Текст книги "Опер против «святых отцов»"

Автор книги: Владимир Черкасов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

Именно эти, неожиданно свалившиеся на него неприятности стали причиной того, что Артемий выпустил из рук вожжи в битве против клана Кирина Гоняева. Этим воспользовался Вован, на свой риск захвативший Вадима Ветлугу только для того, чтобы расквитаться с Белокрыловым.

* * *

Епископ Артемий, таким образом, проигрывал по всем направлениям. Но он не мог и представить, что самую большую опасность представляет инициатива, исходящая от одного человека. И им был генерал Белокрылов.

Доведя Вована до психоза выходкой спецбригадовцев в «Техасе», Леонтий Александрович стал детально изучать его босса Артемия. Опытнейший разведчик, Белокрылов первым делом обратил внимание на компаньонку епископа Лолу Шубину. Это именно он стал следить за ее связями, как и предполагал вслепую Екиманов. Генерал нащупал Лолия, потом, отнаблюдав квартирку красавчика, удостоверился во взаимоотношениях двоих педиков.

Леонтий Александрович посчитал такую информационную добычу замечательным подарком судьбы. Теперь задуманное убийство Артемия классически ложилось в схему любовного треугольника. Гомики – народ ревнивый не менее шекспировского Отелло. Генерал придумал изобразить новое увлечение Екиманова.

Он раздобыл номер телефона Лолия, позвонил к нему и заговорил «полусладко-педерастическим» голоском:

– Морковка, у твоего друга новые обстоятельства жизни и обязательства. Тебе, тухлый, с Артемием делать нечего.

– Кто это? – раздраженно поинтересовался Лолий, хотя мгновенно уловил собрата по манере выражаться.

– Мы с Артемием любим друг друга.

– Давно ли?

Генерал со взмывающими «голубыми» интонациями ответствовал:

– Чувства, мой милый, ценятся не за длину, а за содержание.

– Почти так философ Сенека о жизни сказал, – с ухмылкой определил довольно начитанный Лолий.

– У тебя, малыш, все «почти». Денежек от Артемия тебе больше не видать. Прощай, дружок.

Белокрылов положил трубку. Этим звонком он хотел добиться, чтобы Лолий устроил сцену епископу. Артемий все будет отрицать, но подозрение у Лолия в неверности любимого обязательно засядет. После убийства епископа Лолий обязательно наведет следователей на весьма реальный мотив расправы – новый любовник требовал от Артемия прекратить связь со старым, на что Екиманов не пошел и пал жертвой его пылкости.

Следующим этапом операции была как можно более широкая компрометация Екиманова как гомосексуалиста. Хорошо ориентируясь в склоках и интригах, Белокрылов подробнейше выяснил историю с «устами» молодого дьякона. А когда тот подал бумаги в Управление делами патриархии, генерал анонимно позвонил туда и выложил о любовнике епископа Артемия Лолии.

После этих точных и неумолимых по последствиям шагов Белокрылову оставалось немного подождать, пока «пидор» епископ увязнет в своем скандале, а потом выполнить задание митрополита Кирина.

Глава 2

Как генералу Белокрылову нужны были гнилая душа и тело епископа Артемия, так сам отставной кэгэбэшник стал суперзадачей жизни и профессионального бытия Ракиты. Спецбригадовец Евгений Ракицкий, маскарадно преобразившийся в спившегося московского интеллигента, вынюхал в пивной на Чистяках у местной шатии сведения о действиях в «Техасе» Дардыка, Пули, Котовского и Лячко. Он прикинул, с кого из них начать, чтобы добраться до генерала.

По сути, эта четверка осталась у Белокрылова последним надежным оплотом. После гибели Кузьмы, Оникса, измены Ракиты лишь они продолжали крепить спецбригаду как бывшие асы спецслужб. Другие трое бойцов использовались в подразделении на третьестепенных ролях, их так и звали за глаза – «пацаны».

