Текст книги "Ярослав Домбровский"

Автор книги: Владимир Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Революционная организация в русских войсках, расположенных в Польше, возникла во второй половине 1861 года, то есть также еще до приезда Домбровского в Варшаву. Базой для ее возникновения послужили те разнородные по составу и политической ориентации офицерские кружки, которые начали возникать сразу после Крымской войны и которые особенно активизировались в 1860–1861 годах. Основателем организации был поручик Василий Каплинский, учившийся некоторое время в Петербурге и участвовавший в кружке генштабистов. Он вовлек в организацию отдельных офицеров из различных воинских частей, расположенных в Варшаве и за ее пределами, пытался установить связь с городским и студенческим комитетами. Один из активных деятелей последнего – связанный с белыми Кароль Маевский – в своих показаниях рассказывал впоследствии: «…B конце 1861-го или в начале 1862 года […] явился ко мне Василий Каплинский – офицер, чина и рода войск которого я не помню. Он добивался от меня помощи, а также указания о том, что именно может требоваться от военнослужащих-поляков для тайного народного дела, и заявил, что стоит во главе кружка […] офицеров из различных пунктов Царства Польского».

Задолго до приезда Домбровского в военных кружках большую популярность приобрел подпоручик Шлисеельбургского пехотного полка Андрей Потебня. Именно он возглавил организацию после того, как Каплинский в феврале 1862 года оказался в тюрьме. Организация постепенна превратилась в федерацию или союз полковых, батальонных, бригадных кружков. Наиболее активные участники кружков, фактически руководившие их деятельностью, образовывали коллегиальный орган – Комитет русских офицеров в Польше. Так, кстати, называют нередко и всю военную организацию в целом, хотя это и неточно. В литературе употребляется также еще одно название – Потебневское общество.

Зная о существовании военной организации задолго до отъезда из Петербурга, Домбровский сразу же по приезде в Варшаву разыскал хорошо знакомых ему Кандинского и Потебню. С Потебней он не виделся более двух лет. Вопросы, наверное, с обеих сторон сыпались градом – ведь столько общих знакомых, столько новостей, о которых хочется поскорее узнать. Каплинский и Потебня рассказывали о военной организации, Домбровский – о петербургских военных кружках. Обсуждали преимущественно положение организации русских офицеров в Польше. Домбровский заставил своих собеседников признать, что имеющиеся кружки еще слабы идейно и малочисленны, что есть много полков, батальонов и батарей, где организация пока вовсе не имеет своих людей, что этого дольше терпеть нельзя, что революционная пропаганда осуществляется недостаточно энергично, а агитация среди солдат почти совсем отсутствует. Нужно действовать энергичнее, решили они, расходясь.

Печати ЦНК партии красных.

Вскоре, к несчастью, Каплинского арестовали. Но это не помешало делу, так как он не выдал никого и не сказал о существовании кружков. Домбровский же и Потебня продолжали работу с удвоенной энергией.

Постепенно Домбровский познакомился с многими звеньями военной организации, быстро растущей в вглубь и вширь. На его глазах, при его участия возникали новые кружки, а существовавшие раньше росли я крепли. В Ревельском пехотном полку Гаврилов, Ган и Лагуна довели численность кружка до десяти человек. Авторитет их среди остальных офицеров, стал настолько значительным, что они добивались от командира полка назначения на очень важную должность полкового адъютанта либо Гаврилова, либо Лагуны. В Шлиссельбургском пехотном полку кружок достиг примерно такой же численности. Вместо Потебни, которому приходилось заниматься делами всей организации, руководителями его стали опытные конспираторы Дмоховский и Барановский. В Ладожском полку действовали создатели кружка Болгов, Гебасевич, Грон, Яковлев и приехавший позже из Петербурга Варавский. В Галицком полку выделялись Доброгойский и Броневский, в Муромском – Криер и Наперстков; в Смоленском, где в кружок входило более пятнадцати человек, были Крупский [9]9
  Константин Игнатьевич Крупский– отец Надежды Константиновны Крупской.


[Закрыть], Полодьев, Тутакевич; в 4-м стрелковом батальоне очень активно действовали Арнгольдт и Сливицкий, а в 6-м – Голенищев-Кутузов, Новицкий, Огородников. Все меньше и меньше становилось таких войсковых частей, где бы не было кружка или отдельных участников офицерской организации. Сравнительно многочисленные кружки существовали в артиллерийских бригадах; были кружки также в саперных батальонах, в крепостных частях, в ряде штабов и военных учреждений. Общая численность организации весной 1862 года достигала примерно 300 человек.

Полный список организации хранился в глубокой тайне, и знали о нем, вероятно, только Потебня и Домбровский. Часть списка попала несколько позже в записную книжку Огарева, а полностью он не сохранился. Попытка воссоздать его по имеющимся данным и проанализировать ç персональной и количественной точки зрения дала весьма любопытные результаты. Выяснилось, например, что численность кружков в частях колеблется от 5–6 до 30–40 человек, причем типичным является кружок в 8—10 участников. Поручики, штабс-капитаны и капитаны в возрасте не моложе 24–25 лет и имеющие не менее чем пятилетнюю выслугу лет в офицерских чинах, составляли во всей организации примерно половину, а среди ее актива – 70 процентов. Почти две трети участников организации были воспитанниками петербургских военно-учебных заведений.

Среди своих знакомых, далеких от революционного подполья, Домбровскому не раз приходилось слышать утверждение о том, что всякие оппозиционные Кружки являются не чем иным, как только Польскими происками. Между тем он был поляком, Потебня – украинцем, Арнгольдт из 4-го стрелкового батальона – латышом, а в 6-м батальоне кружок состоял почти сплошь из русских. В других кружках были белорусы и литовцы, прибалтийские немцы и татары, русские и украинцы. Поляки составляли немногим больше половины во всем списке и примерно одну треть среди актива организации, внесенного в записную книжку Огарева. Подсчеты относительно сословной принадлежности и имущественного положения участников кружков показали, что организация на девять десятых состояла из дворянских детей, но почти все они были из тех, кто лично не владел недвижимым имуществом и даже не мог надеяться на наследство, поскольку и их родные либо вовсе не владели недвижимостью, либо владели очень маленькими имениями. По существу, они были такими же бедняками, как любой из варшавских ремесленников.

Возглавляя городскую организацию и входя в руководящий центр Комитета русских офицеров в Польше, Домбровский стал связующим звеном между ними. В то же время он сохранял связи с участниками петербургских кружков, содействуя их связям с подпольными организациями в Польше.

Вести из Петербурга Домбровский получал часто. Вскоре после приезда в Варшаву он получил от Варавского то письмо, в котором говорилось о разногласиях между Л. Звеждовским и Ф. Далевским. «Вследствие этого, – писал Варавский, – куда бы я ни был назначен, поеду через Вильно с целью подробного разузнания о всем, тем более что сам Людвик писал ко мне, чтобы я непременно приехал».

В марте 1862 года газета «Северная пчела» опубликовала, а вскоре и «Колокол» перепечатал письмо 106 офицеров разных родов войск к редактору «Военного сборника» П. К. Менькову с протестом против опубликованной им статьи флигель-адъютанта князя Эмиля Витгенштейна «Кавалерийские очерки», в которой защищались телесные наказания в армии. «…Витгенштейн, – говорилось в письме, – обдумывал, написал и напечатал свои взгляды по-немецки. До него, следовательно, нам дела нет, но нам неприятно видеть, что дикие суждения о том, что нужно и чего не нужно русскому офицеру и солдату, переводятся и находят место в журнале, которого редакция вверена Вам, милостивый государь, конечно, не для того, чтобы распространять в нашем военном сословии невежество и проводить взгляды, доказывающие возмутительное непонимание духа русского солдата и потребностей общества». Письмо это, несомненно, привлекшее внимание Домбровского, по вполне понятным причинам было напечатано без подписей. А среди подписавших письмо, как показывает его оригинал, обнаруженный недавно среди секретных бумаг царского военного министерства, было очень много знакомых и друзей Домбровского, его соратников по петербургским военным кружкам. Подготовили текст и собирали подписи активные участники кружка генштабистов И. Фатеев, М. Фелькнер, Н. Козлов, В. Нарбут и Н. Рошковский. Организованное ими коллективное выступление встало в ряд с «историей» в Инженерной академии; это была одна из тех акций, с помощью которых революционные кружки вербовали новых членов и осуществляли их идейно-политическую закалку.

Еще до отъезда Домбровского из Петербурга там разошлась по рукам прокламация «К солдатам», написанная Шелгуновым. В конце апреля 1862 года Домбровский мог если не получить экземпляр, то, во всяком случае, услышать о прокламации «Офицеры!», которая печаталась в Петербурге и распространялась главным образом в столичном гарнизоне. «Жизнь России, – говорилось в прокламации, – невозможна без коренных реформ. Правительство само это сознало; оно даже приступило к ним и струсило. Эгоистическое, не любящее России, оно втягивает государство с пути реформ в путь революционный […]. Столкновение между правительством, упорствующим остановить жизнь России, и силою этой жизни – неизбежно […]. Офицеры, подумайте о времени, которое мы переживаем, подумайте о бедном угнетенном народе, о нашей жалкой родине». Автор прокламации не установлен, но подозревался в составлении текста Аргамаков, подписавший протест против телесных наказаний; печаталась же и распространялась прокламация при участии лиц, тесно связанных с кружком генштабистов и другими военными кружками.

Через Сераковского и своих петербургских друзей или непосредственно Домбровский поддерживал постоянные контакты с революционным подпольем в Москва, Вильно, Киеве. Иногда приходили письма от друзей и единомышленников из Казани, Перми, Саратова, Нижнего Новгорода, Астрахани. Переписывался Домбровский не только с поляками, его связи не были ограничены военной средой. Революционное тайное общество всероссийского масштаба – «Земля и воля» – складывалось, росло и крепло у него на глазах. Домбровский прекрасно знал, что недовольство существующими порядками зреет в России, что русские революционеры ждут взрыва и готовятся к тому, чтобы использовать его для свержения самодержавия и окончательной ликвидации крепостничества. Среди руководителей варшавских конспиративных организаций весной 1862 года не было, пожалуй, другого такого деятеля, который бы так же хорошо, как Домбровский, был информирован о положении во всей Российской империи, который бы так же хорошо понимал, что успех революции возможен только в том случае; если выступление состоится одновременно и в Польше и в России, если польские и русские революционеры будут помогать друг другу. «Русские, – доказывал он своим соратникам в ЦНК, – также хотят свободы, хотят сбросить ярмо ненавистного им царизма. Мы должны действовать вместе с ними, и мы достигнем осуществления наших надежд в не столь далеком будущем».

Внимательно следя за всей сетью военных кружков, Домбровский активно участвовал в деятельности революционной организации офицеров русской армии в Польше. Одно из важнейших направлений этой деятельности заключалось в агитации – печатной и устной. Размножали сначала печатавшиеся в «Колоколе» тексты и прокламации, поступавшие из Петербурга и Москвы, затем стали готовить и собственные воззвания. Пользовались литографской техникой находившихся в Варшаве дивизионных штабов и штаба корпуса, потом создали наряду с польской и русскую подпольную типографию.

Первое из собственных воззваний офицерского общества называлось «Русским войскам в Польше». Оно появилось в мае 1862 года и воспроизводило почти без изменений содержание прокламации Герцена, которая были впервые опубликована в 1854 году. Воззвание доказывало, что данная царю присяга будет недействительна, если начнется война против борющегося за свою свободу польского народа. В воззвании говорилось: «Братья! Время восстания Польши приближается; вас снова хотят сделать палачами поляков. Но не будьте ими […]. На берегах Вислы нет боевой славы для вас. На них ждет вас иная слава – слава примирения и союза!»

В том же месяце появилось второе воззвание – «Чего хочет русский народ и что должен делать тот, кто его любит?». Размноженное так же, как и первое, литографским способом, оно представляло собой очень умело выполненное и приспособленное к местным нуждам сокращение прокламации «К молодому поколению», написанной Шелгуновым при участии Михайлова, а опубликованной в Лондоне в Вольной русской типографии. Самостоятельной была лишь завершающая часть воззвания. Она гласила: «Обращаемся еще с несколькими словами к русским войскам, находящимся в Царстве Польском. Вам выпал на долю счастливый жребий – быть передовыми в деле освобождения России; не отталкивайте от себя этого жребия. Мы призываем вас на помощь Польше, этой великой многострадальной мученице: пока угнетена она, Россия не может быть свободной. Народное дело уже созрело в Польше, и скоро народ возьмет свое: власть петербургского правительства держится в ней только вами, и от вас зависит уменьшить число будущих жертв […]. Если вы откажетесь бить поляков, то и этим сделаете много; но это не все. Вы должны стать за них, и только тогда вы своей кровью сможете смыть с себя пятна мученической крови. Если вы сделаете это, вы уменьшит потоки крови, уже готовой пролиться, вы поразите петербургское правительство в самом чувствительном месте и из возродившейся Польши понесете знамя свободы на свою родину!»

Кто подготовил текст воззваний – установить не удалось; вполне вероятно, что Домбровский и Потебня участвовали в этом деле. Что же касается их участия в размножении и распространении воззвания, то оно несомненно. Об этом свидетельствует, кроме всего прочего, очень любопытное место из воспоминаний Пелагии Домбровской. Весной 1862 года, по ее словам, в квартире сестер Петровских было несколько обысков, затем где-то вне дома арестовали одну из них – Валерию. Проводив ее до Цитадели, Пелагия поехала поскорее домой, чтобы проверить, нет ли чего-либо компрометирующего, так как понимала неизбежность нового обыска. Только она сделала все необходимое, как вошел Домбровский с братом Теофилем; они принесли пачку еще влажных воззваний, адресованных к русским войскам в Польше. Именно в это время, как на грех, появилась полиция. Пока полицейские вежливо раскланивались со штабс-капитаном Домбровским, Пелагия успела спрятать воззвания под подушку, а потом, улучив момент, сунула их в плащ, перекинутый через руку ее жениха.

Воззвания широко распространялись участниками организации в царских войсках, находившихся в Польше. Офицерам их чаще всего рассылали по почте. Солдаты же находили воззвания в казармах и около полевых кухонь, в конюшнях и артиллерийских парках, под брезентом двигающихся по дорогам фургонов и даже в карманах на минуту оставленных шинелей. Некоторые из нижних чинов несли обнаруженные воззвания начальству и получали, как было установлено специально изданными секретными приказами, сначала по рублю, а позже по пятьдесят копеек за штуку. Многие же, найдя воззвание, отдавали его грамотным сослуживцам, которые читали вслух.

Воззвания, хотя и медленно, просвещали солдат, объясняли им существующее положение и тем содействовали подготовке восстания. Впрочем, кроме темноты и политической инертности солдатских и народных масс, были на пути восстания и другие препятствия.

В Варшавском городском комитете партии красных, где Домбровский выступал в качестве представителя офицерской организации, он сотрудничал, как уже упоминалось, с И. Хмеленским и С. Матушевичем. Оба они, особенно первый, были людьми радикальных убеждений и горячими сторонниками курса на подготовку восстания, что обеспечивало полное единство взглядов внутри городского комитета, а следовательно, и единство действий его членов. Но наряду с городским комитетом, развертывавшим работу в основном среди рабочих, ремесленников и городской бедноты, в Варшаве существовало еще несколько конспиративных организаций. Самую значительную из них возглавлял студенческий комитет, активно участвовавший в манифестациях 1861 года, но в вопросе о вооруженном восстании занимавший колеблющуюся позицию. Руководящие деятели студенческой организации были склонны к компромиссам с противниками восстания, а некоторые, в частности К. Маевский, были тесно связаны с руководством партия белых. Все это Домбровскому и его соратникам по городскому комитету пришлось тщательно взвешивать, когда весной 1862 года началась острая политическая борьба в связи с попытками объединения всех активно действующих в Варшаве конспиративных организаций в единое целое.

Объединительные тенденции диктовались самим ходом событий. Однако, понимая необходимость единства и начиная переговоры об этом с городским комитетом, студенческие вожаки не собирались отказываться от своих взглядов и тактики. Они собирались сохранить организационную обособленность и требовали введения в Центральный национальный комитет партии красных по крайней мере одного или двух своих представителей. Войдя в ЦНК, В. Даниловский и В. Марчевский стали всячески тормозить подготовку восстания. Что же касается Маевского, то он направлял их действия из-за кулис.

Оставаясь одним из вожаков конспирации, Маевский вступил в переговоры со ставленником царизма маркизом Велёпольским – начальником гражданского управления в Царстве Польском и собирался, если не удастся овладеть ЦНК изнутри, выдать наиболее активных деятелей полиции. Предательские планы Маевского провалились, а от мести подпольщиков его спас арест, который не без помощи Велёпольского подоспел как раз в тот момент, когда это было нужно предателю. Бронислав Шварце называл Маевского «одним из отвратительнейших польских ренегатов XIX века», для которого характерными чертами были «рафинированная измена и холодный, бессердечный расчет».

Будучи убежденным сторонником восстания и обладая большими познаниями в военном деле, Домбровский с момента прибытия в Варшаву все серьезнее задумывался над тем, как обеспечить успех первых действий повстанцев, особенно важных в условиях наводненной войсками Польши. Постепенно у него начал складываться план, учитывающий специфику и реальную силу имеющихся конспиративных организаций, базировавшийся на всей совокупности собранных сведений о важнейших объектах атаки. Настал момент, когда Домбровский счел возможным поделиться своими соображениями с наиболее близкими и надежными из единомышленников: с Потебней, Хмеленским, Матушевичем. Собираясь вместе либо у Хмеленского в Саксонской гостинице, либо у перебравшегося на Налевки Домбровского, друзья снова и снова возвращались к плану, тщательно выверяя каждую его деталь. По мере отработки отдельных звеньев плана городской комитет и прежде всего сам Домбровский начинали подготовку к его осуществлению.

Царизм имел в Польше около 100 тысяч войск, из которых примерно 15 тысяч находились в Варшаве и ее предместьях. Наличие революционной организации в войсках несколько ослабляло эту огромную силу, но сломить ее можно было только вовлечением в восстание широких народных масс. Понимая это, Домбровский и его товарищи рассчитывали, что им удастся поднять сначала трудящиеся слои населения Варшавы и других городов, а затем и многочисленное крестьянство. Но претив регулярных войск, вооруженных ружьями и пушками, не пойдешь с голыми руками. Захватить оружие и раздать его восставшим в этом, несомненно, заключалась первая и важнейшая задача начального этапа восстания.

План Домбровского опирался на тесное взаимодействие двух основных реальных сил конспирация – Варшавской городской организации и организации русских офицеров в Польше. В Варшаве обе эти организации располагали наиболее компактными и многочисленными группами, В то же время Варшава являлась важнейшим экономическим и политическим центром, захват которого имел огромное стратегическое значение. Поэтому план ориентировался прежде всего на активные действия в Варшаве и ее окрестностях, хотя в этом районе было сконцентрировано много царских войск.

Намечались два важнейших объекта для атаки: Варшавская цитадель, находившаяся на берегу Вислы в северо-восточной части города, и расположенная в сорока верстах от Варшавы крепость Мэдлин. Овладев этими укрепленными пунктами, повстанцы получили бы около 100 тысяч ружей (в том числе 30 тысяч в Варшаве) и боеприпасы к ним, а также создали бы прочную базу для дальнейших действий. Захват Модлина и Варшавской цитадели предполагалось осуществить путем внезапного нападения извне (его должны были подготовить отряды, состоявшие преимущественно из членов городской организации) в сочетании с ударами изнутри силой боевых групп, созданных армейскими революционерами. Кроме этого, военная организация должна была в первый момент снабдить оружием хотя бы часть повстанцев и попытаться нейтрализовать царские войска, собранные в Повонзковском военном лагере под Варшавой. Предполагалось, что некоторые распропагандированные подразделения присоединятся к восстанию, а всех остальных можно будет с помощью фальсифицированного приказа поднять по тревоге и увести подальше от Варшавы.

Успех дела был немыслим без соблюдения строжайшей тайны в подготовительный период. Поэтому о плане в целом знали единицы из числа самых активных деятелей подполья, а остальные знали лишь то, что их непосредственно касалось. Имея широчайшие связи в конспиративных кругах, Домбровский мог убедиться, что участники городской и военной организаций горячо одобряют любые практические шаги, связанные с подготовкой к вооруженному выступлению. Это позволяло городскому комитету в течение весенних месяцев 1862 года исподволь, но тем не менее весьма энергично вести подготовку к восстанию так, чтобы его начальный этап развертывался в соответствии с планом Домбровского.

Первоначально вооруженное выступление намечалось на август 1862 года. Существенные изменения обстановки в мае и особенно в июне 1862 года ставили августовский срок под сомнение. Царизм переходил в контрнаступление. Провокационные пожары и аресты в Петербурге, провалы в некоторых звеньях военной организации, начавшиеся аресты среди варшавских рабочих, участвовавших в конспирации, ослабляли революционный лагерь. Вызывал опасение и курс царизма на примирение с польскими имущими классами. Этот курс мог вызвать усиление противоречий внутри конспираторов и переход в лагерь противников восстания многих из тех, кто занимал колеблющуюся позицию. Все это, а также многое другое наводило Домбровского на мысль, что откладывать выступление нельзя.

Усиленная подготовка к восстанию продолжалась. Домбровский целые дни проводил среди конспираторов Варшавы и участников военных кружков, а по ночам заканчивал текст тактического руководства для будущих повстанческих командиров (текст этот попал потом в руки властей, некоторые историки знакомились с ним до второй мировой войны, в ходе которой он погиб, как и почти все варшавские архивы). В это время Домбровскому приходилось много раздумывать и над тем, как добыть денег. Они были нужны для пополнения совсем опустевшей кассы ЦНК, для того, чтобы попытаться купить за границей столь необходимое оружие.

В июне стало известно о вынесении приговора арестованным еще в апреле участникам военной организации из 4-го стрелкового батальона: офицерам Арнгольдту и Сливицкому, унтер-офицеру Ростковскому и рядовому Щуру. «Они работали, – вспоминает один из современников событий, – над образованием солдат, хотели довести его до гордого сознания собственного достоинства […], до того, чтобы он собственным умом мог анализировать вещи, умел отличить дурное от доброго, справедливость от преследования […]. Старались поделиться с солдатами всем, что таилось в молодой душе, что когда-нибудь слышали и читали в сочинениях, враждебных правительственному режиму». К моменту ареста Арнгольдта и его товарищей нижние чины были распропагандированы настолько, что готовы были выполнить любое их приказание. В письме, посланном в «Колокол» одним из единомышленников Арнгольдта и его друзей, рассказывалось: «Перед арестом человек шестьдесят солдат с оружием готово было защищать их, и только приказание Сливицкого удержало их. Все держали себя, особенно Арнгольдт, перед судом с геройской твердостью Главным обвинением против Арнгольдта было анонимное письмо его Лидерсу; Мясковский [10]10
  Полковник, командир Ладожского пехотного полка.


[Закрыть]показал это письмо перед судной комиссией Арнгольдту и спросил, не он ли писал его. Арнгольдт отвечал, что писал он, но еще не окончил, – взял перо и подписал под письмом свою фамилию».

Участники военной организации и многие другие офицеры расположенных в Польше войск следили, насколько это было возможно, за ходом следствия и суда. Все знали, что улик о каких-либо прямых антиправительственных действиях нет, и потому не ждали очень строгого приговора. Однако суд приговорил Арнгольдта, Сливицкого и Ростковского к расстрелу, а Щура – к шестистам ударам шпицрутенами. Право конфирмации (утверждения) приговора принадлежало генералу Лидерсу; тот утвердил бы его без колебаний, если бы не получил анонимное письмо, угрожающее беспощадной местью. После этого царский наместник срочно дал шифрованную телеграмму военному министру Милютину, в которой писал, что «замена смертной казни ссылкою в каторжную работу мне кажется более согласной с родительским сердцем государя императора». На следующий день из Петербурга шифром же последовал ответ: «Считаю совершенно необходимым приговор […] привести в исполнение без всякого смягчения. Крайне нужен пример строгости. Полагал бы исполнить в Новогеоргиевске, чтобы устранить демонстрации. Генерал-адъютант Милютин». Вот вам и «родительское сердце государя императора»!

Смертный приговор участникам военной организации из 4-го стрелкового батальона послужил последней каплей, заставившей ее руководителей – Домбровского и Потебню – решиться на перенос срока восстания. Было решено начать его 14(26) июня, чтобы опередить казнь, назначенную на 16(28) число того же месяца. Сразу же было написано воззвание, озаглавленное «Русские офицеры солдатам русских войск в Польше» и предназначенное для распространения накануне и в начальный момент вооруженной борьбы. Это было первое воззвание военной организации, размножавшееся типографским способом. Оно датировано 6(18) июня, следовательно, решение о назначении срока восстания было принято в этот же день или накануне.

А говорилось в воззвании следующее: «Солдаты! Жалкое положение ваше заставляет нас, ваших старших братьев, возвысить, наконец, голос […]. От вас самих зависит теперь улучшение участи вашей; настал теперь удобный случай, а доверие ваше к нам будет залогом победы. Отцы и братья ваши восстали уже против царя и помещиков, справедливо требуя земли и воли; они протянули к вам руки, моля вас о помощи. Разве мы будем хладнокровными зрителями погибели всех родных и близких наших, разве захотим заслужить справедливые проклятия их? Нет, нет! Мы составим вольные дружины и поспешим в Россию на помощь нашим […]. Поляки готовы восстать, подобно отцам и братьям нашим, за свою волю, за свою землю. Они протягивают нам руку помощи – соединимся с ними, и ничто не будет в силе противиться нам. Наши вольные дружины, поддержанные их дружескими полками, пройдут но Россия с кликами торжества и свободы. Победы наши доставят волю и землю отцам, братьям и детям вашим и позволят вам возвратиться к семействам вашим. Мы, офицеры ваши, готовые сложить головы за свою и вашу свободу, за свободу народа русского и польского, поведем вас при помощи божией на это святое и великое дело. Товарищи! Мы скажем вам, когда и что делать, неужели недостанет у вас мужества пойти за нами!»

В прямой связи с воззванием от 6 июня 1862 года стоит, несомненно, написанное на следующий день письмо Потебни Герцену. Едва ли нужно доказывать, что письмо это было предварительно согласовано с Домбровским. В письме говорится: «В своем воззвании к русским войскам в Польше в 1854 году Вы писали: «Мы скажем вам, что делать, когда настанет час». По нашему крайнему убеждению, этот час пришел; что можно было сделать; сделано; […] мы настолько сблизились с патриотами польскими, что во всяком случае примем прямое участие в близком восстании Польши; но мы настолько привыкли уважать Ваше имя, что хотели бы прежде знать Ваше мнение по этому вопросу». Заканчивая письмо, Потебня еще раз повторил и подчеркнул, что оно исходит, от «многих русских офицеров».

Такой была обстановка, когда Домбровский и его единомышленники вынесли вопрос о начале восстания да обсуждение ЦНК. На заседании, состоявшемся, по-видимому, в конце первой декады июня, Домбровский произнес большую речь, которая дошла до нас лишь в изложении Даниловского. В ней содержался довольно подробный рассказ о составе, задачах и возможностях военной организации, говорилось о необходимости тесного сотрудничества с ней и о невозможности откладывать дальше срок начала вооруженного выступления. План действий повстанцев в первые дни восстания излагался, судя по заметкам Даниловского, следующим образом: «В назначенную ночь городские заговорщики, вооруженные стилетами и револьверами, а также всяким другим оружием, которое окажется в распоряжении комитета, соберутся в количестве двух тысяч человек в домах, расположенных поблизости от Цитадели [11]11
  Интересно отметить, что, переехав на улицу Налевки, Домбровский оказался поблизости от Цитадели, как раз в одном из таких домов, где могли бы собираться повстанцы перед штурмом.


[Закрыть], и по данному им знаку тихо подступят к назначенным воротам Цитадели, которые им откроют военные заговорщики; там они вместе с присягнувшими офицерами и солдатами, которые будут отмечены шарфами на плечах, бросятся на спящий гарнизон и либо уничтожат, либо разоружат его. Другая половина заговорщиков Варшавы, разделившись на несколько частей под командованием отдельных начальников, должна была в это же время напасть на замок [12]12
  Королевский замок, одно из красивейших зданий старой Варшавы, находился в центре города; во время второй мировой войны разрушен, и сейчас от него остался только фундамент.


[Закрыть]и жилища генералов, ставя себе целью арестовать наместника и высших военных начальников, а также атаковать русские гауптвахты и арсенал, ударив во все колокола, призывая народ к борьбе и раздавая оружие из арсенала. В ту же самую ночь следовало укрыть поблизости от Модлина две тысячи заговорщиков или больше; через ворота, которые откроют школа юнкеров и тамошние члены организации, они вторгнутся в Модлин и овладеют им благодаря внезапному и неожиданному нападению. Точно так же следовело организовать нападения […] в губернских и в наиболее крупных уездных городах…»