Текст книги "Застава в огне"

Автор книги: Владимир Брагин

Соавторы: Александр Хорт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Расположение у нас, с одной стороны, выгодное, поскольку имеется только одно направление атаки противника. К тому же оно полностью открыто для обстрела. С другой стороны, – объект окружен неподконтрольными нам высотами. Там могут разместиться корректировщики огня и снайперы.

– Пожалуй, – одобрительно кивнул Аскеров. – А с какого времени вероятней всего может начаться обстрел?

– Когда? – Лейтенант задумался. – По-моему, как в старой песне поется: «Двадцать второго июня, ровно в четыре часа Киев бомбили, нам объявили…».

– То есть на рассвете. Возможно. Ну, дальше?

– С тыла моджахеды, скорей всего, ночью минные поля почистят, однако атаковать сразу не будут. Только в разгаре боя. Зато потом начнут крыть одновременно со всех высот.

Ратников вошел в азарт. Чувствовалось, он хорошо представляет картину предстоящего боя, оценивает обстановку, вносит коррективы. Мансуру его доводы казались убедительными.

– Какие цели они наметят в первую очередь? – спросил капитан.

– Первым выстрелом, мне кажется, они попытаются поразить антенну, чтобы лишить нас связи с отрядом. Потом начнут стрелять минным разградителем и таким образом чистить проходы для главного направления атаки. Правильно?

– Допустим.

Ратников продолжал все более уверенно и все более мрачно описывать вероятный ход событий:

– Их снайперы щелкают офицеров, прапоров и пулеметчиков.

– Если они еще будут, – вставил Мансур. – Я хочу сказать, если успеют занять позицию. Ты ж понимаешь, у них, особенно с восточной высоты, все наши объекты будут на виду, как в тире. Половину состава, не меньше, положат раньше, чем мы сделаем первый выстрел.

Лейтенант смотрел на командира, как будто спрашивая: неужели все так и случится?

– Да, ситуация, – вздохнул он. – И потом ведь возможна атака с юга крупными силами. Гранатометчики примутся добивать огневые точки, снайперы – тех, кто еще остался. Ну и тут самое время начать малыми силами атаку с тыла. Хотя это, может, уже и не понадобится.

– Вот именно, – кивнул Мансур. Рассуждения лейтенанта казались ему на удивление правильными. – В принципе моджахеды любят добивать пленных. Но здесь им пленные нужны, даже очень. Ну а что дальше?

– Дальше – все. Полный Аустерлиц. У них и потерь-то не будет. Так, что ли? – Ратников растерянно ждал от капитана ответа. – Или я не прав?

Вечером в лагере моджахедов командиры собрались на военный совет. Составленные посреди палатки ящики заменяли стол. Здесь была разложена большая подробная военная схема заставы, с точными отметками всех мельчайших объектов, с обозначением всех окружающих высот и естественных препятствий. Тут же лежала стопка разных фотографий заставы и окружающей местности.

Инструктаж проводил араб Абу-Фазиль. Бывший офицер разбирался в военном деле лучше остальных присутствующих. Это был невысокий чернобородый человек с таким длинным носом, что тот служил постоянным объектом насмешек. Однажды в Афганистане Абу-Фазиль попал под сильную бомбежку и был ранен осколком в кончик носа. Придя в себя, он понадеялся, что теперь тот станет чуточку короче. Однако по иронии судьбы рваная ранка зажила так, что нос стал даже немножко длиннее. После этого Абу-Фазиль категорически настроился на то, чтобы при первом удобном случае сделать легкую косметическую операцию и укоротить эту деталь лица. Его подчиненные уже наводили справки, где удобней всего такую операцию сделать.

– На первый взгляд застава расположена крайне неудобно – имеется только одно направление атаки, полностью открытое для обстрела, – показывал Абу-Фазиль на карте. – По флангам горы. Для отхода сзади узкая тропа, один пулемет ее перекроет.

Кроме него, в палатке находились еще два полевых командира – арабы Сафар-Чулук и Абдул-Керим, а также Надир-шах и Селим. Оба афганца были в камуфляжной форме, которая совершенно не шла Надир-шаху, да он и сам чувствовал себя в ней непривычно.

