Текст книги "Искатель. 2009. Выпуск №1"

Автор книги: Владимир Благов

Соавторы: Михаил Федоров,Анатолий Герасимов,Майкл. Гилберт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

– Да очнитесь вы! – донеслось до Сергея. – Все не так уж плохо. Я рад, что мы снова вместе. Я вытащил вас из ловушки, и теперь к вам вернулась надежда на возвращение.

Слова доносились до Сергея как будто из-под земли. Только оглянувшись, он увидел рядом с собой Вениамина.

– Где я сейчас был? – спросил Сергей. Он стоял отрешенный, с потухшим взглядом, кусая губы. В голове пульсировала неотвязная мысль: «Неужели все рухнуло, как замок на песке?» – Так где же я был? – повторил он.

– Нигде. В тупике, откуда был один выход – смерть.

– Вы-то откуда знаете?.. А если даже и так, то кто вас просил за мной возвращаться?

– Вы будете смеяться, – потупился Вениамин. – Но мне вдруг показалось, что мы с вами – одно целое, один человек. И что один без другого мы бессильны перед лицом смерти. Мы ни за что не должны были встречаться в этой жизни – два воплощения одной идеи, – но уж если встретились, ни за что не должны расставаться. Не согласны?

– Плевать. Мне все надоело. Я больше ничего не хочу!

– Вы устали. Это пройдет… А пока нам надо идти.

– Куда?.. Зачем?..

– Куда глаза глядят… Вслед за Солнцем – на Запад… Да вы не отчаивайтесь! Все еще у нас будет, и у вас, и у меня… Все будет отлично…

Вениамин пошел вперед, то и дело оглядываясь на Сергея, а Сергей вдруг увидел над головой Вениамина двух бабочек – траурницу и перламутровку. Сергей вздохнул и улыбнулся своим мыслям. «Может, правда все еще будет?! – подумал он. – И именно так, как я нафантазировал… Главное – не сдаваться и идти до конца. Да здравствует психадж!»

– Подождите, я с вами! – крикнул он.

Михаил Федоров
ЖЕСТОКИЙ БАРЬЕР

1

Распределение у выпускника милицейского училища Ильи Тимохина оказалось сельским. Хотя он с отличием окончил курс, в отделе кадров областного управления внутренних дел решили, что именно отличником следует укрепить самое слабое низовое звено. И лейтенант Тимохин вместе со своей женой Любой оказался в одном из самых захудалых районов степного края. Он не знал, кто именно приложил к этому руку, но чувствовал, что тут не обошлось без кадровика майора Седова.

Это дошло, когда состоялся разговор.

– Хочешь остаться в городе? – спросил майор.

– А что, не прочь, – покраснел от тайного желания выпускник.

– Как – что? Не понимаешь?

– Нет, не понимаю…

– А говоришь, отличник… Потом все дойдет…

Выходя, Тимохин услышал вслед:

– Такого бы дебила в Чечню… Жаль, что еще молод…

А тем временем в чеченских предгорьях уже полыхала война.

Вскоре Тимохин узнал, что в городе остались его сокурсник, двоечник, сынок директора мясокомбината, и еще один гуляка – тот обрезал яблони на даче Седова. Кстати, он презрительно называл кадровика Седой. Почему Седой? В шевелюру кадровика еще не затесался ни один белый волосок.

Да, не учили Илью Тимохина правде-матке милицейской жизни, в чем собака зарыта. Скольких бед бы избежал безусый лейтенант, если бы…

Люба успокоила:

– Не огорчайся… Все с чего-то начинали… Моя мать живет рядом – не надо будет квартиру снимать…

И Тимохин приступил к исполнению обязанностей следователя в сельском райотделе.

Их поселок спрятался в рощах на берегу замирающей от слабого течения реки, в которой когда-то спиннингами ловили рыбу, а теперь ее переходили вброд. Казалось, живи в этой глуши и не думай, что где-то есть миллионные города, где никогда не услышишь крика петухов и лаянья собак за каждым забором. Тем более что мать Любы оказалась на редкость гостеприимной женщиной.

Илья никак не мог и предположить, что его очень настороженно примут в милицейском коллективе. Он не выпивал, не курил, а тут пили все подряд. И новенький сотрудник выглядел белой вороной. Усердие Тимохина тоже сыграло с ним злую шутку: его днем и ночью посылали на выезды, вне очереди ставили в наряды. Ему словно давали понять: ты молодой, да к тому же чужак, вот и паши.

