Текст книги "Капитан-лейтенант (СИ)"

Автор книги: Владимир Плужников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

Вахтенный докладывает о том, что произошло. Он все делал по уставу: остановил машину, приказал выйти старшему и, поскольку он не знал никого из приехавших и не получал на их счет никаких приказов, вызвал вахтенного начальника. Однако приехавший важный генерал не стал ждать, и, выхватив пистолет начал его избивать. Не ожидавший от советского генерала такой гнусности, парень пропустил первый удар, и инстинктивно попытался защитить лицо руками. Ну а через пару секунд все решили зенитчики и их "ultima ratio rehnum" – очередь из ДШК.

Отправляю ошарашенного пострадавшего в лазарет в сопровождении двух матросов. А непрошенных охамевших гостей тем временем быстро запирают в форпике и кладовках. Теперь разбираемся с трупами. Оказывается, одной очередью срезали троих. Из них двое рядовых красноармейцев. Увы, не повезло парням. Они просто охраняли оборзевшее начальство. Забираю их документы. Надо будет похоронки направить, написав "Погиб смертью храбрых", чтобы семья не позорилась. А вот чей же это труп в генеральской шинели с большой комиссарской звездой на рукаве? Морды лица, как и большей части черепа нет вообще, но тушка цела. Во внутреннем кармане находится удостоверение личности. "Никита Сергеевич Хрущёв...Член Военного совета фронта... бригадный комиссар". Охренеть. Ну да ладно, не будет ему теперь черно-белого памятника на Новодевичьем кладбище, и кукурузником ему теперь не быть. И в ООН стучать каблуком по трибуне будет некому. "Помер Никита, ну и хрен с ним". Приказываю эту тушку, набив за пазуху и в карманы шинели и галифе камней сбросить в реку. А рядовых утром похоронить на кладбище по-человечески.

Иду к себе разбираться дальше с этими чертовыми гостями. Два краснофлотца приводят мужика в генеральской шинели, буцкая его по дороге и приговаривая "Это тебе гаду за Витькину руку!". Заводят его в каюту и хотят развязать.

– Обойдется. Пусть так сидит, а то еще буянить опять начнет, – и вытаскиваю из его перекошенной пасти кляп.

Он крутит мордой, пытается плеваться, громко и витиевато матерится, грозя всех расстрелять и загнать в штрафбат. Выругавшись, замолкает и зло смотрит на меня.

И тут до меня наконец-то доходит кто это! А ведь похож гад, на артиста Ульянова в фильме "Освобождение", похож. Георгий Константинович Жуков собственной персоной, Якорный Бабай его задери!

Черт его задери, что он тут делает? Да еще в компании с Хрущевым? Они же вроде как только после войны скорешились? Он же сейчас должен быть безумно далеко отсюда, контрнаступление под Москвой готовить... Это он что, по старой привычке "решил посоветоваться перед наступлением с полковником Брежневым, но не застал того на КП", пардон, решил посоветоваться с капитан-лейтенантом Федоровым? Я ведь за те две недели, что командовал обороной Николаева, успел несколько телеграмм отправить за подписью "Командующий Бугским фронтом КЛ Федоров". Самозванство конечно. Но подействовало на некоторых особо упертых в правильную сторону. И Ставка эти мои приказы не отменила. Вот ведь что интересно. Его и прислали, чтобы на такого борзого меня посмотреть?

Якорный Бабай, да, что ж это я продолжаю устаревшими шаблонами мыслить? Какое "контрнаступление под Москвой"? Все мое послезнание давно кончилось. Моими же усилиями причем. Фронт давно, еще в октябре, стабилизировался намного западнее Москвы. От Москвы до фронта вест шестьсот с гаком... И с конца октября фронт стабилизовался по берегу Днестра, у Каменца-Подольского (кстати, много раз переходившего из рук в руки), круто сворачивает на восток, проходит юго– восточнее Бара, южнее Житомира, далее сворачивает на северо-восток к Мозырю и в верстах примерно в двадцати южнее Могилева упирается в Днепр, а в верстах в полста севернее Могилева поворачивает на северо-запад и идет практически по берегу Западной Двины. Половина Латвии с Ригой наши. Эстония и тем более Ленинград -тыл. Харьков и Сталинград со Сталино, Севастополем и Москвой – глубокий тыл. Смоленск и Киев – прифронтовые города, находящиеся примерно в такой же ситуации, как и Одесса с Николаевом. На границе с Финляндией, как я уже говорил раньше, "странная война" идет давно, в общем, там тихо и никто не стреляет. А Могилев похоже становится здешним Сталинградом.

– Ну что, Георгий Константинович, успокоился? Поговорить бы с тобой с чувством, с толком, с расстановкой. Да времени нет. Но пару вопросов все же задам. Они у меня на языке уже черт знает сколько лет вертятся. Я даже не думал, что случится такая вот оказия их тебе задать.

– Да ты что ох***ел, лейтеха, да я тебя!..

–Ты, Жора уже ни хрена никому не сделаешь. Не бить тебе больше пистолетом по голове парней, которые честно выполняют свой долг. Ты ведь сволочь лучшему моему рулевому руку сломал. У парня талант, он шестым чувством чует когда надо курс сменить чтобы от бомберов уклонится. А ты сволочь, ему руку сломал. Нет, я понимаю, в форсмажорной ситуации двинуть слегонца в бок, чтобы из ступора вывести – это нормально. Сам так делал. Но чтобы вот так вот, в спокойной обстановке, когда тебе было просто лень обождать в машине чуток, наброситься на своего? Не понимаю я этого... Так что болтаться тебе сегодня поутру на рее за это. Так что не будешь ты, Жора, больше п*****ть о том что "бабы еще нарожают", не будешь гнать народ в штыковые на немецкие пулеметы. Впрочем, ты больше ни о чем п*****ть не будешь. Не командовать тебе уже Парадом Победы, не писать сказочки под названием "Воспоминания и размышления". Все, кончился сегодня Жора из Черных Грязей. Кончился. У меня только один вопрос: С кем еще кроме тебя, гражданин Мерецков при передаче дел Начальника Генерального Штаба РККА, обсуждал вопрос о том, что "в случае победы Германии нам хуже не будет" ? Кто такие эти "мы", которым в гитлеровской Германии хуже не будет? А? Кто еще кроме тебя? Часом не генералы Павлов, Лукин, Власов?

Судя по тому, как у Жукова, и без того ошарашенного, глаза полезли из орбит, я стреляя что называется на удачу и навскидку попал в яблочко все десять раз из десяти.

– Откуда ты это знаешь??– только и смог прохрипеть Жуков в ответ.

– Знаю, Жора, знаю. Это есть в протоколах суда над Павловым. Ну а коль ты начал говорить, то ответь-ка еще на пару вопросов. Тот, кому ты зад лизал в царской армии и кто тебе организовал два "Георгия" за полтора месяца на фронте империалистической войны, до сих пор сидит в кадрах РККА? И именно он, тебя ничтожество этакое, "полностью непригодное к штабной работе" вытащил на должность начальника Генерального Штаба? Этот же гад и Штерна, который за тебя в Монголии все спланировал, под трибунал подвел? Это все он?

– Ни скажу я тебе лейтеха ни х*я!

– Значит, что есть такой гад, ты признаешь. Так что вычислим мы его. Эх, нету под рукой сыворотки правды. Хотя может заменить ее классикой? Шпицрутенами? Матросы тут жаждут отомстить за своего друга. И я их целиком и полностью понимаю и поддерживаю. Так что они тебя порвут на клочки за пять минут как Тузик старую газету.

– Ты лейтеха слишком много знаешь, как я погляжу для рядового моряка.

– А я не рядовой. Я капитан-лейтенант. Кстати, говорят, что когда народ узнал из вражеских радиопередач о потере Минска и тебе доложил, ты истерику устроил и в слезах убежал из приемной товарища Сталина?

– Да ты... – и он опять начал материться. Мне эта ругань надоела, и я хорошо приложил его пистолетом по голове. Точно также как он бил вахтенного.

А утром его повесили. Перед строем. Сорвав петлицы и награды. «За нарушение Уставов РККА и РККФ, за нападение на вахтенного, за срыв подготовки РККА к войне, повлекшее массовые потери». Я собственноручно пнул грузовую стрелу, к которой привязали петлю, чтобы она выкатилась в сторону и унесла его за борт. Через два часа после того как он затих, труп сняли с петли, и привязав балласт, выбросили в реку. А всех сопровождавших разжаловали и отправили на фронт рядовыми. На его ППЖ матросы не польстились. Краснофлотцы только ругались – мол, вся эта тыловая шобла дешево отделалась, и надо было бы их всех, особенно Жукова перед повешеньем, сквозь строй прогнать...

Из произошедшего делаю практический вывод. Баррикады на въезде на причал усилили. Вахтенным у трапа приказано к подъезжающим машинам не подходить, а вызывать одного старшего к себе для выяснения всех обстоятельств. Пулеметчики обязаны держать приехавших под прицелом, и в случае любого агрессивного действия, даже просто движения в сторону, или если без разрешения к кораблю направился более чем один человек, сразу расстреливать таких вот непонятливых. А перед раздвигаемым заграждением из колючей проволоки у въезда повесили большой плакат с предупреждением во избежание непонимания.

Так или иначе, но наша служба продолжалась. Все было как обычно, и даже уже успело стать рутиной. Круизы с боеприпасами в Одессу, эвакуация тяжелораненых из Одессы, отражение налетов люфтваффе и в море, и в Одессе, и в Николаеве. Налеты стали реже – зимняя погода и короткие дни благоприятствуют – но зато злее. "Штукасы" больше не появляются, а "Ю-88" или Хейнкели высыпают ночью бомбы с большой высоты куда ни попадя, лишь бы попало в город. И, увы, перехватить их на подходе получается плохо. Оптический дальномер ночью или в облачности бесполезен, звукоулавливатели часто тоже не справляются. Радар нужен, причем даже не в городе, а намного севернее и западнее, ближе к фронту. И хорошая связь.

7 декабря Перл-Харбор все же случился. Япония напала на США. Гитлер тут же сделал глупость и тоже объявил войну Америке. Судя по радиопередачам БиБиСи, Черчилль более чем радостно отреагировал на эту новость, а Сталин – сдержанно.

Утром двадцать третьего декабря я неожиданно получил приказ сдать командование кораблем старшему помощнику и прибыть в Москву, в распоряжение Наркомата РККФ. Приказ был продублирован дважды по радио – и из Москвы и из штаба Черноморского Флота из Севастополя, да еще и нарочный привез мне оригинал приказа, подписанный самим Наркомом Кузнецовым, в засургученном прошитом пакете. Нет, я ни секунды не сомневался, что смерть Жукова и Хрущёва мне просто так с рук не сойдет. Но я ни на секунду не усомнился в своей правоте – жлобов и мерзавцев надо останавливать сразу, иначе они сядут нам на голову. "Паровозы надо давить пока они чайники", как любят говорить многие в Интернете.

Сдал дела, быстро собрался ( сколько мне там собираться-то?) и в назначенное время прибыл на аэродром в Кульбакино. Здесь уже собралась немаленькая группа военных в разных званиях, в основном пехота и летчики, и несколько штатских, включая хорошо знакомых мне директоров судостроительных заводов. Самолет, Ли-2 уже был готов к вылету, но посадку еще не начинали. Все явно ждали кого-то важного. Среди военных неожиданно оказался знакомый подполковник, тот самый танки которого модернизировали по моим предложениям еще в сентябре. Вот только сейчас он был уже полковником. Увидев меня, он радостно заспешил на встречу. Пришлось действовать по уставу:

– Здравие желаю товарищ полковник!

– И ты будь здоров, моряк! И знаешь что, ты брось эту уставщину. В сентябре вон как храбро командовал и ни на чьи звания не смотрел. Я же ведь тебе должен громадное спасибо сказать. Да и не только я. Тебе весь мой бывший полк благодарен. Ты ведь прав оказался тогда, и с танками и со всем остальным. Мой полк благодаря тебе какое-то время оставался единственной боеспособной танковой частью на фронте. И потери у нас меньше всех, есть конечно, но все же... И как ты до всего этого дошел?

– А это просто товарищ полковник. Танк он как корабль, а разве какому-нибудь большому кораблю помешают большая пушка и хорошая броня?

– Да, не помешают... Но все остальное – ПВО, заправщики, эти как ты их там назвал "транспортно-заряжающие машины"? Это-то как?

– Поскольку танк все же меньше корабля, и сам не может обеспечить все сразу – мощное ПВО, нести большой запас топлива, боеприпасов, продовольствия, то значит часть этих, совершенно необходимых грузов и задач надо разделить с другими машинами в составе одной и той же части. Я это с одним раненым "испанцем"-танкистом обсуждал, когда сам лежал в госпитале еще летом 1938. Это в основном его идеи.

– Хорошие идеи, полезные. Думаю что именно из-за них и меня, и вот их, – полковник кивнул в сторону двух директоров, – в Москву и вызывают. Опыт передавать. Одно не могу понять, если это было понятно тем, кто воевал в Испании еще в тридцать восьмом, почему это не делали раньше? Ну ладно, я в Испании или на Халхин-Голе не был, но там ведь была уйма народу, почему они, набравшись опыта, ничего не сделали?

– Так это же замечательно, что сейчас начали опыт передавать....

Я не успел договорить. Подъехала санитарная машина, и врачи, под командованием хорошо знакомого мне Филиппа Матвеевича, принялись грузить носилки с ранеными в самолет. Погрузили шестерых и рядом с ними села в самолет женщина-врач в звании военврача первого ранга. После этого все дружно разместились в самолете на оставшихся свободных местах. Когда мы сели, полковник достал небольшую фляжку с коньяком и налив коньяк в крышку-рюмку, протянул ее мне:

– За Победу!

– За Победу! – ответил я и выпил коньяк из этой рюмки, а полковник сделал глоток прямо из фляжки.

Двигатели заревели на взлетном режиме, и разговаривать стало невозможно. Самый короткий зимний день давно уже закончился, лететь предстояло не меньше шести часов. Делать в полете было совершенно нечего, и я решил, что лучше всего будет хорошо выспаться. Я отдал рюмку полковнику-танкисту, он кивнул, завинтил фляжку, убрал ее в карман и тоже решил поспать.

Очнулся я от мощной пощечины. И сразу не сообразил, где это я нахожусь, и что со мной происходит. Оказывается я уже не в самолете, а сижу на стуле в какой-то комнате. Шинели на мне уже нет, как впрочем, нет и шапки и кобуры с табельным ТТ. А вот «Вальтер» все еще в кармане. Да и кортик на спине под кителем по-прежнему. И руки у меня свободны.

Передо мной стоит наглый тип с двумя лейтенантскими кубарями на малиновых петлицах и что-то втирает:

– ... вот, проснулся наконец-то сволочь фашистская, гад этакий, х*** , – и он понес дальше что-то просто нецензурное и абсолютно не понятное.

– Лейтенант, вы что себе позволяете! – я попробовал разобраться в ситуации. Похоже, что пока я спал, мы прилетели и меня все такого же сонного куда-то привезли. И вот теперь будят весьма брутальными методами. Я конечно не кисейная барышня, но такого обращения не терплю.

– Ты щаз еще получишь, сволочь фашистская! – и он явно намерился врезать кулаком мне в лицо – вон как замахивается. Я инстинктивно уклоняюсь. От этого моего резкого движения стул падает, а его кулак, не встретив на пути мое лицо, просвистел дальше и со всего маху влепился в стену. Он орет от боли и пытается баюкать поврежденную правую рук. Я вскакиваю на ноги, выхватываю "Вальтер" и бью его по черепу. Так, он стек на пол. На всякий случай привязываю его к стулу его собственным ремнем и портупеями. А его "наган" забираю себе.

Пытаюсь разобраться в происходящем. Узкий длинный кабинет с большим, хотя и зарешеченным окном на пятом этаже. Письменный стол, два стула, шкаф и сейф. Обычно , по-канцелярски. На стене портрет товарища Сталина. Хммм... Я никогда не был в Наркомате РККФ. Но что-то мне подсказывает, что я сейчас нахожусь совсем не в родном наркомате, а в совершенно в другом ведомстве. Я, конечно же, бывал в Москве и знаменитое здание на площади Дзержинского видел не раз. И что-то мне подсказывает, что я именно в нем сейчас и нахожусь. Но вот внутри него я никогда не бывал и внутреннего расположения не знаю – я ведь видел это здание только снаружи.

Мдааа.... судя по папкам с делами, я именно в НКВД, и именно на Лубянке. Ну что ж, семь бед – один ответ. И что мне теперь делать с этим лейтехой? И что делать вообще? Сбежать, одев его форму и воспользовавшись его документами? Рост и комплекция у нас почти одинаковые, но морды лица совершенно разные, хотя в его удостоверении фото весьма далеко от идеала... Мдааа.... И далеко я убегу в военной Москве-то, которую я абсолютно не знаю? Попробовать стать диссидентом? Спасо-Хауз и аглицкое посольство они ведь на тех же местах... Нет, не стоит оно того. И помогать янки и бриттам я не хочу, да и сдадут они меня в момент... Так что ждем, когда это дурак очнется, поговорим, послушаем что он расскажет и тогда действуем по обстановке.

Я уселся за стол, мельком пролистал несколько папок – странно, но моего дела среди них нет. Значит это что? Недоразумение? Борзая прыть плохо информированного лейтенанта, проявившего дурную инициативу?

Я не успел доразмышлять и принять какое-то разумное решение. Судьба в который раз все решила за меня. Дверь кабинета распахнулась, и входящий с порога строго произнес:

– Товарищ лейтенант, вы почему задерживаетесь и не до сих пор не привели нашего гостя ко мне, как вам было приказано?

Не узнать вошедшего в кабинет человека в пенсне было не возможно. И как там у Козьмы Пруткова " При приближении начальства принять вид лихой и придурковатый" ? Кажется так... Поэтому я вскочил, и став по стойке смирно, щелкнул каблуками и браво отрапортовал:

– Здравие желаю, товарищ Народный Комиссар! Капитан-лейтенант Федоров по вашему приказанию прибыл!

– Здравствуйте товарищ Федоров, – поскольку у него проявился легкий акцент, похоже, увидев происходящее, Берия был удивлен не меньше меня, – Что здесь происходит?

– Провожу практическое занятие с сотрудником наркомата на тему полевого допроса "языка", товарищ Народный Комиссар!

– Хорошо. Заканчивайте немедленно это занятие и следуйте за мной!

– Слушаюсь!

– А вам, товарищ лейтенант, выговор за неисполнение приказа. Вам было приказано сопроводить товарища капитан-лейтенанта в расположение наркомата, а вы что наделали?

Пока Берия отчитывал перестаравшегося исполнителя, я освободил лейтенанта от пут, положил на стол его "наган" и патроны, и последовал за Берией. Мы спустились на два этажа, прошли несколько коридоров и внутренних постов охраны, только тогда попали в его кабинет.

– Так кто вы такой, товарищ Федоров? – спросил Лаврентий Павлович, когда дверь его кабинета закрылась за моей спиной.

– То, что вы очень не обычный человек, мы уже знаем, – Берия кивнул на мою тетрадь, лежащую у него на столе, – Кто же вы все-таки такой? Откуда вы все это узнали?

–Хм, "кто я такой"... Это очень сложно объяснить коротко. Но если в двух словах, то, наверное, я самый настоящий хохлопитек и жидобендеровец. Во всяком случае, так меня обзывали многие в Москве.

– Кто-кто? Что все это значит?

– Я могу рассказать все подробно, но это очень долгая и печальная история о событиях произошедших за 75 лет. И эта история требует для рассказа очень много времени.

– Время у нас есть, так что начинайте рассказывать...