Текст книги "Шумный двор"

Автор книги: Владимир Добряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Собрание

Вынув из рамы осколки стекла, Василий Степанович принялся соскабливать старую замазку. Тетя Марфа, глядя на его заскорузлые пальцы с темными подковками въевшегося у ногтей машинного масла, сочувственно вздохнула:

– Вот так-то, Василий Степаныч, растишь деток, поишь, кормишь, а какая от них благодарность? Одежа горит, бегают, хулиганят, стекла бьют. Ох-хо-хо! И детки нынче пошли, одно наказание…

Лешкин отец продолжал молча орудовать стамеской. Похоже, он не одобрял жалоб тети Марфы. И когда она опять принялась жаловаться: «Ни совести у них нет, ни почтения к старшим – одно баловство на уме», Василий Степанович миролюбиво перебил ее:

– Это ж дети, Никитична. Всегда баловались… Да себя возьму. Помню: шарахнул раз мячом по окну, а там – бутыль с вишневой наливкой. Шуму-то было! – Василий Степанович засмеялся, закрутил головой. – Что поделаешь – дети. Такая у них пора.

Тетя Марфа сердито смахнула тряпкой куски стекла в ведро.

– Верно сказывают: яблоко от яблони недалеко падает. Сам, значит, хулиганом был и сына таким растишь. Детей в руках держать надо, а не потакать шалостям.

– Эх, Никитична, – горестно сказал Василий Степанович, – зачем такое говоришь… Будто я не держал Лешку!.. Э-эх! Только, видать, пользы от того битья, как от гвоздя в шине… Я вот, по всей прямоте откроюсь, полную ночь не спал. Жизнь свою вспоминал. И, можно сказать, только сейчас дошел до этого понятия. Умом и сердцем дошел. Ведь как получается – бьешь его, а он же – человек. Какая-никакая душа в нем имеется, гордость. А как же – человек.

– Человек! – Тетя Марфа в сердцах бросила на подоконник тряпку. – А стекла высаживает, как последний хулиган. И теперь, вместо того чтобы лишний кусок в дом принести, должен ты на стекла тратиться!

– Не пришлось, Никитична. Молодцы ребятишки-то. Сами купили. Собрали меж собой деньги и купили. Видишь, друг за дружку – в огонь и воду. А ты говоришь – сорванцы, хулиганы! Приходи-ка сегодня на собрание – как раз о ребятишках разговор будет…

– Только и дел мне, как по собраниям расхаживать!..

На собрание жильцов тетя Марфа, конечно, не пришла. И не только она не пришла. И объявление висело со вчерашнего вечера, и ребята обошли квартиры – предупреждали о собрании, а в просторной комнате домоуправления к назначенному времени собралось лишь человек десять взрослых.

Сергей Сергеевич посмотрел на Ретюнского.

– Не очень организованный у вас народ. Десять минут седьмого, а людей – кот наплакал.

Управдом, довольный в душе, что собрание может сорваться, беспомощно пожал плечами.

– Что поделаешь? Должен с вами согласиться – народ действительно неорганизованный. Ну, и время к тому же выбрали не совсем удачное. Люди только с работы пришли, покушали, и теперь кто в кино или театр собирается, кто в парк – культурно провести вечер. Ну, посудите, кому охота сидеть в душной комнате и строить, извините за откровенность, песочные планы? – Ретюнский поднял папку, как бы предупреждая возражение собеседника. – Я, безусловно, понимаю важность вопроса организации разумного отдыха детей, но ведь это легко в газетке написать. Попробуйте в жизни осуществить. Трудно. Откровенно признаюсь: лично я плохо верю в реальность данного мероприятия. Поломают все ребятишки, побьют, забросят через неделю, и останется все по-прежнему. Ведь и качели когда-то делали, и грибки – все уничтожили. Как саранча.

– В том-то и секрет, – возразил Сергей Сергеевич, – не готовое им предложить, а пусть сами потрудятся…

– Детская самодеятельность? Это, извините, красиво звучит. В жизни все сложнее.

– Вы не верите в ребят?

Управдом посмотрел на полупустое помещение, на яркое солнце за окном и ответил:

– Буду откровенен: не верю.

Именно в этот момент Лешка, стоявший с ребятами у окна, вдруг хлопнул себя по лбу.

– Идея!

Пошептавшись о чем-то с друзьями, он крикнул:

– Сергей Сергеевич! Через пять минут все будут здесь! – И ребята кинулись к выходу.

Ретюнский добродушно поскреб рыжеватый подбородок.

– Эх, детство босоногое! Всё-то им кажется просто. Раз, два, три – площадку сделаем! Раз, два, три – жильцов соберем! Поверите, в прошлом месяце лектора пригласили. «Муха – разносчик заразы», – так лекция называлась. Очень актуальная тема. И что бы думали? Три человека явились. Стыд. Пришлось извиняться перед лектором… Видимо, и сегодня придется отложить собрание. Больше никто не придет. Уж я-то знаю, поверьте мне…

Но каково было удивление Ретюнского, когда через минуту широко распахнулась дверь и вошло сразу трое жильцов, за ними – еще двое. Потом еще, еще…

А ребята тем временем носились по этажам и стучали в двери квартир.

– Скорей в домоуправление! Гагарин приехал! Скорей!

– Какой Гагарин?

– Вы что, с луны свалились? Гагарина не знаете?

Все и побежали в домоуправление. «Недоразумение» сразу, конечно, выяснилось, но на ребят почему-то никому не хотелось сердиться. Наоборот, даже хвалили за находчивость. Все смеялись, шутили, и никто не собирался уходить. В комнате стало тесно. Озабоченный Ретюнский открыл обе половинки двери своего кабинета.

Ребята – возбужденные, радостные – толкались тут же, среди взрослых, и чувствовали себя хозяевами.

Собрание открыл Ретюнский. Он надел круглые, в толстой оправе очки и поднял руку.

– Товарищи, на повестке дня собрания два вопроса. Первое – о задолженности по квартплате. – Минут пять Гром Громыч распекал своим зычным голосом «злостных неплательщиков», грозил принять «соответствующие меры». Потом, как-то сразу сникнув, уже другим – слабым и уставшим голосом проговорил:

– По второму вопросу слово предоставляется товарищу из горкома комсомола.

Сергея Сергеевича слушали внимательно. Когда он сказал, что горком комсомола берет шефство над пионерской площадкой и что он уже побывал в райисполкоме, где ему обещали поддержку и строительные материалы, ребята захлопали в ладоши. И взрослые аплодировали. Что ж, неплохо, если во дворе будет площадка.

Но потом Сергей Сергеевич сказал, что для успеха дела необходима и помощь жильцов дома. Поэтому было бы интересно услышать, что думают собравшиеся.

Все одобряли, обещали помогать. Лишь инженер Демкин – отец Геры – пытался возражать. Но всем было ясно, что это он о своем гараже беспокоится – вдруг потребуют убрать гараж со двора? А других возражений не было. Даже гражданка Морковкина, разводившая на балконе цветы и любившая тишину, ни словом не обмолвилась против площадки.

Выступил и Костин дедушка.

– Письмо ребятишки написали в газету. Обиделись на нас. И правильно. Возьму себя. Боевая молодость, революция, гражданская, коллективизация и так далее. Тридцать восемь лет в партии. Кажется, заслужил отдых. Пенсию государство назначило. Живи, радуйся, отдыхай. И отдыхаем. В парк загляните. Сколько там нашего брата! С утра до вечера в домино стучим. Кажется, правильно – отдых. А нет, – Герман Ильич приложил руки к груди, – сосет что-то. Неужели только на то и годимся, что костяшками стучать? Обидно. А прочитал письмо в газете – оно и моим внуком подписано, – совсем покоя лишился. Мы – в домино, значит, а под боком у нас детишки от зеленой скуки вянут. Негоже получается. Час или два можем отдавать детишкам? Можем. Вот спортивную площадку задумали они делать. В добрый час! Лично я, как говорят пионеры, торжественно обещаю всем, чем могу, помогать. Думаю, и другие пенсионеры поддержат меня. Ну, хоть бы ты, Петр Григорьевич. Ведь не откажешься?

Сутулый старичок с редкими волосами живо отозвался из угла:

– С превеликим удовольствием. Дело-то нужное. Святое, можно сказать, дело. Спорт любые болезни лечит. Он и стилягам, как говорится, мозги вправит, и картишкам по рукам ударит, и водке с табаком от ворот поворот покажет.

Высказался и управдом. Видя общее настроение, он не стал уверять, что из этого дела ничего не получится. Ретюнский признал важность «данного мероприятия» и заверил, что «домоуправление со своей стороны приложит все силы для скорейшего претворения его в жизнь». На этом он хотел закрыть собрание, но Гагарин сказал:

– Минуточку. Еще один вопрос. Товарищи, нужна комната для пионерской работы. Дождь, слякоть или наступила зима. Где ребятишкам собираться, поиграть? Я беседовал с Гаврил Гаврилычем. Ничего положительного он не ответил. А комната очень нужна. Может быть, у кого есть предложения на этот счет?

– Пусть свой кабинет отдаст ребятам, – раздался женский голос. – А то сидит, бумагами обложился.

– Правильно! – поддержало несколько голосов.

– Товарищи! – как ужаленный, вскочил Ретюнский. – Так вопросы решать нельзя. Кабинет мне положен…

– Тогда отдай эту комнату. Еще лучше, целый зал…

– А как же, даже такое постановление есть, чтобы выделять специальные комнаты для ребят…

После долгого шума и крика Ретюнский пообещал что-нибудь придумать и подыскать ребятам уголок. Категорически отказать он не мог: действительно, есть такое постановление.

– А теперь, – будто извиняясь, улыбнулся Сергей Сергеевич, – взрослые могут быть свободны. Останутся главные виновники – ребята. Выберут пионерский штаб, председателя…

Выходя из домоуправления, Герман Ильич спросил у ребятишек, не видел ли кто Костю. Обещал прийти на собрание, а не пришел.

– А разве он не больной? – удивился Василек.

– Да нет, – сказал Герман Ильич. – Еще до обеда ушел куда-то…

Важное поручение

– Ее нет дома.

Так бабушка и сказала – холодным, металлическим голосом. И захлопнула дверь.

Лена в это время разбирала ноты. Она перестала дышать, замерла, затем кинулась в переднюю. Валентина Григорьевна, как ни в чем не бывало, высыпала из прозрачного мешка малину.

– Бабика, кто это приходил?

– Девочка приходила, – сдержанно ответила она.

– Пенка! Я по голосу узнала. Почему ты ее не пустила?

– Тебе надо заниматься музыкой. В последние дни ты мало играешь.

– Почему ты ей сказала неправду?

– Тебе надо заниматься, – сухо повторила бабушка и добавила, пожимая плечами: – Я не понимаю твоего волнения. Она, по-моему, не пара тебе.

– Но я хочу с ней дружить! Неужели я не могу выбрать себе подругу?

– С этой девочкой у тебя мало общего. И она года на два младше.

Лена закрыла лицо руками.

– Как стыдно. Она же слышала, как я только что играла на пианино. Она знает, что я дома.

– Тем лучше. Если она не глупая девочка, то поймет и не станет навязываться.

– Я знаю, почему ты ее не пустила, почему ты не можешь ее терпеть! Потому что она… – Лене хотелось крикнуть: «Потому что она из Днепропетровска!», но увидела глаза бабушки – испуганные, неподвижные, лишь правое веко чуть дергалось, и вместо этого она вяло сказала: – Потому что Пенка сама варит кисель и подметает в комнатах.

У Валентины Григорьевны отлегло от сердца.

– Глупышка. Зачем так волноваться? Успокойся… Вот так. – Она погладила внучку по голове. – Не надо. Все будет хорошо. Скоро я буду не так загружена работой, и нам опять удастся съездить к морю. Ты познакомишься с девочками – твоего возраста, одних интересов…

Лена капризно надула губы.

– Надоело к морю.

– Ну, хорошо, не поедем. Только не надо расстраиваться. – Бабушка прижала Лену к себе, обняла. Девочка уткнулась лицом в ее теплое плечо и всхлипнула. – Все у нас будет хорошо, – продолжала успокаивать бабушка. – А сейчас приготовлю тебе малинки.

Лена сдалась на ее ласки, и от этого стало еще хуже. Ей казалось, что теперь она окончательно предала дружбу Пенки.

На другой день они ходили с бабушкой на гастрольный спектакль театра музкомедии; Лена весело смеялась, но, когда спектакль окончился и они вышли на улицу, она вдруг со стыдом вспомнила о вчерашнем.

И утром чуть не заплакала от обиды. Вышла на балкон и увидела Пенку. Та тоже ее увидела, упрямо мотнула косичками с красными бантиками и сразу же ушла.

После этого Лена боялась показываться на балконе. Она бы и в обед не вышла, но очень уж настойчиво и призывно посвистывали с соседнего балкона: «Тореадор, смелее в бой! Тореадор…»

«Это Саша свистит, – догадалась она. – Кажется, вызывает кого-то… Неужели меня?..» И тут она услышала приглушенный голос: «Ле-ена». Она вздрогнула. А может, показалось? Осторожно высунулась из-за двери. Облокотившись на перила, Саша смотрел в ее сторону.

– Здравствуй! Почему вчера не была на собрании?

– На собрании? – тихо и смущенно переспросила она. – Я не знала… А какое собрание?

Саша удивился:

– Вот тебе и раз! Такие дела во дворе намечаются, а ты ничего не знаешь!

– Правда, не знаю! – забыв об осторожности, рассмеялась Лена и тотчас поплатилась за это. Из другой комнаты послышался голос бабушки:

– С кем ты там разговариваешь?

Лена испугалась, приложила палец к губам – дескать тише – и равнодушно ответила:

– Ни с кем, бабика. Это я просто так.

Валентина Григорьевна, отдыхавшая на кровати, думала о внучке. «Девочка ты моя. Хорошая. Растешь, взрослеешь, задумываешься… Поймешь ли меня? Не осудишь ли? Нет, нет, не должна. Ведь я отдала тебе все, что могла… Как родная мать… Виля, Виля! Как ты рано ушла: Двадцать три года. Самый расцвет…»

Валентина Григорьевна проглотила слезы. Опять прислушалась. «Что она там делает?.. Тихо. Наверно, читает. Поменьше бы ей читать. Слабенькая. А к морю все равно надо поехать…»

А Лена в это время и в самом деле читала. Только не книгу, а записку. Записку написал Саша. А передал ее по телеграфу. Телеграфную линию он сделал в одну минуту. Кинул Лене катушку ниток, показал, чтобы подсунула нитку под перила балкона, и махнул рукой на себя – теперь ты бросай. Она бросила. Он на лету поймал катушку, связал концы ниток и – готов телеграф! Остается свернуть записку трубочкой: повесить на одну нитку, а другую подтягивать к себе. В записке Саша написал:

«Было интересное собрание. Решено строить спортивную площадку. Шеф – горком комсомола. Работы по горло. Ты готова помогать нам?

Председатель СПШ, то есть я».

На тетрадном листе, под энергичным посланием председателя совета пионерского штаба, оставалось еще много свободного места. Лена улыбнулась и круглым, ровным почерком написала:

«Поздравляю нового президента! Помочь, видимо, не могу. Просто, кажется, ничего не умею делать, кроме как играть на пианино.

Пока никто, то есть я».

Она укрепила на нитке записку, и послание тотчас помчалось к Саше. Он прочитал и взялся за карандаш.

Вот их дальнейшая переписка:

«Только по этой причине не можешь помочь?»

«В общем, да».

«Тогда все в порядке».

«Не понимаю».

«На машинке печатать умеешь?»

«Плохо. Одним пальцем».

«Ничего, подойдет. Предлагаю срочное задание совета пионерского штаба. Идет?»

«Можно яснее?»

Морща лоб и покусывая кончик карандаша, Саша принялся писать:

«Сверху, на чистом листке, – гриф: совершенно секретно. Текст такой: «Ты мечтаешь о пионерской площадке во дворе. Ты, наверное, представляешь в уме – какая она. Так напиши, что, по-твоему, должно быть самое интересное; на площадке. Срок на размышление – 2 дня. Анкету опусти в щель (четыре метра от тополя со скворечником в направлении гаража). СПШ».

Анкет напечатать 60 штук. Можно под копирку. Срок исполнения – 3 дня. Согласна?»

Долго пришлось ждать ответа. Саша успел даже пообедать. За это время можно было бы исписать не меньше двух страниц, а в записке, которая наконец приползла к его балкону, было всего четыре слова:

«Я просто не знаю».

Твердым почерком Саша написал:

«Будем считать, что задание принято».

Первая лопата

Эту переписку с Леной Саша вел в обед, а еще утром, несколько часов назад, настроение у него было совсем не такое бодрое.

Казалось, что после вчерашнего собрания все должно быть иначе. Во дворе соберется полно людей, засверкают лопаты, запоют пилы… На самом деле ничего подобного не было. В безоблачном небе уже высоко стояло солнце, часы во всех квартирах показывали начало десятого, а во дворе дома, кроме кучки ребят, – ни души.

Ребята сидели на своей старой, изрезанной перочинными ножами скамейке. От бесплодных споров и ожидания они устали, приуныли. Не поднимаясь с места, Василек потихоньку долбил в земле дырку ломом, Лешка подбрасывал вверх пятачок и, не загадывая, просто так, ловил – орел или решка. Саша в задумчивости чертил палочкой какие-то квадраты на земле. Володька-философ подпирал костлявым кулаком подбородок. Он шевельнул большим пальцем, вылезшим из порванного сандалия, и сказал:

– Классический пример трепалогии. Речи, обещания, а как до дела…

– Да не потому, – Василек с досадой подул на ладонь. – Воскресенье, понимаешь? Все отдыхают. Я к Егорову пошел, а он: «Извини, брат, в пионерский лагерь собрался, Марину проводить». А Соколов еще с ночи на рыбалку уехал…

Лешка поймал монету, положил в карман.

– У моего отца работа срочная, объект какой-то сдают. Второе воскресенье на стройке.

Володька в усмешке скривил губы.

– А то что, пришел бы?

– А думаешь – нет! – с неожиданной злостью обернулся к нему Лешка и сам смутился своей горячности. Вынул монету, но не стал ее крутить. Конечно, поручиться за отца он не может. Но только нечего этому длинному Философу подсмеиваться. Не знает, а смеется… А с отцом что-то непонятное творится. Дома не ругается, не шумит и – сколько уж дней прошло – не выпивает. С Лешкой обо всем разговаривает, даже обещал на рыбалку съездить с ним.

– Ну, а чего представителей девятнадцатого века не видно? – не унимался Володька. – Такую речь Коськин дед закатил, а сам дома отсиживается!

– Хотите, сбегаю к нему? – предложил Василек.

Вчера Василька выбрали заместителем председателя СПШ, и потому он особенно переживал, что вот уже почти целый час сидят они, переругиваются, а дело стоит.

– Не надо никуда ходить, – поморщился Саша. – Это же дело добровольное. Помогут – спасибо. А нет – значит, нет. И рано еще. Вот мой отец в третьем часу ночи с дежурства пришел. Так что, должен теперь вскакивать чуть свет и бежать сюда? Давайте все-таки окончательно решим – с чего будем начинать.

Легко сказать – решим! Уж решали, решали, а что толку? Доламывать стены? А куда кирпич девать? Целые горы битого кирпича будут. Саша предлагал на месте волейбольной и баскетбольной площадок вырыть дренажные канавы и заполнить их кирпичом. Чтоб дождевая вода туда стекала. А Лешка считал, что и без канав можно обойтись. И так земляных работ хоть отбавляй – бугры сравнивать, ямы засыпать. Василек же доказывал другое: прежде всего надо начертить общий план двора. Большим знатоком строительного дела Василек себя не считал, но все же был уверен, что разбирается в этом лучше ребят. В прошлом году его двоюродный дядя окончил архитектурный институт, а Василек, бывая у него в гостях, перевидал множество всяких чертежей.

Володька, слушая Василька, лишь скорчил презрительную гримасу.

– Подумаешь, стройка! План реконструкции Москвы! Самое главное – это символ! Ясно? То есть мачта с флагом!

Насчет мачты никто не возражал. Это здорово – мачта с флагом! Сразу будет видно: пионерская стройка.

– А где ты возьмешь ее – мачту? – сказал Лешка. – Для нее труба нужна. Сто раз металлолом собирали, все вычистили.

Да-а, вот и попробуй начинай работу!..

К ребятам на зеленом велике лихо подкатил Буратино.

– Физкульт-привет! – Сенька ловко спрыгнул с седла и насмешливо добавил: – Картина! Могучий штаб заседает! – Потом схватил железный лом и, краснея от натуги, выжал его раз, другой…

Может, и еще бы выжал, да тут подошел Гриша Коркин.

– Что, – засмеялся он, – не получается из тебя Жаботинский! А ну-ка, дай.

Здоровый парень Гриша. Двенадцать раз поднял правой рукой тяжелый лом.

Буратино наморщил острый нос и зевнул.

– Детские забавы? Ты на это полюбуйся! – И он три раза выжал «пистолет». – Что, съел! Чемпион! Еще буквы нашил – СССР! А я и четыре раза могу. – Сенька вскочил в седло. – Физкульт-привет! Поехал купаться!

Лешка с удивлением смотрел ему вслед.

– Ишь, тренируется. Видно, здорово его тогда заело. – Потом, взглянув на ослепительное солнце, подумал вслух: – Может, и нам на реку махнуть?

– Ну, в такую даль еще тащиться, – поспешно сказал Василек. Добираться до реки и в самом деле было не близко. Но не это пугало Василька. Он боялся, а вдруг ребята и правда отправятся на реку. А площадка? – Лучше к вечеру сходим, – добавил Василек. – И вода будет теплей…

Но сходить искупаться им так и не удалось. Только зеленый велик Буратино скрылся за углом – в подъезде показались Герман Ильич и Петр Григорьевич.

– Смотрите-ка! – воскликнул Василек. – Шефы! К нам идут.

Герман Ильич, любивший шутку, отдал, как настоящий пионер, салют и отрапортовал:

– Прибыл в ваше распоряжение!

И такой бодрый, веселый был у него голос, что ребята вмиг оживились. Значит, не напрасно произносились речи, не забыты обещания. Интересно, а что они посоветуют?

Ничего нового шефы не посоветовали. И предложение Василька одобрили, и засыпку кирпичом канав, и согласились, что пионерская площадка без мачты с флагом – не площадка. Вроде ничего нового, только слушали и поддакивали. И все же от унылого настроения ребят не осталось и следа. А тут еще Герман Ильич то и дело восхищенно причмокивал губами:

– Григорьич! Слышишь, а? Планы-то! – А потом, покрутив ус, он сказал: – Насчет мачты я вам, ребятки, попробую помочь. Дворник у меня в соседнем домоуправлении знакомый. Хозяйственный человек! Знаю, что припрятаны у него старые водопроводные трубы. Уж для такого дела как-нибудь выклянчу.

Ребята совсем воспрянули духом. Длинный Володька вызвался сопровождать Германа Ильича – помочь нести трубы, но старик отказался: пойдет один, дело деликатное, сначала договориться надо. А им нечего терять даром времени – пусть начинают рыть яму.

Правильно, хватит разговоров! За дело!

Место для мачты не пришлось долго искать. Вон там, возле акаций, – самое подходящее.

Приятное это чувство: вот так, на виду у всех, вынуть первую лопату земли. Первая лопата! Начало стройки!

Такая честь выпала Васильку – он принес из дома лопату. Надавив ногой на закраешек лопаты, Василек поднял кучку серой, пересохшей земли и отбросил в сторону. Лешке тоже повезло: он первый схватил; лом и принялся долбить твердый грунт.

Итак, двое трудились, а все стояли кругом и смотрели. Ничего не поделаешь: больше нет лопат. К дворнику дяде Кузе Василек не достучался. Воскресенье! Но это не беда – все же начали работать!

Поглазеть на работающих сбежались малыши, подошла женщина с коляской. Даже тетя Марфа, нагруженная толстенной, как она сама, продуктовой сумкой, завернула сюда.

– Это что же будет? – растолкав ребятишек, спросила она.

Лешка озорно блеснул зелеными глазами:

– Кончилась ваша власть, теперь мы хозяева!

Тетя Марфа рассердилась:

– И-их, бойкой стал. Опять к управдому захотел?

Герман Ильич усмехнулся в усы и пошел к знакомому дворнику за трубами. Но по дороге решил заглянуть домой – отчего Костя засиделся? Сказал, что сию минуточку выйдет, и до сих пор нет. Книжки книжками, а уважение товарищей терять нельзя. Вчера на собрании не был, сейчас не выходит. Этак ребятишки могут подумать: болтун. В газету писал, а сам в стороне.

Каково же было удивление Германа Ильича, когда невестка сказала, что Костик уже минут пятнадцать как ушел.

– Куда ушел? Во дворе его нет.

– Может быть, снова в библиотеку? – с беспокойством сказала Софья Викторовна. – Несчастье с этими книжками. Вчера так зачитался, что и про обед забыл.

– Удивительно, – проговорил Герман Ильич. – Что с ним? Товарищей сторонится. Точно сбоку живет. Нехорошо… Ты, Софья, балуешь его много. Все за пятилетнего считаешь. Вот и Алексей пишет, чтоб не баловала…