Текст книги "Опер против «святых отцов»"

Автор книги: Владимир Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Глава 4

Вовану, собравшемуся «щупануть» сейфы митрополита Кирина, помощь медвежатника, как предполагали Кость с Маришей, не понадобилась, потому что бригадир шел на них с «родными» электронными кодами от верткого батюшки Вадима.

К этому заключительному «скоку» карьеры афериста, бригадира востряковских, красавца мужчины опер Кострецов тоже тщательно подготовился. Он навесил бригадиру круглосуточный «хвост» – своего въедливого помощника лейтенанта Геннадия Топкова. В ночку, когда Вован отправился на дело, зарулив на своей «БМВ» под окна квартиры Кирина на Садовом кольце, Гена немедленно вызвал капитана.

Кострецов примчался к зданию высотки на служебной «Волге» и пересел в «жигуль» лейтенанта. Топков доложил:

– Кирин улетел из Москвы на два дня. Вован его отсутствием воспользуется. Сейчас он в своей машине. – Гена кивнул на «БМВ». – Вована на квартире Кирина будем брать?

– А зачем нам ноги бить? Вернется Вован с добром митрополитовым, с теми уликами в его тачке и повяжем.

– Как мы определим, что нужное нам Соглашение у него на руках?

Кострецов хмыкнул.

– Это тонкий вопрос. Представь, что в квартире сейчас Вован Соглашения не обнаружит. Что он предпримет?

Гена усмехнулся.

– Вопрос на засыпку, а я пока не прозорливец.

– Жаль, сынок, – весело проворчал Кость. – Так вот, если не найдет сейчас Вован у Кирина документа, тут же намылится на дачу митрополита – продолжить его там искать. У Вована времени нет. На два дня убыл Кирин? У Вована для тихухи лишь сегодняшняя ночь.

Они понаблюдали, как Вован, перекинув через плечо рюкзачок для будущего улова, прошествовал из «БМВ» к высотке. Окна квартиры Кирина выходили на эту сторону, но ни одно из них потом не загорелось: освещая фонариком, грабитель грамотно справлялся с охранной сигнализацией помещений и другими преградами.

Через определенный отрезок времени на ступеньках массивного крыльца этого дома, престижнейшего со сталинской поры, показался Вован. Он прошел к своей машине с недовольной гримасой на роже, быстренько сел за руль. Топтуны-оперы единодушно отметили неудовлетворенное состояние бандюги. Рюкзак его, на их взгляд, потяжелел, да, очевидно, главная цель кражи не была достигнута.

Не ошиблись в своем предположении менты, когда вынеслись вслед за Вованом по московским улицам за кольцевую автодорогу – тот правил на дачу Кирина.

Дальше «БМВ» Вована и неразлучный с ней «жигуленок» мелькнули по ночному загородному шоссе, пока «ведущая» машина не тормознула около высокого забора. За ним высилась дача митрополита, внушительностью, качественностью постройки не намного уступающая вилле владыки на Женевском озере.

– Здесь, Гена, нам придется с Вованчиком поучаствовать, – сказал Кострецов, засовывая из «бардачка» в карман моток тонкой капроновой веревки и меряя взглядом забор, через какой вслед за бандитом им предстояло перескочить. – Тут территория большая, Вован с добычей может спокойно улетучиться.

Они тихо выскользнули из «Жигулей» в темноту. Направились за бригадиром, понаблюдали, как взлетел он по угловому столбу вверх. В этот момент изнутри залилась лаем собака.

Вован, сидящий на гребне забора, мгновенно выхватил из-за пазухи пистолет с уже навинченным глушителем. Прицелился: бац! – пес внизу, видимо, навечно замолк.

– Хреновато, если он так же со сторожем обойдется, – прокомментировал Кострецов. – А сторож дачи есть, раз собака такой активной была. Давай-ка, Гена, сигай поближе к сторожке, прикрой на всякий случай охранника.

Капитан отмотал ему веревки, хотел отрезать.

– Не надо, – прошептал Гена, – это ты у нас бывший разведчик, канатоходец и так далее. А я полезу по-простому, бревнышко приметил, к забору его подставлю.

Топков скользнул в кусты около забора к сторожке, крыша которой виднелась невдалеке от ворот.

Кость, увидев, что Вован спрыгнул на участок, подождал немного, примерился к кирпичному выступу забора. Он метнул туда веревочную петлю, зафиксировал ее натягом, быстро взобрался. Перевалился с гребня во двор дачи.

Вынул пистолет капитан, прислушался. Уловил мягкий шум около входа в дом. Он прокрался в том направлении: Вован выставлял окно старым воровским способом. Он наклеил пластырь на стекло, потом тихо выдавил его. Сунул руку внутрь, открыл шпингалеты, распахнул створки, вспрыгнул на подоконник и исчез в доме.

Кострецов встал под этим окном, слушая передвижения Вована в доме. Когда услышал его шаги на втором этаже, тоже подтянулся и спрыгнул вниз. Просквозил к лестнице, поднялся туда за вором. Открытая Вованом дверь вела в хозяйский кабинет.

Заглянул в него Кость и застал Вована на самой ударной работе. Тот в дальнем углу помещения, подсвечивая фонариком, набирал клавишами электронного процессора запора цифры кода на открывание сейфа. Трудился без перчаток, что с удовлетворением отметил опер, заранее думающий и об отпечатках пальцев.

Полная луна ровным светом вливалась в кабинет, прямоугольно расчерчивая его. Мертвенно-безмолвно, как перед сходкой упырей, было вокруг. Холод витал в нетопленной даче, но Вован потел, утирая лоб.

Открылся вместительный сейф. Грабитель ринулся в его нутро, утопая по плечи. Вован вывернул на стол рядом сначала пачки долларов, быстро перебрал их, прикидывая приблизительную сумму. Потом ухнул наружу стопку бумаг. Согнулся над ними, освещая страницы фонариком.

Бригадир скрупулезно рылся в папках. Вот отсмотрел последний листок – безуспешно! Снова начал перебирать бумаги, нервно поглядывая в окно.

– Вован! – негромко окликнул Кострецов. – Помочь тебе мал-мала?

Бандит выстрелил на звук кострецовского голоса и тут же ударил плечом в окно до пола поблизости. В стеклянных осколках полетел вниз. Капитан подбежал и взглянул по направлению Вованова прыжка: на земле того «принял» лейтенант Топков.

Сергей выбежал во двор, присел над лежащим Вованом, которого держал на мушке своего пистолета Гена. Обшарил бандюка, вытащил у него пистолет, запасные обоймы, нож. Из сторожки показался заспанный сторож, он с недоумением приблизился, и опер представился ему:

– Капитан милиции Кострецов из Москвы. – Потом перевел взгляд на востряковского. – Наверное, слышал обо мне еще по разборке со Сверчком?

Вован молчал, злобно поводя глазами. Топков защелкнул на его запястьях наручники, ткнул стволом в спину. Бригадир понуро поднялся.

Кострецов попробовал его подзадорить, проговорил:

– Ты чего усиленно искал? На хате у Кирина нынче в Москве, здесь тоже. Если бы одними бабками заботился, давно уже ушел. А так вот домешкался.

Старался Вован не проронить ни звука, хотя это ему трудно давалось, судя по сжатым челюстям. Но он держал «духовой» форс, небесполезный в горячке, когда вырываются лишние слова.

Гена лениво заметил:

– Такой важный, что хрюкать не может.

– Эхма, и не нужна нам денег тьма! – сказал Кость и сплюнул в сторону блатного.

* * *

В эту ночь под предлогом осмотра ограбленной квартиры и дачи митрополита Кострецов досконально обшарил их и прилегающие территории, но Дополнительного соглашения нигде не нашел.

Утром Кость позвонил Марише, сообщил, что Вован арестован, что сейчас подъедет к ней. Она встретила опера на квартире Вована уже полноправной хозяйкой.

Капитан сел за дубовый стол в большой кухне, отхлебнул чай из чашки, любезно предложенный Маришей, и по-свойски спросил:

– С бабками Вована из всех тайничков разобралась?

Маришка состроила гримаску, ответив с ужимкой:

– Твое ли это теперь дело, капитан Сережа?

Кострецов усмехнулся, потом серьезно проговорил:

– Не оказалось «алмазного» документа ни в квартире, ни на даче Гоняева.

– Зря, стало быть, суетились за Вованом?

– Для кого как. Ты вон в результате при полном шоколаде осталась. А я пролетел, так что придется тебе еще помогать.

Долгим взглядом пронизала его Мариша, потом начала размышлять вслух:

– Сергей, давно я на тебя пашу. Плохо ль, хорошо, но толк с моих наколок ты имеешь, раз до сих пор на нары не загнал. И вот подошло мне спросить – когда ж тому конец? Или что, по гроб жизни обязана я теперь на ментовку вкалывать?

– Ни в коем случае. Но этот розыск мы с тобой должны вместе довести.

– Лады. Тогда обрисуй мне, что я тебе в дальнейшем должна.

Кострецов закурил, с улыбочкой поглядел на ставшую суперделовой Маришку и объяснил:

– Финишем в этом расследовании по твоей линии должен быть розыск Соглашения, на которое мы Вована натравливали. Где теперь оно, не знаю. Поэтому придется заняться главным его обладателем напрямую.

– Митрополитом Кирином?

– Да. Но ни мне, ни всему МВД, как правильно ты однажды подметила, к Гоняеву хода нет. Это обнаглевший, так сказать, крестно-крестовый отец мафии, которого не приложишь ни официально, ни даже оперативно. Так что вся надега, Маришка, на тебя. – Опер заулыбался, потряхивая кудрявым чубом.

– Очень польщена, так всегда говорят, когда не на меня рассчитывают, а на мою красивую жопу.

– В самую точку ты попала! Неужели всегда так говорят?

Маришка печально ухмыльнулась.

– Конечно. Все вы, мужики, одинаковые, что блатные, что менты. Лишь бы бабий товар для своих целей использовать.

– Не скажи. Иной раз он и самим требуется.

– Да? – грустно произнесла Мариша. – А чего ж ты при первом нашем знакомстве меня трахнуть не захотел?

Сергей опустил глаза, повеяло на него всей безысходностью судьбы этой женщины. Вот и с большими деньгами она оказалась, и молодая, и красавица, но не было главного дара ей – настоящего мужчины, любящего ее такой, какая она есть.

– В общем, Мариша, – переключил он разговор, – права ты была и тогда, когда как-то пошутила: не пора ли тебе приняться после архимандрита Феогена за митрополита Кирина. Собирайся к Кирину на свиданку.

– Ты это в натуре?

– А что нам остается? Сегодня вечером Кирин вернется домой. Узнает об ограблении своей хаты и дачи. Будет ему грустно в развороченной, затоптанной следаками квартире, а тут ты звонишь в дверь…

– И говорю, – продолжила Мариша, – трахни меня, владыка, а за это отдай мне все алмазы со всеми бумажками.

Кость посмеялся и добавил:

– И говоришь в таком же тоне, как сейчас лимонила: я любила, владыка, тайно архимандрита Феогена. Я от него беременна, вот попробуйте, как уже налилась у меня грудь. Расстегиваешь блузку, под ней несравненные твои сиси в кружевах, ну и так далее.

Теперь засмеялась Мариша, потом четко проговорила:

– Не учи, мент, бабу, как мужика охмурять. Засылаешь, значит, меня на хату Кирина?

– Так точно. Справилась ты с Феогеном, справишься, возможно, и с митрополитом. Как, кстати, ты за Феогена бралась?

– А вот точно так же, как ты мне сейчас предлагаешь к Кирину заявиться! Я раньше была с Феогеном в монастыре знакома, он меня там трахнул, стала я беременной. Вернулась в Москву, аборт сделала, а востряковская братва прознала про мои шашни с Феогеном, да и запулила меня по-новой к нему. Звоню как-то вечерком Феогену прямо в его квартиру на Арбате и говорю… ну, что-то вроде того, как мы сейчас лепили.

– Да-а, – протянул опер, – круто вокруг шустрят жернова. Нет уж Феогена, Сверчка, Вован спекся и много другого народу. Как ты, Мариша, не боишься меж таких терок крутиться? У меня-то работа, а у тебя жизнь проходит и всю дорогу на волоске висит.

– Твоя правда, опер, – сказала Мариша, пригорюнившись. – Потому и молю Бога, чтобы дал выскочить в последний раз. Сейчас мне и с бабками пофартило, и от братвы я вроде за Вованом откосила: соскочу, так искать не будут. Остался на мне лишь тебе должок. Как бы напоследок не вляпаться.

Кость задумчиво курил, перевел посуровевшие глаза на Маришку.

– Долги надо платить. А что будет всем нам напоследок, про то лишь Господь знает.

Мариша криво улыбнулась.

– Ты в церковные дела так влез, что будто поп разговариваешь. Все это я с монастырских лет знаю.

Опер неожиданно резко заключил:

– Паршиво знаешь! Единственное, что ты сейчас правильно можешь делать, это молиться. Молись и не вякай.

Кострецов опустил глаза, сам удивившись внезапному ожесточению к девушке. Ему вдруг стало стыдно перед этой воровкой, наркоманкой, стукачкой. Почему? Возможно, потому, что капитан внезапно вспомнил и недавно легшего между теми жерновами на Сретенке Никифора.

Подумал опер:

«Вот поди ж ты, как расстреляли Никифора в дворницкой, так и забыл я о нем как еще об одном проходном убийстве, тем более не на Чистяках, а на земельке Ситникова. А сейчас вот явственно всплыл странный тот человек в сбитых сапогах, посверкивающий своими светлыми глазами».

* * *

В этот вечер вернувшийся из командировки митрополит Кирин почувствовал себя в своей истоптанной милицейскими ботинками квартире скверно, как и предполагал Кострецов в разговоре с Маришей.

Ожидавший хозяина Вадим Ветлуга первым подробно доложил Кирину о происшедшем здесь и на даче. Денежные суммы, бывшие в сейфах, были для Гоняева незначительны. Поэтому он больше обеспокоился легко открытыми запорами.

– Что за виртуоз? – недоумевал Кирин, нервно оглаживая бороду. – За одну ночь хапнул два моих сейфа швейцарской работы, с уникально зашифрованными кодами?

Ветлуга, получивший от милиции полную информацию о ночных действиях Вована, испереживавшийся, что бригадир может расколоться, откуда он узнал коды, соврал:

– Знаменитый медвежатник работал!

– Ну и вор в России пошел, – гундосил владыка, – не успеют на Западе лучшие умы новую сейфовую защиту изобрести, как у нас ее с ходу чистят.

Кирин поблагодарил за беспокойство Ветлугу, весь день мотавшегося его представителем вместе с милиционерами. Особенно митрополит помянул «алмазный» документ, которого в сейфах этой ночью не оказалось. Ветлуга этому обстоятельству горячо обрадовался, даже больше, чем известию об аресте Вована. Он решил, что, попав в руки к бандиту, потом выкрутившись, все же сумел перехитрить судьбу.

Когда отец Вадим ушел, Гоняев позвонил Ловунову, сообщил об ограблениях и попросил срочно приехать.

Ловунов вскоре прибыл и с порога кабинета засверкал зелеными зенками, приговаривая:

– Позор и бесчестие. Возмутительно! Митрополита русской церкви грабят как торгаша, ни с саном его не считаясь, ни Бога не боясь.

– О чем вы, Виктор Михайлович? Какая у вора боязнь? – отмахивался Кирин.

– Да ведь они сами верующие. Поглядите по телевизору зону или тюрьму – все почти с крестиками, за колючкой храмы возводят. Я, владыка, сам с Богом не в очень хороших отношениях, но эта-то сволочь, братва, как ее еще там называют? Ведь православными себя изображают.

Кирин горько засмеялся, потом воскликнул:

– Бросьте вы, ей-богу! Да кто мы такие все, включая верующих, неверующих, бандитов, торгашей, попов, вас, меня, почему-то называющие себя русским народом? Именно – народом. А все это с 1917 года не народ, а население! Православный народ, народ Святой Руси – это совсем другое. Его давным-давно нет и уж не будет. Потому ни в чем, ни с кого и спрашивать нечего.

Присел Ловунов на кожаный диван, ошеломленно поглядывая на едва не заплакавшего митрополита, проговорил:

– Как же с такими мыслями жить можно? Тем более вам, архиерею?

– А вот так и существую, – проговорил Кирин, желчно усмехаясь. – На двух самолетах летаю, то на швейцарской вилле поживу, то на подмосковной даче… Ладно, Виктор Михайлович, вернемся к нашим алмазикам. Как это вовремя Дополнительное соглашение-то наше я вам перекинул! Кто знает, а вдруг вор документ бы наш у меня заодно прихватил? У вас, надеюсь, он вне опасности, не пропадет?

– Вряд ли специалист любого уголовного класса осмелится лезть в мой сейф на работе, ведь это администрация Президента Российской Федерации, – веско произнес Ловунов. – Выше ведомства в нашей стране нет.

В этот момент раздался длинный звонок во входную дверь.

Кирин прошел в прихожую, открыл. Перед ним в лучших макияжных переливах и элегантно-траурном туалете стояла Мариша, уткнув свои неотразимые очи в переносицу митрополиту. Она с незабытой выучкой монахини вдруг притушила их, смиренно поникла лицом и фигурой, положила одну ладонь на другую, как следует для благословения, склонила головку, попросив:

– Благословите, владыка.

Кирин автоматически осенил прекрасную незнакомку крестным знамением. Та поцеловала у него руку, назвалась:

– Я Мария, была монахиней, потом бес попутал жить с архимандритом Феогеном. Простите меня ради Бога.

Митрополит вынужден был по правилу ответить:

– Бог простит, и я прощаю.

Мариша порывисто придвинулась к Кирину, обдавая его томными запахами парфюмерии и молодого женского тела, проговорила:

– После гибели отца Феогена, царствие ему небесное, я совсем одинокой осталась. Помогите, владыка, по жилищному вопросу.

В раздумье стоял Гоняев, а девица шагнула еще ближе, едва не давя его бюстом. Он отступил в прихожую, пригласил зайти.

Ловунов уже перешел из кабинета в гостиную. Увидев входящую красавицу, он подобрался будто гончий пес, изобразил лучшую свою бойцовскую улыбку. Кирин сказал, кивая на Маришу:

– Это Мария, знакомая покойного архимандрита Феогена. Помните, я вам рассказывал?

Холостяк, любитель женщин, Ловунов не вслушивался в слова митрополита, вошедшая девица очаровала его сразу.

– Очень приятно, Мария. Я – Виктор Михайлович Ловунов, – представился он ей.

– Можно просто Маша, – улыбнулась она, мгновенно уловив настрой этого зеленоглазого.

Мариша тут же вспомнила эту фамилию, упоминавшуюся Кострецовым по алмазному раскладу, и посмотрела на Ловунова еще более чарующе.

– Так что с жильем? – напомнил ей начало разговора митрополит.

Снова потупила глаза-озера Мариша.

– Архимандрит Феоген завещал мне свою квартиру, – врала она. – Но никаких бумаг по этому поводу я не обнаружила. Быть может, они остались на его рабочем месте в патриархии? Нельзя об этом узнать, владыка? – обращалась она к Кирину, а неотрывно смотрела, звала взглядом Ловунова.

Тот и вмешался:

– Надо помочь девушке. У Феогена остались какие-нибудь родственники, которые могут претендовать на освободившуюся жилплощадь? – спросил Ловунов Кирина.

– Не знаю, – ответил Гоняев и усмехнулся, заметив охотничий блеск в глазах напарника. – Вы, Виктор Михайлович, больше меня в таких делах понимаете. Вот и посоветовали бы девушке. Покойный Феоген нам много полезного сделал.

Ловунов кинул взгляд на наручные часы и будто бы спохватился:

– О, мне пора, владыка. Маша, – кивнул он Марише, – если вы не на машине, я вас могу подвезти. А по дороге посоветуемся.

– Спаси Господи, – отвечала Мариша с поклоном, отчего декольте отошло, обнажив под ним женские прелести.

Они вышли на улицу и сели в машину Ловунова.

Через час в роскошной квартире Виктора Михайловича Мариша, «уступив» горячности хозяина, позволила ему поцеловать себя в губы и залезть под юбку. А спустя еще некоторое время уже принимала душ в просторной ловуновской ванной.

Стоя под горячими струями, Мариша вспомнила, как страстно они резвились когда-то с Вованом в таких же «водяных» условиях. Она собралась позвать Ловунова, хлопотавшего в кухне, к себе под каким-нибудь предлогом. Для удачно заловленного напарника митрополита Гоняева у Мариши была в запасе целая секс-программа.

Глава 5

Генерал Белокрылов после гибели Котовского, Пули, Дардыка остался без своей спецбригады. Дико было, что растаяла она не в боях с противником, а полегла в поединке с одним-единственным отчаюгой – бывшим диверсантом-разведчиком Евгением Ракицким. Размышляя об этом, генерал пришел к выводу, что профессионалов может истреблять только профессионал.

Легче от этой философии Леонтию Александровичу не стало. Теперь, оставшись с последним спецбригадовцем «дедом» Лячко, он был предельно осторожен. Чтобы довести свою главную операцию до конца, нужно было убрать епископа Артемия Екиманова так, чтобы никакой «спецкомар» носа не подточил, расследуя это убийство.

Скрываясь на «глухой» своей квартире, Белокрылов почти перестал спать, полностью сфокусировавшись на слежке за Артемием, в которой его иногда подменял Лячко, и на анализе скандала, разворачивающегося вокруг гомика-епископа.

Арест Вована во многом облегчил генеральскую задачу. Артемий, потеряв востряковского бригадира, свою правую лапу, умевшую страшно бить, оказался одинок в кровавой московской разборке.

К тому же он заимел личные неприятности, когда любовник Лолий устроил ему скандал по поводу звонка «соперника». Епископ понял, что кто-то уже не оставит его в покое. Раз взялись за Лолия, то хотят персонально уделать. Чем это все грозило? Шантажом, вымогательством денег, требованием раздела сфер влияния – того же паломнического пирога, с которого началась эта кровавая карусель накануне 2000 года Рождества Христова?

По всем этим вопросам Артемий мог бы превосходно побалакать с Вованом, опытнейшим аферистом. Но сейчас, впервые за долгое время, епископ остался без прикрытия, и случилось это как раз тогда, когда Екиманову позарез нужны были глаза, руки, уши, кулачищи, ножи, пули для того, чтобы раскрутить всю эту хитросплетенную историю и всемерно обезопаситься.

Белокрылов, в свою очередь, держал Артемия на мушке. Сняв трубку и набрав номер телефона, он огорошил епископа своей просьбой:

– Спаси Господь, отец Артемий, это Леонтий Александрович Белокрылов, чтобы покаяться.

– Что-что? – в крайнем недоумении отозвался Екиманов.

– Удивились, батюшка? – смиренно пробасил генерал. – Человек предполагает, а Бог располагает. Вот и мне стало у митрополита Кирина невмоготу. Хочу с вами посоветоваться.

Первая мысль Артемия была, что это провокация. Слишком хорошо он знал этого отставного генерала КГБ, чтобы поверить ему хотя бы на йоту.

– В чем же решили каяться, Леонтий Александрович? – овладев собой, осведомился Артемий.

В ответ заговорил доверительно Белокрылов:

– А не люблю, когда в полную грязь человека втаптывают. Много между нами неприятностей было. Доходило и до самого края, жизнь есть жизнь. Я офицер, уважаю прямой бой, уважаю и военные хитрости, если для победы требуются, но тут уж такую вонючую канитель затеяли, что не выдержал я, решил вам позвонить. Покаяться хочу, что взял у тех людей компромат на вас.

С захолонувшим сердцем Артемий сообразил – какие-то «голубые» материалы. Генерал подтвердил:

– Гомиком вас, простите, батюшка, выставляют! Никогда не поверю. Что-что, но уж такое! Я многое по своей службе повидал, «голубых» вмиг рассекаю, но вы-то здесь при чем? Эти фотографии явно сфабрикованы.

– Какие фотографии?

– Вот я и хочу их вам показать. Там вы в постели с молодым мужчиной. Все так же подстроено, как и с министром юстиции и с генеральным прокурором, но там, правда, с девушками. Знаете, откуда ветер дует?

– Догадываюсь, – уловив сочувствие в голосе генерала, грустно сказал Артемий, – из Управления делами патриархии?

– Нет, не угадали. Давайте увидимся, но только так, чтобы ни мои, ни ваши об этой встрече не знали.

– Где встретимся? – уточнил епископ.

Белокрылов предложил давно облюбованную им гостиницу, построенную французами. Там были уютные номера, которые любили снимать для секс-утех новые русские, подражая героям дешевых боевиков. Артемия это предложение не насторожило, и он дал согласие.

«Не то что блатарь Вован», – с почтительностью подумал Екиманов о Белокрылове и стал немножко возбужденно собираться на свидание. Оно было хотя и деловое, но все-таки с мужчиной.

* * *

Когда Артемий часа через два зашел в гостиницу и поднялся к нужному номеру, дверь ему быстро открыл Леонтий Александрович, изрядно похудевший за последнее время в результате непредсказуемых событий.

– А вы стали таким подтянутым, генерал, – кинул комплимент Артемий, проходя мимо Белокрылова, моментально закрывшего за ним дверь, чтобы никто не увидел его гостя из коридора.

Викарный епископ Артемий Екиманов прошествовал в номер, где уже был накрыт столик на две персоны. Но, увы, генерал быстро подошел к нему сзади и выстрелил из пистолета с глушителем в его затылок.

Сейчас нужно было инсценировать встречу двух гомиков. Он смешал закуски и выпивку на столе, часть спустил в унитаз. Разобрал широкую двуспальную кровать. Заволок на нее труп. Раздел догола епископа, смазал ему вазелином анальное отверстие.

Нужно было показать, что ревнивый возлюбленный застрелил Екиманова.

Действовал Леонтий Александрович четко, так как такие инсценировки не только организовывал, но и преподавал их «почерк» курсантам «Вышки» КГБ.

Номер был снят через одного из «пацанов» спецбригады. Генералу удалось проскользнуть сюда незамеченным, а уйти надо было с еще большей осторожностью. Он вышел на балкон и осмотрелся: кругом было тихо. Похудевший генерал, будто лейтенантик на учении, перемахнул сначала на балкон третьего этажа, потом второго, оказавшегося на одном уровне с крышей котельной, пристроенной внизу к первому этажу. Соскочить оттуда для него оказалось делом плевым.

Садясь в машину, оставленную им на соседнем дворе, Белокрылов подумал, что самым трудным всегда было и будет для человека первое его убийство. Генерал совершил свое первое очень давно, будучи еще оперативником.

«Сейчас, – прикинул он, трогаясь, – словно и не убил, а комара прихлопнул».

* * *

Ракита после того, как расправился с Пулей и Дардыком на Сретенке, жил в своем джипе. На ночь он теперь парковывался в тихих местечках столицы и спал на сиденье. Днем же боец пытался вычислить генерала Белокрылова.

В конце концов Ракита выяснил, что единственный из оставшихся белокрыловцев Лячко плотно висит «хвостом» на епископе Артемии, а потом куда-то отзванивает по сотовику, видимо, генералу.

В спецснаряжении бывшего диверсанта-разведчика Ракицкого хранился и тот сканирующий приемник, с которым он когда-то охотился за Пинюхиным. Эта штука осуществляла перехват всех видов радиосвязи в широчайшем диапазоне. В вечер, когда Белокрылов, застрелив епископа Артемия, катил к себе в «заныр», Ракита сторожил эфир, сидя в джипе под окнами квартиры Лячко.

До этого Ракицкий, следуя за Лячко по всей Москве, отслушивал его разговоры по сотовому телефону, ожидая, когда на него выйдет генерал. И долгожданный белокрыловский голос раздался:

– Здорово, сынок. Как настроение?

Лячко:

– Привет, Александрыч. Все нормально.

Белокрылов:

– Закончились наши дела, закончилась и наша спецбригада. Будь в шесть утра в аэропорту «Шереметьево-2», будем прощаться.

Лячко:

– Есть.

Белокрылов:

– «Пацанов» наших я не хочу звать, ты им мои указания, деньги сам передашь. Видишь, как боевая обстановка сложилась.

Лячко:

– Нормально, Александрыч. Хоть двое нас осталось из старой гвардии, а то ведь и хуже бывает.

Белокрылов:

– Что правда, то правда. До встречи.

Ракита, прослушав разговор, вздохнул полной грудью и по установившейся последнее время привычке перекрестился. Он понял, что генерал сегодня утром улетает из России, а в Шереметьево он даст последние указания Лячко по ликвидации спецбригады. Небезопасным местом для последней встречи Ракиты с Белокрыловым был международный аэропорт, но выбора у бывшего спецбригадовца не было.

Не ошибался Ракицкий. Перед звонком к Лячко Леонтий Александрович позвонил отцу Вадиму и многозначительно доложил, что просьба митрополита Кирина по епископу Артемию удовлетворена. Протоиерей немедленно перезвонил Гоняеву, который от радости наказал Ветлуге выполнить все, что попросит Белокрылов.

Ветлуга снова связался с генералом, и Леонтий Александрович сказал:

– Сумму, которую соблаговолит выделить мне владыка, прошу перевести на мой счет в швейцарском банке. – И продиктовал Ветлуге название банка и номер счета. Потом сообщил, каким авиарейсом он улетает из Москвы, добавив с дотошностью офицера спецслужбы:

– На всякий случай, батюшка, удостоверьтесь завтра, все ли благополучно прошло.

* * *

Этой ночью Ракита не спал. Он сидел в джипе у дома Лячко, поджидая, когда тот вынырнет на утреннее прощание с генералом. Его согревала «Беретта» Макса Бейрутского, спрятанная в подмышечной кобуре.

Он потрогал кожу над переносицей, где вновь отросли брови. Подумал:

«Говорят, что человеку со сросшимися бровями нельзя верить. А вот Никифор поверил. Поверил и Черч. Это не так уж плохо, когда такому злодею, как я, поверили двое…»

Лячко, легкий фигурой, но сдержанный в движениях, выкатился из дома спозаранку. Он сел в машину, развернулся перед подъездом и помчался услышать последнее «прости» легендарного генерала, ходившего в подручных у самого Крючкова.

Ракита шпарил за ним на своем безотказном джипе. Он не должен был упустить верткого Лячко, так как Белокрылов не указал точного места встречи в аэропорту. Значит, генерал сам найдет в здании Шереметьева Борю Лячко, заключил Евгений.

Ракицкий ушел в отставку майором и никогда не думал о лаврах или проклятиях, которые он заслужил в подпольных сражениях за Родину. Теперь же, уничтожив кучу своих коллег, он почему-то подумал: а нужны ли вообще России такие люди, как погибшие, как он? Не привыкший размышлять на подобные темы, Ракита не мог найти ответа. Но уверенность он обрел, когда представил себе поганца Белокрылова: «Вот такой точно не нужен!»

Лячко припарковался у широкого тротуара здания вокзала, выскочил из машины, привычно оглянулся на предмет возможного «хвоста». Ничего подозрительного не заметил, так как Ракита оставил свой приметный джип у нижней автомобильной развязки. Скрываясь за стоящими автомобилями, удвоив внимание, Ракита шел по пятам Лячко, ожидая Белокрылова.

Последний спецбригадовец, крутя на пальце ключи от машины, будто бы шоферюгой заглянул сюда подработать, шел по центру зала. Ракита трусил на расстоянии, скрываясь за прохожими, понимая, что многоопытный Белокрылов может вычислить его из любой точки. Но такой целью генерал в это утро не озадачился, и Ракита первым увидел его.

Генерал поравнялся с Лячко и, убедившись, что тот заметил его, свернул в сторону. Не сближаясь, словно посторонние, они вышли на лестницу, ведущую в нижний этаж аэропорта.

Раките это место тоже было выгодно, он следовал за парочкой, ощущая, как греет его пушка Максима. Генерал и Лячко остановились на пятачке рядом с багажным отделением.

Лучшего места майору Ракицкому выжидать не приходилось. Он просквозил в обход пятачка так, чтобы Белокрылов оказался к нему спиной. Пристроился за грузином, тащившим свое барахло в огромной сумке на спине. Дойдя до генерала, прошептал ему в самое ухо:

– Стоять! Иначе стреляю.

Увидевший его Борис Лячко бросил руку на грудь, собираясь выхватить оружие, но Ракита отчеканил:

– Боря, уймись! У меня счеты только с генералом.

Белокрылов, узнавший ненавистного Ракицкого по голосу, схватился за Лячко, рванул его на себя, прикрываясь его телом. В тот же момент выхватил из-за пазухи у Лячко пистолет.

Держа пушку наготове, проговорил:

– Пошел на хер, Ракита! Я сейчас улетаю, кончай бодягу, иди своей дорогой.