Ракита понимал, как опасна четверка «дедов», но именно из нее кто-то мог точно знать, как отыскать в новых условиях генерала. Он подумал, что браться за Пулю и Дардыка крутовато, потому как, во-первых, они всегда держались на пару, а во-вторых, в спецбригадовской стае эта парочка была наиболее романтична – такие на предательство командира вряд ли пойдут.

Нужно было выбирать из Котовского и Лячко. Ракита решил: эффективнее для раскалывания будет Котовский, потому что Лячко он плохо знал. К тому же Котовский был лих, то есть предельно отчаян, а такие люди часто бывают и неосторожны.

Котовский подходил для наезда также своим загородным проживанием. На своей теплой даче он занимался всяческим копанием в саду и на грядках, ходил по грибы и на рыбалку. Вот на приволье, если умело, любого по всем правилам можно допросить, решил Ракита.

Утром, дождавшись ухода Никифора, бывший спецбригадовец вновь надел давешний интеллигентский прикид. При шляпе, наклеенных парике, усах и бородке, очках открыл гараж, оставленный Никифору на попечение. Сел в свой джип и тронулся за город.

Точного адреса дачного поселка бывшего коллеги Ракита не знал. Он, глядя на карту Подмосковья, то место восстанавливал по памяти, из обрывков веселых баек Котовского о его дачных занятиях. Наконец точно определился и доехал до нужного дачного кооператива.

Здесь Ракита оставил свой джип у сторожки и стал бродить меж домов поселка, расспрашивая о местожительстве Котовского, описывая его колоритную внешность, манеру говорить и замашки.

Дачу Котовского ему подсказали. Ракита, сунув руку под макинтош, взвел в подмышечной кобуре курок пистолета «ТТ», проверил положение ножен с десантным тесаком на ремне и стал приближаться к угодьям Котовского по сильно заросшему боярышником переулку.

Он пролез через кусты к нужному забору из штакетника. Присел и стал наблюдать раскинувшийся перед ним участок. Все на нем говорило, что хозяин только что был здесь: и перевернутая тачка с остатками торфа, и лопата, воткнутая около ямы для закладки компоста. Но из людей никого не просматривалось. Ракита подумал – Котовский зашел в открытый нараспашку дом отдохнуть. Довольно долго ждал, не шевелясь, в своей засаде. Никто не появлялся.

Для профессионала Ракиты все это странным не показалось. Он начал соображать, называя про себя Котовского по его укороченному для окрика в переделках прозвищу «Кот».

«Значит, затаился где-то Кот. Выходит, прослышал он что-то о моих розысках по участкам, пока я там блуждал. Как? Неважно. Самое главное, что откуда-то наблюдает Кот сейчас свою территоррию на предмет выныривания подозрительного хлюпика в шляпе и очках, которого ему описали. Еще не засек меня, раз не было нападения».

Сидеть в кустах Раките далее было бесполезно и небезопасно. Котовский знал эти окрестности назубок и, продвигаясь по окружности, шаря методом тыка, вполне мог разглядеть засаду Ракиты. Он прикинул, что Кот, увидев его в этом прикиде, возможно, не узнает сразу. А если и рассмотрит, то не будет мгновенно стрелять. Ракита, конечно, объявлен Белокрыловым в особый розыск, который кончается «черным хлебом», но вряд ли такой удалец, как Котовский, держа его на мушке, откажет себе в удовольствии поглумиться над столь бездарно вляпавшимся Ракитой.

Решился бывший спецбригадовец на разведку боем, а проще сказать – на то, чтобы стать мишенью, живцом, чтобы наудачу перехватить у Кота инициативу, а значит, и жизнь. Он чувствовал себя сегодня на особицу: Евгений Ракицкий впервые в своей жизни перекрестился этим утром, собираясь на операцию.

