Текст книги "Шумный двор"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Гера нервничает

Этот день был полон приятных неожиданностей.

Только собрались с Германом Ильичом в соседнее домоуправление (он сказал, что там можно достать настоящий дорожный каток), как во двор въехала трехтонка со столбами, досками и листами фанеры.

На машине приехали двое плотников. Не успели они выкурить по сигарете, как ватага шустрых ребятишек уже разгрузила машину. Потом те же ребятишки указали место, где ставить столбы для турника и каната.

А в другом конце двора синеглазый загорелый мальчуган посмотрел в какой-то чертеж, померил на земле рулеткой, вбил колышек и заявил, что здесь будет слоновая горка. Плотники не поняли его, а когда Василек объяснил и даже нарисовал, как она должна выглядеть, они руками замахали: ишь, чего выдумал!

– Какие завсегда ставим горки, – хмуро бросил высокий плотник с торчащим из кармана складным метром, – такую и вам поставим.

– Это лесенка и три доски корытом?

– Нет! Эскалатор! Как в метро! – обозлился второй плотник.

Однако на подмогу Васильку пришли ребята.

– Ничего не можем поделать, – пожал плечами Лешка. – Проект! Утвержден самим товарищем Ретюнским! – И он показал на чертеже размашистую подпись управдома.

А Саша всех помирил.

– Вы сделайте обыкновенную горку, а туловище, ноги и голову мы сами выпилим из фанеры и прибьем. И глаза нарисуем, и уши, и бивни приделаем. Покрасим сами. Настоящий слон будет. Еще и своих детишек приведете кататься.

Рабочие заулыбались. Бедовые ребятишки! Хозяева!

– Это что за команда такая? – спросил высокий плотник у подошедшего Германа Ильича. – Командуют, понимаешь. То делать, так делать!

– Все правильно! – подтвердил Герман Ильич и довольно усмехнулся в усы. – Сами архитекторы, сами строители. Вы лишь необходимое сделайте.

Необходимого оказалось немало: стол для пинг-понга, качели, баскетбольные щиты, горка, корабль.

– Да тут и в неделю не управишься, – сказали озадаченные плотники.

– Ничего, мы поможем, – пообещали ребята.

До самого вечера слышались голоса работавших во дворе! И ребят, и взрослых. Это не беда, что отцы и старшие братья ребятишек отработали смену на заводе или стройке. Разве усидишь, когда во дворе делается такое! И, наспех поев, они брали лопаты, рубанки, молотки и спешили на площадку. Работы всем хватало. Рыли ямы, трамбовали землю, вкапывали столбы, строгали доски…

Трудились с азартом. Глядя на них, и плотники весело тюкали топорами!

Часов около шести вдруг показался Гера. Он шел с улицы к своему подъезду. Ребята, конечно, сразу отвернулись, но всё же заметили: у Геры в руке какой-то сверток. И несет он его не просто как обыкновенную вещь – книгу или буханку хлеба, – а по-особенному, словно букет цветов. И шагает торопливо, чуть ли не бежит.

– Эй, длинный! – крикнул Гера. – Философ! Качай сюда! Что-то покажу!

Володька сделал вид, будто ничего не слышит. А про себя он возмутился: почему Герка именно его позвал, а не кого-то другого? В друзья он к нему не набивался. А если Герка когда и предлагал прокатиться до ворот на его «Волге», так ведь и другие ребята катались. Еще и клянчили, вроде Сеньки Буратино.

Володька сильнее забухал трамбовкой. Через несколько секунд оглянулся украдкой – Геры уже не было.

Больше часа не появлялся Гера во дворе. Потом вышел из подъезда, сияющий, как хромированная крышка на колесе его голубой «Волги». Не сходя со ступенек, позвал:

– Эй, Философ! Гришка! Топайте сюда! Кинокамеру покажу! Вещь – люкс!.. Слышите?.. Ну, идите! Чего же вы?.. Слышите?..

