355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Владимир Джунковский » Воспоминания (1915–1917). Том 3 » Текст книги (страница 20)
Воспоминания (1915–1917). Том 3
  • Текст добавлен: 26 сентября 2016, 16:11

Текст книги "Воспоминания (1915–1917). Том 3"


Автор книги: Владимир Джунковский



сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 56 страниц) [доступный отрывок для чтения: 20 страниц]

Одновременно с этим я принимал все меры, чтобы связаться с 26-м полком, что мне и удалось к 12 часам дня 13 марта. Командир этого полка сообщил мне, что правофланговому его батальону удалось проделать в проволоке несколько узких проходов, через которые можно бы провести стрелков, но не более роты, и потому атаковать через них он считает невозможным, на левом же фланге, где у него отхлынул батальон, проволочные заграждения остались целы, прорезать их он не мог. В течение дня выяснилось, что немцы стали стрелять разрывными пулями.

Было обидно отступать, части моего 32-го полка и расположенный уступами слева 30-й полк для поддержки 32-го рвались в бой, настроение среди них, несмотря на потери, было приподнятое, я решил с наступлением темноты пойти в атаку, назначив ее в 8 час. вечера, надеясь неожиданным нападениям занять «Фердинандов Нос» даже без помощи 26-го полкаа.

Увы! Мне это не удалось – я получил приказание от начальника дивизии отойти назад и занять положение, с которого полки выступили утром. Наблюдавшийся подъем и повышенное настроение сразу упали. Отходить было очень трудно, стрелки несли большие потери, многих раненых пришлось оставить на поле сражения. К 11 часам вечера измученные стрелки в подавленном настроении заняли позицию, с которой вышли утром. Я очень опасался, как бы немцы нам не устроили какой-либо пакости, убедясь в нашей слабости, и потому просил оставить мне батальон 31-го полка до утра следующего дня в качестве резерва, чтобы помочь в случае чего измученным полкам 32-му и 30-му.

Но начальник дивизии не разрешил и приказал направить его в место расположения штаба полка в его распоряжение. Таким образом, я остался со своими остатками 32-го полка и 30-м полком, которые только в 12 ночи получили за весь день первый раз горячую пищу. С тяжелым чувством вышел я проводить уходивший батальон 31-го полка, который сам неохотно шел в дивизионный резерв. Темень была непроглядная, было как-то жутко различать в этой мгле отдельные силуэты стрелков, пробивавшихся в тыл по узкой гати, чуть ли не поодиночке.

Вернувшись к себе в блиндаж далеко не в восторженном настроении, мне казалось, что все пропало и ни о каком наступлении больше и речи быть не может. Я застал моего ординарца – в этот день прапорщика Редько – спавшего сладким сном в блиндаже, мне стало жаль этого совсем юношу и, не зная, что ожидает еще ночью и на другой день, не желая подвергать его опасности, я разбудил его и послал его в штаб дивизии с донесением. Таким образом, я остался даже без ординарца.

Выпив чаю и поговорив с Костяевым, командиром 32-го полка, я устроился на своем стуле поудобнее на ночь, надеясь подремать. Устал я страшно за этот день, тишина кругом была необычайная, ни одного выстрела слышно не было, и мы подумали с Костяевым, что и немцы переутомились за этот день и потому вряд ли нас побеспокоят. Разведчики доносили нам, что противник закрепляется на своих позициях, усиливает и подчиняет попорченные и изрезанные проволочные заграждения, а мелкие партии противника выходят по временам из окопов с целью захватить наших еще не убранных раненных, но каждый раз они их отгоняют огнем.

Казалось, все это не предвещало ночной тревоги, и я скоро задремал. Я был разбужен сильным орудийным огнем, сначала я подумал, что это обычный обстрел госп. дв. Стаховцы, но огонь становился все сильнее, я разбудил командира полка, мы вышли наружу, и сразу стало ясно, что это не простая стрельба, а подготовка к атаке со стороны немцев, которые развили огонь до крайних пределов. Было еще темно, но от разлетевшихся снарядов весь участок был освещен как днем, снаряды рвались ежесекундно. Трудно было очень ориентироваться, в 3 час. 30 мин. утра позвонил командир 30-го полка Изюмов, докладывая, что полк его тает, потери огромные и он просит помощь в два батальона, ждет атаки немцев. Я тотчас позвонил начальнику дивизии, прося подкрепления, после чего вся связь была порвана, телефонисты, посланные для восстановления, большей частью были убиты. Пришлось пользоваться летучей почтой, но и многих из них постигла та же участь.

