Текст книги "Загадка 602-й версты"
Автор книги: Владимир Мильчаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)
– Выполняйте приказ,– коротко ответил Полозов и снова крикнул:
– Ну, что ж, сдаваться будешь или на тот свет торопишься?
– Иди к черту,– донеслось в ответ.– Живым не дамся.
Иван знал, как будет действовать дальше, но нарочно тянул время. Опыт чекистской работы научил Ивана не торопиться в таких случаях, а дать преступнику возможность подумать. Пусть он поймет безнадежность, безвыходность своего положения. Одно дело принять смерть сгоряча, в драке, неожиданно, другое дело идти навстречу смерти медленно, минута за минутой. На это не всякий способен, а среди преступников таких вообще, мало. Поэтому Иван равнодушным тоном сообщил бандиту:
– К черту-то ты быстрее всех попадешь. Даже быстрее твоего «Николая Угодника». Не захочешь сдаться, пришибем как бешеную собаку.
Наступило короткое молчание.
– Где он сейчас?– спросил двойник Когута.
– У нас,– ответил Полозов.
– Дурак,– презрительно ответили из темноты.– Засыпался на пустом деле.
– Ну и вы влипли не от большого ума,– осадил собеседника Полозов.– Один растянулся на тропе, как у бабенки под боком, а ты не нашел ничего умнее, как удрать в баню.
– И откуда ты, сволочь, здесь взялся?– с тоскливой злобой спросил преступник.– Не должно было тебя здесь быть. Ведь ты, сука, должен сейчас в своей конуре на койке чахнуть.
– Как видишь, я здоров. А вообще-то понимать надо,– назидательно ответил Иван.– Не было еще такого, чтобы бандиты чекистов перехитрили.
– Не хвались...– донеслось из темноты предбанника, но Иван решил, что переговоров хватит, что запал у преступника поостыл, и махнул рукой бойцам. Выстрелы из трех винтовок почти слились в один залп. Окончание фразы потонуло в грохоте выстрелов. Клацнули затворы, и снова, пробивая тоненькую стену предбанника пулями, рявкнули винтовки. Пули решетили стену около дальнего угла предбанника.
Под непрерывный грохот выстрелов Иван тихо скользнул за угол. Задержавшись на мгновение, он прижался спиной к стене около косяка и перевел дыхание. Сейчас последний рывок. Держа в правой руке маузер, Иван нырнул в темноту предбанника, прикрыв левой рукой, согнутой в локте, лицо и голову.
Навстречу ему метнулся кто-то грузный. Уклоняясь от возможного выстрела в упор, Иван отскочил в сторону, но выстрела не было. Вместо этого левую руку Ивана около локтя что-то стиснуло с такой силой, что у Полозова потемнело в глазах. В то же время напавший на Ивана человек левой рукой охватил его, словно поддерживая. Ничего не соображая от нестерпимой боли в локте и чувствуя, что ствол маузера уткнулся во что-то мягкое, видимо, в ногу противника, Иван нажал на спуск. Выстрела почти не было слышно, но схвативший Ивана человек дрогнул и скорее с удивлением, чем с испугом, проговорил:– Ах ты, язви тебя...– и отшатнулся.
Все это произошло в короткое мгновение, а затем Ивана кто-то оттолкнул к стене. Это вслед за командиром в предбанник вскочили Козаринов и бойцы. В предбаннике стало тесно. На полу крутился клубок человеческих тел. Где-то в самом низу выл и матерился двойник Когута.
Сунув за отворот полушубка маузер, Иван ощупал локоть. Какой-то стальной полуобручек продолжал сжимать его. Под руку Полозова попала небольшая круглая кнопка. Чуть не крича от боли, Иван нажал, подергал эту головку, и вдруг полуобручек с легким звоном разжался и упал ему на ладонь.
Сунув непонятную железку в карман, Иван помахал левой рукой. Кажется, действует, значит, кость уцелела.
Темноту разогнал желтый луч света. Один из бойцов внес железнодорожный фонарь. В дальнем углу предбанника лежал человек, как две капли воды похожий на Данилу Романовича. Руки у него уже были связаны.
Несмотря на необычность обстановки, Иван не смог удержаться от улыбки, видя, как Козаринов зажимает нос снегом. Всегда спокойный отделком был разъярен. Нос его чуть не вдвое увеличился в размере: в схватке кто-то заехал ногой в лицо отделкома.
Только сейчас Иван увидел, что у двойника Когута обычные ноги. Его деревянная нога валялась в углу.
С минуту тянулась передышка. Преступник со скрученными сзади руками, прижавшись спиной к углу и приподняв левую ногу, ждал нападения. Он озирался на всех, как затравленный, но не ждущий пощады зверь. Его плечи все время шевелились. Он пытался сорвать с рук опутывающую их веревку. Козаринов, прижимая к носу горсть окровавленного снега, казалось, не думал принимать участие в продолжении схватки. Но заметив улыбку на губах Полозова, отделком приказал одному из бойцов:
– Петро! Веревку.
Неожиданно размахнувшись, Козаринов швырнул горсть окровавленного снега прямо в лицо преступнику. Тот невольно зажмурился и на мгновение отвернул голову. Этого было достаточно. Козаринов прыгнул вперед. На этот раз удалось скрутить и ноги яростно брыкавшегося преступника.
– Перевяжите ему ногу,– приказал Полозов.– Правую. Кровью изойдет.
– Не нужна мне перевязка,– извиваясь всем телом, исступленно выл преступник.– Идите вы... сволочи!
– А ну хватит!– рявкнул на бандита Полозов так, что у самого в ушах зазвенело.– Кончай психовать. А то прикажу привязать к жерди!
То ли угроза подействовала, то ли от потери крови его начали оставлять силы, но двойник Когута перестал крутиться и, тяжело дыша, умолк.
Оставив Козаринова и бойцов возиться с перевязкой, Полозов вышел из предбанника.
Как всегда после пережитой опасности, его слегка лихорадило. Прислонившись плечом к углу бани, он вздрагивающими пальцами начал разминать папироску.
Операция в общем прошла удачно. Но можно ли считать, что она полностью закончена? Не остались ли у этих, уже захваченных, соумышленники? Можно ли оставлять без присмотра домик на шестьсот второй версте? Из всех этих вопросов Иван мог ответить только на один. Да, наблюдение с домика Когутов можно снять.
Вдруг над полотном дороги появилась световая полоса. Иван забеспокоился. Поезд? И даже, судя по мощному свету, скорый. В это время никаких поездов быть не должно. И вообще его появление вне расписания не нравилось Ивану.
Полозов направился к насыпи. Но не успел он пройти и половину расстояния, как против домика круто затормозил сияющий огнями небольшой, необычной формы вагончик.
«Автодрезина!– догадался Полозов.– Как же я забыл. Ведь кто-то говорил, что в отдел прислали одну».
В те времена автодрезина была большой редкостью. Иван с любопытством разглядывал это «чудо техники», когда из раскрывшейся двери дрезины выскочил вначале Могутченко, а затем еще какой-то высокий, грузноватый человек.
Иван впервые видел, чтобы начальник отдела бежал бегом. А тот, подскочив к Полозову, обхватил его за плечи и сильно потряс.
– Жив, чертушка?!– воскликнул он и от полноты чувств влепил Ивану основательно тумака, но увидев, как тот поморщился и скрипнул зубами от боли в левой руке, забеспокоился.– Ранен? Куда?
– Не ранен я,– отмахнулся Иван.– Просто мне вот этой хреновиной чуть руку не размозжили.
Иван вытащил из кармана и протянул Могутченко металлический полуобручек.
– Хитро сделано,– определил тот, рассматривая не виданное им оружие врага.
Он положив полуобручек на растопыренную ладонь. Замысловатая штучка ладно улеглась на большом и среднем пальцах. Рассматривая новинку, Могутченко легкомысленно примерил ее на левую руку поверх полушубка и прижал. Послышался легкий щелчок и концы полуобручка стали медленно сжиматься под действием скрытой внутри сильной пружины. Лицо Могутченко исказилось от боли, но Иван быстрым нажимом уже знакомой головки остановил действие пружины. Полуобручек снова мирно улегся на ладонь.
– Вот гадина,– выругался Могутченко, потирая руку.– Как клещами сжимает. Дай-ка ее мне. Еще раз посмотрю.
– На,– подал Иван и, усмехнувшись, посоветовал :– Ты ее к шее примерь.
– Благодарю,– кивнул головой Могутченко.– Что-то не хочется. Эта тварь уже примерялась не к одной шее. Смотри сюда. Вот почему эксперты говорили про пальцы гориллы. Видишь?
Иван наклонился к руке Могутченко и только тогда рассмотрел, что концы полуобручка были необычной формы. Нанесенный на них узор воспроизводил чьи-то пальцы, гигантские пальцы, каких не может быть у людей.
– Да, вещичка занятная,– произнес за спиной Ивана голос, заставивший его вздрогнуть и круто обернуться. Взглянув в лицо этого приехавшего с начальником отдела человека, Иван от удивления широко открыл глаза. Перед ним снова стоял Данило Романович Когут.
Правда, этот Когут выглядел сильно помолодевшим, да и борода была аккуратно подстрижена, а не вилась крупными кольцами. Ивану захотелось потрогать этого человека, подергать его за бороду, чтобы убедиться, что он существует наяву.
– Познакомься, Ваня, с Сергеем Романовичем, родным братом Данилы Романовича,– проговорил Могутченко за спиной Полозова.
Могутченко даже не заметил того, как был поражен Полозов. Зато, когда Козаринов и бойцы вывели из предбанника уже окончательно присмиревшего бандита, поражаться пришлось Могутченко. Он даже крякнул от изумления.
– Бывает же,– покрутил он головой.– Как катера одной серии...
На Сергея Романовича встреча с этим помятым и бледным от потери крови двойником произвела совсем другое действие.
– Вот когда встретиться пришлось,– глухо проговорил он.– Не подох, значит.
Старший Когут вздрогнул и поднял голову. В глазах его вспыхнули огоньки неуемной злобы.
– Встретились,– прохрипел он в ответ.– По-другому бы я хотел с тобой поздороваться, братуха.
Больше ничего не было сказано между ними, самыми близкими людьми по крови и самыми лютыми врагами в жизни.
Уже когда раненых уложили в автодрезину, Иван вдруг вспомнил про деревянную ногу двойника и послал за нею бойца.
– Ни к чему она теперь,– слабо, как бы в полубреду, проговорил двойник.– Не прошел номер. Не пофартило.
– Пригодится,– ответил за Ивана Могутченко.– Мы тебя на суд на этой ноге приведем. Пусть люди видят, от какой мрази они шарахались.
Но Иван правильно понял слова бандита и, желая окончательно сломить его волю, насмешливо добавил:
– Промахнулся ты со своей ногой. Сильно промахнулся. Спектакль в Богородском на кладбище зря устраивал.
И вынув из-за пазухи сверток, добытый им из деревяшки Данилы Романовича, показал его бандиту.
Посеревшее лицо преступника исказила гримаса злобы. Он дико, почти взглядом сумасшедшего смотрел на Ивана. Но тот, выдерживая взятый тон, насмешливо подмигнул ему. Старший Когут отвернулся к стене я глухим от злобы голосом сказал:
– Раньше нас схватил, значит, гад. Твой фарт. Только ведь тебе-то, дураку, от этого богатства пользы не будет. Эх, и как же мы тебя проглядели. Больным прикинулся, стерва.
Боец притащил деревянную ногу двойника, и Полозов внимательно осмотрел ее. Так и есть. Нога была даже в деталях сделана так, чтобы походить на ногу Данилы Романовича. Даже белая войлочная подушка, на которую опирается колено, была по краям аккуратно обшита кожей, а кожа, в свою очередь, прибита к деревяшке обойными гвоздями с медными шляпками. Теперь Иван окончательно убедился, что означали следы на снегу и почему погиб Старостин.
– Дурак, какой все-таки дурак,– с глубоким убеждением проговорил Иван, бросая деревяшку на пол кабины.
– Ты это о ком?– уставился на него подошедший Могутченко.
– О себе, конечно,– успокоил его Полозов.
– Самокритика, значит. Валяй,– добродушно согласился начальник отдела.– Может, поновей что-либо скажешь?
– Сейчас посмотрим, как ты запоешь,– загадочно усмехнулся Иван. Он снова вытащил спрятанный было сверток и показал его Могутченко.
– Что это?– недоверчиво глядя на сверток, спросил начальник отдела.– Неужели?..
– Вот именно,– торжествующе ответил Полозов.– Это то, из-за чего эти мерзавцы убили Галину и Данилу Романовича.
XII Эхо таежных боев
Уже светало, когда обе дрезины затормозили около казармы взвода охраны. Могутченко, Полозов и Сергей Когут пошли к казарме. Козаринов с бойцами начали высаживать раненых бандитов.
Не дойдя до казармы шагов тридцать, Полозов остановился и прислушался. Остановились и его спутники. В казарме определенно творилось что-то недоброе. Слышалось чье-то рычание, кто-то вопил и на кого-то кричал Леоненко.
Полозов со всех ног кинулся к казарме. Могутченко и Когут за ним. Распахнув двери казармы, Полозов замер. Стол, табуретки, скамейки, сундучки бойцов, обычно аккуратно стоявшие на краю нар, все валялось как попало в полном беспорядке. Посреди этого хаоса яростно метался доведенный до крайней степени бешенства Немко. За ним гонялся Леоненко, пытавшийся прикрутить веревкой к телу хотя бы одну руку беснующегося.
Немко, казалось, не замечал ничего. Схватив за опояску связанного по рукам и ногам человека в полушубке, он молотил им как снопом по чему попало. Избиваемый орал изо всех сил.
Быстрее всех на происходившее отреагировал Сергей Когут. Отстранив растерянно остановившегося в дверях Полозова, он шагнул вперед и схватил Немко за руки. Яростное рычание идиота сменилось криком боли. Немко отпустил свою жертву. Когут завел руки Немко за спину и Леоненко старательно связал их.
– По какому поводу побоище?– спросил Могутченко.
– Ну и силенка у вас, товарищ,– не замечая, что Могутченко ждет ответа, восхищенно проговорил Леоненко.– Ведь Немко-то настоящий битюг. С ним только оглоблей справиться можно. А вы как с мальчиком.
– Что здесь произошло?– повторил вопрос начальника Полозов.
– Это я с ним,– указывая на Немко, доложил Леоненко,– политработу провел.
– Политработу?!– удивленно, чуть не в один голос, переспросили Могутченко и Полозов, оглядывая обычно блиставшую чистотой, а теперь разгромленную комнату.
– От твоей политработы всегда люди бесятся?– насмешливо спросил бойца Могутченко.
– Люди нет, не бесятся,– не поняв иронии начальника, ответил Леоненко.– Вначале все хорошо было. До Немко дошло, что поджигать склад – преступление. Он даже сказал, что хотел сделать это только по просьбе «Миколы Угодника». Тогда я объяснил ему, что это за «Угодник». Немко как будто все понял, успокоился. Я развязал его, напиться дал. Про то, что на кладбище в Богородском случилось, рассказал. А он спросил, почему «Микола Угодник» связанный лежит. Я снова ему все объяснил. Тут только до Немко дошло, что его обманули. Подошел он к «Угоднику», посмотрел, даже за бороду два раза подергал. «Угодник» его по матушке послал. Немко голос-то узнал и озверел, и начал... Если бы не вы, убил бы он «божьего угодника».
– Да он и так, по-моему, еле жив,– высказал свое мнение Сергей Романович.– Эй, Порфирий Севастьянович! Жив ты еще?
Полозов заметил, что веки лежавшего на полу «Угодника» дрогнули, но глаз он не открыл.
– Вы знаете этого гражданина, Сергей Романович?– спросил Могутченко.
– Давно знаю,– ответил Когут.– С детства. Отцы шабрами были. Потом он удрал за границу. В Харбине жил.
– Очень вовремя вы к нам приехали, Сергей Романович,– довольно улыбнулся Могутченко.– Ведь на установление личности вот такого, скажем, артиста, пришлось бы не один месяц затратить. Сам-то он ничего не сказал бы.
– Сейчас все расскажет,– мрачно пообещал Когут.– Я за брата с них шкуру сдеру. Слышишь ты...– тронул он носком сапога лежавшего «Угодника».
– Слышу,– слабым голосом ответил тот.– Напрасно ты, Серега, на меня разъярился. Я в этом деле мелкая рыбешка. Мое дело было этого дурака морочить. За это расстрел не дадут.
– Рассчитал?– насмешливо бросил в ответ Когут.– Плохо рассчитал. За твои прежние делишки, за уход с белыми за кордон как раз и набежит точно на высшую меру.
– Прежние делишки давность покрыла, а за все, что сейчас... так я в полное раскаяние пойду,– еле шевеля разбитыми губами, объяснил «Угодник».– Я ведь в этом деле не главный, упорствовать и вилять не буду. Пашку-то ухлопали, что ли?
Ему никто не ответил. Могутченко жестом пригласил Сергея Романовича пройти в комнату Полозова.
– А что с Немко будем делать?– шепотом спросил Леоненко Полозова.
После короткого обмена мнениями Могутченко и Полозов решили освободить Немко.
– Ты с ним поговори,– сказал Полозов бойцу.– Чтобы на склад он ни ногой.
– Поагитируй в общем,– усмехнулся Могутченко.– Может, он еще кого отлупит.
В комнате Полозова, еще не успев скинуть полушубка, Могутченко потребовал:
– А ну, показывай, что ты сегодня ночью из старой деревяшки выудил?
Вытащив из пазухи пакет, Иван неторопливо повертел его в руках и даже взвесил на ладони.
– Да не тяни ты, чертушка,– не выдержал Могутченко.
Крепкая, хорошо пропитанная варом, толстая льняная нить скрипнула на лезвии ножа, клеенка развернулась, и вот на стол перед Иваном и его спутниками легли два куска карты и двойной лист хорошей линованной бумаги, весь исписанный крупным угловатым почерком Данилы Романовича. Могутченко взял лист и развернул его. Письмо покойного Когута на первый взгляд не имело определенного адреса. Оно начиналось словами:
«Если бы здесь был мой младший брат Сергей...» Прочитав эти строки, Могутченко подумал и протянул письмо старшего брата младшему.
– Прочтите вначале вы, Сергей Романович!– предложил он.
Пока, примостившись поближе к лампе, Сергей Когут читал письмо Данилы Романовича, Могутченко и Полозов занялись картой. Им обоим было ясно, что это два куска одного и того же листа крупномасштабной военно-топографической карты. Причем лист этот, прежде чем разрезать его на несколько кусков, предварительно обрезали по краям. Теперь невозможно было определить не только район, изображенный на карте, но даже ее масштаб.
Соединив совпадающие края разреза двух кусков, Могутченко и Полозов молча разглядывали их.
Изображенная на карте местность была сплошь покрыта лесом. Только ближе к центру листа виднелись края небольшой полянки. По обоим кускам карты тонюсенькой синей ленточкой петляла и куролесила какая-то маленькая речушка.
Кое-где через зеленую краску, заливавшую лист карты, тянулись пунктирные линии – пешеходные тропинки или охотничьи тропы. Никаких надписей, даже названия речушки или ручья на карте не было. Только на одном из особенно причудливых изгибов лесной речушки простым, черным карандашом был нарисован маленький кружок, а от него сантиметрах в трех стоял сделанный тем же карандашом крестик. Какие-то карандашные знаки ранее, видимо, были и на втором куске карты, но позднее чья-то рука стерла их.
– Н-да-да!– разочарованно проговорил Полозов.– Картина очень «ясная».
– Как в зеркале,– усмехнулся Могутченко.– Сто лет ищи это место, хрен найдешь. Хотя... в письме должны быть какие-то указания.
Полозов и Могутченко взглянули на Сергея Романовича. Тот продолжал читать письмо покойного брата. Брови его были сурово сведены. Видимо, в письме говорилось о событиях страшных и нерадостных.
Иван начал свертывать куски карты и только тогда заметил, что на обороте того куска, где стоял кружок и крестик, что-то написано. Почерк был Данилы Романовича.
«От камня, где кружок, тысячу шагов точно на запад. От поваленного кедра, где крестик, точно на Север до могилы. Копать двадцать шагов за крестом».
– Все точно,– снова усмехнулся Могутченко, прочитав вместе с Полозовым эту запись.– Только в какой губернии находится этот камень и эта самая могила?
Иван повернул кусок листа, снова взглянул на карту. Расстояние от кружка до крестика было примерно равно расстоянию от крестика до края единственной полянки. Видимо, могила находилась или на самой поляне или в лесу около нее.
– Места эти мне знакомы,– вдруг заговорил Сергей Романович. Кончив читать, он тоже рассматривал карту.– Эта речка вообще-то вряд ли имеет официальное название, но охотники в этих местах зовут ее Суземка. От нее до нашего села верст тридцать.
– Вот это самое главное,– довольно пробасил Могутченко.– Карту к месту привязали, остальное дело времени.
– А что в письме?– не удержался Иван.
– Его, конечно, надо приобщить к делу,– протягивая Ивану письмо, сказал Сергей Романович...– Но многое для вас там будет не совсем понятным. Придется вам и меня допросить как свидетеля,– усмехнулся он.
– Действительно, тут зарыто что-нибудь путное?– спросил Могутченко, указав на отметки на карте.
– Безусловно,– подтвердил Сергей Романович.– Золото. Сколько, точно никто не знает. Некоторые называют цифру в три пуда, другие уверяют, что не меньше пятнадцати. Точно только одно, груз был увезен на восьми лошадях на вьюках.
– Ого!– воскликнул Могутченко.– Значит, кроме золота, найдутся v другие ценности.
– Говорили, что где-то в районе Суземки вместе с золотом зарыт архив контрразведки белых частей, орудовавших в предгорьях Алтая. Удирали от Красной Армии они сломя голову, грузы вывозить было трудно. Вот и закапывали ценности в трущобах, рассчитывая вернуться.
– Как же Даниле Романовичу удалось захватить карты?– спросил Полозов.
– Судя по письму, случайно. Три офицера, командовавшие остатками эскадронов, отходивших в предгорья, укрыли отряд около нашего села, а сами взяли четырех мужиков и приказали вести их в район Суземки. Закопав ценности, они на обратном пути, уже недалеко от села, расстреляли мужиков. Мужики-то ведь не только закопали золото, но и видели, как офицеры делили карту. Брат наткнулся на них уже в конце трагедии. Его внимание привлекли револьверные выстрелы, которыми белые приканчивали мужиков. Данило отомстил за односельчан. Два офицера свалились рядом со своими жертвами, а третий с простреленной грудью все же убежал в чащу. Из мужиков один оказался жив. Он-то и рассказал брату и про клад, и про карту. Брат перевязал раненого, забрал карты от убитых офицеров, но затем и ему пришлось уходить. Как позднее выяснилось, третий офицер сумел отбежать довольно далеко и выстрелами привлек внимание отряда. Но когда отряд прибыл к месту трагедии, жив был только один перевязанный братом мужик. Кстати, этот мужик родной брат того Парфенова, которого вы сегодня подстрелили на тропинке. Видимо, от Парфенова-то и стало известно о золоте, о карте и о том, что два куска этой карты хранятся у брата. Ведь третий офицер, хотя и успел поднять тревогу, умер еще до прихода отряда. Его и похоронили, не обратив внимания на клочок карты, который у него должен был лежать в кармане или полевой сумке.
Постучав в дверь и получив разрешение, в комнату вошел Козаринов.
– Арестованных прикажете там оставить или как?– спросил отделком.
– Казарму надо прибрать,– поняв невысказанную просьбу отделкома, ответил Полозов.– Бойцы всю ночь на ногах. Свободные от наряда пусть отдыхают.
– А арестованные?..– начал Козаринов.
– А им не обязательно на нарах лежать,– резко перебил отделкома Могутченко.– Внесите их сюда. И на полу полежат до прибытия спецвагона.
Бандитов втащили в комнату, развязали им руки и устроили поудобнее на полу. Хотя «Угодник» и не был ранен, удары Леоненко и трепка, которую задал ему Немко, стоили обычного ранения. Пожалуй, из всех трех он наиболее нуждался во врачебной помощи.
Могутченко позвонил дежурному по станции и, узнав, что паровоз с арестантским вагоном прибудет минут через двадцать – тридцать, сказал, обращаясь ко всем троим:
– Терпите, «вояки», через полчаса вас настоящий врач подремонтирует.
– Перед расстрелом, значит, подлечить решил, господин начальник,– отозвался с пола Павел Когут.
Полозов взглянул на него и с удивлением вынужден был признать, что ночные передряги и простреленная нога не сломили его. Павел Когут сейчас выглядел значительно бодрее, чем тогда, когда его выводили из предбанника.
Могутченко не успел ответить на ядовитое замечание раненого. Его опередил Сергей Когут:
– К сожалению, таков закон. Хотя для такой гадины, как ты, стоило бы отменить.
– Спасибо, братец,– смиренным тоном ответил Павел Когут,– порадел родному человеку.– Он явно издевался над братом.– Закон хороший. Пока лечат, пока суд да дело, всякое может случиться.
– Ничего не случится,– жестоко ответил Сергей Когут.– Подлечат тебя дней за пять-шесть, на нас, Когутах, раны быстро зарастают. А суда тебе ждать не придется. Это уж я постараюсь. Если надо будет – архивы подниму.
– Это какие еще архивы?– не скрывая тревоги, поднял голову Павел.
– Забыл? Все харбинские газеты писали, что тебя в двадцать первом трибунал заочно приговорил к вышке.
– Значит, в силе еще эта прибаутка,– улыбнулся Павел Когут. Но усмешка вышла кривой, а голос явственно дрогнул. Опираясь руками о пол, он подтянул раненую ногу и сел в углу комнаты, привалившись спиной к стенкам.
– Ты, пес, скажи мне, как ты осмелился руку на родного брата поднять?– понизив голос, спросил Сергей, глядя на него ненавидящим взглядом.
– Не хотел я этого,– после долгой паузы ответил Павел Когут, глядя в пол.– Случайно это получилось. Он, Данило-то, первый за револьвер схватился. Оборонялся я...
– А от Гали ты тоже оборонялся?– с той же обжигающей ненавистью допрашивал Сергей Когут брата.
Этот вопрос изменил ход разговора и словно зарядил Павла Когута новым запасом ярости.
– Между мной и Галинкой судьей быть никто не может,– скрипнув зубами, хрипловато ответил он.– Если бы она десять раз ожила, я бы ее десять раз убил.
– А слышал ты от нее хоть раз доброе слово?
– Я не слыхал, и она моих слушать не хотела, сам знаешь. Я ей еще в семнадцатом сказал: или со мной, или в могилу. Сама выбрала, что хотела. Отстань ты от меня, иро-о-од!..– взвыл Павел Когут.
– Жаль, что ты тогда в девятнадцатом от нас за кордон ускользнул,– проговорил Сергей Романович и крупными шагами начал ходить по комнате. Нелегко ему давалось внешнее спокойствие.– Жаль, что не сумел разыскать твой след за кордоном. Успел ты, гадина, затаиться.
– Ну, за кордоном-то еще всяко могло получиться,– проговорил Павел.– Там ведь не совдепия.
Но Сергей Когут презрительно отмахнулся.
– Дурак ты, хотя и до ротмистра дослужился. Раздавили бы как клеща. И твои хозяева не пикнули бы,– пренебрежительно сказал он и, подойдя к Парфенову, сел на табуретку, предварительно положив ее набок, чтобы быть ближе к лежавшему на полу человеку.
– А вот тебя, Семен, я не ожидал встретить среди этой сволочи. Брат твой от беляков смерть принял, а ты с ними съякшался.
Парфенов лежал в стороне, хотя и рядом со своими соучастниками, но несколько отодвинувшись и повернувшись к ним спиной. Со стороны могло показаться, что он этим оберегает раненое плечо, но и Полозов, и Могутченко заметили, что дело не только в этом. Парфенов ненавидел и одновременно боялся своих однодельцев.
– Так ведь разве из рук вашего братана вывернешься,– с тоскливой откровенностью проговорил Парфенов.– Сболтнул, я ему еще в конце гражданской про золотишко, ну и влип, как муха в бочку с дегтем. Павел Романович хорошо обучен, как жилы из людей тянуть.
– Чего ж ты, балда, раньше властям про золото не рассказал?– укорил его Сергей Когут.– Давно бы это золото на хорошие дела пошло.
– Так ведь вместе с этим проклятым золотом и моя судьба закопана. Хоть ни капли правды в ней нет, а все же как докажешь,– так же тоскливо, мучаясь от душевной боли и от раны в плече, проговорил Парфенов.