Ни с того ни сего налетал прокурор.

Что ни совещание, то:

– Вот проверил дела у Тимохина… Кража коровы… Шаляй-валяй, как осмотрено место происшествия… Я выехал и обнаружил корыто с отрубями…

«При чем здесь корыто с отрубями», – подмывало спросить лейтенанта.

– А угон комбайна! Почему след протектора не описал?

– Так комбайн сразу нашли! – не выдержал Тимохин.

– Вот! И огрызается… Кровь горячая… Таких надо воспитывать…

И вспоминали молодого сотрудника на каждом собрании, на каждой оперативке, песочили, словно кутенка носом в отхожее место тыкали.

Люба видела, как осунулся муж.

Сначала плакала:

– Куда нам переезжать… Мы только устроились…

А потом сказала:

– Мой отец пил… Но чтобы запил и ты, не позволю…

Пока его окончательно не смешали с грязью, Тимохин поехал искать себе место в других отделах. Но сельские начальники словно сговорились: никто не брал молодого специалиста. Видимо, узнали про склонность лейтенанта работать, а не пьянствовать, и не хотели, чтобы и у них в подразделениях поселилось нечто чуждое.

Так ноги привели Тимохина в город. Милиционеров было с избытком. В селе их работа считалась привлекательной: не надо, как пахарю, вставать ни свет ни заря, по колено в грязи месить чернозем, падать с ног при закате. Сиди в кабинете и решай судьбы земляков. Чем не работенка? В городе же все обстояло иначе: к милицейской службе относились с недоверием, и здесь постоянно ощущался некомплект.

В городском отделе за Тимохина уцепились.

– Беру! – сказал первый же начальник.

«Службист, – подумал Илья, оглядывая полковника в кителе, непривычном для милиционеров галифе и сапогах. – Но ничего. Куда мне еще деться».

Но чтобы перевестись в городской отдел, пришлось снова столкнуться с Седовым.

– Вот мой рапорт на перевод, – положил лист на стол майору.

– Что же ты начинаешь жизнь с залетов…

– Каких залетов?

– Не прижился…

Тимохин хотел рассказать, в чем причина его ухода, но промолчал.

– Ладно, пусть лежит… Подумаю, – майор прихлопнул рапорт рукой. – Не можешь ты барьеры брать! Скакун из тебя никудышный.

Думанье Седова носило привычный для кадровика характер: он предпочитал, чтобы любая бумага, попавшая к нему, вылежалась. А иначе как! Ведь есть древняя поговорка: под лежачий камень вода не течет. И лежал рапорт Тимохина без движения неделю, другую, выжидая от лейтенанта конкретных действий.

Лейтенант стал проявлять нетерпение.

– Товарищ майор! Как с моим переводом? – позвонил;

– Ты что не знаешь, что делать? – Седов рявкнул в трубку. – Тебя жизнь ничему не научила? Барьер…

Сколько истратил времени и денег из своей скромной зарплаты лейтенант на поездки в город, на звонки из бюро пропусков, известно только ему и его жене. Но неожиданно вопрос разрешился – надо было заполнять некомплект в городе, и Седов подготовил приказ о переводе.

2

Служба в городе пошла, у Тимохина успешно: здесь некогда было бездельничать и устраивать выпивки, здесь зашкаливала преступность. Начальство сразу обратило внимание на шустрого паренька, который мог допоздна задержаться на службе и с утра свеженьким, как огурчик, вновь допрашивать свидетелей, потерпевших, преступников, мог подменить коллегу и успеть выполнить его и свою работу. Теперь его не ругали – наоборот, хвалили, на каждом совещании в пример другим ставил прокурор. И у Ильи начался быстрый рост: через год стал старшим следователем – на погонах заблестела третья звездочка; через два его назначили заместителем начальника следственного отделения.

– Надо же! – радовались молодожены.

Семье офицера дали комнатку в общежитии, и молодые супруги приобрели свой первый гарнитур.

Как-то по осени к Тимохину попало дело о мошенничестве на обменном пункте. Он мог передать дело следователю, но, посмотрев – «кинули» фермера, – решил заняться сам.

– Наконец-то продал зерно, – рассказывал чернявый мужичок, поправляя полы куртки. – И решил вложить в доллары… Ведь самая надежная валюта… А они… Падлы…

– Не торопитесь, – успокаивал его Тимохин. – Лучше по порядку. Значит, вы приехали в город…

– Да, и нашел этот обменник.

– Долго искали?

– Он ведь у вас единственный… На первом этаже бывшего универмага…

– Да, там сейчас биржа…

– И вот, вхожу в холл, а мне навстречу один в дубленке и вязаной шапочке – такой сгорбленный.

«Гнутый» определил для себя Тимохин.

– Он: «Не в обменник?» Я: «А что?» Он: «Если баксы купить, то у них курс высокий». – «Это какой же?» – «А у меня дешевле на… Да они еще и проценты за налог сдерут». Я остановился: никогда ведь дело с долларами не имел. А этот парень…

– Гнутый.

– Да, Гнутый: «Сколько у тебя денег?» Когда я назвал, у него глаза загорелись. Я почувствовал что-то недоброе и решил идти в обменник: «Где тут у вас?..» А он дорогу преградил: «Слушай», – достал, как это называется, кнопки нажимаешь, считает.

– Калькулятор.

– «Вот смотри… Купишь у них, всего получишь… А у меня на штуку баксов больше!» Ну, я тут и поплыл… На штуку баксов! Это ж мне топлива на всю посевную… Он: «Дай деньги посмотрю, не поддельные?» Я: «Какие поддельные!» И дал ему пакет. Он развернул. Стал смотреть пачки. Вижу, руки у него трясутся, и сам: «А твои доллары покажь!» – «Счас». Тут сбоку еще один в шапочке появился, но ростом меньше и рот с фиксами: «Он тебе почем продает?» Я ответил. «А я продам дешевле… По…. за бакс… Дай посмотрю деньги, не ворованные?» – и берет у Гнутого. Я: «А твои баксы где?»

– Не торопитесь, не успеваю записывать, – сказал Тимохин.

В кабинете под потолком гудела люминесцентная лампа. Из коридора слышались шаги сновавших людей.

– А да-да, – рукавом вытер пот с лица. – А тут сзади: «Менты!» Я оглянулся – а там лестница на второй этаж. И какие-то мордовороты спускаются.

– В форме?

– Я не успел толком разглядеть. Поворачиваю голову: «Отдавай деньги!» Коротыш мне пакет сует: «На». Думаю: черт с ними, с долларами. И наши деревянные полежат. Япакет за пазуху и ходу от греха подальше. И те в разные стороны. Только перебежал улицу, за киоск, вытаскиваю сверток, открываю – а там бумага. И ни рубля!.. Весь урожай накрылся…

– Успокойтесь. Давайте уточним, что за Гнутый, что за Коротыш… Вы их запомнили?

В тот вечер Тимохин снова задержался допоздна, а приехав домой, рассказал жене:

– Знаешь, как сельского брата дурят… Они каждый рубль < потом зарабатывали, а кидалы за пять минут – и в дамки…

«Искать мошенников у обменника гиблое дело: после такого улова вряд ли там скоро появятся», – подумал Тимохин.

И подал объявление в газету: «Продаю доллары по льготному курсу…»

Не куплю, а продаю.

Посыпались звонки. Встречался с людьми и выяснял, покупали ли они доллары у схожих с Гнутым и Коротышом людей.

Одна молодка разговорилась:

– Да это Генка… Он учился со мной в школе… Я у него брать не стала…

– А почему?

– Вы не догадываетесь?

– Не-а…

– Кидала…

– А… Почему ж вы хотите купить у меня?

– Да ну вас!

«Сама промышляет тем же», – подумал Тимохин и, как и другим звонившим, отказал:

– Пока вы собирались, баксы уже ушли…

Когда дежурный втолкнул Гнутого в кабинет Тимохину, тот обрадовался: «Спекся, красавчик!»

Гнутый кричал и отталкивал дежурного:

– Что прицепился?..

Тимохин подтянул телефонный аппарат, набирал номер фермера, чтобы пригласить его на опознание.

– Не потей, старлей! Все равно отпустишь…

Дежурный куда-то убежал, оставив вместо себя сержанта:

– Держи этого гуся и не упусти!

Телефон не отвечал.

– Ну что ж, – Тимохин отодвинул аппарат, – у меня к вам несколько вопросов…

Только захотел их назвать, как зазвенел телефон.

– Сейчас зайду, – опустил трубку.

Начальник райотдела, скрипя сапогами и блестя позолоченными пуговицами и погонами, ходил по кабинету. Вдоль стен дугой выгнулись стулья с бархатными спинками; дуга эта обрывалась кожаным креслом за огромным столом.