– С другой стороны, – продолжал Абу-Фазиль, – застава окружена неподконтрольными противникам высотами, очень удобными для обстрела и наблюдения. Мы можем без проблем разместить на вершинах корректировщиков огня и снайперов.

– Как вы отрежете заставу от помощи из отряда? – спросил Надир-шах.

– Отработанным способом. Люди Селима на той стороне заминируют дорогу к заставе. Это единственный путь, по которому может пройти тяжелая техника. Еще раньше будут заминированы другие, второстепенные дороги. Это для того, чтобы распылить силы вражеских саперов.

Надир-шах одобрительно кивнул. Было заметно, что, хотя в полевой форме он чувствует себя некомфортно, в военном деле он не любитель, а настоящий профессионал: такие выверенные вопросы задавал он офицеру. Абу-Фазиль тем временем взял большую стопку фотографий и принялся раскладывать снимки на импровизированном столе. На них были изображены подступы к заставе со стороны реки, окопы с наблюдающим солдатом, заграждения с тыла заставы, контрольно-пропускной пункт. Показ фотографий Абу-Фазиль сопровождал комментариями:

– Группы Сафар-Чулука и Абдул-Керима, в каждой по сто воинов, не обнаруживая себя, выдвигаются на исходную позицию атаки. Ближе нельзя, иначе обнаружат наблюдатели в окопах. К тому же сроку группа Селима с севера, опять же скрытно, расчищает максимально широкий проход в минном поле. Она ждет своего часа в ущелье. Пятеро человек останутся в засаде, отрезая кяфирам путь к отступлению. Двадцать примут участие в атаке с тыла. Думаю, такого количества вполне достаточно. Уж чего-чего, а удара сзади пограничники опасаются меньше всего. Это будет для них полной неожиданностью. Все готово к началу операции.

Абу-Фазиль показал на карте алгоритм действий группы Селима с северной стороны заставы, отмечая минные поля, направление отступления пограничников, место засады и два места, где остальные моджахеды будут ждать сигнала к атаке.

Надир-шах был доволен докладом. Он слушал араба, отчасти сожалея, что самому не удастся участвовать в деле.

– Продумано хорошо и логично, – одобрил он. – Когда начнется обстрел?

– Ближе к рассвету, когда меньше всего ждут.

Абу-Фазиль взглянул на разложенные поверх карты-схемы фотографии отдельных объектов заставы – радиоантенна, КП, казарма, окопы, капонир с БМП. Кажется, все детали учтены, все предусмотрено.

– Да, все так и будет, – убеждая не других, а самого себя, решительно сказал Абу-Фазиль. – Сразу после поражения узла связи мы начинаем расчистку проходов с южного направления и массированный обстрел. Главные наши цели – казарма, командный пункт, общежитие офицеров, капонир с БМП.

– Насколько я понимаю, капонир поразить сложнее, однако при точной корректировке артиллерия справится, – сказал Надир-шах и уловил на себе одобрительные взгляды всех присутствующих. Ишь ты – политик, а разбирается в нашем деле. – Но если вдруг не удастся?

– Тогда им займется специальная группа из шести гранатометчиков. Только, скорей всего, экипаж даже не доберется до машины. Когда после первого нашего залпа противник попытается занять огневые позиции в окопах, минометы начнут интенсивно работать по этой площади. Здесь будет адская зона. – Араб обвел рукой на карте пространство между казармой и окопами. – Снайперы расположатся так: три с восточной высоты и два с западной.

Чувствуя, что всем нравится его доклад, Абу-Фазиль с наслаждением, как пиар-менеджер на презентации, перешел к основной части выступления:

– Учитывая открытость местности, один станковый пулемет способен создать пограничникам большие проблемы. Для этого есть вторая группа гранатометчиков, те же снайперы и пулемет на нижнем склоне восточной вершины. После подавления всех огневых точек наши основные силы выходят на первый рубеж атаки, то есть окопы противника. Это будет сигналом для атаки группы Селима с севера, с тыла. На этом все кончится. Ну а дальше – дальше можно будет от души повеселиться!