Он расстегнул поношенный габардиновый макинтош, чтобы ловчее выхватить из-под него пистолет или нож, если успеет. Полез в давно запримеченную дыру в штакетнике. Протиснулся, побыстрее выпрямился, чтобы встретить возможный прыжок Котовского стоя. Медленно двинулся к дому, оживленно поглядывая из-за стекол очков, почесывая бороденку, дабы правая, «стреляющая» рука гуляла на уровне груди.

Когда он почти приблизился к веранде, услышал сзади голос Кота:

– Стой, Ракита. Руки за голову! Чего вырядился?

– Обстановка такая, – ответил Ракита, вскидывая руки к затылку, не поворачивая головы.

– Не оборачивайся. Одна рука на шее, второй аккуратненько кидай назад пушку. Не шуткуй, ты Котовского знаешь.

– А я никогда шутником не был, – вяло проговорил Ракита, вынул из кобуры пистолет и бросил его за спину.

– Садись на крыльцо лицом ко мне.

Ракита приземлился на ступеньки перед собой, развернувшись телом к Котовскому, сказал:

– Руки-то, может, опущу?

Котовский, сияя выбритым шаром загорелого черепа, стоял у угла дома, целясь в Ракицкого из пистолета, усмехаясь шальными глазами. Он отшвырнул ногой в траву выброшенный Евгением пистолет, свой ствол сунул под мышку, чтобы его не заметил случайный прохожий.

– Опусти. Обстановка у тебя одна – на тот свет без пересадки, – сплюнув, сказал Кот. – Зачем приперся?

Приковывая взгляд Котовского к себе, Ракита положил руки на колени: правую ближе к распаху пиджака, чтобы выхватить оттуда нож, двинутый рукояткой на центр бедром и мышцами брюшного пресса. Пробормотал:

– Верю тебе. Пришел поговорить. Ты моего друга Максима знал?

– Макса Бейрутского? – уважительно уточнил Котовский, назвав Макса кличкой, присвоенной тому посмертно за его последний лихой бой в бейрутском отеле.

– Ага.

– Лично я Макса не знал, но память его свята. – Кот немного расслабился. – Ты мне песен не пой, я ни в какую хреновину вдаваться не буду. При чем тут Макс?

– Такие парни, как он, в нашей вонючей спецбригаде служить бы не стали.

Котовский зло усмехнулся.

– Спохватился, когда за сраные бабки кровью умылся?

– Лучше поздно, чем никогда, Кот.

– Кому как, – раздраженно произнес тот, – а тебе ничем перед товарищами не отмазаться. Ты Оникса убил!

– Он меня убрать хотел. Или Белокрылов так дело изобразил, что я ни за что, ни про что парня положил?

Хмуро глядел на него Котовский.

– Не верю я тебе, Ракита. Ты должен был сначала ко мне, к любому из «дедов», к тому же Ониксу с этим разговором прийти, а потом действовать. А теперь – только пуля тебе.

– Понял, – сказал Ракита, убедившись, что убийство им Оникса генерал в удобном ему свете ребятам описал. – Куда на «черный хлеб»?

– Иди к туалету.

Ракита взглянул в том направлении. Рядом с дощатым туалетом красовалась наполовину заполненная компостом яма. Удобное место для могилы. Ракита также подумал: удача, что Кот не знал Макса Бейрутского. А то бы тот мог рассказать ему, что Женя Ракицкий бросает нож из всевозможных положений, поражая любые точки на теле противника.

Наклонился Ракита, делая вид, что приподнимается, собираясь идти на расстрел. Молниеносно пошла рука под пиджак. Взмах! Нож прошил плечо Котовскому, он уронил пистолет.

Ракита взвился прыжком, ударил ногой спецбригадовца в грудь. Кот загремел навзничь. Ракита подскочил, подобрал свою и его пушки, ударил ими по самоварно сияющему калгану садовода. Тот потерял сознание. Ракита вырвал у него нож из раны, подхватил Котовского под мышки и заволок на террасу.