Один случай произвел на меня жуткое впечатление. Я стоял около блиндажа, пропуская мимо себя батальон резерва, подбадривая и благословляя людей, которые шли по ходу сообщения, а я стоял над ними. Кругом был сплошной ад от разрывавшихся снарядов и свиста пуль. В это время ко мне подошел посыльный летучей почты и подал донесение. Прочитав его и написав ответ я, не оборачиваясь, протянул руку, чтобы отдать конверт, но никто его не взял, я обернулся – посыльный лежит на земле, шальная пуля убила его наповал, за шумом разрыва снарядов я даже не слышал, как он упал.

Ужасное состояние, когда чувствуешь, что наступил момент, когда нельзя даже никакого отдать приказания, когда надо предоставить все воле Божьей и ждать. Это чувство какой-то жуткой беспомощности. Около 7 часов утра, когда уже рассвело, ко мне явился командир 30-го полка, не из храбрых, Изюмов, бледный, растерянный и огорошил меня словами: «У меня полка нет, все пропало, все уничтожены».

Зная его паническое настроение, я конечно не поверил ему, что полк уничтожен, изругал его, сказав, что если его полк уничтожен, то он должен был погибнуть с ним, а не являться в штаб боевой части, пускай он поищет своих людей, которые наверно найдутся, когда подъедут кухни, а если он не соберет людей, то будет предан суду. Он как будто опомнился, но в это время сзади уже в тылу у меня на опушке леса появились ракеты и одиночные люди шагах в 1000–1500 – это были немцы, сигнализировавшие своим об успешном наступлении. Изюмов еще более струсил, предложил даже бежать, но я на него посмотрел такими глазами, что он сразу пришел в себя. Положение становилось критическим, меня могли захватить в плен, ударить в тыл моим частям.

Приказав забрать телефонное имущество из блиндажа, я с пятью или семью стрелками связи решил перейти на ближайшую батарею, чтобы оттуда управлять дальнейшим боем, командиров же полков 32-го и 30-го направил к своим частям, чтобы контратакой опрокинуть немцев, батальон 31-го полка передал в распоряжение Костяева, приказав обоим командирам немедленно по прибытии к своим частям соединиться со мной летучей почтой. Когда командиры полков скрылись из виду, я остался со своими чинами связи, кругом не было ни души, немцы вышедши из лесу, не направились почему-то на Стаховцы, а пошли в сторону, это спасло положение.

Я тогда двинулся к батарее, пришлось проходить «долину смерти». Я шел в ужасном настроении, мне казалось, что все пропало, что я очевидно виноват, наверное, что-нибудь не предусмотрел по неопытности, по незнанию, что мне что-то надо сделать, а что, я сам не знаю – и я был один, никого кругом, кроме этих славных стрелков связи, которые так заботливо, ласково смотрели на меня, как будто чувствуя все, что я переживал. А снаряды между тем с остервенением разрывались то тут, то там, со всех сторон, другие проносились злобно шипя, а то вдруг над головой с треском разрывалась шрапнель и осколки ее со шлепанием падали вокруг на мокрую землю, обдавая меня грязью. Мои стрелки поминутно ложились при пролете гранат, а мне как-то было все равно, слишком я был полон дум о том, что-то делается в лесу, успеют ли мои перейти в контратаку и мне и в голову не приходило, что каждый снаряд несет смерть, я не мог даже себе представить, как это в меня попадает снаряд, и в тоже время мысль, что я останусь целым, когда мою линию прорвали, мне казалась позором, и я, стряхивал с себя комки грязи, которой меня все время обдавало от рвавшихся снарядов. Помню, как жаль мне было одну лошадь – она паслась совсем одна, вероятно, сбежала из какой-нибудь части, как сейчас помню, серой масти. На моих глазах осколком снаряда у нее оторвало одну ногу, и часть зада и она осталась стоять на трех ногах, вся дрожа и как-то странно фыркая.

