже быстро шел по тропе. Напоминая о себе, снова тихо заскулил Шериф. Тогда сержант, мысленно обратившись к Аллаху, вызвал по рации уже обычную земную помощь:

– Памир-один! Памир-один! Я – Памир-два. – Услышав ответ, он сказал: – Нужна «дорожка», срочно «дорожка». У нас есть тяжелый «трехсотый».

– Понял, Памир-два. Уточни, где находишься. «Дорожка» будет.

Пограничник назвал свои координаты, после чего выключил рацию. Силуэт Ратникова скрылся за горным выступом. Раимджанов ласкал раненого Шерифа. Было тревожно за ушедшего лейтенанта. Раимджанов почти не сомневался в том, что его разговор с заставой был подслушан.

После уроков учитель Хуршет провел в школе целую акцию – нужно было повесить в классе портрет древнего мудреца Авиценны. Хотелось увлечь этим пустяковым делом всех детей, пусть это объединит их. Поэтому он давал каждому какое-нибудь мелкое задание: протереть пыль, подержать сверла, наметить место, куда нужно вбить «костыль». Наконец дело было сделано, портрет водрузили на место. Теперь все с удовлетворением разглядывали его.

– Вот, ребята, самое главное, что я хотел сделать для улучшения оформления класса.

Вокруг учителя стояло несколько мальчишек и девчонок десяти-двенадцати лет. Среди них были заводила Бахтияр, несколько его закадычных приятелей, а также красивая девочка Анзурат, в которую были влюблены поголовно все мальчики.

Один паренек, он опоздал и раньше не слышал рассказа учителя, спросил:

– Кто этот старик – президент?

Все, в том числе и Хуршет, рассмеялись.

– Это великий таджикский философ, ученый, врач, – объяснил учитель. – Его полное имя Абу Аль Хусейн ибн Абдаллах Ибн Сина. Но во всем мире он известен как Авиценна.

Опоздавший паренек, который перед этим задал глупый вопрос, неожиданно проявил большую эрудицию:

– Я знаю. Это тот самый, кто сказал: «Я мыслю – значит, я существую».

– Молодец, – удивился Хуршет. – Откуда ты это знаешь?

– А мой папа выписывает любимые изречения. Такое у нас в комнате висит.

В это время шалун Бахтияр незаметно для учителя бросил в Анзурат спичку. Девочка моментально прореагировала:

– А вот Бахтияр до сих пор не мыслит.

– Ничего страшного, – улыбнулся Хуршет. – Поучится и обязательно начнет мыслить. Вообще же в начале учебного года я поподробней расскажу вам о самых замечательных наших предках – таджиках, персах, всех, кто говорил на языке фарси. Наверное, ни у одного народа не было столько прекрасных поэтов: Рудаки, Фирдуоси, Омар Хайям, Саади…

– Я знаю стихи Рудаки, – вскинув руку, сказала Анзурат.

– Это прекрасно. Значит, будешь мне помогать.

– Учитель, а разве Коран разрешает девочкам учиться? – спросил Бахтияр. – Что они тут делают?

– А кто тебе сказал, что не разрешает? В шестом хадисе сказано, что учение должно быть как для женщин, так и для мужчин. Сам пророк Мухаммед провожал свою дочь в школу.

– О Коране вы тоже будете рассказывать?

– Разумеется. Чтобы вы не задавали такие глупые вопросы, как Бахтияр.

Осмеянный Бахтияр, разозлившись, выкрикнул:

– А я тоже знаю Коран. Там сказано, что мы должны убивать неверных.

– Это все, что ты знаешь? – нахмурился учитель. – Почему же там сказано, что убивший одного человека все равно что убил все человечество? Ведь человечество состоит не только из правоверных… И как быть с тем, что мы называем Аллаха Милостивым и Милосердным? – Хуршет остановился, почувствовав, что вступил в диспут уже не с маленьким мальчишкой, а с кем-то другим. Поэтому он завершил с мягкой улыбкой: – Не случайно, приветствуя друг друга, мы говорим: «Салам алейкум!» Мира вам и благополучия! И все великие поэты воспевали добрые чувства, учили милосердию.