Оттуда Ракицкий огляделся через большие окна: заросли по периметру участка надежно отгородили происходящее от любопытных взоров. Он ударил ногой Кота в лицо. Тот очухался, схватился здоровой рукой за пробитое ножом плечо.

– Ваше благородие, товарищ Котовский, – сказал Ракита, сидя над раненым на стуле, – так кому в «черный хлеб»?

– Дай перевязаться, – проговорил Кот, ошалело водя глазами.

– Для того света это не обязательно. Где Белокрылов?

– Не получится у нас разговора, гнида, – мрачно произнес Котовский, сжав челюсти до желваков, заходивших на щеках.

Ракицкий ударил его ножом в горло. Росчерком перерезал Котовскому глотку.

Потом прошел в комнату, сдернул с кровати одеяло. Им накрыл труп на веранде.

Там Ракита дождался темноты, чтобы под ее покровом закопать спецбригадовца Котовского в компостной яме, намеченной хозяином дачи для него самого.

* * *

В спецбригаде об исчезновении Котовского узнали на следующий день, когда он не явился на намеченную встречу.

Дардык и Пуля съездили к Котовскому на дачу. По следам крови на веранде определили, что их боевого товарища на этом свете лучше не искать. Потом они поинтересовались у соседей, не спрашивал ли кто Котовского вчера. Выяснили: пожилой какой-то мужчина в очках и шляпе искал. А от поселкового сторожа узнали, что прибыл тот плюгаш на «навороченном» джипе. Нетрудно им было представить себе один из маскарадных костюмов их бывшего коллеги Жени Ракиты, а также опознать его джип.

Вернулись в Москву, где Белокрылов приказал приложить все силы, чтобы разыскать Ракиту. Пуля и Дардык взялись за это с ревностью, потому как убийство Котовского весьма наглядно указывало, что ополоумевший Ракицкий решил перерезать всю спецбригаду.

Начали свои поиски закадычные дузья, так сказать, от печки, с которой затанцевались последующие события: района Чистых прудов и бомжа-свидетеля Кеши Черча. Здесь на пару и поодиночке они шатались по местным пивнякам, пока точно не выяснили, что Черча в округе давненько не видно, а последней его подружкой была Нютка.

Девица эта была спецбригадовцами, преобразившимися в пьющих отпускников, угощена на лавочке водкой до полного вдохновения на рассказ всей Кешиной биографии, но ничем не могла помочь им в розыске исчезнувшего дружка. Дардык уже махнул на Нюту рукой, перестав ей одергивать юбку, которую та норовила задрать в благодарность за угощение. Неугомонный же Пуля напоследок сумел-таки выжать из девушки воспоминание, что в предыдущее исчезновение Черч отирался на знаменитой московской площади с тремя вокзалами.

Друзья тут же бросили Нютку, которая, попытавшись опять засветить свои красоты ниже пояса, упала с лавочки. Направились спецбригадовцы к вокзалам Казанскому, Ленинградскому, Ярославскому.

На здешних просторных задворках им вновь пришлось заводить знакомства, пить водку, угощать сигаретами, изображать из себя то крутых, то бывалых, то пьяных перед многочисленными бомжами, попрошайками, всевозможным отребьем. Выяснилось, что Черча на этот раз здесь нет. Но так как Пуля и Дардык чистили весь день безрезультатно Чистяки, не годилось лишаться последней надежды в обретении ниточки на Ракиту через Черча. Они остались поболтаться здесь до утра.

Их усилия вознаградились перед самым рассветом, когда из нор и подземелий площади, от которой, громыхая буферами, всю ночь уходили на три стороны поезда, местная шушера выползла похмеляться. В этой обстановке упоминание о Кеше Черче Пуля словил от одноглазого золоторотца по кличке Бичура.

Пуля доставил корчащегося в похмельных муках Бичуру к Дардыку, сидевшему на багажном дворе с сумкой водки, пива, закуски, курева для «подследственных».

– Дардык! – крикнул Пуля, бредя с дергающимся Бичурой. – Этот кореш Кешу знает.

