Текст книги "Последний прыжок"

Автор книги: Владимир Мильчаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

11. Посланец Гаип Пансата

В кабинете Лобова, кроме Бельского, Тимура и Лангового, было всего человека четыре – ближайшие помощники Лобова. У Бельского была забинтована голова, у Лангового – правая рука.

– Все, что ты нам рассказал, Тимур, очень интересно, – после долгой паузы заговорил Лобов. – И действовал ты правильно. То, что ты не смог уйти с Насырханом дальше, конечно, осложняет дело. Но тут уж ничего нельзя было сделать. Самое опасное положение у тебя было в момент отступления в привалках, когда ты раздумывал, стрелять тебе в Насырхана или в его лошадь. Правильно сделал, что не застрелил Насырхана. В глазах темных, обманутых им людей он тогда остался бы мучеником за веру, святым человеком. Наша задача – до конца разоблачить его в глазах народа. Это лучше всего можно будет сделать тогда, когда он сядет на скамью подсудимых. Да и кроме того, пристрели ты Насырхана, пристрелили бы и тебя. Атантай или кто-нибудь другой с удовольствием сделали бы это. А отдавать жизнь чекиста за жизнь подлеца, даже такого крупного, как Насырхан-Тюря, – слишком дорогая цена.

Наступила короткая пауза. Тимур был смущен и обрадован похвалой Лобова.

– Но ты уверен, Тимур, что у Насырхана тяжелый перелом руки? – задал вопрос Лобов.

– Уверен! – вскочил с места Тимур. – Я, когда поднимал его с земли, пощупал руку, а потом видел, когда у Босбутау Насырхана Атантай перевязывал. Вот здесь сломана, – показал он на плечевую кость, – и вот здесь, – показал на предплечье. – Верно – сломана. Рука два раза согнулась там, где не сгибается.

– Насырхану за пятьдесят. Значит, рука должна не менее полутора месяцев находиться в лубке, – подсчитал вслух Лобов. – Как-то негладко получается. Какие у вас данные, товарищ Кадыров?

Нияз Кадыров – помощник Лобова, человек лет сорока, черноволосый и дочерна загорелый, сверясь с записями, лежащими перед ним, доложил:

– Насырхан сломал себе руку в бою под Ренжитом, это было двадцать пятого числа. Сегодня у нас тридцать первое. За это время Насырхан двадцать седьмого был в Ала-Буке, это от Босбутау километров пятьдесят, двадцать восьмого совершил налет на окраину поселка Нефтяников, двадцать девятого его появление зарегистрировано почти в одно и то же время в Кассан-Сае и Янги-Кургане, а сегодня он появился в Ак-су.

– Не может быть, – загорячился Тимур. – Насырхан сейчас такой… в седле сидеть не может. Он и пяти верст верхом не проедет.

– По твоему, он пяти верст не проедет, а по оперсводкам – по пятьдесят отмахивает, – с сомнением в голосе проговорил Бельский.

– А это фигуры не вроде того Насырхана, по которому Угневенко огонь вел под Ренжитом? – усмехнулся Ланговой. – Надо весь огонь по банде Насырхана сосредоточить, а на него как затмение нашло. Из одного пулемета по банде, а из другого по старому козлу в парчовом халате жарит. Ну, и задал я ему по первое число. До сих пор от комэска Угневенко паленым пахнет.

– Возможно, что и так, – согласился Лобов. – Подставные «Насырханы» пытаются спутать карты.

– Конечно так, – горячо заговорил Тимур, обрадованный поддержкой Лангового и Лобова. – Насырхан руку лечит, а другие басмачи наденут его одежду, кисеей лицо закроют – и под его именем ездят. Это Насырхан нас обмануть хочет.

– А вот в этом ты ошибаешься, Тимурджан, – поправил его Лобов. – Насырхан не дурак, и знает, что его хитрость мы быстро разгадаем. Это он не нас, а дехкан обманывает. Не хочет, чтобы весть о его ранении подорвала среди религиозных мусульман идею газавата. Ведь святой, ставший во главе газавата, должен быть неуязвимым, ему любые удары нипочем.

– Проверим, что за Насырханы еще появились, – сделал в блокноте заметку Бельский.

– Что слышно о новых сподвижниках Насырхана? – спросил Лобов Бельского.

– О Гунбине и Эффенди?

– Да.

– Гунбин сегодня днем выехал из Коканда. Двое суток был у Миян Кудрата. Билет взял только до Ташкента. А о Эффенди врачи говорят…

– Об Эффенди потом. Он в наших руках, да и фигура ясная, старый знакомый, – перебил его Лобов. – Главное – Гунбин. Смотри, чтобы не улизнул.

– Глаз не спустим, Александр Данилович. Дадим по Ташкенту походить, а когда все явки покажет, возьмем.

– Брать только тогда, когда он попытается уехать из Ташкента.

– Ясно. Ох, и будет нам мороки с этим самым Гунбиным!

– Почему ты думаешь? – спросил Лобов.

– Судя по материалам, он прошел огонь, и воду, и медные трубы… Его уже два раза привлекали за контрреволюцию, и оба раза сумел отвертеться.

– На этот раз не отвертится. Увяз крепко.

Не решаясь спорить с Лобовым, Бельский промолчал, но видно было, что он не разделяет уверенности своего начальника.

– Я думаю… – нерешительно начал Тимур и смущенно умолк, не договорив.

– Давай, давай, Тимур, – подбодрил его Лобов. – Выкладывай свои соображения.

– Я думаю так, – набрался решимости Тимур. – Гунбин знает, что я джигит из охраны Насырхана. Надо меня в одну камеру с ним посадить. Он мне многое может рассказать.

– Что же, это мысль хорошая, – согласился Лобов.

– А как же Ак-су и Гаип Пансат? – спросил Бельский.

– С Гаипом Пансатом вообще торопиться не следует, – решил Лобов. – Надо, чтобы его связь с Насырханом на время прервалась.

– Пусть для начала его Угневенко как следует пощиплет, – рассмеялся Ланговой. – А уж Угневенко ему сейчас поддаст пару. Разозлился мужик за обманный трюк с Насырханом, плюнь – зашипит.

– Но с Ак-су дальше откладывать нельзя, – настойчиво повторил Бельский.

– Да, – согласился Лобов. – Надо передать Тохта-Назару, чтобы он глаз не спускал с дома этого муллы.

– И о Зульфие надо предупредить Тохта-Назара, – вставил Тимур. – Она в Ак-су у Амина-ходжи.

– Знаем, – улыбнулся Бельский. – Девушка, которую ты выпросил себе у Насырхана. Ох, Тимурджан, узнает твоя невеста… В общем, я тебе не завидую.

– Зачем вы так говорите, Борис Михайлович, – вскочил со стула густо покрасневший Тимур. – Вы все сами знаете. Зульфия невеста Турсуна. Турсуна вы тоже знаете.

– Садись, Тимур, – вмешался в разговор Лобов. – Все знаем. Борис Михайлович пошутил, а ты как бензин, сразу вспыхнул.

– Ну и горяч, – усмехнулся Бельский. – Настоящий жених.

– Хватит, Борис Михайлович, прекрати разыгрывать Тимура, – сказал Лобов. – Тимур и так как зарево красный.

На минуту установилась неловкая пауза, но вдруг на лице Лобова появилась лукавая усмешка, и он, поблескивая глазами, продолжал:

– Операцию по Ак-су назовем условно «жених», поскольку главную роль в ней будет играть Тимур, а внешним поводом будет Зульфия. Итак, ход операции будет таков: Тимур как посланец Гаип Пансата…

12. Проигрыш Гунбина

Обстановка этой просторной темноватой комнаты была проста. Мебели в обычном смысле слова не было. Направо от входа тянулись голые деревянные нары, на которых могло улечься человек десять-двенадцать. Единственное большое окно забрано тяжелой железной решеткой, да и само окно на три четверти заложено кирпичами. Перед нарами стоял узкий дощатый стол и скамейка. Сразу было видно, что помещение не строилось специально для тюрьмы: обычную жилую комнату пришлось кое-как приспособить под временную камеру.

На нарах, с головой закрывшись халатом, лежал человек. Он, видимо, спал. Спал очень крепко. Даже звон отпираемого замка не смог разбудить его. Растворились двери, и в комнату ввели упирающегося Гунбина. Он был одет в потрепанное красноармейское обмундирование без петлиц. Не было на нем и ремня.

– Черт знает что, – прерывающимся от ярости голосом вопил он на ходу. – Я буду жаловаться. Это незаконно. Хватают, обыскивают, сажают. Хорошо же в Ташкенте встречают демобилизованных краскомов!

– Добре, добре, гражданин краском, – добродушно проговорил один из доставивших Гунбина людей. – Вот будешь на допрос вызван, там все и обскажешь, и протест заявишь.

Увидев, что конвоир и дежурный собираются уходить, Гунбин, уже севший было на нары, вскочил и снова закричал, явно рассчитывая быть услышанным не только в соседних камерах, но и за стенами здания:

– Слушай ты, тюремщик. Доложи сейчас же своему начальнику, что незаконно арестованный краском Савельев требует немедленного допроса и объявляет голодовку.

– Добре, добре, – закрывая за собой дверь, пообещал дежурный.

Звякнул запираемый замок, зачем в прорезанном в дверях отверстии появилось лицо дежурного.

– Поголодай пока, – иронически проговорил он. – Проголодаться успеешь. Обед уже раздали, а ужин будет только в шесть часов.

– Скотина! – закричал Гунбин и кинулся к дверям, но в отверстии уже никого не было видно. – Какие скоты, – закончил он уже спокойнее. – Что им от меня надо?

Повернувшись к лежащему на нарах человеку, Гунбин некоторое время недоверчиво присматривался к нему, затем потянул незнакомца за ногу:

– Эй, сосед! Хватит спать. Ночью выспишься!

– Не мешай, пожалуйста! – послышалось из-под халата. – Голова болит, бок болит, когда спишь – легче бывает.

– Били, что ли, тебя? – соболезнующе спросил Гунбин.

– Зачем били? Это я бил, – ответил лежащий, откидывая халат, и Гунбин изумленно вскрикнул, увидев перед собой Тимура.

– Сабир?!

На лице Тимура появилось хорошо разыгранное удивление.

– И-и-и! – воскликнул он, – господин?!.

– Т-с-с! – перебил его Гунбин. – Не надо никаких фамилий. Старайся не показывать, что мы знакомы. Как ты сюда попал?

– Бой был. Большой бой был в кишлаке Ренжит, – хвастливым тоном ответил Тимур. – Я двух застрелил, одного шашкой ударил. Коня убили, конь упал, я тоже упал, разбился. В плен взяли.

– А Насырхан-Тюря?

– В горы ушел.

– Разбили его?

– Зачем разбили? В плен только я попал. Убили наших человек семь. Красных больше убили.

– Значит, пощипал Насырхан-Тюря краснопузых, – довольно потер ладони Гунбин. – Я слышал, что под Ренжитом был бой. Говорят, Насырхан-Тюря после Ренжита еще кое-где дал по зубам красным.

– Не знаю. Я три дня один здесь сижу.

– Допрашивали?

– Допрашивали.

– Что обещают?

– Судить повезут.

– Куда?

– В Наманган. Скоро повезут.

– Расстреляют, наверное?

– Так я им и дался, видишь? – Тимур откинул полу халата и поднял рубашку. Гунбин увидел нож, подвешенный через плечо на ремешке. – Повезут в Наманган, зарежу конвоира, убегу. Опять к Насырхану-Тюре уйду.

– Молодец, парень, – одобрил Гунбин. – Только сумеешь ли?

– Сумею. Умирать не хочу. Жить хочу. Значит, сумею.

– Слушай, парень. – Гунбин круто повернулся к Тимуру и сел на нары, поджав под себя ноги. – Из всей охраны доблестного Насырхана ты мне понравился больше всех. У тебя есть голова на плечах. Если сумеешь выкрутиться из рук гепеушников и на этот раз, то далеко пойдешь. Хочешь мне помочь в одном деле?

– Ты гази – и я гази. Мы как одна рука, как один меч, – заученно, тоном фанатика ответил Тимур. – Говори, что делать надо. Может, вместе конвой резать будем, бежать будем?

– Эх, друг, если бы меня повезли вместе с тобой в Наманган… – мечтательно проговорил Гунбин. – Мы бы с тобой из-под конвоя ушли. Только не выйдет это. Не повезут меня в Наманган. Здесь мое дело подведут. А помочь ты мне сможешь, если захочешь.

– Ты друг ляшкар-баши, благородного Насырхана-Тюри, – горячо прошептал Тимур. – Я его мюрид и верный воин. Спасением души своей клянусь, прахом моего отца, расстрелянного большевиками, клянусь, что помогу тебе всем, что будет в моих силах.

– Слушай, парень! – зашептал Гунбин. – Мою настоящую фамилию ГПУ знать не может. О том, что я был у Насырхана-Тюри, оно тоже не догадывается. Я сейчас Анисим Фадеевич Савельев, русский, недавно демобилизованный из армии командир красного эскадрона. Меня по липе взяли.

– По липе? – удивленно переспросил Тимур. – По какой липе? Что такое липа?

– Э-э! – с досадой отмахнулся Гунбин. – Не поймешь ты этого. В общем, меня арестовали не за то, что я был у Насырхана-Тюри. Я думаю, что меня спутали с кем-то. По чужому делу взяли, по липовому.

– А-а-а! – обрадованно закивал головой Тимур. – Понимаю.

– Если удастся тебе сбежать, поезжай в Коканд. В Коканде всякий укажет тебе дом, в котором живет светильник разума и веры Миян Кудрат Хозрет. Скажи святому, что я арестован, что при аресте со мною не было ни денег, ни писем, которыми он снабдил меня. Деньги и письма хранятся в доме Мансурбая в старом городе. Место, где они хранятся, знает, кроме меня, еще и Самигбек, сын Мансурбая. Святой Миян знает, что, хотя Самигбек и пользуется доверием большевистского руководства, занимает высокий пост и состоит в партии, – все это только внешне. Он остался настоящим мусульманином и помогает нашему святому делу. Запомнил?

– Запомнил. Деньги и письма лежат в доме Мансурбая. Где они лежат, знает Самигбек, – повторил Тимур.

– Передай святому, что я умоляю его ходатайствовать перед мусульманами, занимающими высокие посты, об облегчении моей участи. Понял?

– Понял. Что еще передать святому Мияну?

– Больше ничего. Если ты выполнишь мою просьбу, то Миян Хозрет не оставит тебя без награды. А когда я выйду отсюда, я награжу тебя особо.

– Благодарю, господин.

– Не забывай, что мы с тобой не знаем друг друга, – понизив голос до шепота, еще раз напомнил Гунбин и отвернулся от Тимура, услышав шаги за дверями камеры.

Тимур снова лег на свое место. Некоторое время стояла тишина, нарушаемая лишь звуками шагов в коридоре.

Первым нарушил молчание Тимур.

– Ты хочешь, чтобы ГПУ поверило, что ты русский, а сидишь как мусульманин, – с немалой долей ехидства прошептал он, не поднимаясь с места.

– О, черт! – спохватился Гунбин и спустил ноги с нар, – и в самом деле… хорошо, что никто не видел.

Тимур повернулся на спину, закинул руки за голову и, мечтательно глядя в потолок, запел:

 
Красавица, с тех пор, как я лишен тебя,
Я по ночам не сплю! Мечты к тебе летят.
 

– Ты что? – испугался Гунбин. – Сейчас прибегут, орать начнут. Привяжутся.

– А ну их к черту, – беззаботно отмахнулся Тимур и еще громче запел:

 
Вздыхаю и томлюсь, и таю, как свеча,
Которую жара и пламя не щадят.
 

Лязгнул замок двери, в комнату вошел дежурный.

– Ну ты, певун, – приказал он Тимуру. – Собирайся с вещами. Отправляют тебя.

– Уже?! – вырвалось у Гунбина.

– Вещей нет, – легко вскочил с нар Тимур. – Один халат только и есть. Готово, собрался.

– Не забудешь о моей просьбе? – тревожно зашептал Гунбин.

– Все будет так, как захочет всемогущий аллах, – улыбнулся ему Тимур, направляясь к двери.

– Скоро меня вызовут?! – раздраженно закричал Гунбин на дежурного. – Голодовку объявляю!

– Теперь, наверное, скоро вызовут, – усмехнулся дежурный. – Не успеешь проголодаться.

* * *

Кадыров, заместитель Лобова, заранее подготовился к разговору с Гунбиным. Перед ним лежала стопка чистой бумаги. На подоконнике, почти скрытый полузадернутой портьерой, примостился Тимур, уже одетый в чекистскую форму. Посередине комнаты, как раз против стола Кадырова, стоял стул. Человеку, севшему на этот стул, были видны только колени и сапоги Тимура.

Конвоир ввел в кабинет Гунбина.

– Садитесь, – пригласил его Кадыров, указывая на стоящий посередине комнаты стул.

– На каком основании меня задержали? – усаживаясь, вызывающе спросил Гунбин, – что у вас в Туркестане за порядки? Хватают людей и сажают за решетку просто так, за здорово живешь.

– Все это сейчас мы выясним, – спокойно ответил Кадыров. – Как ваша фамилия?

– Не знаете? Даже фамилии не знаете! – разгорячился Гунбин. – Так какого черта ваши подручные хватают человека, даже не установив его фамилию?

– Вот в этом-то я и должен разобраться, – с прежним спокойствием ответил Кадыров. – Как ваши имя и фамилия?

– Савельев Анисим.

– Год рождения?

– 1892-й.

– Место рождения?

– Город Тула.

– Когда и зачем приехали в Узбекистан?

– Вчера приехал. Как демобилизованный из Красной Армии, хотел устроиться на работу, да раздумал.

– Не понравилось?

– Да, климат не подходит. Да и русских здесь мало. Русского слова почти не услышишь.

– А вам-то что? Ведь узбекский язык вы хорошо знаете.

– За два дня язык не выучишь, – настораживаясь, ответил Гунбин. – Да и учить его я не собираюсь. Не для чего.

– Так ли? – усмехнулся Кадыров. – Ну вот что. Подумайте хорошенько и рассказывайте всю правду. Как видите, я эти ваши сказки даже в протокол не записал. Будете говорить правду?

– Я сказал то, что есть, – угрюмо ответил Гунбин. – Другого ничего сказать не могу.

– Ну, что ж. Придется, видимо, вам помочь. Итак, начнем. Во-первых, вы не Анисим Савельев, а Гунбин Игнатий, во-вторых, не русский, а татарин, в-третьих, родились не в Туле, а в деревне Комаровка в Татреспублике. Вы не красный, а бывший прапорщик царской армии. В Красной Армии никогда не служили. После гражданской войны, во время которой вы служили в белой армии, до приезда сюда вы арендовали буфеты на пароходах, плавающих по Волге. Правильно я излагаю основные факты вашей биографии?

– Никакого Гунбина я не знаю, – закричал арестованный, вскакивая со стула. Он был поражен, испуган, но старался скрыть это.

– Сидеть! – резко приказал Кадыров. – Вы на допросе, а не на совещании у Насырхана-Тюри.

– У какого Насырхана? – бессильно опустился на стул Гунбин. – Не знаю я никакого Насырхана.

– Может быть, вы и Миян Кудрат Хозрета не знаете? – насмешливо прищурившись, взглянул на Гунбина Кадыров.

– Не знаю, – запинаясь, прошептал побелевшими губами Гунбин.

– И это не вы оставили письмо и деньги в одном из тайников дома Мансурбая?

– Я никогда в глаза не видел Мансурбая, – на мгновение нашел лазейку Гунбин.

– Мансурбая не видели, это правда. А вот с сыном его Самигбеком вы последний раз дружески беседовали сегодня утром. Перед тем как пойти на вокзал.

Растерявшийся Гунбин молчал, пытаясь собраться с мыслями.

– Как видите, – продолжал Кадыров, – мы хорошо знаем, чем вы занимались в Ташкенте. Подробности вы нам сами расскажите. Особенно подробно попрошу описать вашу поездку к Насырхану-Тюре и переговоры, которые вы там проводили.

– У Насырхана-Тюри я не был, – начал Гунбин и, спохватившись, добавил: – Да и не знаю я, кто такой Насырхан.

– Ай-яй-яй! – укоризненно покачал головой Кадыров. – Даже об этом забыли. К счастью, мы имеем возможность восстановить то, что исчезло из вашей памяти. Тимур-ака, прошу.

Тимур, откинув портьеру, спустился с подоконника и подошел к Гунбину. Увидев Тимура, Гунбин долго и недоверчиво смотрел на него и вдруг, не веря собственным глазам, закрыл лицо руками.

– Не ожидали, господин Гунбин? – улыбаясь спросил Тимур.

Услышав голос Тимура, Гунбин снова пристально вгляделся в него. Вдруг лицо авантюриста искривилось в улыбке, с губ сорвался звук, похожий одновременно на всхлипывание и приглушенную икоту. Звук этот повторился несколько раз и неожиданно перешел в визгливый истерический хохот.

– Дай ему воды, Тимур, – приказал Кадыров. – Нервишки не выдержали у господина прапорщика.

– Насырхан, старый дурак, – сквозь истерический хохот и слезы с трудом выговорил Гунбин, – в свою личную охрану чекиста приспособил. Ну, додумался! Надежная охрана, дальше некуда!

– Враги Советской власти не могут обижаться на отсутствие внимания с нашей стороны, – вежливо ответил Кадыров и, не выдержав, звонко рассмеялся: – А уж с таких, как Насырхан, Миян Кудрат Хозрет или ваша милость, мы глаз не спускаем.

– Не стоит запираться, господин Гунбин, – улыбнулся Тимур. – Ведь если вы что-нибудь скроете, то вас поправят я, Миян, Байрабек, Мадумар, да и сам ляшкар-баши Насырхан-Тюря. Да, забыл, еще один мулла из Ак-су кое-что сообщит о вас. Я как раз сейчас поеду к нему в гости.

– Да и Самигбек, сынок Мансурбая, спасая свою шкуру, рассказал о вас очень интересные подробности, – дополнил Кадыров.

Арестованный, сникший и безвольный после припадка истерики, отдал Тимуру пустой стакан и устало проговорил:

– Да, я Игнатий Гунбин…

13. Операция «Жених»

Ночь опустила свой черный полог над маленьким горным кишлаком Ак-су. Все жители кишлака давно уже спали. Тишину нарушали только порывы холодного осеннего ветра, срывающегося с горных вершин и жалобно воющего в оголенных ветвях тополей и карагачей, да несмолкаемый лай собак. Впрочем, жители кишлака не слышали ни воя ветра, ни злобного лая собак – свирепых пастушьих овчарок с обрезанными ушами. Тяжелый дневной труд налил такой усталостью тела аксуйцев, что их не мог разбудить привычный лай овчарок. А в кишлаке в эту ночь должны были совершиться два необычных события. Если о первом событии – о том, что мулла Амин-Ходжа, самый богатый житель кишлака, сегодня ждет к себе гостей и в честь этого зарезал двух жирных баранов из своего стада – аксуйцы все-таки знали, то о втором, о том, что беднейший из жителей кишлака Тохта-Назар тоже ждет гостей, причем очень большое количество гостей, – никто в Ак-су даже не подозревал.

А между тем Тохта-Назар ждал гостей нетерпеливо, ждал одновременно со страхом и радостью. Каждые полчаса он выходил во двор, по приставной лестнице взбирался на крушу своей мазанки и долго к чему-то прислушивался, не обращая внимания на холодные порывы горного ветра.

Но вот, наконец, ожидание Тохта-Назара кончилось. Он услышал, как подъехали к воротам муллы те, для кого готовил плов и шашлык Амин-Ходжа. Чуткое ухо Тохта-Назара различило топот верховых лошадей, звон удил и стремян, негромкий говор всадников, и он безошибочно определил: «Не меньше десяти верховых и две лошади под вьюками».

Теперь Тохта-Назар занял на крыше постоянный наблюдательный пост. Он сбегал в мазанку, притащил кусок старой кошмы и, накрывшись, лег на крыше так, чтобы слышать все, что доносится со двора муллы. В то же время он не оставлял без наблюдения дорогу, ведущую из кишлака в сторону равнины.

Хотя с крыши, на которой лежал Тохта-Назар, до стен двора Амин-Ходжи было не больше пятнадцати-двадцати метров, расслышать полностью все, что там говорилось, было просто невозможно. Но и то, что услышал Тохта-Назар, рассказало ему о многом.

Во-первых, чей-то голос прокричал, чтобы быстрее резали кур и готовили плов из курицы. Затем второй голос сообщил кому-то, что необходимо принести клеверу: «Здесь всего двенадцать снопов. По снопу на лошадь, а стоять будут целую ночь». Наконец, визгливый голос женщины, явно желавшей, чтобы ее услышали находящиеся в доме, начал расхваливать привезенные подарки: «Такое богатство только жених невесте подарить может, да и то, если жених богат».

Из всего услышанного Тохта-Назар сделал вывод, что всадников действительно было десять-двенадцать, что пиршество, видимо, будет длительное, и что среди приехавших находятся люди, привыкшие хорошо покушать, люди, которым обычный плов из свежей баранины не в диковинку, и лакомством они считают только плов из курицы.

Занятый этими соображениями, Тохта-Назар так и не заметил, что около его дома остановилась тихо подъехавшая группа конников человек в десять. Конники спешились, поставили лошадей вдоль стены и совершенно слились с темнотой, царящей на улице. Один из конников подошел к калитке, и неожиданный визг кем-то обиженного щенка прорезал тишину.

Услышав визг, Тохта-Назар отбросил покрывавшую его кошму и скатился вниз. Он осторожно, не стукнув запором, открыл калитку и через минуту закрыл ее за последним из приехавших ночных гостей.

В первую из двух комнат, составлявших мазанку Тохта-Назара, вошел только один из приехавших – Тимур, остальные остались с лошадьми на дворе.

– Новости есть? – спросил Тимур, едва лишь Тохта-Назар закрыл за собою дверь.

– Есть, – торопливо начал рассказывать Тохта-Назар. – Гости к Амин-Ходже приехали. Человек десять-двенадцать. Амин-Ходжа их ждал и готовился. Два барана зарезал, плов сделал, из курицы плов велел готовить.

– Кого из соседей пригласил к себе Амин-Ходжа?

– Никого. Только приезжие, – заверил Тохта-Назар и после короткой паузы нерешительно спросил: – Почему вас только десять человек? Ведь в доме Амин-Ходжи стрелять нельзя, рубиться нельзя, веревками врагов вязать надо. Их двенадцать, вас десятеро.

– Их все-таки не двенадцать, а больше, – думая о чем-то другом, поправил хозяина Тимур. – Слушай, друг! А Насырхана-Тюри среди приехавших нет?

– Разве ночью разглядишь, где ишан, где ишак, на котором ишан едет, – ответил Тохта-Назар.

– Ну вот что, дорогой Тохта-Назар, не придется тебе сегодня спать. Тебя ждет Борис Михайлович с бойцами. Он у маленького мостика. Нужно помочь ему добраться до сада Амина-Ходжи. Только тихо, чтобы в кишлаке никакого шума не поднялось. Через пятнадцать минут я подъеду к воротам Амина-Ходжи и буду громко стучать. Все внимание Амина-Ходжи будет привлечено к воротам. В это время Борис Михайлович должен подъехать к задней стене сада. Понял?

– Понял, будет сделано, – кивнул Тохта-Назар и, запахнув поплотнее дырявый халат, первым направился к двери.

Тимур вышел следом за ним. Из темноты к Тимуру метнулась фигура одного из всадников.

– Не опоздали, Тимур? Все идет правильно?

– Все идет, как надо, Турсун, – коротко ответил Тимур. – Сегодня ты увидишь свою Зульфию.

* * *

К высоким, из крепких арчевых досок, резным воротам Амина-Ходжи подъехали десять всадников, возглавляемые Тимуром.

Подъехав к усадьбе муллы, Тимур попытался рассмотреть, что творится во дворе, но в воротах не оказалось даже маленькой щели. Тогда, остановив коня вплотную у стены около ворот, Тимур приподнялся в седле и заглянул через гребень стены. Во дворе, кроме возящихся около костров стариков и босоногих подростков, никого не было. Некоторое время Тимур изучал расположение двора, исследовал взглядом большую, сейчас пустую веранду перед домом муллы и сам дом. Большие, как двери, окна дома, выходящие на веранду, были закрыты ставнями, но сквозь щели ставен просачивался свет.

Тимур с размаху ударил рукояткой нагайки в ворота. Сухие доски ответили звонким гулом, но к воротам никто не подошел, хотя со двора доносились встревоженные голоса. Не дождавшись ответа, Тимур снял с плеча винтовку и забарабанил прикладом по воротам. Получился отчаянный грохот, способный разбудить половину кишлака.

– Что надо?! Какой сумасшедший ломает ворота? – послышался со двора озлобленный голос.

– Откройте, уважаемый мулла, – крикнул в ответ Тимур. – Не заставляйте посланца благородного Насырхана-Тюри третий раз стучать в ваши гостеприимные ворота.

За воротами некоторое время царило безмолвие, затем донесся топот лошадей, шум тревожной возни, звон сбруи.

– Где же вы, уважаемый мулла? – сердито повысив голос, крикнул Тимур. – Мне надоело ждать.

– Не торопись, воин газавата, – ответил из-за ворот второй голос. – Ворота сейчас откроют.

Над стеной, как раз в том месте, откуда Тимур осматривал двор, появилась голова в папахе и тут же исчезла. Через некоторое время ворота приоткрылись настолько, что в них смог бы проехать лишь один всадник. Но по знаку Тимура один из конников подъехал вплотную к воротам и, упершись плечом в полотнище, полностью распахнул его. На дворе, освещенном двумя кострами, около самой веранды, Тимур увидел десяток уже вскочивших в седла басмачей с винтовками, лежащими поперек седла. Маленький отряд возглавлял Атантай. Он сидел в седле, низко наклонившись вперед, с полувынутым из ножен клинком, готовый в любое мгновение бросить своих головорезов на прорыв. Несколько секунд царила напряженная растерянность. Тимур жестом приказал своим спутникам стоять на месте, один въехал в ворота и лишь на середине двора остановил коня.

– Привет славному Атантаю, самому бесстрашному воину газавата, – громко выкрикнул он, прижав руку к сердцу и склонившись в седле.

– Шайтан!!! – обрадованно воскликнул Атантай, узнав Тимура. – Из какой преисподней ты вылез?!

Он соскочил с коня и, подбежав к Тимуру, тоже успевшему спешиться, обнял его. Спешились и басмачи Атантая. Во двор въехали спутники Тимура и, соскочив с седел, перемешались с басмачами. Всех лошадей увели под навес. Ворота снова крепко заперли.

– Ты неосторожен, – начал дружелюбно выговаривать Атантай Тимуру. – Барабанишь в ворота, как будто аллах лишил тебя разума. Наших здесь мало, а кишлачная голытьба сразу же кинется предупреждать красных собак.

– Красные сюда не сунутся, – хвастливым тоном ответил Тимур. – Видел, с какими джигитами я приехал? Таких у меня сейчас пятьсот человек.

– Пятьсот?! – недоверчиво переспросил Атантай. – Откуда ты их взял? Где они сейчас?

– В Зеленом распадке ночуют. А я вперед проскочил.

– Да где ты их взял? – нетерпеливо допытывался Атантай. – Уж не стал ли ты курбаши?

– Доблестный Гаип Пансат поручил мне привести его головной отряд на помощь ляшкар-баши, благородному Насырхану-Тюре. Сам он идет следом, – важно ответил Тимур.

– Гаип Пансат скоро будет здесь? – ахнул Атантай.

– Да, – подтвердил Тимур, – мы идем налегке. А у Гаип Пансата большой обоз и больше двух тысяч воинов.

Этот разговор с Атантаем Тимур вел полным голосом, так что его хорошо слышали все басмачи. Весть о прибытии пятисот воинов газавата привела их в отличное настроение. Раздались обрадованные возгласы. Но Атантай все еще не верил Тимуру.

– Если бы я не видел, как ты держался в Ренжитском бою, я бы подумал, что ты сумасшедший, – пробормотал он. – Почему же ты не привел сюда всех своих воинов?

– Разве в таком паршивом кишлаке, как Ак-су, можно хорошо разместить пятьсот воинов, – презрительно ответил Тимур. – Кроме того, у меня-то в Ак-су есть дело, а всему отряду зачем такой крюк делать. Завтра из Зеленого распадка пройдем прямо на Босбутау, к Истамбеку.

– На Босбутау тебе делать нечего, – понизив голос, чтобы не слышали басмачи, проговорил Атантай. – Истамбека там нет.

– Как нет?! – сделал изумленное лицо Тимур.

– Об этом поговорим в комнатах, – прекратил разговор Атантай. – Пойдем.

– Надо, чтобы хозяин позаботился о пище и для моих джигитов, – намекнул Тимур.

– Об этом не беспокойся, – фамильярно обнял Тимура Атантай. – Сегодня мы пируем. Но теперь, пожалуй, надо послать дозор. Мы-то сидели тихо, а ты поднял такой шум, что красные могут услышать.

– Красные не придут, – усмехнулся Тимур, – они не могут миновать Зеленый распадок, а там мои джигиты. И дозоры там стоят надежные.

* * *

Мулла Амин-Ходжа – высокий, поджарый, похожий на старого исхудавшего козла старик, – вначале был смертельно перепуган приездом Тимура. Но, услышав, что юноша ведет на помощь Насырхану-Тюре пятьсот басмачей, мулла воспрянул духом:

– Всякий гость – это милость аллаха, – заюлил он около Атантая и Тимура, – но, видно, я, недостойный, чем-то особенно угодил аллаху, и он сегодня послал мне величайшую радость – сразу двух знаменитых гостей. Прошу вас, дорогие гости, не обижать меня и разделить со мной мою скромную трапезу.

– Пойдем, Сабир, – пригласил Тимура Атантай, – в комнате поговорим. О джигитах и лошадях не беспокойся. Все будут накормлены.

Атантай и Тимур в сопровождении муллы поднялись на веранду и вошли в михманхану. Опрокинутые пиалы и рассыпанные по скатерти конфеты говорили о том, насколько поспешно вскочили из-за достархана Атантай и мулла, вспугнутые неожиданным приездом Тимура.