Минут через 20 я был на батарее, нашел жалкие ее остатки – из 6 орудий одно, из прислуги осталось всего несколько артиллеристов, из офицеров один командир батареи, телефонной связи не было, и эти герои продолжали стрелять из единственного орудия. Поблагодарив людей, записав этих молодцов для представления к наградам, поговорив с ними, я решил дойти до промежуточной телефонной станции, чтобы связаться с начальником дивизии просить поддержки – надо было пройти еще с ½ версты, снаряды стали ложиться реже. Сообщение со штабом дивизии было и я мог доложить Редько положение дел, получил разрешение взять из корпусного резерва два батальона на помощь. Вскоре Редько сам приехал на промежуточную станцию.

В это время связь моя летучей почтой возобновилась и я стал получать донесения. Это помогло мне ориентироваться. Контратака удалась, я вздохнул свободно, немцы были оттеснены и я мог вернуться опять в свой блиндаж, мне прислали из штаба дивизии нового ординарца поручика Василенко, с которым я и прошел вместе «долину смерти», все еще осыпаемую снарядами. Но шел я уже не подавленный, а полный бодрости, положение было спасено, мои стрелки дрались, как львы. Один офицер 30-го полка, чудом уцелевший, рассказывал мне, что в одном месте столкнулись в лесу неожиданно для самих себя – роты немцев и наши. В первый момент и те и другие ошалели, а потом кинулись с яростью друг на друга врукопашную. Кололи штыками, разбивали головы прикладами, били кулаками, кусали друг друга, наши одолели, а в другом месте, когда немцы убегали по ходу сообщения, наши их преследовали поверху и били их прикладами по головам – не многим удалось спастись, весь ход сообщения был завален трупами.

На другой день было приказано восстановить утраченное положение, что и было мной выполнено. При подсчете за эти бои дивизия наша потеряла убитыми и раненными около 9 тысяч – почти 50 %, из офицерского состава 31 офицер был убит, 41 ранен. В неуспехе нашем, т. к. нельзя было назвать успехом продвижение на 1 ½ версты, главным образом виновата была артиллерия и недостаток снарядов. Когда немцы выпускали 2000 снарядов, мы могли выпустить сотню, другую.

Возвращение в штаб дивизии

Когда мы восстановили наше положение, то получено было распоряжение сменить нас на позиции частями 7-й Сибирской дивизии, мои части отошли в тыл, на отдых и пополнение, я вернулся 16-го в штаб дивизии. Странно как-то, после 9 дней что я, не раздеваясь, просидел на стуле в темном блиндаже, очутиться в уютной землянке и лечь в свою кровать, не слышать выстрелов. Как всегда бывает после неудачи, надо найти виновника. Прорван был мой фронт – очевидно виновник налицо, тем более что обвинять 5-й корпус значило бы Балуеву обвинить себя, остался 3-й Сибирский – обвинить 7-ю Сибирскую дивизию нельзя, т. к. эта дивизия бывшая Трофимова – командира корпуса, значит всех собак надо вешать на 8-ю Сибирскую. Я решил защищаться до крайности и, затребовав от командиров полков подробные донесения, предоставил рапорт начальнику дивизии, который и привожу целиком:

«17 марта 1916 г. № 77

Начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии.

Вследствие приказания вашего превосходительства, изложенного в полевой записке начальника штаба от 15 сего марта за № 135, полученной мной в 4 часа дня того же числа, я затребовал от вверенных мне начальников боевых участков полковников Костяева и Изюмова подробные донесения о прорыве их боевого порядка и временной потери позиции. Основываясь на полученных от них данных и имеющихся у меня таковых же доношу:

В ночь с 13 на 14 марта полки боевой части вверенной Вам дивизии расположены были следующим образом:

Правый боевой участок (полковник Костяев). Части этого участка должны были отойти, согласно Вашего приказания, из-под проволочных заграждений «Нос Фердинанда» с наступлением темноты вечером 13 марта и занять положение предшествовавшее бою и атаке вышеуказанной вершины. В исполнение сего около 8-ми час. вечера северо-западная опушка леса была занята 4-мя батальонами 32-го полка, части 1-го батальона, уцелевшие после атаки, расположились в резерве на высоте 92, части 2-го и 3-го батальонов в лесу сзади высоты 92. К этой высоте был подтянут и передан мной в распоряжение командира 32-го полка – 1 батальон 31-го полка (дивизионный резерв); другой батальон, а именно 2-ой этого же полка, переданный Вами из дивизионного резерва также в мое распоряжение, я оставил в старых германских окопах западнее православного кладбища. На ночь были приняты все меры бдительности: выставлены секреты, заставы. В направлении на вершину «Нос Фердинанда» была выслана разведка, которая должна была прикрыть сбор раненых, оружия и отход стрелков с бруствера окопов противника и из-за провол. заграждений.