До чего же хотелось ребятам взглянуть на Геркину кинокамеру, однако никто из них даже и головы не повернул в его сторону. Продолжали, заниматься своим делом. «Да что они, оглохли все?»

– Эй! Философ! Василек! Гришка! Живо идите!

И опять – никакого внимания на него. Копают, стучат трамбовками, молотками. Гера презрительно усмехнулся, попробовал обидеться и уйти, но как можно уйти, если в руках у него новенькая, сверкающая кинокамера «Кварц».

– Дураки! – крикнул Гера. – Я же не обманываю – настоящая любительская кинокамера с узкой пленкой. Семь с половиной метров в кассете. А всего с двух сторон – пятнадцать метров. Три скорости съемки… Ну, идите!

Казалось, и это не произвело на ребят никакого впечатления. Нет, они определенно оглохли на своей дурацкой площадке! Или сошли с ума. Гера подошел к Володьке, перекрутил ключ завода и сказал:

– Давай, Философ, засниму тебя в движении. Скорость съемки – шестнадцать кадров в секунду. – Прищурившись, он направил аппарат на Володьку. – Ну, ударяй этой штуковиной. Можешь улыбаться и смотреть на меня.

Вместо того чтобы обрадоваться, Философ вдруг повернулся к нему спиной. Гера с недоумением и злостью посмотрел на худые Володькины плечи, процедил сквозь, зубы «Идиот!» и, не оглядываясь, быстро пошел к подъезду.

Как только он скрылся в дверях, ребята заулыбались, а будущий мастер спорта Гриша Коркин схватился за сердце.

– Ой, не знаю, как вы, – я чуть не умер. Какой аппарат! Им же настоящие фильмы можно снять!

Сашин отец, строгавший рубанком доску для качелей, весело сказал:

– Ну, ребята, тяжелую ношу взвалили на себя. Выдержите?

– Должны, – заверил Саша и посмотрел на ребят. – Изменников ведь среди нас не будет, верно?..

Бунт

Прошла неделя с тех пор, как Лена высказала бабушке все, что накипело на сердце. С того дня между ними установились какие-то новые, странные отношения. Они словно избегали друг друга, говорили только о самом необходимом и почему-то боялись смотреть друг другу в глаза.

У бабушки было усталое, осунувшееся лицо, в глазах застыли тревога и ожидание. И Лена чего-то ждала. Ей было жалко бабушку, но подойти к ней и просить прощения Лена не хотела. Нет, она не чувствовала себя виноватой. Про себя решила так: раз уж заявила бабушке, что хочет быть такой, как все, то надо и доказывать это.

Прежде всего стала по утрам подметать в комнатах. Поливала цветы в горшках. Вытирала тряпкой пыль со старого кресла, книжного шкафа и пианино. Подшила ремешок у босоножки.

Все это она делала решительно, с вызовом – старалась подчеркнуть свою независимость.

Валентина Григорьевна незаметно наблюдала за ней. «Ну, попробуй, – думала она. – День, другой, третий… А потом тебе, дорогая, надоест». Но когда пришла Лукерья, пожилая молчаливая женщина (она стирала им белье и раз в неделю делала уборку), и Лена, надев передник и засучив рукава, принялась помогать ей, то Валентина Григорьевна была просто поражена. А та, раскрасневшаяся, с блестевшими глазами, терла щеткой пол, двигала вместе с Лукерьей тяжелую тахту и, совсем как обыкновенная девчонка, вытирала со лба пот.

После уборки Лена стала играть. Но вскоре пианино умолкло. Валентина Григорьевна осторожно выглянула из кухни. Так и есть: смотрит в окно. Конечно, стук молотков стал ее больше волновать, чем гаммы! «Да, милая, хотя тебе и надоели гаммы, но без них ты никогда не достигнешь мастерства. И очень плохо, что ты не желаешь слушать моих советов и обижаешься на меня, За что обижаешься? За то, что я оберегала тебя от волнений? От ненужной встречи с отцом? Когда вырастешь, поймешь меня. И оправдаешь… А пока ты должна заниматься, заниматься и выбросить из головы всякий вздор».

Валентина Григорьевна кашлянула. Потом еще раз, еще.

Лена слышала ее покашливание, но отойти от окна не захотела. Бабушка подождала немного и обиженно скрылась за дверью.

Так Лена «бунтовала» против бабушки. А на большее пока решиться не могла. Ведь для этого надо было выходить по утрам на зарядку, вместе со всеми возиться на площадке, носить, как Пенка, кирпичи и выкладывать ими клумбы. Или подметать длинной метелкой дорожку. Лене хотелось этого, ее тянуло во двор, но было как-то непривычно.

Однажды, выглянув на балкон, она увидела на нитке «телеграфа» малюсенькую, свернутую трубочкой бумажку. «Ты на меня сердишься? Да?» – прочитала Лена.

Сердится ли она? Конечно же, нет. Наоборот, все сказала бабушке, и хорошо. Так или иначе, но когда-нибудь должно было это случиться. Сколько времени можно таить в себе? Теперь легче стало.

Лена опять села за пианино, и Валентина Григорьевна, слушая чистые, медленные звуки «Подмосковных вечеров», успокоилась. «Она неглупая девочка, благоразумная. Она не станет меня огорчать». И только Валентина Григорьевна так подумала – стукнула крышка пианино и в дверях показалась Лена.

– Я… погуляю немного.

– Пожалуйста, – чуть настороженно сказала бабушка. – Может быть, пойдешь в кино?

– Не знаю… Что-то не хочется в кино…

– Возьми все-таки деньги.

– Спасибо, не надо.

Валентина Григорьевна послушала ее легкие шаги по лестнице и подошла к окну. Интересно, куда она пойдет? В парк или во двор? Ей не хотелось, чтобы внучка гуляла во дворе. Это повальное увлечение детей какой-то площадкой, эти бульдозеры, беготня, крики… Ни к чему все это Лене. Да и погода сегодня прекрасная. Погулять по парку – одно удовольствие.

Однако Лена не оценила прелести погоды и не пошла гулять в парк. Предпочла выйти во двор.

Ребята были заняты делом. На волейбольной площадке вкапывали столбы. Трое мальчиков тянули по дорожке тяжелый каток. На штабеле досок девочки шили пилотки.

Стоя у подъезда, Лена только видела, что все чем-то заняты, на нее не обращают внимания, и от этого ей стало обидно. Вон и Саша стучит молотком и совсем не замечает ее. И, возможно, она ушла бы со двора и отправилась в парк, как советовала бабушка, но тут ее увидела Пенка и обрадованно крикнула:

– Лена! Иди к нам!

Значит, уже не сердится на нее? Вот хорошо!

– А мы пилотки кроим, – сказала Пенка. – И тебе можем скроить. Хочешь?

– Я не знаю, – Лена пожала плечами.

Но через пять минут она уже знала: голубая пилотка с эмблемой космического корабля ей просто необходима! Если через несколько дней все будут ходить в таких пилотках, то почему она должна быть исключением?

Лена побежала домой за материалом. К ее взволнованной просьбе Валентина Григорьевна отнеслась холодно: никакого голубого материала у нее нет, и пусть Лена не выдумывает ненужных, бестолковых занятий!

– Но, бабика, пилотка – очень нужная вещь! Особенно в жару. И не обязательно материал голубого цвета. И белый подойдет. Мы с девочками покрасим пилотки, накрахмалим, выгладим.

Как она просто говорит: покрасим, накрахмалим, выгладим! Будто всю жизнь занималась этим. И откуда такая горячность, азарт? Всегда отличалась спокойствием, уравновешенностью. А тут… Попробуй отказать – до слез обидится. Вздохнув, Валентина Григорьевна достала узел с тряпками.

Ура! Нашелся подходящий кусок. И даже не белый, а какой нужно – небесно-голубого цвета!

И снова Валентина Григорьевна не понимала: такой бурный восторг из-за куска сатина… «Надо ее оградить от этого влияния. Она очень увлекающаяся. Раньше я этого не замечала… Пожалуй, самая пора ехать к морю. Отложить все дела и поехать…»

На первом этаже Лена повстречалась с Пенкой. Та поднялась наверх.

– Ну-ка, покажи… Ой, какой чудесный! Идем ко мне. Сразу и выкроим…

Ни разу не была Лена в квартире соседей.

В Сашиной квартире все было просто и скромно. И все же Лена смотрела на эти обыкновенные вещи с волнением. Вот этажерка с книгами. Саша, конечно, все их перечитал. А вон, наверное, его портфель. Интересно, в какую школу Саша будет ходить?.. Катушка ниток на машине. Из этих ниток Саша сделал «телеграф»…

А Пенка тем временем расстелила на столе материал.

– Ой! Да здесь две пилотки выйдет!

Лена порозовела от смущения и быстро сказала:

– Если тебе нравится материал, то сделай и себе пилотку. Хорошо?

– А бабушка тебя не будет ругать? Она строгая…

– Нет-нет, не бойся… Ну, пожалуйста, сделай…

Сшить пилотки оказалось для Пенки пустяковым делом. Выкроила два одинаковых прямоугольника, прострочила на швейной машине, и пилотки готовы. Девочки тут же принялись перед зеркалом примерять их.

Пенка сдвинула пилотку набок. И Лена сдвинула. Пенка подмигнула. И Лена ответила тем же. И, очень довольные, девочки расхохотались.

Неожиданно в двери щелкнул замок, и появился Саша. Он до того удивился, увидев Лену, что вместо того, чтобы обрадоваться, зачем-то принялся вертеть на пальце ключ.

– Здравствуй, – сказал он тихо и все продолжал вертеть ключ.

И Лена смутилась. Почему-то боялась посмотреть на него. «Хотя бы не молчал, – думала она, – говорил бы что-нибудь». И Саша будто услышал ее. Спрятал ключ и заговорил. А потом и смеяться начал, и расхваливать их пилотки, уверяя, что настоящие испанцы меньше похожи на испанцев, чем они. Девочки хохотали, но стоило Саше вдруг спросить: «Ты почему в анкете ничего не написала?», – Лена смутилась сильнее прежнего, что-то невнятно пробормотала и поспешила уйти.

А дома она обозвала себя глупой девчонкой и решила, что Саша на нее обиделся. И тогда ей стало грустно, и она опять играла «Подмосковные вечера». А когда за окном начали сгущаться тени и высокие облака, легкие, словно пушинки, загорелись золотистыми огоньками от ушедшего за горизонт солнца, Лена взяла пилотку и подумала, что было бы красиво вышить на ней такой же вот золотистый, как эти облачка, космический корабль.

Она разыскала шелковые нитки и нарисовала на пилотке корабль – каким его изображают в журналах и газетах.

Долго трудилась Лена. Давно погасли и пропали облачка, в окнах уже горел свет, а она все сидела над вышивкой. Зато корабль получился чудесный.

А когда примерила пилотку перед зеркалом, на душе у нее сделалось удивительно хорошо. Она посмотрела на часы и быстро разделась. «Завтра рано вставать», – подумала просто и спокойно, как о давно решенном.

С первым звуком горна она поднялась, надела платье, голубую пилотку и только тут увидела лицо бабушки – напряженное, встревоженное. У Лены что-то подкатило к горлу, она стремительно подошла к бабушке и горячо сказала:

– Ну, бабика! Не надо смотреть так. Я ничего плохого не делаю. Просто хочу пойти на зарядку. Слышишь – горн? Он зовет. Я хочу вместе со всеми… Ну, пожалуйста, не переживай. Не надо. – Чтобы не расплакаться, она бегом побежала к двери.

Мальчики и девочки уже выстраивались в шеренги. Лена подошла и встала с краю.

– О! – сказал кто-то из ребят. – Будет дождь. Лена пришла.

– Отставить разговоры! – сказал Гриша. – Начинаем первое упражнение…

За те десять минут, пока делали зарядку, Лена не раз ловила на себе одобрительный взгляд Саши.

После зарядки Лена подошла к нему.

– Ты куда-то собрался?

– На рынок. Мама велела купить молодой картошки… А ты?

– Я?.. – Она подумала и сказала, удивляясь своей храбрости: – И я пойду на рынок. Можно?

Саша ничего не сказал, лишь тихонько кивнул. И это Лене понравилось. Она почувствовала себя легко и просто.

Он не спрашивал ни о бабушке, ни об анкете. Шли, говорили о площадке, о пустяках, обо всем, что приходило в голову. На тротуаре их тени шагали рядом – большая и поменьше. Саша показал на тени рукой.

– Ты и я.

Лена засмеялась и, сама не зная почему, стала рассказывать, что из-за секретной анкеты, которую бабушка нашла в почтовом ящике, вышла целая история.

– Но я не жалею. Случилось, и хорошо. Бабушка хочет сделать из меня какую-то необыкновенную пианистку и считает, если я возьму в руки иголку или щетку, то сразу сделаюсь самым обыкновенным человеком.

– А ты какой хочешь быть?

– Как все. Видишь, на зарядку пришла, пилотку надела, даже ракету вышила… – Помолчав, она печально продолжала: – Бабушка очень любит меня, но многого не понимает. И поступает неправильно… Она ненавидит моего отца… Помнишь, ты тогда сказал, что у меня какая-то тайна? Я могу сказать. Мой отец живет в Днепропетровске, откуда вы приехали. Только я никогда не видела его… И маму не видела. Моя мама умерла, когда я только родилась. Бабушка считает, что во всем виноват отец… Но мне кажется, он не виноват… Я этого еще никому-никому не рассказывала…

Она умолкла. И Саша, взволнованный ее сбивчивым рассказом, ничего не говорил. Он понимал: спрашивать ни о чем не надо.

В лодке под парусом

Теперь Герман Ильич спрашивал Костю:

– Ну, главный начальник погоды, как там, в небесной канцелярии?

А если куда-то собирался идти, просил совета:

– Надевать новый плащ или пусть висит в шкафу?

С тех пор, как Костя вместе с ребятами начал трудиться во дворе, Герман Ильич повеселел и, когда садились обедать, нетерпеливо потирал руки.

– А ну-ка, Софьюшка, чем покормишь ударных работничков?.. О, зеленые щи! Со сметаной! Чуешь, Константин, – щи! Значит, клянчить нам с тобой добавки…

Аппетит у Кости и в самом деле стал лучше. Добавки, правда, не просил, но маме не надо было чуть ли не со слезами упрашивать – «скушай еще хотя бы ложечку». Она смирилась и с тем, что он стучит во дворе трамбовкой, копает землю. Ладно, только бы ел хорошо.

И Герман Ильич был доволен внуком. Даже просидел с ним два вечера – мастерили жестяной флюгер и вертушку с круглыми чашечками для определения силы ветра.

И Костя считал бы себя почти счастливым, если бы не вспоминал о тех десяти рублях.

«Дедушка, наверно, уже простил меня и не напоминает о деньгах», – пытался успокоить себя Костя. Но легче от этой мысли не становилось. Нет, никогда не станет больше этого делать.

Но вскоре ему пришлось опять мучительно задуматься, где взять денег.

Он копал ямы для стоек метеостанции, когда к нему подошли Плутон, Меркурий и Венера.

– Ну, как дела? – спросил Плутон.

– Да вот… копаю. – Костя смущенно потер ладонь, счищая приставшую землю.

– Я не о том, – промолвил начальник разведки и оглянулся по сторонам: не слышит ли кто? – Деньги, спрашивал, достал?

Растерянный Костя молчал. Рыжий лобастый Меркурий надвинулся на него:

– Или забыл, что Марсу обещал?.. Думаешь, мы одни должны везти все на своем горбу? Не выйдет! – Меркурий погладил кулак и, увидев направлявшегося к ним Сашу, тихо добавил: – Во как деньги, нужны! Ясно? И поторопись!.. Ну, мы поехали. Привет начальнику! – насмешливо отсалютовал Саше на ходу Меркурий.

– Чего так быстро уходите? – остановившись, спросил Саша. – И для вас работу можем найти.

Меркурий обернулся.

– Благодарим покорно! – И помахал рукой. – Ауфвидерзейн!

Саша проводил их недоумевающим взглядом и подошел к Косте. Тот нехотя продолжал копать яму.

– Чего это они подходили?

– Да так… пустяки, – не поднимая головы, сказал Костя. – Рубль Борьке Утюгову должен…

– Странные ребята… – произнес Саша. – Почему-то сторонятся нас. Ни разу не вышли поработать…

Костя лишь сильнее согнулся под тяжестью лопаты. Промолчал.

Выйдя на улицу, Плутон недовольно покосился на Меркурия.

– Какая муха тебя укусила? К чему задираться?

– А так, – беспечно ответил Меркурий и, замахнувшись, точно попал носком ботинка в косточку от черешни. – Подумаешь, строители! Площадку делают! Отлупить бы этого Сашку!

Митя посмотрел в конец гладкой, залитой солнцем улицы и равнодушным голосом, еще и зевнув при этом, сказал:

– Я слышал, будто Гром дает комнату под штаб… – И опять зевнул. – И будто заказали стол для пинг-понга.

– Ну и что – стол… Подумаешь, стол! Невидаль!

Митя не понял, отчего рассердился начальник разведки. Он обиженно засопел.

– Уж и говорить нельзя!

– Да, нельзя, – еще больше рассердился Плутон. – У нас свои задания и должны их выполнять!.. В общем, ближе к делу. Я с Меркурием иду на Пироговскую улицу. Ты, Венера, обследуешь район Набережной. Еще ни разу там не были. Задача ясна?

– Чего ж тут неясного, – буркнул Митя.

Вскоре полупустой троллейбус уже мчал Митю к Набережной. Опустившись на мягкое сиденье, он посмотрел на раскрашенную карикатуру, что висела на дверце кабины водителя: тощий парнишка одной рукой опускает громадную копейку в кассу, а другой отрывает билет. Под рисунком надпись: «Точный жулика портрет – за копейку рвет билет!» Митя нахмурился, порылся в кармане и, отсчитав, четыре копейки, бросил в кассу. Весь его вид говорил: «Это неважно, что собак еду выслеживать, все равно я честный человек!»

Когда троллейбус свернул к Набережной, Митя сошел на остановке и первое, что увидел, была продавщица мороженого. Румяная, полная, она сидела на складном стуле возле голубого ящика и распевала:

– Молочное, фруктовое, пломбир и эскимо! Для мальчиков и девочек сделано оно.

Торговля шла бойко. То и дело подходили люди, улыбались и покупали мороженое. Мите тоже захотелось полакомиться. Он пересчитал деньги – девятнадцать копеек. Подержал их в руке, вздохнул и снова положил деньги в карман. Нельзя. Не имеет права. Надо беречь каждую копейку. Вчера Марс решился на крайнюю меру – продал несколько книг по радиотехнике. Сказал, что как-нибудь обойдется. Ведь все равно ходит работать в библиотеку Академии; наук.

Часа полтора Митя осматривал двор за двором – не посчастливится ли увидеть какой-нибудь породистой собаки. Было жарко, душно, он порядочно устал, и хотелось пить. Наконец во дворе одного дома он нашел то, что искал. На лавочке в соломенной шляпе и белом холщовом костюме сидел тучный старик с газетой в руках. Рядом, развалившись на земле и спрятав ушастую голову в тень лавочки, дремал чистокровный, с шелковисто-волнистой шерстью спаниель.

«Даже без поводка, – обрадовался Митя. – И старик дремлет».

Митя наблюдал за стариком издали. Тот не должен его видеть. И вообще будет лучше, если никто не обратит на него внимания. Митя украдкой оглянулся и вышел со двора. Еще раз посмотрел на номер дома и в нерешительности остановился: что делать дальше? Еще побродить по дворам или, может, пойти искупаться? Просто опасения нет от жары…

Соблазн был велик. «Задание же выполнил, – подумал Митя. – Имею право искупаться».

Он двинулся в обратный путь. Возле троллейбусной остановки опять увидел румяную продавщицу мороженого. Митя нахмурился и перешел на другую сторону улицы. Раз нельзя, значит нельзя!

Выйдя к набережной, он сощурился на сверкающую гладь реки с белевшими вдали треугольниками парусных лодок. Вода так и манила к себе. Хотелось сбросить одежду и кинуться в прохладную зеленоватую глубь.

Скоро гранитная набережная кончилась. Потянулся пологий песчаный берег, усеянный цветными купальниками и бронзовыми телами ребят.

Митя нырял и плавал, вылезал на берег, валялся на горячем песке и снова с разбегу кидался в воду.

В четвертом часу он уже решил собираться домой, как вдруг увидел в лодке со склоненным парусом рядом с девушкой в красном купальнике Марса. И хотя лодка была метрах в восьмидесяти от берега и увидеть в ней Марса было так же неожиданно и странно, как тигра на улице. Митя мог поклясться, что это был Марс. Те же темные волосы, широкий рот…

И все же, когда лодка удалилась настолько, что, кроме паруса, ничего нельзя было разглядеть, Митя начал сомневаться. Ну как Марс очутился здесь, да еще с девушкой? Ведь он работает в библиотеке… «Но я не мог ошибиться. Даже врачиха в школе сказала, что у меня отличное зрение. В обоих глазах по единице. Почти за целую остановку разбираю номер трамвая…»

Лодка между тем присоединилась к стайке точно таких же остреньких белых парусов, и Митя уже не знал, где та лодка, в которой он видел Марса.

Митя не стал больше купаться. Торопливо оделся и поспешил к троллейбусу.

Новость, принесенная им, похоже, не смутила Плутона. Он отказался поверить, что Митя на таком расстоянии мог узнать Марса. Меркурий высунулся в окно, прикинул на глаз расстояние в восемьдесят метров (два хороших броска учебной гранаты), вгляделся в лица людей, шагавших у той отметки, и категорически заявил:

– Чепуха на постном масле! Без бинокля не разглядишь! Разве цвет волос… Так это не доказательство: половина людей с темными волосами. Это ты на солнце перегрелся, вот и померещилось неизвестно что. А я сам видел у Марса авторское свидетельство. «В. В. Жомину». Так и написано. Помнишь, Плутон?

– Точно, Виктору Васильевичу Жомину. Из комитета по рационализации и изобретательству прислали.

– И чертежи видели, – продолжав Меркурий. – И схемы всякие. Вот! А тебе померещилось черт знает что, ты и болтаешь!

Но Митя не сдавался:

– Ничего не померещилось! Это вы не можете разглядеть, а я за сто метров увижу. У меня зрение, как у космонавтов. Вот поставь у стены книжку…

Действительно, даже отойдя на пять шагов, Митя без труда читал любые слова. А Плутон и Меркурий ни одной буквы не могли разобрать. Это озадачило их. Однако Плутон тут же нашелся:

– Если это даже и Марс был, то ничего удивительного. Должен он когда-нибудь отдыхать? Должен. Вот и решил немного проветриться. Может, он и в лодке плыл, и над какой-нибудь штукой голову ломал. Знаешь, как английский ученый Ньютон открыл закон всемирного тяготения? Очень просто. Гулял по саду и увидел, как с дерева упало яблоко. И порядок – закон готов! Таких случаев сколько угодно…

В полном смятении покинул ребят Митя. Ему бы надо идти домой обедать, а он спустился по лестнице и зачем-то вышел на улицу. Возле булочной, на углу, увидел продавщицу мороженого. Она была не румяная и не полная и ничего не говорила, а молча стояла у своего ящика и равнодушно ждала, когда подойдут покупатели.

Митя погремел в кармане медяками, подумал и направился к булочной. Ведь он давно хотел мороженого.