«Как маршал!»

– Слушай, это ты роешь по обменнику?!

– Расследую, товарищ полковник…

– Не путай божий дар с яичницей. Расследуют, когда надо посадить. А когда не надо…

– Я не понял вас…

– Как трудно работать с молодежью, которая не понимает… Вот пригласи сюда любого офицера в летах – ему не надо долго объяснять… Да и он посоветуется, прежде чем что-то наворочать…

– Я не наворочаю… Разберусь… Одного уже притащили… Долго запираться не будет…

– А что, там уже есть фигурант? – удивился полковник.

– Только что доставили.

– Ты меня до инфаркта доведешь! Оставь в покое обмен– ник!

– Там фермера кинули…

– Я снова повторяю! Ты что, первый год женат?

– Четвертый…

Полковник ударил кулаком по столу так сильно, что подпрыгнула столешница:

– Прекращай дело!

– К-как? – вздрогнул Тимохин.

– Сейчас! И фигуранта отпустить…

– Закончу дело, – произнес, насупившись, Тимохин, – тогда и решу… Нас учили на сделку… не идти…

– Что?! – заревел Маршал, споткнулся и упал в кресло.

Потянулся к трубке зазвонившего телефона и, не обращая внимания на старшего лейтенанта, закричал в микрофон:

– Я все сделаю… Я заткну ему пасть!

Потом замахал на старшего лейтенанта рукой: «Пшел прочь!» И для верности пнул воздух сапогом.

3

«Кому это заткнет пасть? Не мне ли?»

Со смешанным чувством Тимохин вернулся в кабинет:

– Ну что, заластали? – посмотрел на Гнутого, который сжался в углу.

Похоже, ему уже досталось от сержанта.

В этот день фермер не приехал, и Гнутого пришлось отпустить.

Он исчез.

Думали, Тимохин объявит Гнутого в розыск и закинет дело в сейф, где оно будет пылиться без всякого движения. Но он, невзирая ни на лютый мороз, ни на дождь, стаптывая каблуки ботинок, по второму, по третьему кругу обходил клиентов обменного пункта и уже выходил на Коротыша.

– Вор должен сидеть в тюрьме!

Его подстегивало скорое рождение в семье ребенка.

В редкие дни отдыха он прижимался к жене:

– У нас будет еще одна Любочка… И мама будет учить крошку азбуке…

– А если сынишка? – теребила шевелюру супруга.

– Его назовем Шамилем! – хохотал Илья.

– А с чего это ты так?

– В память о непокорном горце…

– Нет уж, нам горцев не надо! Тем более Шамилей…

Однажды после совещания Маршал одернул Тимохина и сухо сказал:

– Поезжай в кадры управления.

– Зачем?

– Там тебе скажут.

– Уж не к Седову?

– К нему.

«Чего это я понадобился кадровику? Он уже несколько лет не вспоминал обо мне, – не мог понять цель вызова Тимохин. – Может, с присвоением звания капитана? Но еще не подошел срок. А если направляют в академию? – вспомнилась заветная мечта. – Только вот Маршал не особо рад: видимо, переживает, что сотрудника теряет. Это подтверждает, что в академию».

Забежал в раздевалку, накинул шинель и через полчаса спешки по запорошенным снегом улицам постучал в притолоку дверей кабинета Седова. Вспомнил, как когда-то обивал здесь пороги, добиваясь перевода. Теперь он прежнего обращения с собой уже не позволил бы.

– Да? – раздалось изнутри.

Тимохин заглянул.

– А, скакун! Старый знакомый… Садись-ка сюда… Да вот, передо мной.

– Вас можно поздравить, – заметил подполковничьи погоны на плечах Седова.

– А тебя мне поздравлять не с чем…

– Понимаю, понимаю, – потупил голову Тимохин.

«Снова приготовил какую-нибудь пакость».

– В Чечню, браток, ехать надо, – сказал и вздохнул.

– К-куда?! – вырвалось у старшего лейтенанта.

Он знал, что несколько раз в году сводный отрад милиции уезжал из города в Чечню. Но это всегда обходило стороной следственное отделение, где работы было невпроворот.

Но на этот раз предлагали ему.

– У меня жена в положении, – вспомнил веский аргумент.

– Тем лучше…

– Как лучше?

– Если что случится, у тебя хоть дите останется…

– Ну, у вас и аргумент…

– А что? Хочешь еще аргумент?!

– Что вы со мной так?!

– Любитель долларов!

– Каких долларов? – не понял Тимохин.

– Зеленых! Не врубился? – Седов покрутил пальцем у своего виска. – Я тебе вот что скажу: перед тем как разгонять малину, надо очень и очень подумать…

– Какую малину?!

– Все, мне надоело! Не хочешь ехать, клади рапорт. И вытряхивайся из общежития…

– Куда вытряхиваться?

– На улицу… Видишь, какая лютая нынче зима!

С тяжелыми мыслями Илья покинул огромные коридоры управления.

Подтаявший днем снег к вечеру затвердел. Ветер пронизывал. В другой раз он бы не почувствовал холода, но теперь его чуть не колотило:

– В Чечню!..

4

После долгих размышлений и двух бессонных ночей дело о мошенничестве Тимохин передал подчиненному:

– Попытайся, может, получится…

Утолкал вещи в рюкзак, вооружился в дежурке, сдал ключи от сейфа. Подмывало сообщить родителям о поездке, но не стал.

На проводах Маршал крепко жал ему руку:

– Не подведи!

Хотел спросить начальника: «Это как мне расценивать: «Крепись, мы с тобой!» Или: «Ну что, допрыгался?»»

Прятала в платок мокрое от слез лицо Люба.

Вот заскрипели тормоза. Приехал автобус. Отряд милиционеров быстро погрузился.

«В конце концов, мне всегда везло, – думал Тимохин, махая уплывавшей за автобусом женской фигурке. – Не брали в институт, а потом приняли. Прогнали из села, устроился в городе. Считали: закиснет простым следователем, а дорос до заместителя начальника отделения».

Теперь во временном отделе в Чечне его ждало место начальника отделения. Да из командировки он мог привезти боевые. Немалую сумму, как раз к рождению ребенка. А что там с фермером – он не всемогущий и не может всем помочь.

Впереди наметилась степная дорога. Она утомляла. Заносы, расчистка лопатами пути изводили. Милиционеры ехали на дело, а силы растрачивали уже в пути. Дважды автобус цепляли к фуре, которая вытягивала его на гору. Только после Ростова состояние дорожного полотна улучшилось: снег растаял, асфальт подсох.

Добравшись до Владикавказа, ушли в предгорья, где в чеченском поселке находилось место их постоянной дислокации. Но до поселка проехали еще несколько станиц, в одной из которых при виде тарелки спутниковой антенны на крыше Тимохин воскликнул:

– Надо же! А говорят, Чечня – каменный век! Да отсюда позвонить можно в любую точку света…

Еще через десять километров пути вдоль рощ и садов показался поселок.

– Вот и наше лежбище… – побежало по радам.

Служба в Чечне оказалась не очень хлопотной. Если кто

кого побил, то в милицию не обращался, как в глубинке России. Эти вопросы решались по местным обычаям.

Если и приходили, то с другим. Присылали мальчишку лет восьми-девяти. Он:

– Дядь, выйди! Поговорить надо!

Выйдут из здания, мальчик расскажет.

Сотрудники пойдут с мальчиком и все уладят. Даже если и случались кражи, то в основном все решалось на словах. Но ничего не документировали, протоколы не писали, чтобы не попали фамилии и должности сотрудников в ненужные руки.

Это делало службу следователей вовсе не обременительной. Конечно, они рисковали при проведении зачисток, при патрулировании, когда шли в одном ряду с обычными милиционерами, но привычных выездов на места происшествий, допросов, опознаний не проводилось. Поэтому начальник следственного отделения старший лейтенант Тимохин мог посчитать, что попал на курорт.

– И чего я еще гоношился? – вспоминал он свой разговор с Седовым. – В следующий раз разнарядка придет – сам поеду.

5

Уже отгремели две чеченские войны, дважды брали Грозный. Третьего штурма не предвиделось. Предгорья Чечни погрузились в столетнюю, обманчивую тишину. Иногда Тимохин вспоминал фермера, которому обещал поймать преступников.

«Вытянут ли без меня дело? Отловят ли Коротыша? Гнутого? Не будет ли давить Маршал?» – спрашивал он себя.

Почему-то именно фермер не давал покоя. Может, потому, что обманули сельского жителя, его сородича, ведь тоже вырос в деревенской глуши, где восхищался цветением черемухи весной, летом – окунями с ладонь в пруду, осенью – яблоками с кулак в саду, зимой – как виноградными, гроздьями боярышника.

Подумывал: а не связаться ли с городом и не разузнать ли состояние дела? Но как? Если позвонить, то неоткуда. Междугородней связи в их временном отделе нет. А если писать, то на это уйдут недели.

И спрашивал: верно ли выбрал профессию, пошел в милицейский институт, а не на агрономический в сельхоз или на худой конец – в лесотехнический. Тогда бы сейчас вместо гор с зарослями рощ и языками ледников на горизонте его окружала бы пахота, и он не маялся бы от безделья.

Еще не закончилась вторая неделя, как Тимохин оказался в Чечне, его вызвали в Моздок. Надо было прибыть на совещании и к тому же забрать гуманитарный груз.

Они выехали ни свет ни заря – «УАЗ» бежал вдоль редких посадок и фруктовых садов. В ногах Тимохина дребезжал автомат. Водитель – сухопарый сержант Чепраков – рассказывал:

– Да слышал я вашу историю… Как вас вышибли из села в город…

– Ты знаешь, – отвечал Тимохин, – в милиции иначе нельзя… Здесь свои законы… И если все что-то делают, делай и ты… А я вот со своим… Кому это понравится… И эта пьянка… Вечером по одному под ручки выводят…

– А вас не выводили?

– Мои родители не пили… И я вырос с отвращением к спиртному…

– Ну, это вы зря.

– Смотри, та самая тарелка! – заметил спутниковую антенну.

– Переговорный пункт… Плати и звони…

– А я обратил на нее внимание, когда сюда ехал.

– Может, позвоним?

– На совещание не опаздываем? – посмотрел на часы.

– Уже впритык… А еще пилить и пилить…

– Ладно, на обратном пути… У меня жена вот-вот…

– Родит?

До Моздока добрались без приключений, если не считать того, что дважды глох двигатель. Но водитель быстро приводил его в чувство. Привычная для изношенных милицейских машин история.

Тимохин не удивился тому, что совещание прошло для галочки. Получив пустые указания, они собрались в обратный путь. Встали впереди «КамАЗа», кузов которого ломился от мешков с мукой, сахаром, коробок с тушенкой, сгущенкой, ящиков с водкой и прочей всякой всячиной, и тронулись.

Дорога назад показалась трудной. «КамАЗ» ревел, взбираясь на горку. Гудел, спускаясь вниз. «УАЗ» почему-то ловил все камни подряд, которые еще недавно объезжал.

– Ты что? – Тимохин посмотрел на водителя. – Гуманитарку опробовал?

– Ачто… Мягкая…

– Мы же улетим в обрыв…

– Э, командир! Я такого не допущу… Когда милиционер выпивши, он рулит лучше…

Тимохин хотел приказать остановиться, но подменить водителя было некем. Он сам не водил. К тому же в грузовике шофер оказался тоже подшофе.

Возвращаться назад? Но где брать замену? Начнут разбираться и обвинят его, что недосмотрел. Ждать, пока протрезвеют? Но. крутом горы. Появятся чеченцы, и тогда они окажутся легкой добычей. У них не было даже рации, чтобы запросить подмогу.

Что делать?

Что?

– Командир! Не нервничай, – беспечно крутил баранку водитель.

Машина еще чаще наскакивала на колдобины.

Тимохин сжал автомат на коленях и, всматриваясь в дорожную дугу, не мог принять никакого решения.

6

В сумерках показалась россыпь огней, очертились дома станицы.

Тимохин увидел, как забелел круг на крыше.

«Хотел позвонить, – вспомнил утренний разговор, когда ехали в Моздок. – Нет, лучше не буду».

Но тут прорезался голос водителя:

– Командир! Ты хотел п-звонить…

Не успел ответить: «Да помолчал бы!» – как водитель:

– Иди звони! Тебе… минут… А то прижало…

– Алкоголик чертов!

Автомобиль остановился.

Его обогнал с ревом «КамАЗ» и скрылся в полутьме.

Тимохин решал: «Звонить – не звонить? Ну, свинья, теперь подожди меня».

Выбрался из кабины и направился к воротам.

– Хозяин! – ударил кулаком.

– Чего нада?

– Звонить можно…

– Звонить, захади…

Повернись судьба иначе, Тимохин всю оставшуюся жизнь благодарил бы это. Но…

Жена обрадовалась:

– Папчик!

– Что, уже?

– Да нет! Но шевелится… Кулачками бьет…

– Любочка! Держись…

– Ильюшенька!.. Ты держись, держись… Ты ведь не на прогулке…

– Что ты, на прогулке! Вот, выехал в станицу… Звоню тебе…

– Ой, лучше не выезжай! Сиди за забором…

– Буду, буду сидеть…

– Я тебя очень, очень…

– Любочка…

Когда расплатился с хозяином и вышел на улицу, водитель уже дергал ручку передач.

Обратил внимание на осветившие «Жигули», промчавшиеся вперед.

– Без номеров, – заметил, запрыгивая на сиденье.

Тут «УАЗ» дернулся, остановился, снова дернулся, а потом с возгласом водителя «Но, милая!» рванул в темноту.

«Через пятнадцать минут будем дома», – подумал Тимохин, чувствуя приближение сна.

До поселка оставалось десять километров. По обочинам расправили ветви деревья яблоневого сада, за которыми в густую синеву уходили предгорья Кавказских хребтов. Машина, выбирая путь, уже реже налетала на камни.

«Больше с Чепраковым не поеду, – решил Тимохин. – Ни за что».

Вдруг лучи фар вырвали из темноты странный объект: «Жигули» перегородили дорогу. Что это? Дорожно-транспортное происшествие? И следом от «Жигулей» сверкнуло огнем. Шквалом пуль хлестнуло по милицейской машине, в секунды искрошило лобовое стекло, пробило радиатор.

…Тимохин помнил, как вывалился из кабины… Как поджал под себя автомат… Как потянул спусковой крючок… Как вспыхнули «Жигули» и следом рвануло… Как тянул стонущего сержанта… Как припал губами к луже… Как кто-то пнул в ботинок… Как склонились над ним люди в милицейской мышиной форме…

А как развели над ним руки, он уже не помнил.

Не мог помнить…

В коридоре общежития Люба встретила соседку – сотрудницу паспортного стола.

– Кто-то из наших попал в переделку, – мельком сказала та.

«Это не мой муж, – подумала Люба. – Я с ним вчера разговаривала».

Все равно стало жалко пострадавшего.

– Когда же это все закончится! – произнесла в сердцах.

– А никогда… Ты знаешь, если не Чечня, все равно что-то найдут другое…

Кто этот пострадавший, Любе сообщили вечером. Повторили фамилию. Фамилия на «т» врезалась лезвием, но она все равно не поверила. «Нет-нет», – гнала от себя плохие мысли. Гнала, когда все выражали ей соболезнования. Гнала до тех пор, пока не увидела своими глазами. Илья лежал в цинковом гробу с очень спокойным, ушедшим в себя выражением лица со вздернутым подбородком. Ран не было видно. Их скрывало солдатское покрывало. Любу зазнобило, закачало, она в исступлении накрыла тело.

Врачам еле удалось откачать молодую вдову.

На похоронах ее поддерживали под руки коллеги мужа, рядом всхлипывала ее мать, а родители Ильи не смогли приехать – известие подкосило стариков.

Маршал ходил по двору отдела раздражённый:

– Послали черта богу молиться… Из-за него чуть не погиб водитель…

Прощание прошло скомканно: опоздал катафалк, не было долгих речей, лишь прозвучали скупые слова: пусть земля будет пухом. Пусть… Пусть… Никто не отметил заслуг старшего лейтенанта, словно он был в чем-то повинен. Не пришел на похороны сержант, которому Тимохин спас жизнь. А когда приехали на кладбище, могила оказалась не по размеру, и пришлось докапывать мерзлый грунт.

Предали земле старшего лейтенанта не на аллее почетных захоронений, а на окраине захудалого пригородного кладбища.

7

Люба несколько дней приходила в себя. Ей нужно было взять себя в руки: провести поминки на девятый и сороковой день, убрать могилу. После начальных похоронных хлопот она пришла к начальнику райотдела:

– Я хочу установить Илье памятник.

– Устанавливай, – сухо ответил Маршал.

– Но вы же понимаете, денег еле хватило на проводы.

– Выходит, не хватит и на другое.

– На что?

– Я не хотел раньше времени говорить, – посмотрел на выпирающий живот Тимохиной. – Но теперь скажу. Звонили из бухгалтерии, требовали деньги вернуть…

– Какие?

– Что муж брал в командировку. Ему же выдали аванс вперед на несколько месяцев. А он пользовался им десять дней. Остальные подлежат возврату…

– Что?!

– А ты на памятник… Сначала рассчитайся…

– О боже! Нет, не надо мне от вас на памятник… Не надо ни на что… А я… – Вдову качнуло.

– У них все должно быть тютелька в тютельку, рубль в руль, копейка в копейку…

– Что еще надо от меня? – Женщина взялась за спинку стула.

Ее взгляд сделался жестким.

– Вернуть общежитие…

– Как вернуть…

– Тимохин у нас не служит… Ты не работаешь… А у нас каждый второй нуждается…

Женщине стало плохо, и она осела на стул.

Когда ее отходили и вывели, Маршал позвонил Седову:

– Слушай, ты! Решай вопросы сам! Я хоть и милиционер, но так больше не буду:

– Слаба кишка! Отказываешься быть крышей? – завелся Седов.

– Не отказываюсь…

– Это ведь как жизнь расставит; кому в гроб, а кому и жить на что-то надо. Меня Гнутый тормошит, можно ему из берлоги вылезать?

– Дело давно закрыто…. Их никто не ищет…

– А еще говоришь, не милиционер!

Полковник бросил трубку. Подошел к окну, рассупонил ворот рубашки. Ему сделалось тошно. Он почувствовал всю гнилостность своей натуры. Готов был сорвать с себя погоны, бежать в управление и избить Седова, прокричать на весь мир, что он за дрянь, но в который раз в бессилии припал лбом к стеклу.

Люба, переваливаясь от ноши впереди, зашла в кабинет Седова.

– Ну, ты и настырная, ходишь каждый день! – Седов встретил ее диким взглядом.

– Жизнь заставила быть такой.

– Ты бы лучше о ребенке подумала, – глянул на ее живот.

– О нем не вам думать… Вы приказ подготовили?

– Подготовил… А ты, дорогуша, как хочешь ими распорядиться? – вдруг изменился в лице подполковник.

– Чем?

– Деньгами…. Ведь сто двадцать окладов… За десять лет службы мужа… За вычетом, конечно, командировочных…

– Не ваша головная боль…

– Смотри, смотри… Сейчас лучшее сбережение в долларах… Они в пламени не горят, и в воде не тонут…

– Дайте приказ! Я его отнесу в бухгалтерию…

На! – Седов бросил листок.

– Тебя бы… Тебе да в тот «УАЗ», – сказала и вышла.

– Ничего, ты у меня еще по сковородке побегаешь, – прошипел Седов. – И никто не поможет… Ильюха-то тю-тю…

Схватился за телефонную трубку:

– Генка! Клев пошел…

8

Люба тяжело шла по улице. Апрельское солнце озаряло стекла окон, раскачивались ветви с бутонами нераспустившихся листьев, люди спешили по своим делам, и никто не знал, что свалилось на плечи женщины.

Она шла, прижав к груди пакет с деньгами: все, что отдали ей взамен мужа.

Который был для нее дороже всех денег на земле!

Видела вывески: «Сбербанк»…

Что это?

Сберкасса…

Вот куда бы деньги положить…

Но вспомнила: «рубли в Сбербанкеобесценились… А мне кто-то говорил, что в долларах лучше… Это кадровик… А он прав… Доллары… На них проживем… И я выращу нашего ребенка… Подниму на ноги… Одна…»

Так она дошла до универмага, в витрине которого жирно выделялись надписи: «Продаем доллары по курсу…», «Покупаем доллары по курсу…»

Доллары?

Ей и нужны доллары…

Она свернула в проход…

Навстречу ей шагнули двое в джинсовых куртках.

Тот, что пониже, блеснул фиксами:

– Покупать?

– Продавать? – спросил другой, сутулый.

– Что? – переспросила она.

– Вы доллары купить али продать?..

– А что, это обменник?

– Да, обменник…

– Нет, вы… Что-то не то…

– Все то, дамочка… У вас сколько?.. О, да у вас…

Слово за слово… Движение за движением… Деньги оказались в руках Коротыша… Потом Гнутого… Оба считали и торговались: «Купите у меня, отдам….», «Купите у меня…» Она уже не могла уследить, где пакет с деньгами… Где доллары… Тут сбоку раздался крик: «Чего вы здесь делаете! Здесь нельзя торговать!» Оглянулась, а когда повернулась – ни Коротыша, ни Гнутого перед ней не было… От понимания всего, что произошло, и непонимания, что такое возможно в жизни, она застонала и упала.