Левый участок (полковник Изюмов) – 13 марта во время атаки 32-м полком «Фердинандов Нос» оставался на месте в оборонительном положении, занимая позицию от северо-западнее опушки леса до болота. Вся позиция 30-го полка была разделена на 2 боевых участка: правый занимал 2 б-н с 2-мя пулеметами, имея одну роту в резерве; левый – 3 б-н с 3 пулеметами. В полковом резерве находились 1 и 4 батальоны, 1-ый за правым флангом полка в лесу и 4-ый в составе 3-х рот за правым флангом 3-го б-на. Резервным батальоном было придано по 2 пулемета. Влево к полку никто не примыкал за исключением сторожевого охранения 29-го полка по болоту Оступы, с которым держалась связь. В тылу 3-го батальона, а частью 2-го были немецкие проволочные загражд. Впереди же были поставлены рогатки, но не сплошь.

На ночь выставлено было усиленное сторожевое охранение, состоящее из полевых караулов и секретов и от каждой роты разведка, от 4-го же б-на, стоявшего в резерве, 3 сильных партии разведчиков под командой офицеров, которым была дана задача выяснить подступы к позиции противника и силу проволочных заграждений. Разведка возвратилась в 1 час ночи и донесла, что противник спешно укрепляет позицию; удобных подступов нет, на правом фланге проволочные заграждения состоят из рогаток. При этом разведчики принесли 30 русских винтовок.

В 3 часа ночи 14 марта противник открыл огонь, перешедший к 3 часам 30 минутам утра в ураганный по всему участку 30-го полка. Я в это время находился в блиндаже госп. дв. Стаховцы, в этом же блиндаже находился и командир 32-го полка, полковой адъютант и телефонист. Сначала я принял этот огонь за обычный, т. к. госп. дв. Стаховцы обстреливается тяжелыми снарядами по несколько раз в сутки более или менее интенсивно. Но когда огонь дошел до небывалого до сих пор напряжения, госп. дв. Стаховцы буквально стал засыпаться снарядами, то мне сразу явилась мысль, что это подготовка к атаке со стороны немцев. Губительный огонь противника по окопам 30-го полка и ближайшим резервам продолжался часа полтора. Весь участок был освещен как днем, лес иссечен снарядами и осколками, ни одного места не было без поражения. Командир 30-го полка в 3-30 утра по телефону доложил мне о возможном наступлении немцев и просил меня прислать на помощь два батальона. На мой вопрос, использованы ли им его резервы, он не мог мне ответить, т. к. связь с его резервом была порвана и он не мог определить, в каком они положении. Я приказал ему немедленно войти в связь с его 2-мя батальонами, находящимися в резерве и доложить мне. Сам же я немедленно отдал распоряжение, если 2-й б-н 31-го полка еще не ушел в место расположение своего полка, согласно Вашего приказания, то задержать его в немец. окопах, дабы в случае наступления немцев он бы мог оказать помощь. Одновременно с сим командир 32-го полка стал звонить своим батальонным командирам, но смог предупредить только одного, с остальными связь была прервана и пришлось послать приказания по летучей почте. Я же позвонил тотчас в штаб дивизии и сообщил об ожидаемой атаке для доклада Вам и просил воспользоваться 2-мя б-нами из дивизионного резерва и об открытии огня тяжелой артиллерией.

Получив на это согласие, я, по телефону, передал приказание командиру 31-го полка – немедленно двинуть один батальон, а затем и другой на помощь. Это были мои последние распоряжения по телефону, т. к. затем связь телефонная была порвана всюду, а поддерживалась связь только летучей почтой, причем несколько телефонистов, посланных для исправления телефонных линий, и посыльных летучей почты были убиты.

Как только стало рассветать, то артиллерийский огонь стал ослабевать, что служило доказательством о наступлении немцев. Связь в это время у меня прервалась со всеми, и у командира 32-го полка также.

В это время в 30-м и 32-м полках происходило следующее:

30-й полк. При первом ослаблении артиллерийского огня, 4-й батальон был выведен из блиндажей и в тот же момент ему пришлось столкнуться врукопашную с противником, появившимся с обоих флангов и с тыла. Во время сильного огня противника густые цепи появились перед окопами боевой линии. Первые ряды были поражены ружейным и пулеметным огнем уцелевших стрелков, а следующие ряды немцев массой обрушились на весь боевой порядок и окружили, тут произошла штыковая схватка, во время которой с обеих сторон было много убитых и раненых. Небольшими группами бойцов, во главе с офицерами, удалось пробиться и отойти на линию роты 31-го полка у высоты 92. Первый батальон, стоявший за правым флангом вследствие прекращения всякой связи со штабом полка и другими батальонами, хотя и был в полной готовности с самого начала открытия артогня, но не получая никаких угрожающих сведений с передовой линии, и, за ураганным огнем артиллерии, не слыша ружейной стрельбы, выслал сильные партии разведчиков, чтобы узнать, в чем дело, но разведчики были встречены по дороге только одиночными людьми, а на месте расположения полка заметили только одних немцев. Получив такое донесение, командир 1 б-на выдвинул 2 роты, занявшие вместе с частями батальона 31-го полка и 32-го тыловую позицию.

Посыльные для связи со штабом полка и выяснения настоящего положения не вернулись, по-видимому, были убиты или ранены. Когда огонь противника стал поражать 1-й батальон, то 2 роты резерва были отведены назад и заняли окопы на юго-восточной опушке леса, где очутились среди частей 26-го полка. На этом месте батальон простоял до тех пор, пока не восстановилась связь со штабом полка и он получил приказание продвинуться влево к оставшимся частям полка в тылу правого фланга прежнего своего участка.

32-й полк. Ураганный огонь привлек внимание всех, причем части 32-го полка и стоящие за ним в резерве были предупреждены командиром полка о необходимости быть в полной боевой готовности для принятия удара противника. Когда части 30-го полка были сбиты с позиции и стали быстро отходить к госп. дв. Стаховцы, преследуемые немцами главным образом со стороны левого фланга, немцы стали быстро продвигаться вперед и уже около 5 час. утра вышли на опушку леса и зашли в тыл левофланговой роты 32-го полка, занимавшей северо-западную опушку леса. Рота эта штыками пробилась к своим, после чего 4 батальон уступами слева стал отходить к выс. 92 и держа связь с соседним с правого фланга полком. В это время головные части немцев прорвались уже к самой высоте 92 слева и ворвались в землянку, где помещались центральный телефонный пост полка (эта землянка бывшая землянка ротного командира германского полка, занимавшего прежде эту позицию). Увидя появление немцев у самой высоты 92, командир 1-го батальона 32-го полка штабс-капитан Дрошин[362]362
  …Дрошин Александр Аристархович (? – 1916), штабс-капитан, командир 1-го батальона 32-го Сибирского стр. полка.


[Закрыть]
обратясь к чинам батальона, только что выползших из-под проволочных заграждений на «Носу Фердинанда» и уцелевших после атаки на эту высоту, со словами: «За царя и Родину!», бросились на немцев в штыки, вместе с присоединившимся 1-м батальоном 31-го полка под командой капитана Кульчицкого[363]363
  …Кульчицкий, в 1916 – капитан, командир 1-го батальона 31-го Сибирского стр. полка.


[Закрыть]
. Эта стремительная атака, заставила немцев отхлынуть, при этом большая часть немцев была переколота, а другие до 40–50 человек с одним офицером взяты в плен и все телефонное имущество взятое немцами было от них отобрано. Но эта стремительная атака скоро приостановилась, т. к. резервы немцев заняли окопы в лесу и встретили батальоны 31-го и 32-го полков сильным огнем. Тем не менее, эта контратака приостановила на время движение немцев со стороны южной опушки леса в направлении г. дв. Стаховцы.