Довольные бородачи оскалили в улыбке зубы, предвкушая то самое «веселье». Но Надир-шах осадил их:

– Нет, никакой резни. Мне нужны пленные. Много пленных. Чем больше, тем лучше.

– Уважаемый Надир-шах, вы их получите в таком количестве, какого не бывает в сказках «тысячи и одной ночи». На заставе сейчас находятся тридцать два солдата, четверо офицеров и два прапорщика. Только офицеры и прапорщики способны оказать сопротивление. Мы их сразу же истребим. Остальные солдатики – сущие мальчишки, в основном забитые, малограмотные чабаны. Они не знают настоящего боя. Их вчера отец бил палкой и трепал за уши.

– Ты не уважаешь врагов, Абу-Фазиль?

– Почему? Когда-то я и сам был мальчишкой. – Все засмеялись. – Но мы разработали операцию для взрослых, для настоящей войны. Мы наблюдали за тем, как проводятся учения на заставе. Лениво. Поэтому, когда начнутся огонь и кровь, они будут только молиться и плакать, молиться и плакать. Когда мы войдем туда, они приползут к нашим ногам и станут целовать наши пятки. Точнее, половина из них. Остальные будут уже в раю. Я обещаю вам, Надир-шах, пятнадцать-двадцать пленных. Много сопливых, грязных поросят.

Командиры опять рассмеялись. У всех было приподнятое настроение.

Мансур встал и, отряхнув брюки, забросил автомат за спину. Лейтенант тоже поднялся. Его, заведенного собственной фантазией, терзали вопросы, остающиеся без ответа. Неужели у заставы нет шансов на спасение?

Предугадав невысказанный вопрос, Аскеров ободряюще улыбнулся. От соседства с черными усами зубы его казались ослепительно белыми.

– Ты все правильно рассказал, Владимир, молодец. Только забыл одну вещь: моджахеды могут с тыла не только атаковать, но и засаду оставить на случай нашего отступления.

– Вот именно – отступления, – загорячился Ратников. – Остается один выход – уводить людей. Чем быстрей, тем лучше.

В самом деле. Связи нет, помощь никаким способом подойти не успеет, вооружение слабое, численно уступаем. Чего еще ждать? Уходить нужно.

Однако по выражению лица капитана было видно, что тот не согласен с доводами новичка.

– Владимир, ты знаешь поговорку «С границы уйти нельзя»?

– «Граница пойдет за тобой», – закончил лейтенант. – Слышал, это мне еще отец говорил.

– А он не говорил тебе, что пограничники не отступают?

– Но ситуации же разные бывают. Нельзя иметь одно правило на все случаи жизни.

– Для других родов войск – да, для нас – нет. Пограничники не отступают, потому что не отступают никогда. Это не пижонство, а правило. Мы на последнем рубеже.

Они неторопливо пошли от столба по направлению к заставе. Аскеров излагал спутнику нехитрую мудрость – излагал без намека на пафос, просто, как правило, которое, может, кому и не нравится, но изменить его уже невозможно никакими силами. Ратников протестовал, говорил, что бездумное сопротивление лишено смысла. Он даже провел аналогию, с Брестской крепостью, и капитан ухватился за эти его слова.

– Правильно вспомнил. Тогда для всех еще не было сталинского приказа «ни шагу назад», а для пограничников он уже был. Немцы уже к Смоленску подошли, когда последний из нас там, в Бресте, написал на стене «Прощай, Родина. Умираю, но не сдаюсь». Скажешь, в этом тоже не было смысла, да?

Говоря это, Мансур продолжал внимательно озирать горные окрестности, вероятно, все еще прокручивая в мыслях разные варианты грядущих событий.

– Тогда смысл был, раз победили, – сказал Ратников и сам же растерялся от сделанного вывода. – Это что же, получается, мы обречены подвиги совершать?

– Выходит, так. И в этом есть глубокий смысл. Обреченные на подвиг. Это ты хорошо сказал. – Рассмеявшись, Мансур похлопал обескураженного лейтенанта по плечу. – Вот, кадет, за что я и люблю пограничные войска!

