Текст книги "Ярослав Домбровский"

Автор книги: Владимир Дьяков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 17 страниц)

Единой, общепринятой политической программы у участников офицерских кружков не существовало. Наиболее радикальная их часть, в том числе Домбровский, в основном придерживалась требований «Колокола» и первых прокламаций складывавшегося в России тайного общества «Земля и воля», с одной стороны, а с другой – программы изданий левого крыла польской эмиграции и партии красных, конспиративные организации которой быстро разрастались в Польше. «Великорус» № 1 (за его распространение был арестован один из знакомых Домбровского – Владимир Обручев) появился в июне, «Великорус» № 2 – в сентябре, № 3 – в октябре 1861 года. Летом и осенью того же года в «Колоколе» наряду с такими программными документами, как «Что нужно народу?» и «Что надо делать войску?», появились анонимный «Ответ Великорусу» и подписанный Огаревым «Ответ на «Ответ Великорусу». Своеобразным синтезом этих и некоторых других агитационнопропагандистских и программных произведений была так называемая «тетрадь Каплинского», которая дает наиболее полное представление о политических взглядах участников петербургских военных кружков и связанных с ними революционеров в войсках, находившихся в Польше.

Тетрадь в начале 1862 года была обнаружена в Варшаве у того самого Василия Каплинского, на петербургской квартире которого состоялось избрание Домбровского в качестве делегата для поездки в Варшаву. Но написана тетрадь была не Каплинским, а каким-то находившимся в Петербурге артиллерийским офицером еще в ноябре предшествующего года. В тетради, которую как чрезвычайно важный и секретный документ наместник царя в Варшаве генерал Лидере скопировал собственноручно и поспешил послать в Третье отделение, воспроизводились и комментировались названные выше новинки нелегальной литературы. «Переслав вам три номера «Великоруса» и выписки из «Колокола», – говорилось в тетради, – по-настоящему нечего писать больше; из этого вы сами очень хорошо и осязательно догадаетесь о существовании общества людей, серьезно мыслящих, с большими сведениями и влиянием. Это далеко не бред юности, а голос истинных патриотов России». Автор текста рассматривал тетрадь как вполне готовый агитационный материал, требующий самого широкого распространения «Повторяю вам, – писал он своим товарищам, – распространяйте как можно больше, помните, что отсюда разъезжаются во все концы Российской империи и всякий с запасом сведений и поручений этого рода. Вперед! Вперед! – должно быть девизом. Итак, как можно шибче. Прочь обломовщина! Идет на сцену дело общее».

Политическая программа «Великоруса» в значительной мере совпадала с требованиями других внутрироссийских прокламаций второй половины 1861 года. Она состояла из трех главных пунктов: «Хорошее разрешение крепостного дела, освобождение Польши, конституция». «Великорус» считал необходимым отдать крестьянам «по крайней мере все те земли и угодья, которыми пользовались они при крепостном праве, и освободить их от всяких особенных платежей или повинностей за выкуп, приняв его на счет всей нации». При этом имелись в виду не только крестьяне коренных российских губерний, но и остальные, в том числе польские крестьяне. В решении национального вопроса «Великорус» исходил из права каждого народа самому решать вопрос о своем политическом статусе. «Южной Руси», то есть Украине, заявлял он, например, должна быть предоставлена «полная свобода располагать своею судьбою по собственной воле». «Вопрос о Польше, – говорилось в «Великорусе», – требует немедленного решения. Оно: вывод наших войск из Польши и всех земель, где масса народа говорит по-польски..» В области политической «Великорус» ратовал за конституцию, считая, что «истинно конституционная монархия мало отличается от республики». При этом он считал несбыточными надежды на добрую волю царя и предлагал не ждать хорошей конституции от него, а созвать «депутатов для свободного ее составления». Революционные методы борьбы ни в коей мере не отвергались «Великорусом», но революция рассматривалась им как средство, которого в данный момент лучше избегать.

«Один из многих», подписавший «Ответ «Великорусу» [5]5
  О том, кто скрывается за этой подписью, среди ученых до сих пор идут нескончаемые споры. Вероятнее всего, это был один из ближайших соратников Чернышевского по созданию «Земли и воли», издатель и публицист Н. А. Серно-Соловьевич.


[Закрыть], не возражал против основных положений политической программы этого издания; лишь о конституции он заметил, что в ней заинтересовано одно дворянство и что «не она цель и последнее слово». А вот о средствах для осуществления программы у «одного из многих» было другое представление. «Теперь, – подчеркивал он, – наступила пора борьбы непрерывной, беспощадной, до последнего издыхания враждебной силы». «Великорус» сознает неизбежность борьбы; он стремится подвигнуть на нее «общество». Но если он серьезно взялся за дело и хочет положительных результатов, ему следует действовать несколько иначе. Надо обращаться не к «обществу, а к народу, и не предлагать вопросов, а прямо отправиться от положительного начала: что жить далее при настоящем порядке невозможно, а лучше быть не может, пока власть в царских руках». В «тетради Каплинского» нет прямой оценки двух изложенных мнений. Нет соответствующих данных и относительно Домбровского, хотя имеются все основания предполагать, что ему и его ближайшим соратникам была ближе и понятнее позиция «одного из многих».

Свой «Ответ на «Ответ «Великорусу» Огарев начал краткой, но очень выразительной формулой: «Наш ответ – привет!» Выразив согласие с «одним из многих», Огарев существенно дополнил и конкретизировал предложенный им план создания тайной революционной организации. Именно это очень понравилось офицеру, рукой которого написана «тетрадь Каплинского». Он выписал из огаревского текста отрывок, заканчивающийся словами: «Областные общества представляют ту выгоду, что их центр всюду, что они повсеместны, естественно связаны между собой и каждое дома». А затем, обращаясь к своим товарищам из войск, расположенных в Польше, он прокомментировал эти слова следующим образом: «Помните, что дом наш там, где мы квартируем. Обратите же внимание, вы и все слушающие господа в настоящее время чтения, на смысл последних трех строк в особенности», «Тетрадь Каплинского» много внимания уделяла польскому вопросу. Она, в частности, полностью воспроизвела и прокомментировала статью Герцена «С кем Литва?», напечатанную в «Колоколе» рядом с «Ответом «Великорусу». «Итак, – говорится в комментарии, – Литва с Польшей! Пусть Польша побеждает свободной, геройской борьбой, своими несчастьями, своим братством с соседями все то, что теряет рабством петербургский мертвящий деспотизм…» Из статьи Огарева «Ответ на «Ответ «Великорусу» с полным сочувствием в тетради воспроизведено следующее место: «…Освобождение Польши, освобождение прилежащих областей и освобождение России нераздельны. В общем освобождении Польша представляет такую же силу, как и Россия, поэтому мы умоляем поляков не выступать преждевременно отдельной силой, которая окажется слишком слаба, чтоб держаться, и, сделавши ложный шаг, обессилит Россию на всю помощь, которую Россия ожидает от Польши, и отдалит общее освобождение». Со своей стороны, автор текста в «тетради Каплинского», призывая к сотрудничеству польских и русских революционеров, писал: «Вы, господа, давно уже соглашались в мнениях с русскими патриотами и часто говорили об этом громко. Теперь настает время действовать. Не устрашайтесь этого, во-первых, чтобы не показаться самим перед собой трусами, а во-вторых, чтобы не привлечь на себя проклятия родных отцов и матерей; ведь вы же гордитесь декабристами, отчего вам не идти их следом?»

Из сказанного видно, что руководимый Домбровским кружок генштабистов и связанные с ним петербургские военные кружки не являлись чисто польскими организациями, не были чем-то вроде филиала складывавшейся в Польше партии красных. Это была многонациональная по составу участников, единая для Петербурга или организационно самостоятельная чисто военная федерация кружков, которая примыкала к «Земле и воле» и имела более или менее тесные контакты с польскими конспиративными организациями. О ее внутренней структуре известно немного. Один из наиболее осведомленных участников событий, Владислав Коссовский, в подготовленных для следственной комиссии заметках писал: «Полное разъяснение этого темного и сложного вопроса едва ли возможно; можно делать весьма правдоподобные допущения, вероятность будет очень большая, но достоверность едва ли достижима. Так, известно, что в Петербурге образовались кружки, так называемые литературные и нелитературные: один, например, кружок Домбровского, Гейденрейха, Варавского; другой – Огрызки, Спасовича, Пшибыльского, Костомарова, Нажимского, Сераковского, Падлевского [6]6
  Кружок из польских и украинских литераторов, чиновников, офицеров, в который, по словам Коссовского, входил и Т. Г. Шевченко.


[Закрыть]; третий – Утина, Пантелеева [7]7
  Студенческий кружок, точнее, студенческие кружки в Петербургском университете, ставшие базой для создания столичного отделения «Земли и воли».


[Закрыть]; четвертый – Энгельгардта, Лаврова, Шишкова [8]8
  Кружок артиллеристов или чернышевцев, упоминавшийся выше.


[Закрыть], да, вероятно, и сотня других. Как теперь объяснить возникновение первого из них, переход от кружка знакомых к кружку политических деятелей, связь между одним и другим, а этого – с третьим и т. д. кружками? Трудная задача выпала на долю историка, описывающего печальные смуты…»

Сотрудничество между русскими и польскими революционными силами, в котором активно участвовали петербургские военные кружки под руководством Сераковского и Домбровского, имело различные формы. Важнейшую роль играли совместное распространение нелегальных изданий, обмен ими, помощь друг другу в их размножении, хранении, транспортировке. В значительной мере осуществлялись открытые антиправительственные выступления, вроде описанной «истории» в Инженерной академии, манифестации во время похорон Шевченко (март 1861 года), студенческих выступлений (сентябрь – октябрь того же года) и т. д. Довольно регулярной была связь с лондонским революционным центром русской эмиграции и польской революционной эмиграцией, главными центрами которой в то время были Париж и Лондон. В 1859 году за границу ездил Л. Звеждовский. Во время пребывания в годичной заграничной командировке, начавшейся в мае 1860 года, Сераковский побывал в Лондоне у Герцена и Огарева, встретился в Париже с Мерославским и Высоцким, в Берлине с Гуттри и Неголевским, установил контакты с многими другими западноевропейскими революционерами и политическими эмигрантами из России, и Польши. По возвращении он вместе с Домбровским направил за границу двух офицеров: Зыгмунта Падлевского, который подал в отставку, и Владислава Коссовского, взявшего долгосрочный отпуск. Они стали преподавателями тактики и артиллерии в польской военной школе, созданной в Италии для подготовки будущих повстанческих командиров.

В ряде показаний бывших участников движения говорится о том, что кружки строились на основе троек: активный конспиратор принимал в организацию трех человек, каждый из которых принимал еще по два, после чего образовывался десяток во главе с десятским; три десятка составляли группу, возглавляемую тридесятским; во главе всех конспираторов крупного города стоял так называемый «старший» (в Петербурге им был Сераковский). Только «старший» знал всех конспираторов; остальные во избежание провала должны были общаться только с ближайшими своими соратниками внутри тройки, десятский – с руководителями троек, тридесятский – с руководителями десятков. Такая система, возможно, и существовала первое время, но она явно не привилась. Во всяком случае, в 1860–1861 годах существенных следов ее не обнаруживается. М. Черняк, учившийся в эти годы в Академии генерального штаба, на следствии показал: «С Домбровским я познакомился в конце 1860 года, жил он в это время с товарищами своими […] на Офицерской улице (дома не помню). У них происходили еженедельно собрания офицеров-поляков из разных академий. Цель этих собраний была связать всех поляков и по возможности подготовить их (в нравственном отношении) к делу восстания. Как средство для этого употреблялась словесная и письменная пропаганда (брошюры, книги и т. п. по большей части эмигрантов) […]. Устроено это общество было следующим образом: все члены, сколько их могло собраться, выбирали из своей среды посредством закрытой баллотировки председателя и обещались исполнять в момент восстания беспрекословно все полученные через него распоряжения. Он же входил в непосредственное сношение с Варшавою и другими местами и обязан был передавать им упомянутые выше сведения, собирал деньги и т. п. Каждый из членов обязывался честным словом не спрашивать у председателя и не узнавать стороной, Через кого именно он сносился с Варшавой и провинциями, и не требовать от него отчета в собранных деньгах».

Это свидетельство подтверждается некоторыми другими, в частности показаниями инженерного офицера Васьковского, вступившего в ряды конспираторов примерно в то же время. Он на следствии сообщил: «…Мы вместе поехали к Домбровскому и его товарищам […}. Там застали большое число офицеров, и между ними я помню одного только штатского Болтуца […]. После этого я бывал у Домбровского несколько раз, так как у него собирались, кажется, по средам. В одно из этих собраний, где были только офицеры, были выборы председателя, и меня Варавский просил выбирать Опоцкого; я написал на выборной карточке фамилию Опоцкого, но выбрали Домбровского».

За два года своей председательской деятельности Домбровский очень многое сделал для увеличения численности петербургских военных кружков, для идейной закалки их участников, для укрепления федеративных связей между ними, для расширения контактов военных организаций с освободительным движением в стране, с польскими и русскими революционерами, находящимися за границей. Состав кружков постепенно менялся – ведь большинство в них составляли слушатели академий и воспитанники военно-учебных заведений, которые после выпуска выезжали из столицы. На председательском посту Домбровского сменил гвардейский прапорщик В. Погожельский, поступивший в Академию генерального штаба в 1861 году. Позже, осенью 1862 года, был избран комитет в составе Э. Юндзила, В. Коссовского и В. Опоцкого. Он действовал накануне и в первые месяцы восстания 1863 года, в котором так или иначе приняло участие около половины участников петербургских военных кружков.

Домбровский приехал в Петербург оппозиционно настроенным офицером, внутренне созревшим для антиправительственной деятельности, но плохо представлявшим, где и как можно приложить свои силы, не имевшим постоянных контактов с какой-либо революционной организацией. За два года многое изменилось. Он не только кончил одно из лучших в Европе военно-учебных заведений, но и стал активным участником революционного движения, опытным конспиратором, годовым отдать асе свои силы борьбе и стать профессиональным революционером. Несколько лет назад он после окончания умения попытался бы, вероятно, добиться прикомандирования к академии, чтобы готовиться к научной работе, Либо хлопотал бы о должности в Петербурге. Теперь соображения, связанные с военной карьерой, не играли для него никакой роли. Решая вопрос о том, куда проситься после академии, Домбровский исходил только из интересов освободительной борьбы. Высокое сознание революционного долга, да и вся необычайно деятельная натура Домбровского неудержимо влекли его в самую гущу событий. К тому времени стало ясно, что в русских губерниях революционный взрыв можно ожидать только в 1863 году, когда у крестьян истечет срок так называемого временнообязанного состояния. Именно на это ориентировались русские революционеры, среди которых у Домбровского было немало друзей. В Польше, напротив, ситуация продолжала обостряться. Военное положение, введенное в связи с манифестациями, не приостановило брожение, а еще больше его усилило. Царство Польское стало в это время той частью Российской империи, в которой революционный взрыв был наиболее вероятен. Освобождение его родного народа, освобождение всей России зависело теперь От того, как пойдет дело на польских землях. Естественно, что именно там, и только там, хотел быть Домбровский.

После выпускного акта некоторые из однокурсников Домбровского, в частности Голиневич, получили отпуска и сразу же разъехались из Петербурга. Варавский заболел и оказался в госпитале. Закончив служебные и особенно многочисленные конспиративные дела, Домбровский на рождественские праздники поехал в Москву. Здесь он не только повидался с родными, но и имея ряд встреч с деятелями революционного подполья. А оно существовало и активизировалось, несмотря на репрессии по отношению к участникам студенческих волнений, несмотря на аресты среди распространителей «Великоруса» и других нелегальных изданий, часть которых печаталась в Москве. Трудно сказать, знал ли в это время Домбровский таких студенческих вожаков Москвы, как П. З. Аргиропуло и П. Г. Зайчневский, встречался ли с Ю. М. Мосоловым и H. М. Шатиловым, которые возглавляли полуконспиративную «Библиотеку казанских студентов», ставшую ядром московского отделения «Земли и воли». На уж с офицерами В. П. Колесовым, О. Еленский, В. Нарбутом и другими товарищами по Брестскому кадетскому корпусу и Дворянскому полку он, конечно, виделся. Думается, что разговоры с ними не ограничивались воспоминаниями о кадетских шалостях: ведь и Домбровский и его друзья были участниками революционных кружков, жаждавших деятельности и искавших контактов между собой.

Но вот поездка кончилась. Возвратившись в Петербург, Домбровский тщательно упаковал свои вещи. За несколько часов, остававшихся до отъезда, он еще успел сделать несколько прощальных визитов, погулять на прощанье по Невскому и зайти в военное министерство. В нужной ему комнате он снял шинель и поправил новые, еще не обмявшиеся штабс-капитанские погоны. Затем он подошел к одному из писарей, продиктовал ему рапорт и тут же его подписал. В рапорте была всего одна фраза: «Имею честь почтительнейше донести департаменту генерального штаба, что я к месту моего служения в г. Люблин отправляюсь 5-го сего января». Ниже собственноручной подписи офицера писарь тут же сделал помету: «№ 3-й. 5 января 1862 года».

Так кончился петербургский период жизни Домбровского, сыгравший роль важного, переломного этапа в его биографии.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
ВАРШАВСКАЯ КОНСПИРАЦИЯ НАКАНУНЕ ВОССТАНИЯ 1863 ГОДА

С февраля 1862 года в подпольных организациях Варшавы большое влияние и широкую известность начал приобретать один из офицеров, русских войск. За небольшой рост он получил ласковое прозвище Локетек, которое превратилось скоро в его конспиративную кличку. Локетек был очень подвижен и обладал неиссякаемой энергией. Он имел чудесную способность появляться чуть ли не одновременно в разных концах города для того, чтобы встретиться то с офицерами или солдатами, то с рабочими или ремесленниками, то со студентами или чиновничьей мелкотой из многочисленных варшавских канцелярий. Человек исключительных способностей, веселый и остроумный, он всегда был вожаком среди товарищей и их любимцем. Вера в неизбежность победы революции настолько переполняла его, что, когда он говорил, никто не мог оставаться равнодушным к его словам, не прислушаться к его горячим доводам. Это был штабс-капитан Ярослав Домбровский. Он состоял в штате 5-й пехотной дивизии, штаб которой находился в Люблине, но был прикомандирован к штабу 6-й пехотной дивизии, дислоцировавшейся в Калише. Фактически Домбровский с начала февраля 1862 года, то есть почти сразу по приезде в Царство Польское, обосновался в Варшаве, получив срочное задание от генерал-квартирмейстера Первой, или Действующей, армии и находясь в штабе 4-й дивизии. Такие штатные нонсенсы в те времена не были редкостью.

При многочисленных передвижениях по городу Домбровский чуть ли не ежедневно появлялся на пересечении улиц Свентокшижской и Мазовецкой. Здесь в угловом доме жили его дальние родственницы: Валерия, Игнация и Стефания Петровские, у которых собиралось много патриотически настроенной молодежи и участников конспиративных организаций. Здесь же жила молоденькая племянница сестер Петровских, рано осиротевшая Пелагия Згличинская. Ей было в ту пору девятнадцать лет, она недавно кончила один из частных пансионов в Варшаве и сдала экзамены, дававшие ей право стать учительницей. Очень экспансивная, впечатлительная и большая патриотка, она вместе с тетками ходила на все манифестации 1861 года, вместе с ними всячески помогала конспираторам. Домбровский и Згличинская полюбили друг друга; вскоре состоялась помолвка.

Сорок с лишним лет спустя Пелагия написала воспоминания, в которых с некоторыми преувеличениями, свидетельствующими о неутраченной свежести чувств, рассказала о том времени, когда жила у теток. «…Там, – говорится в воспоминаниях, – сосредоточивалось все тогдашнее патриотическое движение. Кузен теток, штабс-капитан Ярослав Домбровский, огнем своих вдохновенных речей собирал вокруг себя тех, кто был молод, делен и горяч. Под его руководством из несмелой девчонки я превратилась в отважного агитатора […]. Мы стали женихом и невестой перед богом и с ведома теток. Необычным было наше обручение. Тайные совещания, выезды эмиссаров из дома теток и устройство этих выездов, разбрасывание революционных воззваний – вот фон нашей любви. Не было времени на ласковые слова и страстные клятвы, а мимолетная похвала из уст моего руководителя вроде слов «хорошо переписала, кузиночка» служила для меня наградой и вдохновением. Не могу не вспомнить о наружности моего нареченного. Небольшого, даже маленького роста, худощавый, он был очень пропорционально сложен, ловок и проворен. Ему было двадцать пять лет, но выглядел он еще моложе, потому что при светлых волосах имел некрупные черты лица, чуточку выпяченные губы, свидетельствующие об энергии и воле, а взгляд – полный силы и смелости. Таких глаз я никогда в жизни не встречала: нежные и даже грустные в спокойном состоянии, они метали молнии в минуты вдохновения; в эти минуты он казался больше ростом, становился крупнее, голос его делался звонким и далеко слышным, он обретал такую удивительную легкостью речи, что мог поднять слушателей и повести их куда хотел. Я не знала и не знаю человека столь разносторонних способностей, столь глубоких и основательных знаний, какими располагал Ярослав».

Путь от Петровских до узенькой средневековой улочки Козьей, где в гостинице «Саксонской» жил Домбровский, он проделывая обычно пешком – это было совсем близко. Иногда он делал небольшой крюк, чтобы зайти в Саксонский сад, расположенный около разрушенного в годы второй мировой войны Саксонского дворца. В те годы этот зеленый островок в центре города был одним из самых людных мест, служивших для прогулок варшавян. В саду часто бывали виднейшие сановники Царства Польского, здесь имел обыкновение совершать свою неизменную утреннюю прогулку и пить минеральную воду наместник царя в Варшаве генерал Лидерс. Многие шли в Саксонский сад специально для того, чтобы лишний раз поклониться власть имущим, напомнить им о себе и тем закрепить свое положение в обществе. Домбровский заходил туда потому, что на широких аллеях сада или в весьма популярной кондитерской он мог спокойно, не привлекая излишнего внимания, встречаться с некоторыми из нужных ему офицеров и чиновников.

В момент отъезда Домбровского из Петербурга Сераковский находился там: это время совпадало с перерывом между его частыми командировками. Источники не позволяют точно воспроизвести их прощальный разговор, но, зная обстановку, можно с большой долей вероятия предполагать, что в напутствии, которое сделал Сераковский своему другу, речь шла об укреплении военной организации и о вовлечении в гражданскую конспирацию рядовых тружеников.

Как бы то ни было, приехав в Варшаву, Домбровский особое внимание уделял, с одной стороны, укреплению городской организации, вовлечению в нее простых людей, а с другой – консолидации, объединению множества мелких военных кружков, являвшихся большой силой; но не всегда согласованно действовавших. Со служебными обязанностями ему удалось устроиться как нельзя лучше. Готовя военно-статистическое обозрение Варшавской губерний, Домбровский не только мог, но и должен был посещать заводы и фабрики, учреждения и предприятия, бывать в военных лагерях, казармах, складах, крепостях, как в Варшаве, так и в ее окрестностях, Больше того, он имел право требовать от соответствующих учреждений сведений о населении, промышленности и сельском хозяйстве, о лесах, реках и озерах, о мостах и дорогах, о транспортных средствах, организации почтовой связи и т. д. Одним словом, он мот бывать везде; где хотел, имел возможность собрать все те данные, которые были ему необходимы как конспиратору.

Значительная часть подпольных кружков Варшавы еще в октябре 1861 года была объединена под руководством Варшавского городского комитета, который стал центром притяжения для всех сторонников вооруженного выступления, образовавших партию красных. В комитет вошли активные деятели манифестационного периода, в их числе писатель Коженёвский, учившийся когда-то в Житомирской гимназии, и бывший студент Киевского университета Игнаций Хмеленский (в Дворянском полку Домбровский был вместе с его братом Зыгмунтом). Но приезде Домбровский сразу же включился в работу комитета. В течение нескольких недель он приобрел такую популярность, что был назначен на очень важный и ответственный пост повстанческого начальника города. Это дало ему возможность сосредоточить в своих руках все важнейшие нити варшавского подполья. Из своегономера в Саксонской гостинице, где жил также и Хмеленский, Домбровский внимательно следил за деятельностью Организации, заботясь прежде всего о непрерывном росте ее рядов за счет трудящихся слоев городского населения.

Городская организация строилась по десятичной системе. Надежный человек, принятый в организацию, имел право принять до десяти новых членов из числа хорошо известных ему лиц, называясь при этом десятским. В дальнейшем отдельные участники группы могли образовать каждый свой самостоятельный десяток. Тогда все вместе они образовывали сотню, руководителем которой становился десятский из первого десятка, получая при атом звание сотского. Сотни, в свою очередь, могли образовывать тысячу, возглавляемую тысяцким. Тысячи подчинялись городскому комитету либо непосредственно, либо через уполномоченного по соответствующему району Варшавы. Рядовому члену организации полагалось знать только своего десятского и товарищей по десятку; десятским полагалось знать своего сотского, сотским – своего тысяцкого, но они не должны были знать никого на остальных руководящих деятелей организации.

Каждый член конспиративной организации должен был вносить в ее кассу через своего десятского тридцать копеек в месяц. Кроме этого, собирались добровольные взносы от членов организации и сочувствующих лиц. Все вновь принимаемые приносили следующую присягу: «Отныне я вступаю на службу отчизне и посвящаю ей все, что имею. Я буду слушаться национальной власти в лице указанного мне начальника и явлюсь по первому зову, не медля ни минуты. Я не буду пытаться узнавать и расспрашивать о том, кто стоит во главе организации, а все, что услышу, сохраню в глубокой тайне». Принятие присяги осуществлялось в торжественной обстановке в нескольких специально оборудованных помещениях, куда будущих членов организации приводили маленькими группами. Одно из помещений для принесения присяги находилось во дворце Потоцких на главной улице Варшавы – Краковском Предместье, другое – на Кривом Кольце. Были и другие пункты, куда в установленные дни иногда приходил для приема присяги и начальник города.

У Домбровского, который более чем кто-либо другой делал для укрепления городской организации, сходились все сведения о ее составе. На крупнейшем в Варшаве металлическом заводе Эванса, имевшем около 500 рабочих, участников конспирации было около четырехсот. Их руководителем (тысяцким) был рабочий Ян Словацкий. Из сотских известны только два. Судя по фамилиям, это были пролетарии, происходившие из деклассированной шляхты. Несколько меньшие, но все же сильные группы членов организации существовали у железнодорожников, на заводах Замойского, Фраже и других. Среди рядовых членов организации и десятских четыре пятых составляли рабочие, ремесленники, городская беднота. Среди сотских я тысяцких преобладала интеллигенция. Общая численность организации, когда Домбровский появился в Варшаве, приближалась к трем тысячам человек.

Канун восстания 1863 года был тем периодом, когда формирующийся рабочий класс Польши впервые начал выходить на арену политической борьбы. Это выражалось не только в большой активности пролетарских и полупролетарских слоев в конспиративной организации, но и в использовании ими таких специфических форм борьбы, как забастовка. Участники организации из рабочей среды, вероятно, рассказывали Домбровскому о том, как они ответили забастовками на расстрел царскими войсками манифестации 27 марта (8 апреля) 1861 года. Тогда забастовали несколько сот рабочих на Варшавско-Венской железной дороге, на заводе Замойского и других предприятиях. Участники забастовки стали потом наиболее надежными членами конспиративных организаций.

Энергичная деятельность Домбровского и его ближайших соратников содействовала росту влияния городского комитета. С мая 1862 года Варшавский городской комитет стал называться Центральным национальным комитетом (ЦНК). Это значило, что он превратился в руководящий орган партии красных в масштабах всей страны. Наиболее активными и влиятельными членами ЦНК были Хмеленский, Матушевич и Домбровский. Поэтому первой печатью ЦНК была монограмма, составленная из первых букв их фамилий – «CMD». К лету 1862 года численность конспиративных организаций партии красных в целом составляла уже 7 тысяч человек. Появились новые подпольные газеты («Сигнал», «Истинный патриот», «Голос из Варшавы» и другие), заметно выросло число распространявшихся прокламаций.

Пропаганда подпольной печати своим острием была направлена против распространенных среди интеллигенции соглашательских настроений. Подпольная печать критиковала политику царизма в Польше, жестоко высмеивала тех, кто возлагал какие-либо надежды на реформы сверху. Острую полемику вела подпольная пресса красных с идеологией белых, которые рассчитывали добиться независимости Польши, действуя легальными методами. В условиях военного положения и жестоких полицейских репрессий партия белых, выражавшая интересы помещиков и крупной буржуазии, не решалась открыто идти на соглашение с царизмом. Выжидали белые еще и потому, что они не теряли надежды усилить свое влияние в подпольных организациях и, действуя изнутри, предотвратить восстание.