Все это время я находился с командиром 32-го полка в блиндаже г. дв. Стаховцы, который буквально засыпали снарядами с двух сторон села Мокрицы и Болтогуз. Связи не было, кроме летучей почты (пешей), которой пользоваться из-за адского огня было трудно. Между 6 и 7 часами утра ко мне явился командир 30-го полка, потерявший связь с батальонами своего полка и доложивший об участи, постигнувшей его левый участок, насчет же правого у него сведений не было. В это время со стороны южной опушки леса в направлении к госп. дв. Стаховцы появились немцы, пуская вдоль болота ракеты, обозначая этим свое успешное наступление, в госп. же дв. Стаховцы не было ни одного человека в резерве, и парировать удар представлялось затруднительным. Видя такое положение и вследствие перерыва связи со штабом дивизии, я решил перейти к ближайшей промежуточной станции (телефонной) 32-го полка у дер. Стаховцы, приказав полковникам Костяеву и Изюмову направлять все донесения летучей почтой возможно чаще во вновь избранный мной пунк моего пребывания. Полковнику же Изюмову я приказал кроме того собирать остатки своего участка. Отдав эти распоряжения, я двинулся пешком с семью стрелками связи в дер. Стаховцы, где мне и удалось связаться со штабом дивизии и доложить вашему превосходительству о положении дел. Не прошло и часу, как я вошел уже вновь в связь с командирами 30-го и 32-го полков и мог продолжать уже непосредственно руководить боем.

Дальнейшие события представляются в следующем виде: командир 32-го полка, направившись в расположение своего полка в ½ версте впереди госп. дв. Стаховцы в окопах встретил части 30-го и 31-го полков. Занимавшие эти окопы роты не имели начальников. Увидя глубокий обход слева, полковник Костяев разделил этих стрелков на 2 роты, назначив командиром рот прапорщика и унтер-офицера, приказал им наступать самым энергичным образом в направлении, откуда видны были ракеты. Цепи эти воодушевленные полковником Костяевым быстро вышли из окопов и стремительно бросились вперед.

Через ½ часа со стороны гати, что западнее г. дв. Стаховцы стали подходить батальоны 31-го полка, направленные полковником Костяевым на левый фланг южнее дороги госп. дв. Стаховцы – Мокрицы. С подходом этих батальонов положение левого фланга упрочилось. Получив от полковника Костяева донесение о вышеизложенном, я возложил на него командование всеми частями, находящимися в его районе и послал в его же распоряжение и два батальона 29-го полка, переданных мне по Вашему приказанию, чтобы он распределил их сообразно ходу дела. Это дало возможность перейти в общее наступление и к 10 ч. утра части боевого порядка заняли половину леса, шагов 400–600 не дойдя до прежней позиции. В это время в место моего расположения прибыли ваше превосходительство, и все дальнейшее было в Вашем присутствии. Тотчас после Вашего отъезда я вернулся в блиндаж госп. дв. Стаховцы, куда были еще направлены два б-на 28-го полка (дивизионный резерв), которые я распределил: один батальон в госп. дв. Стаховцы, другой в германских окопах.

Как только движение немцев было окончательно приостановлено, согласно приказания Вашего вновь было образовано два боевых участка. Правый (полковник Костяев) – части 32-го полка и по батальону от 29-го и 30-го полков. Левый (подполковник Зиневич) – три б-на 31-го полка и один б-н 29-го полка.

Этим двум боевым участкам я приказал тотчас перейти в наступление и занять прежние позиции, кои заняты были нами до атаки немцев.

С наступлением темноты я, по приказанию Вашему, приостановил движение вперед и возобновил его в 3 часа утра 15 марта, что и было выполнено.

Правый участок был восстановлен к 11–30 у. 15 марта, причем части 29-го и 30-го полков, находившиеся в передовой линии, действовали выше всякой похвалы, особенно 1-й б-н 30-го полка под командой штабс-капитана Пширкова[364]364
  …Пширков Захар Федорович (1877 – после 1920), подполковник. В марте 1916 – штабс-капитан, командир 1-го батальона 30-го Сибирского стр. полка.


[Закрыть]
, обстреливаемый, благодаря опозданию 31-го полка во фланг и неся большие потери. Левый участок был восстановлен, согласно донесения полковника Малишевского (№ 21), только к 10 час. вечера, вследствие совершенно необъяснимой медленности движения 31-го полка.

После сего, согласно вашего приказа № 140 – 32-й полк был сменен 27-м, два батальона 29-го полка были приданы к 31-му полку и составили боевой участок под командой полковника Малишевского с непосредственным подчинением вашему превосходительству. 32-й и 30-й полки отошли в дивизионный резерв, а я по Вашему приказанию вернулся к штабу дивизии.

Потери полков изложены в донесениях командиров полков в штаб дивизии.

Представляя о вышеизложенном служебным долгом, почитаю донести, что полки боевой части – 30-й и 32-й с присоединенными к ним частями других полков и два б-на 29-го полка, особенно 32-й полк во главе со своим командиром полковником Костяевым, действовали в боях с полной отвагой, бесстрашием и выполнили свой долг перед царем и Родиной выше всякой похвалы.