– Да ты-то как туда мог попасть?– удивился Сергей Когут.
– Забыли, значит, Сергей Романович, что я почти три месяца у Колчака служил. Хоть и по мобилизации, да теперь поди доказывай. Верный расстрел или до конца дней на Соловках лямку тянуть. А у меня семья, сам знаешь.
– Кто тебе эту чушь намолол?
– Твой братуха, его слова. Я ведь ни в баню, ни в дом к Даниле Романовичу, когда это страшное дело случилось, не заходил. Сам позднее всех узнал, когда в народе говорить начали. А отвечать полной мерой придется, как и этим варнакам.
– Да, неважные у тебя дела, Семен,– задумчиво проговорил Сергей Когут.– Ну, посмотрим.
– Что же это за судьба, которая вместе с золотом зарыта,– не выдержал Иван Полозов.– Я и от Данилы Романовича про это слыхал.
– Слух об этом подлом и грязном деле передается на ухо, и с глазу на глаз,– хмуро заговорил Сергей Романович.– Вряд ли до этого могло додуматься белое командование. Тут руку приложили или эсеры, или меньшевики. Вернее всего, пожалуй, меньшевики. Они всегда были специалистами на всякие подлости.
– Меньшевистская порода нам хорошо известна. Они еще и сейчас гадить пытаются,– подтвердил Могутченко.
– Меньшевики активно сотрудничали со всеми белыми правительствами Сибири. Когда они поняли, что навсегда сходят со сцены,– продолжал Сергей Романович,– а их самих ждут приговоры ревтрибуналов, тогда-то и была придумана эта подлая провокация. Они стали писать письма, похожие на доносы, и доносы, похожие на дружеские сообщения. В этих письмах и сообщениях речь шла о делах, уже раскрытых белой контрразведкой, о большевиках, уже расстрелянных. Но в этих сообщениях организаторами провалов назывались видные большевики-подпольщики, руководители партизан, не попавшие в руки белых, и даже коммунисты, работавшие вдали от фронта? Выглядело все это весьма правдоподобно, так как люди, писавшие кляузы, то есть меньшевики, хорошо знали тех, на кого клеветали. Знали их характер, привычки, слабости, даже домашний быт. Ведь когда-то они были в одной партии, может быть дружили, да и после раскола отдельные меньшевики не раз, признав для вида свои ошибки, возвращались в партию. В общем писали убедительно. Конечно, если бы разбираться стали сразу, то клевета была бы разоблачена. Так случилось в свое время и с клеветой на брата Данилу. Но организаторы провокаций учли и это. Нужно было время. Пройдут года, кое-кто умрет, кое-кто уедет за границу и разобраться будет трудно. Свидетеля не допросишь, клеветника с оклеветанным на очную ставку не сведешь. Чем дальше пролежат такие бумаги, тем достоверней они будут казаться. Вот такой «архив», видимо, и зарыт на Суземке вместе с золотом. Этот выродок,– кивнул Сергей Когут на сидевшего в углу Павла,– над созданием клеветнических материалов тоже немало поработал.
Павел ничего не ответил. Только на губах его про-змеилась усмешка, мелькнула и исчезла. Но Полозов видел, что Павел Когут не только внимательно слушает, но и готовится чем-то и как-то ответить. Сейчас он сидел, привалившись спиной в угол, согнув здоровую ногу в колене и крепко упершись ею в плинтус пола. Левая рука его тоже опиралась о пол, а правая была засунута под полурасстегнутый полушубок.
«Всех нас готов сожрать, а больше всех родного брата,– подумал Иван и с облегчением решил:– когтями да зубами не многое сделаешь. Оружия-то у тебя, гад, нет».
– Я всегда был маленьким человеком,– раздался вдруг негромкий голос Парфенова.– Чего же они могли обо мне-то написать?
– А о тебе, Семен, там ничего и не может быть,– усмехнулся Сергей Когут.– Ты для них слишком мелкая рыбешка. Они повыше метились.
– А Павел-то Романович да и Порфишка такого мне наговорили...
– Облыжно меня приплетаешь, Семен,– азартно затараторил отдышавшийся «Угодник».– Облыжно. Ничего такого я тебе не говорил. Отрекаюсь и отрекаться буду.
