Текст книги "Последний прыжок"
Автор книги: Владимир Мильчаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)
6. Горит Зоркент
Полутьма позднего вечера отступала перед натиском ночной темноты. Холодный ветер то налетал шумными яростными порывами, то, стихая, тревожно шелестел в листве деревьев. На обочине дороги, пролегающей среди пустынных полей, стояли двое дехкан. Одетые в серые от пота и пыли матерчатые рубахи и подвернутые до колен штаны, они, казалось, не замечали ни холода, ни яростных наскоков ветра. Один из дехкан стоял, устало опершись на кетмень, другой, вскинув его на плечо, вытянулся, как струна. Оба с тревогой вглядывались в полутьму и настороженно прислушивались.
Километрах в двух от них горел кишлак. Оттуда, из пылающего кишлака, доносились крики мужчин, вопли женщин и глухие одиночные выстрелы.
– Жгут Зоркент, – негромко проговорил молодой дехканин с кетменем на плече. – Снова началось. Скоро и до нас черед дойдет.
– Аллах милостив, – расстроенно пробормотал другой. – Может, и не допустят…
– Не допустят… – недовольно повторил молодой. – Да эти негодяи везде кричат, что они выполняют святую волю аллаха. Слыхал, что они в Кассан-Сае наделали? Настоящий разбой. А по-ихнему это воля аллаха!
– Не горячись, Турсун. Ведь вас, комсомольцев, в кишлаке всего пять человек, – попытался успокоить его пожилой дехканин. – Что вы можете сделать, если попустительством аллаха сейчас творятся черные дела. Мы ведь самые маленькие, самые слабые люди на земле.
– А в отрядах Насырхана великаны, что ли? – горячился Турсун. – Такие же, как ты и я. Только, может, поглупее. Эх, если бы был у нас в кишлаке хоть один коммунист… Постарше, чтоб его старики уважали. Мы бы тогда поприжали наших толстозадых. Слышал, что наш мулла вчера потребовал?
– Слыхал. Наш кишлак должен поставить Насырхану-Тюре пятьдесят джигитов.
– Если откажемся, не пришлем – сожгут кишлак, – напомнил Турсун и насмешливо добавил: – И это совершится по святой воле аллаха. Но придет день, когда нашего муллу расстреляют – по воле Советской власти.
В этот момент со стороны горящего Зоркента послышалась оживленная стрельба. Или к защитникам кишлака пришла помощь, или грабители, отходя, стремились оторваться от преследования.
– Вот перебьет их Красная Армия, – оживился Турсун, – и это будет сделано действительно по воле аллаха.
– Зульфия все еще не вернулась? – переменил тему пожилой дехканин.
– Нет. У дяди гостит, – мрачно ответил Турсун.
– Зря она задержалась, – неодобрительно проговорил пожилой. – Племянница председателя Совета…
– Все сердце изболелось за нее, – тоскливо проговорил Турсун. – Единственная в нашем кишлаке комсомолка. Вдруг попадется этим собакам… – и неожиданно решил: – Пойду в Зоркент.
– Ты с ума сошел! – схватил его за руку пожилой. – В Зоркенте сейчас такое творится… И сам погибнешь и ее не спасешь.
– Пойду! – повторил Турсун.
Звуки отдаленного расстоянием конского топота оборвали его слова. Несколько секунд оба тревожно прислушивались. Всадники, видимо, сильно спешили в Зоркент, топот приближался с каждым мгновением. Переглянувшись, Турсун и его спутник кинулись в глубину поля. Пробежав с полсотни шагов, они легли в борозду и совершенно слились с землей. В тот же момент по дороге галопом пронеслись четверо всадников.
* * *
На окраине горящего, разграбленного басмачами Зоркента было шумно и людно. У самого выезда из кишлака, на холмике возле дороги, стояли двое верховых – главарь восстания Насырхан-Тюря и его правая рука курбаши Мадумар. Позади холмика, выстроенные по трое в ряд, стояли человек двадцать всадников – личная охрана Насырхана-Тюри.
За эти несколько дней внешний вид главаря газавата изменился. Сейчас Насырхан был одет в дорогой халат из парчи, расшитый бухарскими мастерами. Старинная сабля в богатых ножнах и маузер висели на широком поясе, украшенном ценными камнями. Всем своим видом Насырхан-Тюря старался подчеркнуть, что именно он командует газаватом и, как «главком газавата», пропускает мимо себя колонну своих войск. Перед холмиком четверо спешенных басмачей держали ярко пылающие факелы.
А мимо Насырхана нестройной вереницей, то группируясь по десять-пятнадцать человек, то растягиваясь редкой цепочкой, проезжали всадники. Действительно, после налета на Кассан-Сай шайка значительно выросла. В ней сейчас было не менее четырехсот всадников, правда, очень пестро вооруженных. Основным родом оружия были русские трехлинейки и японские винтовки, но попадались и охотничьи ружья и даже самодельные пики – длинные деревянные палки с набитыми на них острыми железными наконечниками. Редкий из всадников не вез узел с награбленным добром. В середине колонны двигалось десятка два арб с товарами, взятыми из разграбленных магазинов Зоркента. На одной из арб Насырхан-Тюря увидел фигуру связанной девушки без паранджи.
– Это что за негодница? – негромко спросил он Мадумара. – Откуда взялась?
– Председателя Совета дома не оказалось, – негромко ответил тот. – Нашли только жену и девчонку – то ли дочку, то ли племянницу. Старуху зарубили, а девчонку взяли с собой.
– Кто взял?
– Атантай.
– Красива?
– Как персик.
– Атантай взял, ему и владеть. Только пусть далеко с собой не возит. В лагере эта мерзость не нужна, – приказал Насырхан-Тюря.
– Повинуюсь. Вернемся в горы – и Атантай отошлет ее к знакомому в дальний кишлак.
– Веди, мой Мадумар, джигитов в урочище Токей. Пойдем на соединение с Истамбеком.
Мадумар приподнялся в стременах, готовясь подать команду, но в этот момент из темноты поля выскочил всадник и на галопе подлетел к холмику.
– Доблестный Ляшкар-баши, – обратился он к Насырхану-Тюре, – задержаны четыре неизвестных джигита. Мчались нам навстречу. Говорят, что ищут вас.
– Где они? – нетерпеливо спросил Насырхан-Тюря.
– Ведут.
В освещенное факелами пространство вступила группа всадников. В центре группы, окруженные дозорными басмачами, ехали Тимур, Гунбин, Эффенди и один из мюридов Миян Кудрат Хозрета. Очутившись перед Насырханом-Тюря, все, не слезая с седел, низко поклонились.
– Кто такие? – отрывисто спросил Насырхан-Тюря.
– Твои верные слуги, доблестный защитник ислама, – льстиво ответил, склоняясь во вторичном поклоне, мюрид Мияна. – Мне, недостойному, приказано привести этих людей в твой стан.
– Кем приказано?
– От благородного Миян Кудрат Хозрета, да продлятся дни его, – не отвечая прямо на вопрос Насырхана, мюрид протянул главарю газавата письмо.
Один из басмачей приблизил свой факел к Насырхану. Недовольно хмурясь, Насырхан внимательно прочитал письмо.
– Кто из вас Сабир Мухаммед? – спросил он, закончив чтение письма и спрятав его за пазуху.
– Я, – ответил Тимур, выступив вперед.
– Будешь в моей личной охране, – кивнул на стоящих позади него всадников Насырхан. – Побудь пока и ты с ними, – приказал он мюриду. – Завтра я напишу письмо, и ты отвезешь его святому отцу. А вас, достойные господа, – обратился Насырхан к Гунбину и Эффенди, – я прошу быть моими дорогими гостями. – Затем, повернувшись к Мадумару, громко скомандовал: – Веди мои войска на Токей, доблестный Мадумар!
7. Переход
Узкое ущелье круто поднималось к перевалу. Уступы серых каменных громад, уходивших высоко вверх, к самым тучам, только кое-где были покрыты чахлым, исхлестанным ветром кустарником.
По усыпанному мелким щебнем и валунами ущелью, растянувшись длинной цепочкой двигался к перевалу отряд Насырхана. Лошади и люди, измученные долгой дорогой и крутым подъемом, еле передвигали ноги. Арб с награбленным добром уже не было – их пришлось бросить у подножия гор, перегрузив товары на вьючных лошадей. Джигиты хмурились и злились. Там, где ширина проезжей части ущелья позволяла двигаться по нескольку человек в ряд, то и дело возникали короткие, похожие на перебранку, разговоры.
– Забрались, – сердито ворчал один из джигитов, налегая плечом на повод и этим помогая взбираться на кручу еле двигавшейся лошади. – Скоро на небо залезем.
– Дорога храбрецов, вставших за веру, ведет прямо в небесные чертоги, – явно подражая голосу проповедующего муллы, язвительно улыбаясь, ответил ему второй джигит в порванном халате. Из множества дыр халата торчали серые куски ваты.
– И сами голодные, и кони второй день даже снопа клевера не видели, – вздохнул третий.
– Довоевались! – скривился первый. – Кзыл-аскеры нас как зайцев гоняют.
– Отстать бы… да обратно в свой кишлак, – робко предложил третий.
– Отстань, попробуй, – с горечью ответил джигит в рваном халате. – Рябой Азраил увидит и сразу освободит твою душу от тела.
Вое трое оглянулись назад, туда, где замыкающим ехал Атантай с полудесятком всадников. Все джигиты Атантая сидели на отборных, способных к долгим перегонам лошадях.
– На наших клячах далеко от Атантая не ускачешь, – безнадежно махнул рукой первый, и все трое уже молча продолжали свой трудный путь к перевалу.
А во главе цепочки, опередив шайку шагов на двести, ехал Насырхан-Тюря со своей свитой и конвоем. Рядом с Насырханом, как прилепленные, не отставая ни на шаг, ехали по одну сторону Мадумар, по другую Эффенди.
– Все же я остаюсь при своем прежнем мнении, доблестный Насырхан, – продолжил давно начавшийся разговор Эффенди. – Вы несколько поторопились с объявлением газавата. Если бы я приехал на неделю раньше…
– Так почему же вы, уважаемый, не приехали неделей раньше? – недовольно поморщился Насырхан. – Ведь меня известили, что вы приедете, еще в июне.
– Если бы в Узбекистане не было двух дьявольских изобретений большевиков – Красной Армии на границах и ГПУ везде и всюду, я, безусловно, приехал бы вовремя.
– Но раз дело начато, надо его продолжать.
– Безусловно, – согласился Эффенди. – Сейчас надо накапливать силы. Время работает на нас. Коммунисты с каждым днем будут все сильнее нажимать на кулаков… виноват, на самых уважаемых людей кишлаков и сел. А следовательно, сопротивление с их стороны будет все возрастать… Сколько джигитов у Истамбека?
– Было сто пятьдесят, – уклончиво ответил Насырхан и после паузы добавил: – Вчера в Соракамыше он дрался с кзыл-аскерами. Одному аллаху известно, сколько теперь у него джигитов.
– Все же у вас и у него наберется два полных эскадрона. Надо сформировать их. Разбить на взводы и отделения с опытными и храбрыми командирами во главе.
– Опытных командиров у меня двое: Мадумар и Истамбек.
Эффенди окинул взглядом фигуру Мадумара, и по его лицу было видно, что он не только не разделяет мнения Насырхан-Тюри, но убежден как раз в обратном. После короткой паузы он дипломатично ответил:
– Храбрый Мадумар слишком драгоценен для нас, чтобы мы могли рисковать им даже в должности командира эскадрона. Эскадроном должен командовать человек, потеря которого не несет ущерба нашему святому делу.
Мадумар был одновременно польщен и встревожен. Он недоверчиво покосился на Эффенди. Эффенди успокоил его:
– Когда мы будем сводить эскадроны в полки, господин Мадумар будет незаменимым командиром полка, – с подчеркнутым уважением в адрес Мадумара пояснил свою мысль Эффенди, – у него будут помощники, и ему не придется самому обучать джигитов или водить их в бой, рискуя собственной, драгоценной для нас жизнью.
Мадумар расплылся в улыбке и благодарно прижал руку к сердцу.
– Но где же мы найдем такое количество командиров? – недоумевающе спросил Насырхан.
– Один уже есть, – указал Эффенди на едущего за его спиной Гунбина. – Но если вы, доблестный Насырхан, найдете возможным прислушаться к моему совету, его следовало бы послать обратно в Россию.
– Зачем? – удивился Насырхан.
– Тысячи офицеров старой царской и белой армии сейчас не у дел. Работают где придется и старательно скрывают свое прошлое от большевиков. Среди них немало татар, кавказцев… вообще мусульман. Господин Гунбин мог бы завербовать их для нашего дела.
– А-а-а! – протянул Насырхан и после паузы небрежно добавил: – Я уже думал об этом. Кроме офицеров, он должен найти мне людей, умеющих заряжать выстреленные патроны, делать порох, изготовлять пули.
Гунбин, которому надоело ехать в одиночестве, оглянулся и подозвал к себе Тимура. Тимур пришпорил коня и поехал стремя в стремя с Гунбиным.
– Ты знаешь эти места, джигит? – спросил Гунбин. – Скоро выберемся на перевал?
– Еще часа полтора – и перевал, – ответил Тимур. – Здесь очень плохая дорога, и перевал плохой. Льда много, снега на горах много накопилось, лавина засыпать может. Никто здесь много лет не ходил, только благородный Ляшкар-баши решился провести своих воинов через этот перевал.
– Почему же мы не пошли другим ущельем?
– Наверное потому, что у других перевалов стоит Красная Армия. Она знает, что этот перевал очень тяжелый, через него никто не ходит и кзыл-аскеров здесь держать незачем.
– Значит, нас ожидает еще миллион удовольствий. Эквилибристика на льду и путешествие напролом по снежным тропам. И то, если красные не додумались закрыть и этот перевал. Иначе может получиться очень веселая игра.
– Да, – коротко ответил Тимур.
Некоторое время всадники ехали молча. Затем Тимур спросил:
– Скажите, господин, правда, что вы умеете стрелять из пушки?
– Из пушки? – удивился неожиданному обороту разговора Гунбин. – Кто это тебе сказал?
– Джигиты наши между собой говорили.
– Прапорщик горно-егерского имени наследника цесаревича полка должен хорошо знать винтовку, пулемет и все виды горных орудий, – снисходительно объяснил Гунбин и хвастливо добавил: – А я был на хорошем счету у командира полка лейб-гвардии полковника Зудина.
– Какой вы счастливый, – простодушно проговорил Тимур. – Из чего захотите, из того и стрелять можете. Я вот кроме как из винтовки ни из чего не умею.
– Ничего, – покровительственно потрепал Гунбин Тимура по плечу: – Держась поближе ко мне, многому научишься.
– Спасибо, господин, – поблагодарил Тимур.
Сильный порыв пронизывающего ветра заставил Гунбина плотнее завернуться в теплый халат.
– О, черт, – сердив проворчал он. – Дунуло как из погреба.
– Наверное, лес впереди, – высказал предположение Тимур.
– Собрать кошмы! Десять человек с кошмами в голову колонны!.. – донеслась зычная команда Мадумара.
– Кошмы? – удивился Гунбин. – Зачем кошмы?
– Скользко. Снег, лед, – объяснил Тимур, – кошмы под ноги лошадям стелить будем. Иначе не пройдем.
8. Шакалы сбиваются в стаю
В укрытой среди гор маленькой долине за перевалом горело несколько костров. Около костров расположились лагерем с полсотни басмачей.
К натянутой между двумя кольями веревке были привязаны расседланные лошади. Они аппетитно хрумкали ячменем, насыпанным перед каждой из них на потнике или попоне. Около лошадей дежурил басмач в рваном халате, но при шашке, привешенной через плечо на куске волосяной веревки.
Несколько в стороне от лагеря, под присмотром старика в таком же рваном халате, паслось стадо баранов голов в семьдесят. Неподалеку от стада сидели арестованные дехкане. Было их человек сто.
В середине лагеря, на пригорке, около векового карагача, на разостланном ковре, опираясь спиной о ствол дерева и одновременно облокотившись на мягкое, богато отделанное седло, сидел Истамбек. Это был мужчина лет пятидесяти пяти с небольшим скуластым лицом киргиза. Одетый в гладкий темно-коричневый халат, перетянутый в поясе широким ремнем, он, довольно посапывая, отдыхал после обильного обеда. На ковре перед Истамбеком стоял большой жестяной поднос с остатками жареного мяса и валялось несколько пустых водочных бутылок. По краям ковра сидели участники недавней трапезы, собеседники Истамбека – мулла Мадраим и четверо баев из близлежащих кишлаков.
– Я человек, посвятивший свою жизнь одной великой цели – борьбе с большевиками, – самодовольно говорил Истамбек, продолжая начатую беседу. – Как хвастливый Ибрагимбек, испугавшись красноармейцев, как собака, поджав хвост, трусливо бежал в Афганистан, я не сложил оружия. Я ушел в горы с небольшой кучкой верных мне джигитов и все-таки продолжал борьбу. Это были тяжелые годы. Многие отказывали нам в поддержке. Они хотели прожить в мире с Советской властью и отшатнулись от нас.
Баи смущенно закряхтели и переглянулись. Заметив обмолвку Истамбека, мулла Мадраим кинулся на выручку своих приятелей.
– Не принимайте эти слова доблестного Истамбека на свой счет, почтенные господа, – льстиво обратился он к баям, – доблестному Истамбеку хорошо известно, что вы, хотя и тайно, всегда содействовали ему, чем могли.
– Да, да! – милостиво кивнул Истамбек. – Я веду речь совсем не о вас. Но и вы, и все другие сейчас убедились в том, что настоящим уважаемым людям, настоящим правоверным мусульманам жить в мире с Советской властью невозможно. Сейчас наступили дни последней и решительной борьбы. Во главе всех мусульман, поднявшихся на защиту ислама, встал мудрейший из улемов, человек святой жизни, потомок пророка, Насырхан-Тюря. Он единогласно избран нами ляшкар-баши. Могу сказать вам по секрету, что перед тем как взять в свои руки все нити борьбы с большевиками, благородный Насырхан побывал в Афганистане и Китае. И не только побывал, но и договорился с нашими друзьями. Нам будет оказана большая поддержка, если мы зажжем огонь всенародной борьбы.
– Хорошо бы английские войска… из-за границы… для помощи святому делу ислама, – поблескивая азартно глазами и захлебываясь, вслух размечтался Якуббай.
– Из Синь-Цзяна киргизов позвать бы, – пробасил Тойчибай. – Головорезы что надо и все-таки мусульмане.
– И англичане помогут, и киргизов из Синь-Цзяна позовем, – пообещал Истамбек. – Самое главное – нужно наших всех поднять. Всех – и почтенных людей и голытьбу.
– Поднимешь таких вот, как эти…
– Трусливые собаки…
– Им бы только ковыряться в земле да набивать брюхо пловом, – сокрушенно возвел к небу глаза мулла Мадраим. – А о попранной вере отцов они и не думают.
К лагерю галопом мчался всадник. Собеседники Истамбека всполошились. Мулла Мадраим, вскочив, наклонился к уху Истамбека:
– Что там?! Красноармейцы?..
– Сейчас узнаем, – недовольно бросил Истамбек. Чувствовалось, что и он сильно встревожен.
Всадник подскакал, спешился и подбежал к Истамбеку, бросив поводья одному из басмачей.
– С дальнего перевала спускается отряд, – громко доложил он. – Джигитов триста, не меньше.
– Красноармейцы? – повысив голос, нервно спросил Истамбек.
– Неизвестно. Далеко еще… – растерянно ответил гонец. – Не разглядишь…
А в долине уже началась паника. Первым прямо по ковру, по остаткам угощения рванулся к лошадям мулла Мадраим, а за ним и остальные собеседники Истамбека. Хрустнул поднос под медвежьей стопой Тойчибая, брызнули соком куски недоеденного мяса. Басмачи торопливо, с руганью кинулись разбирать и седлать лошадей. Оставленная без присмотра толпа дехкан нерешительно топталась на месте, а наиболее смелые и сообразительные начали разбегаться. Паника все нарастала, но в это время, покрывая крики перепуганных басмачей, по всей долине раскатился рев Истамбека:
– Чего разорались?! Кто приказал седлать?! Каждую собаку, которая сядет в седло, сам сниму пулей!
Все замерли, понимая, что эти слова – не простая угроза.
Истамбек, сделав шаг навстречу гонцу, яростно ударил его нагайкой его лицу. На лице гонца вспыхнула багровая полоса, из рассеченной губы полилась кровь.
– Грязная собака! – выдохнул Истамбек. – Немедленно узнать, какой отряд спускается с перевала. Через полчаса я должен знать все. Поезжай.
Гонец, пошатываясь и отирая с лица кровь, пошел к своей лошади.
– Еще один скачет! – раздался чей-то испуганный голос. – Беда!!!
По долине действительно скакал второй всадник. Среди басмачей вновь готова была вспыхнуть паника, но Истамбек потемневшими от ярости глазами оглядел своих подчиненных и вынул из коробки маузер. Этот молчаливый жест заставил всех, даже самых трусливых, остаться на местах. Гонец подскакал и, не слезая с лошади, крикнул:
– Благородный ляшкар-баши Насырхан-Тюря и его воины спускаются с перевала!.. К вечерней молитве будут здесь!
– Ты принес хорошую весть, – едва справившись с радостным волнением, сказал Истамбек. – Дайте этому доброму джигиту одного жирного барана.
Обрадованные вестью, басмачи выхватили из стада барана и, связав ему ноги, взвалили на седло гонца. Истамбек, подойдя вплотную к гонцу, понизив голос, сказал:
– Будьте внимательны. Сейчас особенно зорко следите за всеми тропами. За ляшкар-баши могли увязаться красные собаки. Смотрите, чтобы сало жареной баранины не ослепило ваши глаза, иначе участь этого барана будет легкой и радостной по сравнению с тем, что ожидает тебя и твоих товарищей. Скачи к ним, обрадуй их этой вестью.
Гонец, приложив руку к груди, поклонился и повернул коня, Истамбек крикнул басмачам:
– Эй, джигиты! Поставьте для ляшкар-баши благородного Насырхана самую лучшую юрту, – затем с пренебрежительной вежливостью обернулся к своим недавним собеседникам: – А вы, почтенные, чего всполошились? Если бы красные решились заглянуть сюда, мы прогнали бы их, как собак. Мулла Мадраим своими огненными словами вдохновил бы моих джигитов, – закончил он с нескрываемой насмешкой.
– Дух мой силен, но плоть немощна, – сконфуженно пробормотал мулла Мадраим.
Собеседники Истамбека начали снова усаживаться на ковер. Опускаясь на свое место, Истамбек негромко, так, чтобы слышали только его собеседники, проговорил:
– А в бою для нас главное – плоть. Дух-то у красноармейцев покрепче нашего. Плотью мы их должны победить, плотью.
* * *
На другой день после прибытия Насырхана-Тюри объединенная шайка готовилась покинуть долину. Басмачи увязывали вьюки, разбирали и седлали лошадей… Мадумар, Истамбек и Атантай, распоряжаясь сборами, криками и руганью подгоняли подчиненных. Только арестованные дехкане по-прежнему сидели на своих местах, под неусыпной охраной. Сейчас вид их был еще более жалок. Холодная горная ночь, проведенная без сна, не прошла для них даром.
В юрте, поставленной по распоряжению Истамбека, на ковре около тлеющего костра сидели Насырхан-Тюря, Эффенди, Гунбин и мулла Мадраим. За их спинами в почтительных позах стояли Тойчибай, Якуббай и Умарбай. Около юрты с четырех сторон несли охрану часовые-басмачи. Часовым у входа стоял Тимур. Ему было слышно все, что говорилось в юрте.
– Вы, почтенный Тойчибай, сейчас же поезжайте к Гаип Пансату, – негромко, обдумывая каждое слово, приказывал Насырхан-Тюря, обращаясь к толстяку. Тот, несмотря на огромное брюхо, склонился в низком почтительном поклоне. – Курбаши Гаип Пансат с джигитами сейчас скрывается в горах под Хаджиабадом. Передайте ему мое благословение и скажите, что я жду его к себе ровно через две недели. Я буду в кишлаке Ренжит. Пусть соберет как можно больше джигитов и идет. Главное, пусть не дает красноармейцам поймать себя, пусть уклоняется от всяких стычек и сам не нападает. От Хаджиабада ему лучше всего двигаться на Чангырташ и пробираться горами. Дальний путь тогда будет коротким путем. Я сказал все. Да сопутствует вам милость аллаха.
– Ваши молитвы послужат мне защитой в пути, – снова склоняясь в почтительном поклоне, ответил Тойчибай и, выбежав из юрты, кинулся к своей лошади.
– А вы, почтенный Якуббай, спешите в кишлак Узок к мулле Ахуну. Я повелел, чтобы кишлак Узок выслал мне по одному джигиту-добровольцу с каждых пяти дворов… Вот мое письмо. Я пишу, чтобы мулла Ахун выслал мне всех жнецов-уракчей, но он поймет, в чем дело. Людей приведете в кишлак Ренжит.
– Через два дня все джигиты будут приведены в Ренжит, – склонился в поклоне Якуббай и направился к выходу из юрты.
– Вам, почтенный Умарбай, с таким же письмом придется съездить в кишлак Ак-су. Успеете за два дня? – подавая письмо, спросил Насырхан-Тюря.
– Мой скакун не уступит лошади Якуббая в резвости, а моя приверженность святому делу вам хорошо известна. – Умарбай взял письмо и вышел из юрты.
– Я долго думал сегодня ночью и нашел, что совет благородного Эффенди – правильный совет, – дождавшись, когда шаги Умарбая стихли за юртой, обратился Насырхан-Тюри к Гунбину. – Вам необходимо выехать в Россию. Зовите всех, кто может быть полезным газавату. До Коканда доберетесь вместе с ним, – кивнул он на вошедшего в юрту мюрида Миян Кудрат Хозрета, – святой отец поможет вам выбраться из Туркестана и снабдит деньгами. Вот письмо, которое вы передадите лично моему другу Миян Кудрат Хозрету. Сколько времени вам нужно на поездку?
– Я думаю, что управлюсь в две недели, но на всякий случай давайте условимся о двадцати днях.
– Хорошо, – согласился Насырхан-Тюря. – Через двадцать дней я жду вас с людьми. К этому времени я буду в Кассан-Сае, а возможно, и в Намангане.
– Главное, не забудьте, – вмешался в разговор Эффенди, – нам не нужно людей вообще. Солдат мы найдем сколько угодно и здесь. Вербуйте и везите сюда бывших офицеров, участников гражданской войны с красными. Найдите таких хотя бы десять-двенадцать человек и обязательно одного-двух оружейных мастеров.
– Да, да, – подтвердил Насырхан-Тюря, – привезите обязательно людей, умеющих перезаряжать патроны к винтовкам и ремонтировать оружие.
– Если со средствами все будет в порядке… – начал Гунбин.
– О деньгах не беспокойтесь. Святой отец по моему письму обеспечит вас полностью, – перебил его Насырхан и вопросительно взглянул на мюрида Мияна.
– Лошади готовы, господин, – низко поклонившись, ответил тот на безмолвный вопрос Насырхана.
– Поезжайте, сын мой, – благославляюще поднял руку Насырхан, – и помните, вам доверено очень многое. Успех святого дела во многом зависит от того, когда и с каким результатом вы вернетесь.
– Главное, помните, – снова напомнил Гунбину Эффенди, – нам нужны боевые офицеры, умеющие заставить людей драться.
– Будет исполнено, господа, – по-военному козырнув, ответил Гунбин и, отвесив низкий поклон Насырхану, вместе с мюридом вышел из юрты.
Кажется, все, – устало прикрыл глаза Насырхан. – Из Ренжита пошлю гонцов к Джаныбеку-казы, Дадабаю и Алакулу. Сейчас я не повторю кассансайской ошибки. Восстание в Туркестане запылает сразу с четырех сторон.
– Нужно, чтобы оно, кроме того, запылало одновременно, – вставил Эффенди.
– Так и будет. Я, Дадабай и Гаип Пансат пойдем отсюда на Наманган и дальше, Джаныбек поднимется в Оше, Алакул в Каратегине. Это будет огненное кольцо, так как между нашими большими кострами запылают сотни маленьких костров газавата. Велик аллах!.. Я отомщу неверным собакам за позор Кассан-Сая.
– Но пока мы должны накапливать и экономить силы, – напомнил Эффенди.
– Две недели я спокойно буду жить в Ренжите, – самоуверенно ответил Насырхан-Тюря. – Пока ГПУ разнюхает, пока Красная Армия выступит, мы уже будет готовы к боям.
В юрту вошел Атантай и, склонившись в поклоне, доложил Насырхану-Тюре:
– Все сделано, господин, как вы приказали. Лошади навьючены, джигиты готовы идти в поход.
Насырхан поднялся с места. Атантай, помогая ему надеть снаряжение, сказал:
– Пятеро, которых красные собаки ранили перед перевалом, не могут быть воинами. Трое из них уже слышат звук трубы Азраила, а двое, даже выздоровев, смогут только жрать. Воинами они не будут.
– Трех, которые очень плохи, отдать дехканам. Пусть похоронят их в своем кишлаке, как честных воинов газавата. А два остальные откуда?
– Один из Кассан-Сая, другой из Тюря-Кургана.
– Пусть возвращаются домой и передадут кассан-сайскому и тюря-курганскому муллам мое распоряжение: выслать взамен каждого из них по два джигита. Идем.
В сопровождении Эффенди, муллы Мадраима и Атантая Насырхан вышел из юрты и сел на подведенного ему коня. Атантай почтительно и осторожно подсадил его. Джигиты начали сворачивать юрту, а тем временем Насырхан-Тюря со своей свитой подъехал к толпе дехкан. Увидев подъезжающего главаря газавата, дехкане покорно опустились на колени.
– Мусульмане! – обратился Насырхан-Тюря к толпе. – На вас еще не обрушилась десница воинов газавата, но вы уже почувствовали, что она может жестоко карать тех, кто нерадив в вере, кто не будет поддерживать нашего святого дела. Вчера вы непочтительно отказались выполнять требования моего уважаемого друга Истамбека, не дали джигитов в мое войско, и в наказание вас привели сюда. Ваш кишлак еще не сожжен. Жены и дочери еще не обесчещены, они еще не познали ярость воинов газавата? Ваши дети еще смеются, а не плачут кровавыми слезами?
По коленопреклоненной толпе пронесся вопль ужаса. Дехкане на коленях поползли к Насырхану-Тюре, начали целовать стремена и полы его халата:
– Смилуйся!.. Мы будем покорными!.. Не жги кишлак!.. Не мучь детишек!..
Насырхан-Тюря несколько мгновений с удовлетворенным видом слушал мольбы дехкан. Затем, вытянув вперед руку с зажатой в кулаке нагайкой, громко заговорил:
– Я тогда поверю, что вы опомнились и встали на правильный путь, когда вы торжественно пообещаете выполнить то, что я от вас потребую.
– Все выполним! – пронеслось по толпе.
– Приказываю завтра же послать от вашего кишлака в мое войско сорок джигитов на хороших конях, вооруженных саблями. Слышали?
– Слышали, – покорно ответили дехкане.
– Джигитов передадите мулле Мадраиму. Он приведет их ко мне.
Тимур, освободившись от обязанностей часового у юрты, подошел к двум отдельно стоящим около своих лошадей басмачам. У первого из них голова была забинтована так, что виднелся только один глаз, у второго, кроме повязки на голове, перевязана рука. Этот немолодой басмач, одетый в сильно поношенный халат, был бос.
– Кто из вас из Тюря-Кургана? – громко спросил Тимур басмачей.
– Я, – ответил немолодой.
– Когда думаешь приехать домой?
– Как велит аллах! Если будет все благополучно, завтра к вечерней молитве.
– Что ж ты так босой и приедешь домой после похода?
– Такова воля аллаха.
– Слушай. У меня к тебе просьба. Если исполнишь – получишь сапоги.
– Говори.
– Поезжай вначале в Наманган, там на въезде с Кассансайской дороги, первая калитка справа, живет брат муллы Таджибая, Ахмедбай. Скажи ему, что тебя прислал Сабир, сын Мухаммеда Палвана. Скажи ему, что исполнились все самые лучшие мои мечты, что я воин газавата, и благородный Насырхан-Тюря приблизил меня к своей особе. Скажи, что если он хочет повидаться со мною, то пусть через два дня приезжает в Ренжит, но пусть привезет богатые подарки благородному Насырхану-Тюре, его друзьям Мадумару и Истамбеку, а также новому другу Насырхана-Тюри – Эффенди. Не забудешь?
– Не забуду, – заверил Тимура басмач. – Ты Сабир, сын Мухаммеда Палвана, достиг всего, чего хотел. Пусть приезжают к тебе на свидание в Ренжит и везут подарки благородному Насырхану-Тюре и его друзьям Мадумару, Истамбеку и Эффенди.
– Эффенди, новому другу Насырхана-Тюри, – поправил басмача Тимур.
– Новому другу Насырхана-Тюри – Эффенди, – повторил басмач.
– А про сапоги?
– Не торопись. Ахмедбай угостит тебя пловом и будет расспрашивать обо мне. Можешь рассказать все, что знаешь, Ахмедбай – наш человек. Скажи ему, что я подарил тебе сапоги, которые стоят в дальней комнате в большой нише. Понял?