Дальнейшую часть пути Аскеров проделал в хорошем настроении. Ратников же, наоборот, был совершенно огорошен. Он уже любил пограничные войска, но еще не понял тот глубинный смысл, про который говорил капитан.

Абу-Фазиль собрал фотографии в стопку и небрежно отложил их в сторону. Теперь эти фотографии не нужны, как не нужны убитые солдаты.

– Что будет дальше? – спросил Надир-шах.

– Дальше дело – политики, – ответил араб и сделал приглашающий жест в сторону Селима, предоставляя ему слово. Хотя Селима распирало от гордости за свое неожиданное возвышение, однако он оказался достаточно умен, чтобы не кичиться ролью любимчика Надир-шаха, держался скромно. Он попросил всех присутствующих посмотреть на карту.

– Когда мы захватим заставу, то после зачистки займем круговую оборону. После этого разместим, пленных в центре и по периметру. Затем уважаемый Сафар-Чулук, официально являющийся нашим командиром, выйдет в открытый радиоэфир с заявлением, которое мы должны получить от вас, уважаемый Надир-шах.

– Текст будет завтра. Пусть только прочтет грамотно.

– Я помогу ему, – важно пообещал Селим, и это был единственный прокол в его до этого сдержанном поведении. Присутствующие заулыбались, однако Надир-шах снова ввел разговор в серьезное русло:

– Связи между нами больше не будет. Дальше все подчиняются только Селиму. У него имеются все инструкции. Поскольку у вас будут заложники, никто не станет штурмовать и обстреливать заставу. От вас потребуется только выдержка. В Ташкенте я возьму инициативу в свои руки. Русские, скорей всего, отвергнут мои услуги как посредника и предпочтут какого-нибудь муллу из Уфы или еще откуда. Но вы скажете, что говорить будете только со мной. Когда я приеду, встретите меня как чужого, но с уважением. Селим все знает. До моего приезда ни одного слова обо мне при пленных. Кто скажет, тому отрезать язык. Я договариваюсь о том, что вы отпускаете пленных и возвращаетесь в Афганистан. Все так и будет. Аллах акбар!

– Аллах акбар! – повторили остальные.

Надир-шах перехватил вопросительный взгляд Селима.

– Позвольте добавить, господин? – Получив молчаливое согласие, он обратился к командирам: – Теперь смотрите внимательно. На заставе будут эти двое. Они заклятые враги шаха. Вы заберете их живыми или принесете их головы.

Он выложил на стол две фотографии. Два российских офицера были запечатлены телеобъективом, очевидно, с очень далекого расстояния. Поэтому резкость крупных планов была небезупречна, но все-таки достаточно хороша, чтобы различить людей.

Это были два капитана – Аскеров и Клейменов.

Внешне на командном пункте все оставалось по-прежнему: Аскеров сидел в своем кабинете, Клейменов – у себя. Они не делали попыток к переезду. Восстановление Мансура в должности казалось само собой разумеющимся, так чего же огород городить, таскать бумаги туда-сюда. При случае они только слегка подтрунивали друг над другом, каждому в его новом положении было немного неловко. Вот и сейчас – Аскеров находился в своем кабинете, когда Константин приоткрыл дверь и обратился:

– Разрешите войти, товарищ капитан?

Он спросил это так, как положено по уставу, и, хотя форма была соблюдена, в его интонации чувствовалась шутливость. Что-то чертивший на карте за столом Мансур принял условия игры и откликнулся в том же духе:

– Ой, виноват, товарищ капитан, я ваше место занял.

– Да брось ты.

Клейменов прошел к столу и остановился, словно раздумывая, как лучше поступить: присесть или вообще уйти. При Аскерове в своей новой должности он чувствовал себя скованно. А тот сказал:

– Здорово эта гибель Сафара выбила меня из седла. Представляю, как они над ним измывались. Прямо картина стоит перед глазами.

– Да, ужасно жалко. Парню шестнадцать лет, еще бы жить да жить. – Оба помолчали, затем Клейменов сказал: – А я тебя давно ищу, только сюда не сразу заглянуть догадался.

– Получается, тебе офис не очень-то нужен, – улыбнулся Мансур.

– Выходит, что так.

– А зачем искал? Хотел что-то спросить? Так спрашивай. Я так и думал, что ты захочешь спросить.

При последних словах Аскерова Константин напрягся и спросил, похоже, не совсем то, что хотел:

– Ты что – передумал? Решил, что все обойдется?

– Нет, теперь вряд ли обойдется. Дело зашло слишком далеко. Теперь они не остановятся.

– Так надо же что-то предпринимать. Ну, погоняем бойцов, но толку-то от этого – шиш.

– А что в отряде тебе сказали?

– Сказали, что нечего нам гоношиться. В случае чего, вертушки наготове, будут здесь через двадцать минут и оставят от «духов» одни головешки. Короче говоря, на отряд надежды мало, самим думать надо.

– Думай, Петька, думай. Ты теперь командир, сам решай.

Клейменову показалось, что Мансур провоцирует его, только он не понял еще, на что именно. Он ответил с упреком, адресованным одновременно себе и Мансуру:

– Не привык без тебя решать. Так что придется еще какое-то время покумекать. Кое-какие соображения у меня имеются, зайду попозже, обсудим.

– Только ничего у нас не выйдет, пока не закроем одну проблему, – сказал Аскеров и, заметив недоуменное лицо собеседника, объяснил: – Проблему черного джипа. Заходи потом. Я здесь до ночи буду.

Глава 6
Золотая ручка Надир-шаха

Надир-шах ехал на машине в свою резиденцию. Ему нравилось, как идет подготовка к операции против российских пограничников. Все хорошо продумано и учтено, они владеют инициативой, значит, противник будет вынужден принимать решения на ходу, то есть все зависит только от них. А значит, у них все шансы на успешный исход, на победу в этом давнишнем противостоянии.

Машина остановилась. Бодрый и энергичный Надир-шах в сопровождении верного Додона приближался к дому, когда неожиданно из окон донеслись женский плач и причитания. Тотчас из дверей появился запыхавшийся, перепуганный телохранитель.

– Господин! Господин! Беда! – залепетал он с побледневшим лицом.

Надир-шах бросился в дом и вбежал в комнату Парвины. Девушка лежала на кровати, ее трясло в лихорадке, она задыхалась. Над ней склонились доктор и телохранитель. Женщины из прислуги ахали и рыдали. При появлении хозяина они почтительно расступились, телохранитель с поклонами отошел от кровати, и только доктор не обратил внимания на появление Надир-шаха, продолжая свои манипуляции. Он даже не стал отвечать на его взволнованные вопросы и только тогда, когда тот повысил голос, объяснил:

– Господин, мне придется сделать ей промывание желудка. Тяжелое отравление.

– Что для этого требуется?

– Мне нужен один помощник. Остальных прошу удалиться. Нужно много кипяченой воды, полотенца, таз.

Надир-шах приказал телохранителю обеспечить все необходимое, остальным велел уйти из комнаты. Смертельно бледная Парвина смотрела на него с мольбой и болью.

– Спаси ее, будешь богатым, – коротко бросил Надир-шах доктору, и тот молча кивнул, отлично понимая, что ожидает его при неудачном исходе лечения.

Разгневанный Надир-шах быстрыми шагами вышел из комнаты и прошел в свой кабинет. Ситора как ни в чем не бывало, сидя за маленьким столиком, работала с ноутбуком. Уже готовая к тому, чтобы дать отпор, она посмотрела на мужа холодным и невозмутимым взглядом, и тот остановился, словно наткнулся на невидимое препятствие. Ему пришлось сделать усилие, чтобы преодолеть его. Ярость была готова прорваться наружу в любое мгновение. Он едва сдерживал себя, чтобы не наброситься на жену с кулаками. Медленно, чуть ли не по слогам, Надир-шах процедил:

– Зачем ты это сделала?

– Я закончила твою речь на конференции. – Ситора по-прежнему смотрела на него с тем же ледяным спокойствием. – Сейчас правлю обращение Сафар-Чулука. С ним оказалось работы гораздо больше.

Надир-шах шумно вздохнул, чувствуя, что потерял половину запала. Эта женщина имеет над ним полную власть, она всегда заставляет его идти на попятную.

– Мы только разговаривали с Парвиной. Ничего больше между нами не было.

– Ты разговаривал с этой девчонкой? Интересно бы знать, о чем?

Надир-шах потерял последние запасы ярости, точнее, сознания своей правоты. И все равно не мог смириться с тем, что сделала Ситора.

– Не могу поверить, что ты способна на такое, – сказал он.

– Ей основательно промоют желудок, и все будет в порядке. Не беспокойся, она не умрет. Вы еще долго сможете разговаривать.

– Этого я тебе не прощу.

Надир-шах повернулся, чтобы уйти. У Ситоры невольно задрожала нижняя губа, она постаралась спрятать охвативший ее испуг за привычной улыбкой. Она не умоляет, даже не просит, она предлагает. Все мольбы и стенания так глубоко внутри, что ни одному мужчине не доведется их услышать.

– Поговори со мной, Надир. Сядь и поговори.

Муж, даже не обернувшись, глухо ответил:

– Ты не женщина, нет. Ты вампир, кровосос. Не хочу говорить, не хочу видеть тебя.

Понурив голову, он вышел из кабинета, где увидел ожидающего его Додона. Чувствовалось, тому не терпится сообщить важную новость.

– Господин, Селим доложил, что его человек на заставе до сих пор не вышел на связь.

– Почему? Он жив, этот человек?

– Да, наблюдатели видели его. Он уезжал, но уже вернулся.

– Ну, не вышел на связь. Что тут особенного? Разве это большая катастрофа?

– Нет, господин, это не так страшно. С гор и так видно все, что они делают. – Додону хотелось, чтобы шеф услышал нужный ответ.

– Значит, все правильно. Передай Селиму: мои приказы остаются в силе. Кстати, что они делают, я имею в виду на заставе?

– Ничего особенного, господин. Они, как стадо баранов, покорно ждут своего резака.

Даже если обстановка на заставе была бы совершенно спокойной, на Клейменова все равно выпала бы тьма-тьмущая забот: одно дело – быть заместителем, и совсем другое – начальником. Разница вроде бы несущественная, однако она есть; теперь ему нужно не только во все вникнуть, проверить бумаги, поговорить с людьми. Необходимо изменить свою психологию, ежеминутно помнить, что ты – первый.

Всю вторую половину дня Клейменов помнил о предстоящей встрече с Аскеровым. Освободился поздно, посмотрел – у того в кабинете горит свет. Вошел в помещение командного пункта, без стука приоткрыл дверь и осторожно заглянул.

Мансур в полудреме сидел в низком креслице, положив ноги на стул. При появлении нового начальника заставы он потянулся, помотал головой, стряхивая остатки дремы, и встал. Ободряюще улыбнулся застывшему на пороге Константину:

– Проходи. Я тебя ждал.

– Ты днем говорил насчет проблемы черного джипа. Мол, закрыть ее надо.

– Да уж не помешало бы. Чтобы не висела над головой. Ты только садись – на стул или в кресло. Я уже насиделся, теперь хочу походить. На ходу лучше думается.

– Тогда, может, мне тоже походить? – кисло улыбнулся Клейменов.

– Не знаю. Это у всех по-разному. Многие любят думать лежа. Так что сам решай.

Константин сел на стул, но бочком, робко, будто в любой момент был готов вскочить. Спросил:

– Почему ты заговорил о черном джипе? Мы ведь с ним покончили.

– Не совсем. И, кстати, непонятно, как мы с ним покончили. Амир же был не дурак, не зря он так долго водил нас за нос.

– Да, хитрая была сволочь, – согласился Константин.

– И хитрый тип, и крайне осторожный. Чего же тогда, спрашивается, он легко подставился нам на дороге? Я ему в лоб целю, а он разговаривает со мной таким тоном, будто это я у него на мушке. Странно.

– Полагаю, просто не трус, храбрый человек.

– Допустим. И второй вопрос – он же прекрасно знал, что я не продамся ни при каких условиях. Но решил еще раз поторговаться. Зачем?

– У него не спросишь.

– Да и не надо. Сами разберемся. Мы же вместе думаем, Костя. У него, видимо, был в запасе какой-то аргумент, и, судя по всему, не слабый.

Подумав, Клейменов сказал:

– Тот второй, с автоматом. Наверное, на него была вся надежда.

– Плохо думаешь, плохо. Амир был спокоен, потому что знал: я и в самом деле нахожусь на мушке. И аргумент был более чем весомый – лучший друг, который меня предал. Можно тут сломаться? Можно. Я еще тогда все понял.

У Клейменова вырвался вопрос, видимо, мучивший его последнее время:

– Но ты нарочно повернулся ко мне спиной. Зачем?

– Да, я подумал: если ты правда с ними – стреляй в спину, мне все равно. Тогда жить точно не стоит.

Константин, понурившись, молчал. Он долго ожидал наступления этой страшной минуты.

– Ну что скажешь, капитан-мусульманин? – Мансур сел на стул рядом с ним. – Давай подробности.

Клейменов был давно готов это услышать. Похожие слова, но произнесенные вслух, они сразу всколыхнули в нем обрывки кошмарных воспоминаний: размытые картинки, засевшие в памяти, как неизлечимо больные клетки. Пронзительное завывание мусульманской молитвы на арабском языке. Силуэты в национальных одеждах простирают руки к небу, совершая намаз. Согнутый силуэт юноши, стоящего на коленях со связанными руками. Широкое блестящее лезвие кинжала, приставленное к горлу. Потом силуэт падает ниц под монотонное завывание фраз молитвы… Сколько раз он гнал эти картины от себя прочь, а они все возвращаются и возвращаются.

Клейменов вздрогнул, выныривая из удушливых объятий фантомов, словно ныряльщик из воды.

– Что тебе сказать на это, что? – сдавленным голосом заговорил он. – Объяснить все тем, как жить хочется – в последний год войны, в девятнадцать лет? А вот и нет. Нет. Не хотелось мне больше жить, смерти ждал как спасения. Только не хотелось так – на коленях, со связанными руками. С оружием в руках умер бы не моргнув глазом, счастливый, а так не хотел. Тогда они поставили мне условие, сказали: убей друга, да он и не друг тебе, прими ислам и живи дальше. Иначе обоих убьем. Мне так сказали. И я не устоял, согласился. Я – убил. Как страшно это звучит! Главное, он тоже мог убить меня. Ему предлагали. Но он отказался. А я нет. Я его всю жизнь буду помнить и буду помнить, что он не боялся, жалел меня. Настоящий офицер. Капитан. Пограничник. Ты когда «Биссмиле рахмон рахим» читаешь – с Богом говоришь, да? А мне черт мерещится. Я потом думал: искуплю, жизнью всей искуплю. Бежал. Нарочно пошел в пограничное училище, как бы в честь него. Служил, воевал честно. Пять лет назад взял у Амира кассету, а там вместо фильма…

– Можешь не продолжать, – сказал Мансур. – Увидел, как ты убивал того капитана. Этого следовало ожидать.

– Да. Через десять лет нашли меня. Вот так вот они работают. Лишнего не доносил. Проходы указывал. Про засады предупреждал. Деньги брал.

Аскеров бросил ему «спасательный круг»:

– Ты же не стрелял в меня.

– Да понял я, почему ты повернулся. Как же тут можно стрелять!

– Бежать хотел?

– Да. Я же для них тоже труп. Не простят Амира. Вот и решил ноги сделать. Потом представил: сын Егорка когда-нибудь спросит – Катю или меня: «Папа, ты кто? Где ты был тогда?» – Он вздохнул и посмотрел на Аскерова: – Все, Мансур, ты должен меня сдать.

– Нет.

– Мюллера ты отмазал, а меня должен сдать. Все кончено.

– Нет, Костя. И не надейся. – Он встал, походил по комнате, после чего опять сел рядом с Клейменовым. – Ты не понял самого главного: я никого из вас им не отдам, ни одного человека.

– Теперь я уже точно жить не хочу.

– Как тогда, в плену? Так выбирай снова. Люди всегда стоят перед выбором. Хочешь – живи. Хочешь – умри на коленях. А хочешь – с оружием в руках. Я бы не взял на себя ответственность решать чужую судьбу. Тебе самому решать.

Клейменов сидел с ошарашенным видом. До него не сразу дошло, что судьба снова предоставила ему выбор. У него появился шанс. Опустив голову, он обхватил ее руками.

– Костя, тебе плохо?

Клейменов откинулся на спинку стула и сквозь слезы улыбнулся – счастливый, светлый, безмерно благодарный своему другу и жизни, которая дает второй шанс.

– Хорошо мне, Мансур. Легко. Никогда так легко не было.

Ратников поймал себя на мысли, что стал суеверным человеком. Снова вспомнил, как мать, Наталья Тимофеевна, едва ли не каждое утро открывала наугад какой-нибудь сборник стихов. Загадывала, например: «пятая строка сверху», читала ее. Что там написано, так день и пройдет.

Вот и Владимир теперь так же. Раскрывает по утрам свою, как он говорит, Библию – «Капитанскую дочку». Сегодня попался абзац «в руку»: «Принять надлежащие меры! – сказал комендант. – Слышь ты, легко сказать. Злодей-то, видно, силен; а у нас всего сто тридцать человек… Однако делать нечего, господа офицеры! Будьте исправны, учредите караулы да ночные дозоры… Пушку осмотреть да хорошенько вычистить. А пуще всего содержите все это в тайне, чтоб в крепости никто не мог о том узнать преждевременно…».

«Пушку-то мы начистим, – подумал лейтенант. – Только нас всего сорок человек, не разгуляешься».

Утром ему предстояло доложить командному составу о предполагаемых действиях противника и о действиях заставы в случае внезапной атаки. Доклад будет содержать не только его личные соображения, они все обсудили вчера с Аскеровым. Однако Мансур попросил выступить с докладом именно его, Владимира, и на авторитет начальника заставы даже не ссылаться, тем более что формально он сейчас бывший. В кабинете Аскерова собрался весь командный состав, не было только прапорщика Белкина.

– Как видите, картина нерадостная, но вполне объективная, – сказал Мансур, когда Ратников закончил.

– Суворовцы – они башковитые. До всего додумаются, – пошутил Мюллер с серьезным видом, и офицеры отозвались смешками.

– Гансыч, ты чего-то слишком веселый стал после тюрьмы, – с наигранной строгостью произнес Мансур. – Тебя там явно накачали юмором.

– А чего, мужики, помирать надо весело. В рай с кислой рожей, – Мюллер кивнул на Жердева, – не берут.

– Так ты же на контроле стоишь. По блату меня пропустишь? – отозвался тот.

Мансур пресек дружный смех офицеров. Ему нравилось, что они посмеялись. Нужно иметь разрядку от стресса.

– Так, тихо! Товарищи офицеры и прапорщики, помирать не надо. Особенно заранее. Думать надо, как снизить эффективность огня противника, как усилить и нашу огневую мощь, и обороноспособность в целом. Прошу высказываться без излишних церемоний – по старшинству.

Все взгляды устремились на Клейменова. Он, смутившись, оглянулся на Мансура. Тот, как ни в чем не бывало, кивнул ему – начинай, мол.

Константин ожидал, что коллеги придирчиво отнесутся к его словам, и поначалу держался неуверенно. Однако быстро почувствовал благожелательный настрой товарищей, молчаливое одобрение его оценок. Он разговорился, но все-таки не настолько, чтобы его выступление оказалось затянутым. Вовремя почувствовал, когда следует закруглиться:

– Короче говоря, добрую половину наших перебьют, пока они до окопа доберутся. Поэтому сразу помещаем сюда полтора десятка человек с пулеметами, боезапасом. Ночью, тихо, чтобы «духи» не видели.

– Почему скрытно? – хмыкнул Мюллер. – Пусть видят, гады.

– Мы их не испугаем, Гансыч. Зато они по окопам сразу лупить не станут, если будут считать, что там всего два человека, если другие обнаружат себя только при атаке противника. Итак, полтора десятка человек в окоп. Остальные занимают позиции в окопах с севера. Получится второй рубеж обороны. По-моему, это целесообразно.

Ратников спросил: