Текст книги "Застава в огне"

Автор книги: Владимир Брагин

Соавторы: Александр Хорт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)

Привстав из-за укрытия, он увидел плачевную картину: сверху по пологому склону возвращались остатки воинства Сафар-Чулука. Спускались разрозненной цепочкой. Кто-то хромал, кого-то вообще вели под руки, одни зажимали руками кровоточащие раны, а те, кто остался целым и при оружии, ошалело озирались в сторону проклятой заставы.

Несмотря на временные успехи, Аскеров по-прежнему строго контролировал ситуацию, следил, чтобы одни оставались на своих местах, а другие перемещались в соответствии с разработанным планом. Даже сам удивлялся. Вот только Мюллера не удавалось найти, не отзывался он и по радио.

– Товарищ капитан, а почему мы не стреляли? – спросил Исмаилов.

Раимджанов знаками показал ему – мол, не лезь с вопросами. Однако командир без всякого раздражения ответил:

– Будет вторая атака, тогда и постреляем. А в том, что она будет, можно не сомневаться. Меня сейчас другое беспокоит. Раимджанов, нужно найти Мюллера. Если он убит, возьми его сумку, при нем должна быть сумка.

Сержант быстро выскочил из окопчика и, пригнувшись, побежал к казарме. Алишер удивленно смотрел на командира. Его поразило, как неожиданно просто, без эмоций, упомянул тот о возможной смерти прапорщика. Он не представлял, что о гибели можно говорить до такой степени буднично. Все равно что к кому-то послать человека и предупредить: если, мол, не застанешь его, то возвращайся. Да, вот что значит горячая точка. Совсем другое отношение к жизни.

Подбежав к разрушенной казарме, Раимджанов увидел, что прапорщик придавлен рухнувшей балкой. Если бы только одна балка, Мюллер из-под нее выбрался бы. Но ее другой край был придавлен массой разного хлама – кирпичи, жесть, мусор. Еле-еле сержанту удалось приподнять балку настолько, чтобы Мюллер выполз. Он был весь в кровавых ссадинах, ободранный. Ноги так болели, что Гансыч еле смог встать. Однако, как всегда, бодрился, от помощи отказался.

– Спасибо, сержант, – прокряхтел он, – ты настоящий друг. Теперь дуй к командиру, скажи, Гансыч все сделает. Пусть не сомневается.

Тем временем Клейменов на своем фланге энергично подбадривал бойцов, выгоняя их из окопа:

– Быстро уходим, пошевеливайтесь. Того и жди минами накроют. Быстро отходим на вторую линию. Раненых всех взяли? Убитых не трогать.

Человек десять бойцов, все изрядно потрепанные, раненные, одни перевязаны, других перебинтовать не успели, отходили к КПП, потом шли дальше, в глубь заставы. Константин помог выбраться из окопа последнему и тут увидел вынырнувшего из хода сообщения Самоделко. Сержант находился в своей стихии, держался уверенно, хотя вид у него тоже был донельзя потрепанный – в пыли, в крови, своей и чужой.

– Все, товарищ капитан, всех отправил, – доложил он. – Семерых потеряли.

Выслушав, Клейменов велел ему идти на территорию заставы, однако Виктор запротестовал. Когда же узнал, что капитан тоже не идет в тыл, остается здесь, стал спорить еще настойчивей. Он утверждал, что моджахеды могут обойти Клейменова с фланга, тогда тому, как выразился Самоделко, наступит крендец. «Я хоть прикрою вас».

Капитан понял, что строгостью сейчас от него ничего не добиться. И он постарался объяснить ему как можно дружелюбней:

– Ну, мне надо, Виктор. Понимаешь, мне надо остаться. А тебе, дураку, еще жить да жить.

Однако Виктор находился в таком кураже, что не слышал увещеваний капитана. Он казался себе бессмертным:

– Я помирать и не собираюсь, я жить буду. Там, на левом фланге.

И Клейменов сдался, разрешил, чтобы сержант прикрывал его. Как назло, Абу-Фазиль приказал палить именно по левому флангу. Огонь вели гаубицы и минометы. Самоделко вертелся, как уж на сковородке, не зная, куда лучше спрятаться. Мины рвались прямо в окопах. Даже БМП пришлось отъехать задним ходом, и тут же вслед за ним начали рваться снаряды, выпущенные гаубицами.