Боевой части вверенной Вам дивизии дано было три задачи:

Овладеть длинным лесом и выйти на северо-западную и западную его опушки, где ожидать дальнейших распоряжений и держа связь с частями 10 дивизии, направленных ко взятии высоты «Нос Фердинанда».

Атаковать частями правого боевого участка юго-западную часть высоты «Нос Фердинанда» одновременно с атакой юго-восточной его части 26-м Сибирским полком.

После произведенной немцами внезапной атаки на наше расположение и потери нами нашей позиции – восстановить ее. Все эти три задачи были выполнены, несмотря на ряд чрезвычайно неблагоприятных условий.

За блестяще выполненную задачу по овладению лесом боевая часть вверенной Вам дивизии удостоилась благодарности от командующего армией и 75 георгиевских медалей. Подбодренные лестной для них оценкой их самоотверженной боевой работы, 32-й полк выполнил вторую задачу еще более блестяще. Несмотря на то, что ни проволочные заграждения, ни окопы не были не только разрушены, но даже и вовсе не пострадали от артиллерийского огня, 1-й батальон этого полка двинулся в атаку высоты «Фердинандов Нос», как на параде в полном порядке, руководимый примером доблестного своего начальника – штабс-капитана Дрошина, павшего в следующем бою на поле брани.

К сожалению, их наступление, которое, согласно приказа по дивизии № 21, должно было начаться в 3-30 утра 13 марта, невольно было приостановлено, т. к. батальон рисковал попасть под ураганный огонь нашей артиллерии, который был перенесен в тыл только после 4-х часов утра, когда батальоны и могли только двинуться вперед. Благодаря тому, что проволока оказалась совершенно цельной, 1-му батальону пришлось делать проходы ножницами, что и было выполнено под сильным огнем противника. Прорезаны были три прохода в 3, 4 и 6 шагов ширины, через которые и начали проползать стрелки. Но в это время стало рассветать, что и помешало дальнейшему продвижению, тем более, что 26-й полк, атаковавший рядом, отошел назад, а 1-й батальон 32-го полка остался лежать под проволокой в ожидании возобновления атаки 26-м полком.

По докладе мне о сем Вашему превосходительству, Вы передали мне, что командир корпуса категорически приказал 26-му полку перейти в наступление. Это нас приободрило, но прошло несколько часов – наступление 26-го полка не начиналось, а полковому адъютанту 32-го полка начальник связи 26-го полка по телефону сообщил, что полк пойдет в атаку, когда привезут ножницы. В это время 1-й батальон 32-го полка лежал на открытом месте за первым батальоном.

Около 12-ти час. дня Ваше превосходительство сообщили мне, что 26-й полк атаковать не будет, а что 1-му и 2-му б-нам 32-го полка надо продержаться до темноты и тогда или атаковать или отойти. Я просил Вас разрешить мне атаковать в 8 час. веч., а затем передал и начальнику штаба дивизии, что если до 7 час. веч. я не получу указаний, то в 8 час. атакую и уверен в успехе.

Уверенность моя в успехе была полная, т. к. не только 32-й полк, но и приданные к нему части 31-го полка были так воодушевлены геройством 1-го б-на 32-го полка, что горели желанием выручить храбрецов-товарищей, а проходы хотя и не в должном числе были все же проделаны. В 7 часов вечера я получил от Вас приказание командира корпуса отойти – это очень больно отозвалось в душе каждого, мало кому из этих героев удалось отползти, многие остались там за проволокой.

Третья задача, восстановление отнятой позиции боевой части вверенной Вам дивизии было выполнено хотя и медленно, но все же доведено было до конца. Медленность объясняется некоторой несогласованностью действий 31-го и 32-го полков, а главное сильным переутомлением людей и гг. офицеров.

Переходя затем к постигшему боевую часть вверенной Вам дивизии несчастью – прорыву и потери позиции, долгом почитаю донести, что немцам помогли следующие обстоятельства:

Немцы занимали раньше длинный лес и все блиндажи, землянки, ходы сообщений были им известны с математической точностью. От дер. Мокрицы очевидно у них идут ходы сообщений, известные им и неизвестные нам, по которым они незаметно могли подойти к любому пункту леса совершенно внезапно.

Погода была ужасная, дождь моросил и в 10 шагах ничего не было видно, а немцы, зная отлично все расположения в лесу, шли наверняка.

Ураганный огонь немцев по 30-му полку прямо косил полк, унося одну жертву за другой, порвав все телефонные провода и лишив всякой связи.

Позиция по опушке леса являлась для нас временной и соответственно этому и была укреплена, окопы были устроены местами только для стрельбы с колена, впереди были рогатки, и не сплошь, а с проходами.

Поддержек кроме 1-го батальона 31-го полка не было вовсе, т. к. 2-й батальон этого же полка был отведен в дивизионный резерв перед самым началом ураганного огня.

Из всего вышеизложенного ваше превосходительство изволите усмотреть, что боевая часть вверенной Вам дивизии не только не заслуживает какого-либо малейшего порицания, но, наоборот, она дралась с отвагой, самоотвержением и поддержала вполне боевую славу сибирских стрелков, свято выполнив свой долг перед царем и Родиной.

Начальник боевой части

Свиты его величества генерал-майор Джунковский».

Затем последовала телеграмма главнокомандующего фронтом Эверта затребовать от всех начальников мнения о причинах неудачи нашего наступления в районе оз. Нарочь. Я изложил следующее:

«20 марта 1916 г. 3 час. дня. № 78

Начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии.

ф. Гарово

Во исполнение приказания вашего превосходительства, основанного на телеграмме главкозап за № 1746 доношу, что причины неудачи нашего наступления я полагаю в следующем:

Слабая подготовка атаки артиллерией при полной несогласованности ее с действиями пехоты, недостаток в снарядах тяжелых и гаубичных батарей.

Так называемый «ураганный огонь» нашей артиллерии нельзя даже сравнивать с немецким, настолько он слабее и очевидно настолько же производит и меньше морального впечатления на войска, чем немецкий.

Что касается меткости огня, то и она заставляет желать лучшего, но винить в этом батарейных командиров нельзя, т. к. напр. в 8-й Сибирской стрелковой дивизии орудия до того изношены, что правильно стрелять не могут. Затем в течение 9–15 марта были такие туманные дни, что наблюдений за стрельбой, корректирования ее производить нельзя было, а артиллерия все же стреляла и верно впустую.

Проволочные заграждения и окопы противника в районе, где мне пришлось атаковать, после обстрела их тяжелой батареей и легкими оказались совершенно нетронутыми (ночь с 12 на 13 марта) «Фердинандов Нос», а это не могло не отразиться на успехе атаки и не быть причиной огромных потерь.

Несогласованность действий артиллерии и пехоты выражалась в том, что артиллерия выполняла свои задачи, выработанные группой, и эти задачи, даваемые батареям, не были известны начальникам боевых частей и участков, что вызывало ряд недоразумений.

Начальники боевых участков и частей были лишены возможности распорядиться огнем даже тех батарей, которые находились в их ведении, т. к. эти же батареи получали специальные задачи от своего строевого начальства.

Результатом всего вышеизложенного являлось то:

1) Что начальники боевых частей с одной стороны пользоваться артиллерией не могли, с другой же стороны артиллерия часто стреляла по своим.

2) Использовать успех представлялось всегда затруднительным, т. к. наступление велось не массами, не волнами одной за другой, а войска бросали пачками, оставляя резервы далеко сзади.

3) При атаке какой-либо высоты или предмета иногда назначались части разных дивизий, что влекло к несогласованности действий.

4) Войска мотали и дергали все время, перебрасывая их с одного пункта на другой, вовсе не считаясь с необходимым отдыхом, а т. к. все почти передвижения происходили ночью и т. к. зачастую приходилось располагаться под открытым небом, а иногда и в болоте, и под дождем, то отсюда ясно до чего могли измотаться люди. От непогоды и сырости, пронизанные насквозь, стрелки прямо обалдевали.

5) Отягощение канцелярией перепиской и требованиями справочного характера, причем всегда «спешно», не считаясь даже с боевой обстановкой, когда все мысли должны были быть направлены только к одному – выработки плана боя.

6) Отсутствие возможности спокойно работать во время боя вследствие постоянного дергания и отвлечения начальников боевых частей и участков к телефону для ответов на разные вопросы, как относящиеся, так и не относящиеся к бою.

Свиты его величества

генерал-майор Джунковский».

    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю