Текст книги "Женские игры в Париже"

Автор книги: Владимир Ткаченко

Соавторы: Константин Ткаченко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

Между тем давний благодетель Мари, виконт де Перрего, умолял её отказать всем остальным любовникам. Она отвечала: "Вы хотите навредить мне? Вы прекрасно знаете, что ваше предложение будет гибельно для моего будущего, которое вы решили, по-видимому, сделать несчастным и тоскливым". Де Перрего объяснил, что он имел в виду брак. В приступе жалости к самой себе, усиленном боязнью, что все остальные друзья покинут её из-за прогрессирующей болезни, она поехала с де Перрего в Лондон, где они зарегистрировали брак в Кенсингтонском отделении записи актов гражданского состояния 21 февраля 1845 года. Однако закон помешал исполнению её желания – стать порядочной. Поскольку де Перрего опасался, что члены его семьи могут вмешаться, узнав, на ком он женился, не было сделано церковного оглашения. В результате во Франции этот брак не был признан законным. Мари не была создана для брака. Кроме того, она не выносила де Перрего, и она оставила его, хотя и сохранила титул виконтессы и на её почтовой бумаге и столовом сервизе красовался герб де Перрего.

Замученная приступами кашля и усиливающейся слабостью, она поехала лечиться в Висбаден. Но это ничего ей не дало. Она вернулась в Париж и вверила свою судьбу двум известным врачам. Одним из них был Огюст Франсуа Шомель, личный врач французского короля Луи Филиппа, другим – Казимир Жозеф Давэн, которому принадлежит открытие, что болезни вызываются бактериями, и которым восхищался Пастер. Оба они пытались помочь ей. Среди их подробных назначений были следующие рекомендации госпоже Дюплесси: втирать под мышки мазь из йодистого калия; пить ослиное молоко, подслащенное сиропом, настоянном на папоротнике, и микстуру из сладкого и горького миндального молока на ночь; принимать сироп Караби во время приступов кашля; придерживаться строгой диеты, состоящей из "жидкого рисового супа, свежих яиц всмятку, слабо обжаренной рыбы, дичи, полупроваренных овощей, хлеба из муки высшего сорта, фруктовых салатов, джема, шоколада с молоком на второй завтрак" и разбавленного вина к обеду.

Ей становилось все хуже. Когда Мари в последний раз побывала в театре с неизменным букетиком камелий, она была бледна и на её щеках играл лихорадочный румянец.

Де Перрего её не забыл. На пороге смерти она умоляла его о прощении, и отныне он находился неотлучно у её постели, а она смотрела не отрываясь на икону Богоматери, стоящую на её туалетном столике. Узнав своего виконта, она прошептала: "Вы пришли увидеть меня. Прощайте. Я ухожу". Священник причастил её и удалился. Теофиль Готье так рассказывал о её конце: "Три дня, чувствуя, что летит вниз, в пропасть, ожидающую нас всех, она ни на минуту не выпускала руки своей служанки, будто та могла удержать её. И только когда ангел смерти пришел за ней, она отпустила её руку. В последнем порыве молодости, испытывая ужас при мысли о небытии, она поднялась на ноги, словно хотела убежать, затем три раза простонала и затихла навсегда".

Это произошло в три часа ночи 3 февраля 1847 года. Ей было всего 23 года.

Ее отпевали в церкви Мадлен. Она лежала в гробу, усыпанная камелиями. Среди тех, кто провожал её в последний путь на кладбище Монмартра, был старый русский граф, с двух сторон поддерживаемый слугой и сестрой Мари Дельфиной Паке. Менее чем через две недели после похорон де Перрего приобрел более дорогой участок на кладбище и более дорогой склеп и перезахоронил тело. Стоя под дождем, он наблюдал, как гроб с хрупким телом был помещен в теперь уже постоянную могилу и белый мраморный памятник с высеченными на нем камелиями навсегда занял свое место. На мраморе была сделана надпись:

Здесь покоится

Альфонсина Плесси,

родившаяся 15 января 1824 года,

скончавшаяся 3 февраля 1847 года

De Profundis

Александр Дюма-сын узнал о её смерти в Марселе, куда он прибыл после поездки в Испанию и Африку. Он помчался в Париж и как раз попал на широко разрекламированную распродажу роскошных вещей, оставшихся после Мари. Бесшумно бродя по комнатам его бывшей любовницы, он услышал голос аукциониста и понял, что продается любимая книга Мари. Впоследствии он вспоминал:

"Неожиданно до меня донесся громкий голос: "Книга в отличном переплете, с золотым обрезом, называется "Манон Леско".

За 100 франков Дюма приобрел книгу, некогда принадлежавшую его возлюбленной.

На аукционе для продажи были выставлены туфли, которые она носила, и вполне порядочные женщины дрались за них подобно тем, кто хотел влезть в туфельку Золушки. Было продано все, даже ветхая шаль, купленная три года назад, даже попугай ара с ярким оперением, повторявший одну и ту же грустную мелодию, которой его научила его хозяйка. Ее портреты, любовные письма, пряди волос – все было выставлено на продажу.

Всего на аукционе было выручено 89 тысяч франков. Ее кредиторы были удовлетворены; немало осталось и её законной наследнице, сестре Дельфине, для покупки имения в Нормандии, того самого, о котором мечтала Мари.

Однако, самое драгоценное наследство получил её бывший любовник молодой Дюма. Для него эта история не закончилась. После аукциона он написал элегию, которую посвятил Мари. Но ему было этого мало. Ее непорочное лицо, восхитительное тело будоражили его воображение. Через пять месяцев он приступил к работе над романом "Дама с камелиями".

Героиней романа была Мари Дюплесси, переименованная в Маргариту Готье. Героем, чье имя – Арман Дюваль – сохраняло инициалы самого Дюма, был Александр Дюма-сын. В основном сюжет романа повторял их историю. Кое-что было идеализировано, но автор старался честно рассказать об их отношениях, передать суть характера Мари. Роман был написан за четыре недели. Первое издание, вышедшее тиражом 1200 экземпляров в издательстве Кадо в 1848 году, вызвало в печати бурю сенсационных откликов и было мгновенно распродано. Но дальше дело не пошло. Не считая полученного им аванса в 1000 франков, Дюма на книге почти ничего не заработал. Он мечтал, чтобы его роман обрел более широкий круг читателей. Кто-то предложил ему переделать роман в пьесу. Дюма попробовал работать вместе с другом своего отца. Тот хотел превратить "Даму с камелиями" в историю, рассказывающую об отношениях Мари и её русского графа. Дюма не согласился и решил попытаться написать пьесу сам. Через восемь дней она была готова, и он прочел её отцу, который растрогался до слез. Дюма отнес пьесу в театр, там её приняли, но накануне премьеры театр прогорел. Когда то же самое случилось во второй раз, Дюма сдался.

В первый день нового, 1851 года, прогуливаясь в одиночестве под дождем, Дюма забрел на кладбище Монмартра и присел возле могилы Мари. Как он потом вспоминал, он расплакался из-за своих поражений, своей депрессии, наконец, из-за самой Мари. Вернувшись домой, он перечитал пьесу, переписал её и ещё раз попытался отдать в театр.

Впервые пьеса была поставлена в театре "Водевиль" через пять лет, почти в тот самый день, когда умерла Мари. Зал плакал и рукоплескал. Дюма писал своему отцу: "Грандиозный, грандиозный успех. Настолько грандиозный, что мне казалось, что я присутствовал на премьере одного из твоих произведений".

Среди тысяч людей, глубоко тронутых пьесой, был знаменитый итальянский композитор Джузеппе Верди. Вдохновленный темой пьесы, он написал свою знаменитую оперу "Травиата".

В 1895 году Александр Дюма-младший умер и был захоронен на кладбище Монмартра. Его могила была засыпанной белыми камелиями. Через несколько дней после похорон на кладбище появился средних лет, полноватый господин. Им оказался Жюделе, сын Мари, и настоял на том, чтобы белые камелии с могилы Дюма были перенесены на могилу его матери. Смотрителю кладбища, который переносил цветы, он сказал: "Это она, моя мать Мари Дюплесси, сделала его знаменитым и богатым!".

Потом Кристина нам сказала:

– Я тоже хочу быть богатой, жить в роскошном доме, но не хочу умереть рано!

– Теперь все это зависит от тебя! – ответил я. – Мы тебе будем помогать. Вперед!

В течение нескольких дней мы представили Кристину Зигфриду. Эффектная молодая женщина ему понравилась. Мы попытались внушить ему, что она в средствах не нуждается, у неё богатый отец, сколотивший состояние на продаже дома цветных металлов, живет в Риге в собственном доме, имеет солидный счет в швейцарском банке. Зигфрида это не очень интересовало, он и сам был богатым человеком, но Кристина ему понравилась. Она держалась с ним скромно и обаятельно.

Когда их отношения перешли в плоскость интимных, мы по совету врачей, передали, Кристине дату, когда ей можно было бы забеременеть, чтобы у неё был мальчик. И это случилось. С течением времени было установлено, что беременность протекает нормально, и у Кристины будет мальчик. Зигфрид вознамеривался его усыновить, но это нас не устраивало.

Кристина сказала своему любовнику, что собирается поехать рожать к маме в Ригу и там оставить ребенка, её родители очень ждут внука.

Подобное намерение весьма обеспокоило Зигфрида. Ребенок уплывал из его рук, первый и единственный в его жизни, да ещё мальчик, его наследник. А нас в этой ситуации, устраивало бы только одно: чтобы Зигфрид сделал предложение руки и сердца и женился бы на Кристине. И, чтобы подтолкнуть его к этому, мы придумали новый ход.

Зигфрид как-то случайно увидел на бульваре Елисейских полей, что Кристина разговаривает с приятным молодым человеком. Сам он ехал мимо на машине и заметил ещё при этом в руке у Кристины букет цветов. В этот же день Кристина принесла этот букет домой, где они жили с Зигфридом. Тот с беспокойством воззрился на него. Кристина не стала темнить и все ему объяснила. Это был наш Толик, но Кристина объяснила своему любовнику создавшуюся ситуацию, которую мы ей подготовили. Это, дескать, её школьный товарищ, он состоятельный человек, давно её любит и готов на ней жениться, несмотря на её беременность, о которой она сама ему поведала. Она уже звонила родителям, и отец ей сказал: "Ребенка нельзя оставлять без отца".

– Вот так дорогой, у твоего ребенка будет отец!

Зигфрид был ошарашен. Но Кристина решила его добить, она сказала:

– Посмотри, какие стихи он мне писал, когда мы учились в школе!

Она протянула Зигфриду листок со стихами. На самом деле то были стихи Цинтии, которые мне передал Серж.

Зигфрид некоторое время держал в руках листок, соображая, что делать.

Кристина взяла листок в свои руки:

– Давай, лучше я их тебе прочту, и ты увидишь, как он меня любит!

Она начала читать с большим чувством:

Возьми мое сердце,

Возьми мою боль,

Возьми мою радость,

Возьми мой покой.

Награды не жду я

И слез не таю.

Одну лишь тебя я

Всем сердцем люблю.

Ты ранила сердце,

Коснувшись его.

Но ты не узнала,

Что было потом.

Не чувствуешь боли,

Страданий моих.

Цветешь ты как прежде,

И ранишь других.

Я розу окрашу

Из раны своей.

Пусть белое алым

Все будет теперь.

Цветок не завянет,

Он символ любви.

Он болью напоен

Из раны души.

Я тихо увяну

Эту розу храня.

Любовь сохраню

До последнего дня.

Лишь роза напомнит

Тебе обо мне.

Любовью из бездны

Вернусь я к тебе.

Когда Кристина прочитала своим высоким, звонким голосом это стихотворение, глаза её сияли, из них на Зигфрида изливались потоки радости. Она была искренна в тот момент.

Зигфрид сдался:

– Ты выйдешь замуж за меня! – воскликнул он. – Я своего ребенка никому не отдам!

Это был не эмоциональный всплеск его души. Наш трюк с "женихом" Кристины только подтолкнул Зигфрида к такому решению. К этому времени он все уже обдумал. Решил жениться на Кристине, подождать пока родится и подрастет ребенок до года-двух, потом развестись со своей женой, а ребенка оставить себе. По французским законам ребенок, родившийся во Франции, автоматически получает французское гражданство, а Кристина пока гражданства такого не имела. В случае развода ребенок, по суду, мог остаться с отцом. На это и рассчитывал Зигфрид. Но ему не было суждено претворить намеченное в жизнь, он даже не увидел своего ребенка. Когда Кристина была на четвертом месяце беременности, у него случился первый инсульт. Врачи быстро поставили его на ноги. Он всполошился и, боясь самого худшего, составил завещание, по которому все его состояние получал ребенок, который должен был родиться в их браке с Кристиной. В случае если он не родится, Кристина становилась наследницей всего состояния.

У нас с Сержем появился большой соблазн избавиться от ребенка ещё в утробе. Мы долго думали над этим. При встречах с Кристиной ничего ей не говорили, но как-то поняли, что она опасается именно этого. Она была догадливой девушкой и ей не хотелось расставаться с ребенком. Этот вопрос с ней мы не обсуждали. Но когда решили, что будет лучше оставить ребенка, то сказали ей об этом. Она облегченно вздохнула и почему-то с благодарностью во взоре взглянула на меня. В ответ на её красноречивый взгляд я сказал:

– Так будет лучше! Для тебя в первую очередь, а все остальное, что мы будем делать пройдет более законно.

Поняла она или нет, что я имел ввиду, но она удовлетворенно кивнула головой. А имел я ввиду раздел денег, которые должны были остаться после смерти Зигфрида. Дело шло именно к тому. Есть лекарства, провоцирующие инсульт. Они быстро выводятся из организма, и обнаружить их практически невозможно. Нам Зигфрид уже был не нужен, поэтому на четвертом месяце беременности он стал получать такие лекарства. У него была ишемичная болезнь сердца, атеросклероз и обширный инсульт головного мозга не заставил себя ждать. От него Зигфрид скончался. Он был похоронен на русском кладбище Сен-Жевьев-де-Буа, ведь его жена Кристина была русской.

Мы заказали памятник Зигфриду, все-таки он "подарил" нам свои 15 миллионов франков. Памятник был простым: высеченный барельеф на темном мраморе со словами: "Вечная память. От жены и сына".

Не дали Кристине много волноваться, нужно было, чтобы роды у неё прошли спокойно, до них оставалось ещё три месяца.

Адвокат Тессон объяснил, что получить деньги и перевести часть их на наши счета будет трудно: нужно время и какой-то ход. Серж предложил мне жениться на Кристине, чтобы не упустить деньги.

Он сказал:

– Ты все время пробавляешься случайными женщинами, а мне приходится жениться и жениться. Теперь настала твоя очередь!

Я с ним согласился и впоследствии не пожалел об этом: Кристина оказалась хорошей женой и матерью. Но это произошло в последствии. А теперь мы оставили Кристину в Париже под опекой нашего адвоката Тессона и отправились в Америку.

Наш литературный псевдоним – К. и Т. Енко

(Ткаченко Константин Владимирович,

Ткаченко Владимир Герасимович)

7 июня 2002 г.

г. Москва