Амбал Дардык многозначительно надвинул линялую кепчонку на лоб, подсморкнул широким носом на сизой от ночной стужи роже и продолжил спектакль:

– Кешу? А как полно его кликать?

– Кеша Черч Чистяковский, – доложил, задыхаясь, Бичура будто прозвание легендарного Суворова-Рымникского или британского лорда в шестом поколении.

– Какой же Кеша с себя? – продолжил пытать Дардык Бичуру, у которого, казалось, от похмельной дрожи последний глаз сейчас вытечет.

– Волос редкий, глаз серый, зубов повыбито, шепеляво базарит…

– Выпьешь? – Дардык шевельнул в сумке бутылками.

– О-о, браты! – взвыл Бичура, умываясь слезой из одинокого ока.

Он по-тюремному сел перед Дардыком на корточки, унимая пляску рук тощей грудью. Дардык налил полстакана водки, Бичура цапнул дозу, выхлебал. Ему добавили пива, вручили бутерброд со шпротами.

Молниеносно пил, давился, глотал, жевал Бичура, всем телом демонстрируя признательность. Все закурили.

– Чего ж вас с Кешей свело? И когда это было? – осведомился Дардык.

– А тебе Черч зачем? – тоже поинтерсовался битый жизнью Бичура.

– Нютка, девка его, с Чистяков ищет. Чегой-то с комнатой у нее получилось, – полуграмотно стал объяснять Дардык.

– Да дело верное, – поддержал Пуля. – Комнатуха ей ломится за выселением. Черч-то о том мечтал.

– Ну да? – почтительно спросил Бичура, уже забывший, когда имел свою крышу над головой. – Фарт путевый. Комнатуху всегда пропить можно.

Дардык и Пуля озадаченно переглянулись на такую неожиданную реакцию.

– О Нютке-то Кеша базарил, – продолжил Бичура, одноглазо помаргивая. – Недавно тут Черч крутанулся. Отбыл куда-то подале на товарняке. Кеша теперь под полным присмотром небесной канцелярии. Вишь, чудесность над ним произошла.

– Чего-чего? – перебил его Дардык.

– Можно вдогон граммульку? – спросил Бичура.

Дардык отмерил ему еще полстакана. Бомжара уже без конвульсий эту дозу сглотнул, затянулся сигареткой вместо закуски и сообщил:

– Бог распорядился Кеше на свете девяносто три года жить.

– Ровно девяносто три? – спросил Пуля.

– Ну да. Точно эту цифру Кеше сообщили после того, как заговор над ним произвели. Замочить Черча один крутой на Чистяках решил. Подловил, как положено, ночкой во дворе, финку достал и на перо Кешу ставит. Как мочильщик размахнулся, гонец из темноты вылезает и кричит: «Амба! Нельзя этого человека убивать!» Мочильщик нож кинул, на коленки упал. А гонец небесный Кеше базарит: «Будешь жить ровно девяносто три года. А покуда линяй из Москвы».

– Что за гонец такой? – проговорил Дардык.

– А его все Чистяки и Сретенка знают. Никифор-богомолец.

– С неба, что ли, этот Никифор сходит? – уточнил Пуля.

– Зачем с неба? – важно округлил глаз Бичура. – Дворником он на Сретенке вкалывает. Но имеет связь с небом.

– Может, он с инопланетян? – засмеялся Пуля.

Бичура покачал головой.

– Я, ребята, на эту тему бы не шутил.

– Ты чего, братан? – мигнул разошедшемуся Пуле Дардык. – Он не в обиду сказал.

– Не в обиду, – подтвердил Пуля. – А что ж с тем мочильщиком, с крутым-то?

– Крутой на коленках стоял и просил Никифора его простить. Никифор ему: «Вставай и иди, больше не греши». Мочильщик тот на следующий день все свои капиталы Никифору сдал, джип крутейший свой ему пригнал. Говорит: «Бери все. Пользуйся, Никифор, во славу Божью».

– Откуда ж такие подробности, если Кеша сразу после того с Чистяков соскочил? – спросил Пуля.

– Это уж братва с Чистяков и Сретенки дополнила.

Дардык и Пуля внимательно переглянулись, слаженно вычленяя про себя нужные детали из полугалиматьи-полубреда Бичуры.

Когда бомж, премированный еще стаканом пива, отбыл, спецбригадовцы в разгоревшемся свете осеннего утра проверили свои пистолеты, запасные обоймы. Пошли на станцию метро «Комсомольская», чтобы побыстрее добраться до Сретенки, где их, как гонцов ада, давно заждался бывший коллега Женя Ракита. ***

В это утро джип, о дарении которого «гонцу небесному» Никифору плели небылицы Чистяки и Сретенка, Ракита приводил в порядок в гараже после тряски на нем по проселочным дорогам к Котовскому и обратно. Поэтому он не смог заметить, как Дардык и Пуля, выяснившие на Сретенке адрес Никифора, ужами скользнули по двору и влетели в дворницкую каморку с пистолетами в руках.

Никифор после того, как Ракита ушел в гараж, долго молился в это утро, будто что-то предчувствуя. Когда дверь распахнулась от ударов ног спецбригадовцев, он стоял на коленях перед иконой Царственных Мучеников.

– Ты Никифор? – окликнул его от двери Пуля.

Никифор, не торопясь, встал с пола, повернулся и, печально улыбаясь, посмотрел на ворвавшихся.

– Я – раб Божий Никифор.

– Где Женя Ракита? – навел ствол ему в лицо Пуля.

– Я никого в своей жизни не сдавал, – проговорил Никифор. – А вам и под самыми страшными пытками ничего не открою.

– Чем же мы такие выдающиеся? – спросил Дардык.

– Вы – вонь чекистская, – как бы объясняя, размеренно произнес Никифор, помаргивая глазами.

– Что-о? – взвыл Пуля, шагнул и ударил Никифора в живот ногой.

Тот схватился за живот, побледнел и осел на пол. Пуля профессионально целил в брыжейку кишечника. Она лопнула, боль от внутреннего кровоизлияния полоснула Никифора.

– Ты с чего взял, что мы из ФСБ? – осведомился Дардык.

Никифор постарался, чтобы лицо его осталось бесстрастным, сказал пересыхающими губами:

– Я не имел в виду, что с ФСБ. Вы ж Евгения ищете, служили вместе. Вы кэгэбэшники бывшие, падаль чекистская. Вас сразу и по палачеству видать. – Он скосил глаза на стоящего над ним Пулю.

Пуля хотел его снова ударить.

– Годи! – крикнул ему Дардык. – Забьешь раньше времени. А чем Ракита от нас отличается, если ты его скрываешь, а нас падалью считаешь? Заметь, он, а не мы против своих товарищей повернул. Ракита, тварь беззаветная, уже двоих из бывших своих однополчан к Богу отправил.

– К Богу? – весело переспросил Никифор, зажимая руками живот, чтобы не ломило. – Да вы что, ежкин дрын? Те ваши двое в аду на кочережки сраками предельно насажены. Прости, Господи, за сквернословие! И вы, господа товарищи, меня простите за некрасивые слова. Грешен, как бывшего зека меня заносит.

– Мразь лагерная! – воскликнул Пуля. – Будешь сведения на Ракиту давать, или я шкуру с твоей рожи на ремни порежу.

Никифор порадовался, что боль в животе немного отпустила и он может собраться с мыслями. Поняв, что остались у него последние минуты на этой земле, пожалел – умрет без причастия. Потом подумал:

«А покаяться и исповедаться Богу я сейчас на молитве в аккурат успел. Благодарю, Господи, за такое благодеяние!»

Он поднял глаза на икону Царственных Мучеников. Семеро расстрелянных чекистами там стояло: царь Николай, царица Александра, царевны Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия и царевич Алексей. Все в золоте нимбов, величии корон, великолепии одежд, как ныне на небесах. Никифор осмотрел убожество своей комнаты и благостно осознал:

«Словно в том подвале Ипатьевском. Мебели почти нет, – он ощутил спиной стену, к которой привалился, – перегородка деревянная оштукатуренная. Царственных Мучеников перед такой же ставили, чтоб не случилось рикошетов. Благодарю Тебя, Господи, дал Ты мне чудесную смерть».

Никифор попросил Бога и о том, чтобы не вернулся сейчас невзначай из гаража Ракита. Он медленно стал выпрямляться, опираясь руками о стену. Встал во весь рост напротив Пули, перекрестился.

– Я готов, господа товарищи.

– К чему? – прошипел Пуля. – Думаешь, легкой смертью отделаешься?

Никифор строго на него взглянул.

– Не тебе то решать. А хочешь жилы с меня тянуть, тяни, да оглядывайся: неровен час – Евгений зайдет. Вы тут как в мышеловке.

Дардык прислушался, проговорил Пуле:

– Не расколем такого. Кончай его тихо.

Пуля перекинул пистолет в левую руку, с которой стрелял так же, как с правой. Взялся за нож, собираясь всадить его Никифору в живот, уже разорванный внутри, пульсирующий болью. Но Никифор думал о том, чтобы не захватили так же вот легко в гараже и Евгения. Поэтому здесь требовались выстрелы, тихая расправа Никифора не устраивала.

Никифор вспомнил, как харкнул в рожу патриархийному обновленцу священнику Кочеткову на Сретенке, как плюнул на Чистяках на патриархийный храм при менте Кострецове. Он усмехнулся, подмигнул Пуле и плюнул ему в морду.

Пуля рявкнул, со страшной силой воткнул в него нож так, что припечатал тело Никифора к стене. А с левой руки стрелял и стрелял в уже мертвое, сплошь кровавое лицо…

Этот перестук явственно отличил Ракита в гараже. Свой арсенал теперь он перепрятал сюда. Ракицкий рыпнулся к оружейной сумке, через секунду автомат был уже у него в руках.

Он выглянул из гаража в тот момент, когда из комнаты Никифора выскакивали Дардык и Пуля. Ракита влепил по ним длинной очередью! Пуля упал замертво. Дардык успел заскочить за угол дома.

Ракита ринулся туда. За углом Дардык, стоя без укрытия, встретил его выстрелами. Ракицкий как на дуэли также садил в него в дикой ярости. Он потерял только что своего лучшего друга, крестного отца, духовника. Кого еще вмещал в себя для него Никифор?

Дардык уперся – в нескольких метрах лежал и его лучший товарищ. Когда кончились в пистолетной обойме патроны, Дардык выхватил из кармана гранату.

Едва успел нырнуть назад за угол Ракита. Но волной от взрыва его ударило о стену дома. Слегка контуженный Ракицкий прошел к распахнутой двери в их бывшее с Никифором жилище. Увидел там изуродованный труп «гонца небесного». Он закричал и побежал к гаражу за гранатометом.

Ракицкому было уже не до конспирации. Он не думал о том, что с этого сретенского двора надо убираться немедленно, что совсем рядом, на Чистяках его знают многие, а ищут по Москве 24 часа в сутки. Ракита навсегда запомнил, как лежал Никифор под любимой своей иконой с расстрелянной семьей последних русских царей, держа пальцы закостеневшими в троеперстие.

Четко зарядил Ракита гранатомет и пулей пронесся по двору к выходу на улицу.

Тачка с Дардыком в этот миг отъезжала от тротуара. Ракита приладил гранатомет на плечо.

– Дардыкин! – громово закричал он заслуженному «деду» их былой команды.

Тот за рулем обернулся. Ракита нажал на спуск.

Огненные гроздья взрыва! Искореженный остов машины с трупом Дардыка загорелся.