Это бы еще полбеды. Главная неприятность маячила впереди: Абу-Фазиль обратился по рации к Абдул-Кериму, Среднему брату, с приказом: «Поднимай своих. На исходную». «Понял тебя, Отец!» – ответил Абдул-Керим и махнул рукой своим воинам:

– Встали! Вперед пошли!

Сидящие впритирку моджахеды, свежие, чистые, еще не вступавшие в бой, поднимались, звякая оружием. Они наступали короткими перебежками.

Клейменов стрелял из пулемета, когда недалеко от него разорвался снаряд, и в лицо ему, словно гвозди, впились мелкие камешки. Хорошо еще успел зажмурить глаза.

Выехавшая из-за здания казармы БМП выстрелила по цепи наступающих, произведя в ней заметный разрыв. Это видел из своего укрытия Абу-Фазиль, который мгновенно приказал гранатометчикам направить весь огонь на БМП.

Спускавшийся по склону Жердев заметил, что два гранатометчика проползли мимо окопа. Задыхаясь от напряжения, Никита с трудом поднял винтовку. Уставился в окуляр оптического прицела. Когда один из гранатометчиков подбежал к ограждению и прицелился, Жердев выстрелил, и убитый моджахед упал, ударившись лицом о свой же гранатомет.

Жердев хотел убрать и второго. Однако сильная боль сдавила сердце, не было сил поднять винтовку. Застонав от досады, лейтенант достал из кармана куртки пузырек с таблетками. Заглотнул одну. Сердце отпустило, но закружилась голова. Он прикрыл глаза и лежал так, не видя, что моджахеды ползком продвигаются вперед.

Наблюдатель сообщил Абдул-Кериму, что второй пулемет поражен и первый рубеж свободен. Абдул-Керим рискнул встать во весь рост. Теперь он представлял завидную мишень, но из окопа действительно не стреляли. «Средний» закричал своим:

– Вперед! Пошли! Пошли! Пулемет замолчал! Вперед!

Цепь моджахедов ожила, поднялась. Вскоре бойцы ислама вышли на возвышенность прямо перед окопами. И вдруг разрывы гранат, частые, как пулеметная очередь, разбили ряды наступающих, послышались крики и стоны раненых – это заработал станковый гранатомет. Абдул-Керим ничком бросился на землю, его воины опять отползли назад.

Абу-Фазиль, который все это время шел вслед за наступающими, правда, далеко позади них, остановился. Он слышал свист шальных пуль и грохот взрывов впереди. Пытался понять, откуда работает АГС, но ни он сам, ни наблюдатель его не видели.

А автоматический станковый гранатомет был установлен в углублении окопчика, где раньше находились Исмаилов и Раимджанов. Теперь там пристроился Мансур, который стрелял очередями вверх таким образом, что разрывы гранат поражали даже лежащих моджахедов.

В короткой паузе между выстрелами он предупредил сержанта и рядового, чтобы те поглядывали назад. Появление врагов в тылу было настолько вероятным, что Аскеров даже удивлялся, почему это не произошло до сих пор.

К сожалению, опасения его оказались небеспочвенны. Селим, окопавшийся с моджахедами недалеко от проволочного ограждения заставы, получил приказ наступать. Их было полтора десятка человек, публика весьма разношерстная. Несколько боевиков, не похожих на других наемников, просто вооруженные крестьяне, смотрели пугливо, не трогаясь с места. Селим и пара наемников направили на них автоматы:

– Пошли, кому сказано. Там нет мин.

Когда разрывы гранат разрушили проволочное ограждение возле офицерского общежития и в дыму возникли фигуры моджахедов, находившийся в окопе Ратников навел на них ствол ручного пулемета, тихо произнес: «Огонь» и выпустил первую очередь. Бойцы рядом с ним били короткими очередями. Фигуры в дыму валились наземь одна за другой. С другой стороны, на позиции Аскерова по-прежнему не смолкал звук работающего АГС. Исмаилов и Раимджанов, лежа, обстреливали атакующих.

По просторному холлу столичной гостиницы «Ташкент» расхаживали важные азиатские гости. Большинство из них были в национальных костюмах. Сновали переводчики, корреспонденты, операторы телевидения с камерами на плечах.

«Сегодня второй день работы Международной конференции азиатских стран, – говорила молодая ведущая с микрофоном, приветливо глядя в объектив телекамеры. – Ожидается прибытие короля Марокко Мохаммеда VI, а также самого богатого человека в мире – султана Брунея».

Сказав еще несколько слов, она присоединилась к группе журналистов, окруживших Надир-шаха и протянувших к нему диктофоны.

– Каждый год производится пятьсот тонн героина, – говорил политик. – Половина афганского героина идет в Соединенные Штаты Америки, половина – в Европу. Так охраняет кто-то границу или нет? Дайте нам возможность, и мы сами решим эту проблему. Все, благодарю, вечером вы услышите все это в моем выступлении. Благодарю вас.

Попрощавшись с журналистами, Надир-шах направился в оргкомитет конференции. По пути он посмотрел на стоящего в условленном месте Додона. Тот держал в руке мобильный телефон, ждал звонка. Встретив беспокойный взгляд шефа, отрицательно покачал головой – мол, ничего пока не известно.

Дела на заставе складывались для пограничников не лучшим образом. Словно из-под земли, возле ограды вырос вражеский гранатометчик. Разрывов гранат давно не было, и потому Клейменов счел, что дело ограничилось двумя гранатометчиками, убитыми ранее. Ан нет – появился еще один, причем в непосредственной близости от БМП. Вынырнув из-под мостика, он выстрелил и тут же ликующе завопил, отбрасывая пустой ствол.

БМП окуталась черным дымом. Из люка выбрался и соскользнул вниз обгоревший Белкин. Упав возле траков, прапорщик пытался подняться, но силы оставляли его. Из ушей бежали струйки крови, обожженные глаза ничего не видели. Федор повернулся лицом в сторону самой оживленной пальбы и даже прополз несколько метров в этом направлении. Ему хотелось как можно быстрее избавиться от своих мучений, и, словно выполняя его последнюю волю, афганская пуля быстро настигла прапорщика, прекратила страдания…

Одновременно с ним погиб и капитан Клейменов. Смерть настигла Константина в окопе, где он отстреливался из пулемета. Несколько моджахедов – из тех, которые зашли на заставу с тыла, набросились на него и расстреляли в упор. Потом один из них с остервенением бил прикладом по рукам мертвого Клейменова, пристывшего к пулемету. Бил до тех пор, пока рядом с ним не остановился Абдул-Керим. Он склонился над телом Константина и, внимательно всмотревшись, сказал:

– По-моему, это один из врагов шаха.

Оглядываясь на многочисленные трупы моджахедов и сокрушенно покачивая головой, к окопу подошел Абу-Фазиль. За ним, как всегда, шли радист и два боевика-телохранителя. Он остановился возле Абдул-Керима, который все еще разглядывал Клейменова. Прислушался – со стороны заставы доносились одиночные выстрелы и короткие автоматные очереди. Моджахеды закрепились перед КПП, но дальнейшего продвижения не было.

– Почему ты остановился? – спросил Абу-Фазиль.

– Люди должны немного передохнуть, – ответил Абдул-Керим; он и сам еле держался на ногах. – Я потерял почти половину состава.

– Да я уж вижу, тут ничего не поделаешь. Но они теперь в раю. А другие на земле и должны идти вперед. Вперед! Зачищай заставу!

– Слушаю. А где Селим?

– У меня нет с ним связи, но вон же, слышишь перестрелку? Значит, он ведет бой.

Абу-Фазиль был раздражен тупостью командира. Ему говорят, чтобы он шел вперед, а он начинает выяснять, где Селим. Хотя сам мог бы догадаться. Почувствовав его недовольство, Абдул-Керим с преувеличенной ретивостью повел людей в сторону КПП:

– Вперед! Вперед! Зачищайте все! Берите пленных!

Моджахеды начали осторожно приближаться к ограде заставы. Когда Абдул-Керим оглянулся на Абу-Фазиля, ожидая одобрения своих действий, тот поманил его пальцем.

– Послушай, где пленные? Неужели никого нет? Ведь все же тут захватили.

– Не сдавались гады. Есть всего один.

– Давай его сюда!

Через несколько минут двое моджахедов приволокли израненного Самоделко. Они тащили его за руки, ноги Виктора волочились по земле, одна брючина была сильно окровавлена. Моджахеды бросили сержанта перед Абу-Фазилем. Пытались поставить его на колени, однако Самоделко все время падал лицом вниз, и командующий велел прекратить это бесплодное занятие. Заставил моджахедов перевернуть Виктора на спину, что те моментально сделали.

– Подними морду, свинья! – крикнул Абу-Фазиль, но, поскольку пленный не реагировал на его слова, заставил одного из моджахедов приподнять его голову. Сам же достал из кармана миниатюрный цифровой аппарат и навел его на сержанта.

– Надеюсь, ты первый, но не последний. Давай, свинья, улыбайся.

После нескольких пощечин, полученных от моджахеда, Виктор с трудом открыл глаза. Он посмотрел на стоявшего над ним Абу-Фазиля и издал слабый стон, бессильно прошептав:

– Нельзя…

– Чего нельзя? – переспросил Абу-Фазиль по-русски.

– Нельзя фотографировать пленных… – с усилием выговорил Самоделко. Он сделал движение ладонью, должное означать, будто хочет сказать что-то еще, только ему трудно говорить громко, пусть собеседники нагнутся пониже. А когда те склонились над ним, Виктор молниеносным движением выхватил с пояса моджахеда кинжал, другой рукой притянул к себе Абу-Фазиля и с такой силой всадил лезвие ему в живот, что снаружи осталась только рукоятка.

Абу-Фазиль захрипел, язык уродливо вывалился изо рта, и он рухнул животом вниз, так что кинжал вошел еще глубже.

Моджахеды расстреливали Самоделко с остервенением. Казалось, они завидовали этому русскому пограничнику, который способен на такое, что недоступно им самим.

Абдул-Керим распорядился, чтобы радист передал сообщение о гибели Отца, и прошел вместе с моджахедами к КПП. Здесь все остановились и принялись разглядывать странный мешок, привязанный к столбу ограждения. Такой же мешок был подвешен чуть дальше, на следующем столбе. Афганцы принялись гадать, что означают эти мешки. Амулет это или они для чего-то нужны? Опьяненные победой моджахеды вели себя с ребяческой непосредственностью, совершенно забыв о том, что находятся на вражеской территории, что им может грозить опасность.

Между тем за ними внимательно следили – и следил не кто иной, как прапорщик Мюллер. Федор Иоганнович осторожно выглядывал из-за развалин торцовой, «касымовской» стены, которая была разрушена выехавшей БМП. Громадная ладонь Гансыча лежала на пульте дистанционного управления, он выжидал момент и, когда все моджахеды сгрудились возле загадочных мешков, нажал кнопку.

Это был взрыв такой оглушительной силы, что его слышали за много километров от заставы. В живых не осталось ни одного моджахеда из отряда Абдул-Керима, да и сам он тоже погиб.

По другому флангу к заставе приближался отряд Сафар-Чулука. Принявший командование после его гибели Рашид растерянно сообщил по рации:

– Мы потеряли Среднего брата!

Рашид уже был готов дать приказ к отступлению, как вдруг в эфире прозвучал знакомый энергичный голос Селима:

– Я – Младший брат. Слушать меня. Рашид, зачищайте заставу, там почти никого не осталось. Только все равно держитесь осторожно.

– Понял тебя, Младший!

Отступать для Рашида всегда было мукой мученической. Поэтому, едва услышав бодрый голос Селима, он решительно взмахнул рукой, указывая боевикам направление движения, и закричал:

– Вперед! Зачищайте здания. Берите пленных.

Моджахеды двигались небольшими группами вдоль разрушенных построек, стреляя подряд во все отверстия и окна. Слышались выстрелы, короткие очереди, реже разрывы гранат.

Какое-то время зачистка проходила без эксцессов, но вдруг из пролома в стене дома офицерского состава простучала автоматная очередь. Два моджахеда упали мертвыми. Третий, пригнувшись, бросил в пролом гранату и убежал, чтобы присоединиться к другой группе, подходившей к столовой. Та была разрушена сильнее, чем офицерское общежитие. Боевики нещадно поливали проломы автоматными очередями.

Дальше оставаться в столовой было опасно, и Мюллер, сильно прихрамывая, перебежал к разрушенной казарме. Юркнул за угол и тут увидел двух пограничников. Один, раненный, был без оружия, второй стрелял короткими очередями по маячащим на плацу фигурам моджахедов.

– Отходи, пацаны! Отходи к КП, к командиру! – приказал прапорщик. Сам он напрямую через пролом в стене прошел в казарму. Выглянув из окна и убедившись, что возле мостика находится достаточно большое количество моджахедов, привел в действие еще одно взрывное устройство. Этот взрыв по мощности отличался от тех, которые были возле КПП. Теперь крики раненых моджахедов чуть ли не заглушали стрельбу.

– У вас научился, – с некоторым злорадством произнес Мюллер и услышал по рации голос Мансура:

– Мюллер! К тебе вошли с тыла! Будь начеку.

– Понял, Ахметыч. Не боись.

Открыв дверь, вернее, отодвинув ее, поскольку та болталась на одной петле, Федор Иоганнович вышел из комнаты в проход, где сразу увидел спины двух крадущихся боевиков. В одной руке у него была сумка, в другой автомат. Он резко бросил на пол и то и другое. Услышав стук, оба боевика испуганно обернулись. Не давая им опомниться, Мюллер с разбегу врезался во врагов, припечатав обоих к стене. Он принялся молотить их своими пудовыми кулачищами по макушкам. Через минуту один боевик свалился замертво. Однако второй, улучив момент, отпрыгнул в сторону и поднял выроненный автомат. Прапорщик успел схватить его оружие двумя руками и сделал мощный круговой рывок. Моджахед, не выпуская автомата, упал, но, когда Мюллер нанес ему ногами два сокрушительных удара по голове, затих. Но тут в проход, стреляя на ходу, вбежал еще один боевик. Мюллер припал к полу. Одна пуля пробила стену над его головой. Прапорщик потянулся было к автомату, но понял, что поздно. Моджахед стоял в трех шагах от него. Ну что тут можно поделать! Жизнь кончилась.

И только Гансыч подумал это, только сформулировал свою жестокую мысль, как стоявший над ним моджахед упал, прошитый автоматной очередью. Его голова стукнулась о пол в нескольких сантиметрах от головы Мюллера.

Прапорщик посмотрел в ту сторону, откуда пришло спасение: Алишер Исмаилов с обалделым видом смотрел на свой автомат, словно удивляясь, как тот оказался способен на такую неимоверную точность попадания.

Тяжело дыша, Мюллер приподнялся, опершись на руки. Он не решался встать. От страха у него дрожали ноги, и прапорщик боялся, что рядовой заметит его слабость.

– Молодец, математик, – улыбнулся он. – Спасибо.

– Командир зовет. Мы отходим, – сказал Исмаилов.

– Давай, дуй к нему. Я тут еще кое-чего смастырю. Дуй скорей.

Когда Алишер ушел, Мюллер достал из сумки брикет взрывчатки, взрыватель с проводами. Рядом в стене была щель. Через нее было видно, как группа моджахедов проходит через спортплощадку по направлению к командному пункту.

Ратников шел по дому офицерского состава и с горечью видел разрушенные комнаты. У Клейменовых на полу валялась фотография: Катерина, Константин и их еще маленький сын. Тут же разбитый телевизор. Возле своей комнаты в коридоре увидел валявшуюся «Капитанскую дочку». Хотел поднять книгу, но услышал сзади шаги по битому стеклу. С автоматом наперевес по коридору шел Аскеров, за ним следовали Рахимов и Раимджанов, все были донельзя оборванные и грязные. Мансур жестом подозвал лейтенанта. Когда тот подошел, сунул ему под нос рацию. «Аскеров, сдавайся, сучонок, не губи своих щенков. Найдем тебя, кожу сдерем с живого», – услышал Владимир.

Мансур раздраженно отключил рацию и сказал Ратникову:

– Все наши находятся за гаражом. Отводи их назад по ущелью, только быстрее, не тяни резину. Я уже на взводе.

– Мы же не отступаем, – удивился Владимир. – Зачем я их туда поведу?

– Не отступаем, а маневрируем. Отошел, закрепился, обошел, ударил. Понял?

– А они как же? – лейтенант кивнул на окно, и Мансур безропотно посмотрел туда же. Он увидел, что моджахеды держат оборону перед командным пунктом заставы, построив каре примерно из десяти человек. На спортплощадке лежали и сидели раненые пограничники. Двое афганцев вытаскивали из канавы Гущина, у которого были окровавлены обе руки. Леонид что-то бессвязно бормотал, видимо, просил не убивать. Так, во всяком случае, показалось Аскерову, который с некоторой поспешностью передал рацию Ратникову, сказав:

– Быстрее вызывай Мюллера, он сидит напротив.

– Почему должен вызывать именно я?

– Потому что, они нас слышат. А ты знаешь немецкий, который они вряд ли понимают. И ты обращаешься к казахстанскому немцу на его родном языке. По-моему, все логично.

Лейтенант неуверенно взял из рук капитана рацию:

– Мюллер! Мюллер! Я – Суворовец!

Прапорщик только что закрепил на окне взрывчатку. У него не было желания разговаривать. Чертыхнувшись, он взял рацию:

– Слышу тебя!

– Видишь наших на спортплощадке? – спросил Владимир по-немецки.

– Так точно, – ответил прапорщик. – Ты где?

Затаившийся возле командного пункта радист с изумлением слышал в наушниках незнакомую речь. Он сказал Рашиду, что ничего не понимает. Тот послушал и тоже не понял. Между тем Ратников продолжал:

– Гансыч, отвлеки их огнем. Тогда мы ударим по ним с тыла. Ты понял меня?

– Так точно, земеля. Сейчас все сделаем. Мюллер тщательно прицелился и выстрелил.

Один из моджахедов в каре упал. Другие замельтешили – кто-то бросился на землю, кто-то отбежал в сторону. Человек пять по команде Рашида устремились в обход мимо курилки к казарме.

Мюллер выстрелил еще трижды. Возле курилки упал еще один моджахед. Остальные, словно зайцы, проскочили за угол казармы. Тогда за дело принялся затаившийся в офицерском общежитии Ратников. После его первого выстрела залегший спиной к общежитию моджахед дернулся и застыл. Остальные четверо, озверев, принялись палить очередями по окнам общаги, но толку от их энтузиазма не было. Зато Мансур и Рахимов, которые стреляли из-за угла дома офицерского состава, добились большего. Они ликвидировали еще двоих моджахедов, а остальные спешно отползли за командный пункт, оставив пленных пограничников без присмотра. Этим воспользовался Аскеров, который довольно рискованно выбежал наружу и закричал пограничникам:

– Сюда, бегом, быстро!

Пленные, теперь уже бывшие пленные, пригибаясь, рванули что было сил в сторону гаража.

Прихватив взрывчатку и сумку, Мюллер проковылял от окна к пролому в противоположной стене. Каждый шаг давался ему с невыносимой болью. В проходе с северной стороны на него налетели четверо боевиков. Наставив автоматы, они истошно закричали на ломаном русском: «Бросай оружие! Сдавайся, баран! На колени, сука!».

Остановившись, прапорщик сбросил с плеча автомат и устало присел на кровать, словно обрадованный возможностью отдохнуть. Боевики подошли ближе, не переставая надрывно орать.

До поры до времени Мюллер сидел спокойно. Сумку и взрывчатку он по-прежнему держал в руках. Неожиданно он рявкнул на афганцев громовым голосом:

– Хватит глотку драть! Надоели!

Словно оторопев, моджахеды умолкли, а прапорщик добавил тихим рассудительным тоном:

– Так-то оно лучше будет. Ну, в чем трудности? Есть напоследок какие-нибудь просьбы, пожелания?

Видимо, моджахеды слов не поняли, но интонацию уловили. Они с ужасом смотрели на взрывчатку и боялись пошевелиться. Мюллер многозначительно усмехнулся.

– Нет пожеланий, мужики? Ну, тогда – полетели.

Он соединил провода, и мощный взрыв потряс северную часть казармы. Мансур и Ратников, укрывшиеся за гаражом, у проломленного заграждения, поняли, что произошло. Оба смотрели на поднявшиеся клубы дыма. Им оставалось мысленно попрощаться с общим любимцем Мюллером, для долгих переживаний не оставалось времени.

Аскеров, показав лейтенанту направление в сторону ущелья, велел ему отойти метров на сто и там укрепиться. На вопрос Владимира о том, что будет делать он сам, коротко ответил:

– Я догоню. Капитан всегда уходит последним.

Ратников, поднимая бойцов, перебежал в сторону пролома. Впереди изредка гремели одиночные выстрелы. Громко выла собака. Это была овчарка Раимджанова, и сержант болезненно реагировал на голос своего питомца. Он был готов ринуться ей на помощь, и только сознание того, что может при этом выдать других, удерживало его от отчаянного поступка.

– Застава, за мной! – приказал Ратников. – Раненых в середину. Гафуров, Мураталиев, Рахимов – ко мне. Замыкающие – Исмаилов и Раичджанов.

Капитан, выглянув из-за гаража, внимательно следил за происходящим в бинокль. Неожиданно из рации сквозь шипение донесся голос Селима на фарси:

– Аскеров, я не уйду без тебя. Все трусы сбежали, но я не уйду. Можешь не надеяться. Не для того я старался.

Мансур выключил рацию и осторожно пошел вперед. От едкого дыма слезились глаза. В наступившей тишине откуда-то донесся стон раненого. На спортплощадке лежали мертвые тела. Неожиданно капитан услышал чьи-то шаги и обернулся. К нему подходил Исмаилов.

– Алишер, всем было приказано удалиться в ущелье. Ты почему здесь?

– Вы мне еще раньше приказали быть рядом с вами.

Аскеров был вынужден признать его правоту. Они пошли вместе и, дойдя до КПП, увидели, как вдалеке полтора десятка моджахедов уходят по усеянному трупами пологому спуску. Кто-то хромал, кто-то вел раненого.

– Ушли, – сказал Исмаилов. – Можно наших позвать.

– Нет, рано. Еще может быть обстрел. Ты на всякий случай поглядывай по сторонам.

Алишер оглянулся, и ему в глаза бросился развевающийся флаг на флагштоке.

– А флаг не упал, – заметил он.

– И не упадет, – многозначительно произнес Мансур. – Никогда. Можешь не сомневаться.

В это время раздался выстрел, и капитан, застонав, упал, схватившись обеими руками за правую ногу. Пуля попала чуть выше колена, сквозь пальцы медленно сочилась кровь. Алишер, вытащив из кармана бинт, лихорадочно принялся за перевязку.

– Хоть один подарок для нашего шаха, – неожиданно услышали пограничники.

Рядом с ними стоял Селим. Нагло улыбаясь, он держал на прицеле корчащегося от боли капитана. Мансур повернулся к нему левым боком, пытаясь встать на колено. Автомат валялся в двух метрах от него. Он потянулся к нему, но афганец подошел и откинул его ногой подальше. Потом опять приблизился к Аскерову и наставил на него пистолет. На Исмаилова боевик, казалось, не обращал ни малейшего внимания. Но это была видимость – стоило Исмаилову сделать резкое движение, как Селим выстрелил в Алишера и больше на него не смотрел; тот корчился от боли – пуля попала ему в шею.

– Ты помнишь, капитан, как убил моего старшего брата? – спросил Селим. – Помнишь, как это было?

– Я-то помню. А вот помнишь ли ты? Тебя-то при этом не было.

– Ну так что с того, – усмехнулся моджахед, – очевидцы рассказывали. От людей ведь ничего не скроешь.

Беседа вполне устраивала Аскерова. Хуже было бы, если бы Селим сгоряча пристрелил его. Разговор же несколько охладил пыл моджахеда, даже усыпил бдительность. Чем и воспользовался Мансур. Неожиданно развернувшись, капитан выстрелил из пистолета. Пуля попала Селиму в сердце, и боевик упал. А Мансур подскочил к Исмаилову и принялся его перебинтовывать. Пуля прошла по касательной, и рана, судя по всему, не представляла опасности.

В молодости Надир-шах не любил гостиницы. В них его охватывал ужас. Ему казалось, что там он настолько одинок, что никто в мире не узнает, если с ним что-нибудь случится. С годами же понял – не любил, потому что останавливался в дешевых гостиницах, категории две звезды. Когда же появилась возможность жить в дорогих отелях, то очень даже полюбил. Мог целый день напролет провести в номере, не выходя из него.

В «Ташкенте» у него был номер-люкс, не уступавший по комфорту лучшим европейским гостиницам, а поскольку конференция проходила в этом же здании, он даже не выходил на улицу.

Утром Надир-шах появился из ванной комнаты свежий, причесанный, только что после душа. В кресле посреди комнаты сидел Додон, заканчивавший разговор по мобильному телефону. По его вытянувшемуся лицу было видно, что ему сообщают на редкость плохие новости.

Отключив телефон, он испуганно посмотрел на шефа, не решаясь заговорить первым.

– Что стряслось? – спросил Надир-шах. – Большие потери?

Додон молчал, мысленно подбирая наиболее удобоваримую формулировку. Нужно сказать правду и в то же время не огорошить шефа дурным известием. Иначе гнев обрушится на его голову.

Встревоженный Надир-шах подошел к нему вплотную.

– Они не взяли пленных?

Додон опять молчал, сидя со страдальческим выражением лица.

– Они не взяли заставу?

Додон был готов расплакаться. Но Надир-шах по-отечески потрепал его по щеке.

– Ерунда. Это стоило меньше ста тысяч. Переживать не о чем.

Сказав это, шеф принялся одеваться. Костюм он держит в специальном чехле. Рубашка, галстук, туфли – все было в идеальном состоянии, как будто только что из магазина.

Когда Надир-шах в сопровождении Додона шел по коридору отеля, дорогу им преградила группа людей в штатском. Чуть поодаль остановились трое мужчин в военной форме.

Шедший впереди солидный мужчина обратился к нему:

– Господин Надир Харири?

– Да. Что вам угодно?

Мужчина предъявил свое удостоверение и листок бумаги небольшого формата. Не дожидаясь, когда Надир-шах все прочитает, он сразу объяснил:

– Министерство внутренних дел Узбекистана. Это ордер Интерпола на ваш арест.

Надир-шах изобразил ироничное изумление:

– А я-то думал, почему меня так усиленно приглашали в Ташкент. Если не секрет, в чем меня обвиняют?

– Пятнадцать лет назад под именем Джараха Аль Шукри вы участвовали в терактах – в Египте, в США, во Франции, в Австрии. Вы также были членом организации «Черный сентябрь».

Политик нахмурился.

– У вас что – есть свидетели?

– Вас идентифицировали по отпечаткам пальцев.

Стоявший рядом с милицейским чиновником молодой человек показал Надир-шаху золотистую ручку и спросил:

– Это ваша ручка, господин Харири?

Потрясенный Надир-шах смотрел на ручку, о которой и думать давно забыл. Неужели его предала Ситора? Кто бы еще догадался о том, что на ручке можно обнаружить отпечатки пальцев?

– Делайте что хотите, – дерзко и уверенно улыбнулся он. – Все равно это моя Азия, а не ваша. И что бы ни случилось, она всегда будет моей.

За вчерашний день Надир-шах познакомился с большим количеством нужных людей и хотел избежать преждевременной огласки. Однако помешала досадная случайность – конференц-зал в гостинице был расположен таким образом, что конвоирам пришлось провести Надир-шаха через холл, где собрались многие участники конференции. А наручники – большая помеха для имиджа серьезного политика.

Военный вертолет летел над Памиром. Сидя с забинтованной ногой на скамейке возле иллюминатора, Мансур смотрел на бескрайние горы, на вереницу вершин. Сколько раз он и Лейла любовались таким ландшафтом во время прогулок. Они даже придумали игру – найти сходство горного силуэта с каким-нибудь предметом. Скорей бы опять с ней встретиться.

Он повернулся, чтобы видеть салон. Специально присланный борт вывозил раненых бойцов. Он увидел дремавшего Алишера Исмаилова, и взгляд его потеплел. У Алишера была перебинтована шея. Невозможно передать, до чего близок к гибели оказался парень в этом бою. А он, едва придя в себя, бросился первым делом искать тетрадку с математическими записями, решением уравнений Навье-Стокса. Вот уж действительно, каждый человек – это особый мир. И погибший учитель Хуршет, и героический Белкин, и заболевший Жердев, и убитый капитан Касьян, и лежащий здесь же Виктор Самоделко.