Текст книги "Капитан-лейтенант (СИ)"
Автор книги: Владимир Плужников
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)
Annotation
1938 год. Попаданец. Без ноутбуков и ╓скадр. Без ничего. Ему осталось жить до августа 1941. Но он меняет судьбу.
Плужников Владимир Александрович
Плужников Владимир Александрович
Капитан-лейтенант
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ: Всем настроенным анти-советски, всем поклонникам ВВП и ХПП, данный текст читать вредно для здоровья.
В семь часов утра 22 апреля 2020 года, в Николаеве, по улице Советской, почти пустой в столь раннее время, шел один очень пожилой мужчина. Не смотря на свой более чем почтенный возраст – недавно ему исполнилось 110 лет – шел он довольно быстрым и твердым шагом. В правой руке он держал букет из пяти красных гвоздик, а левой рукой периодически опирался на изящную трость. Одет он был в потертую временем и посеревшую, некогда темно-синюю, но аккуратную и тщательно разглаженную форму, в которой глаз опытного историка военно-морского флота или реконструктора без труда опознал бы форму капитан-лейтенанта РККФ образца 1941 года. Пройдя Советскую, старый моряк свернул на площадь имени Ленина, и, подойдя к памятнику Владимиру Ильичу, возложил свой букет к его подножию. Постоял немного, затем четко развернулся кругом и пошел обратно.
Его парадный адмиральский мундир остался висеть дома в шкафу, поскольку всем новомодным мундирам он предпочитал вот эту старую, прошедшую всю войну форму. Да и к золотым погонам он относился более чем скептически. Не любил он и всякие официальные мероприятия, на которые его приглашают, не смотря на то, что он уже более тридцати лет в отставке. А идиосинкразия к официальным мероприятиям возникла уже очень давно и во многом из-за того что несмотря (или даже благодаря) прошедшему времени, он не мог рассказывать всё...
***
«В камине весело плясал огонь....»
Эта мысль почему-то возникла у меня в голове, когда я проснулся. Почему эта? Не знаю. Может потому что вчера перед сном я с пол часика читал забавный исторический роман?
Впрочем, в соответствии с давней, практически полувековой привычкой, проснулся я как обычно очень рано. Встаю я обычно в шесть, слегка разминаюсь, готовлю завтрак, приношу жене кофе в кровать и собираюсь на работу. Благо, что на работу мне ехать далеко не надо, она почти рядом, всего в десяти минутах весьма неспешной прогулочной ходьбы. Чувствую, что до шести часов еще можно и поспать чуток, но вместе с тем внезапно возникло странное ощущение – что-то идет не так. Но что именно не так, не могу понять.
Ах, да вот же оно – птицы за окном щебечут слишком громко и в комнате слишком светло для 5 часов утра 26 декабря. Странно... В декабре так светло в пять утра не бывает...А то что сегодня конец декабря я не сомневался ни на секунду. Вчерашний день я помню слишком хорошо, чтобы ошибаться. Вчера были два праздника – Рождество и день рождения моего деда. Дед родился как раз в Сочельник девятьсот девятого года. Тысяча девятьсот девятого...
По семейной традиции мы отметили оба события. Отметили опять же таки по нашим семейным традициям, без застольного экстремизма и фанатизма, то есть без буйных пиршеств и обильнейших возлияний. Детям положили подарки под елку, а деда помянули стопкой за ужином. Я никогда его не видел. Дед погиб в сорок первом, задолго до моего рождения. Бабушка в июле и августе сорок первого получила две "похоронки" и извещение "пропал без вести". И его единственное письмо, датированное 18 августа, что было уже после даты последней похоронки.... Помянули символически, как обычно. У меня нет привычки надираться до потери пульса.
Слишком уж громко птицы за окном щебечут для декабря. Оно конечно же воробьи с синицами шуметь могут в любое время года, но что бы скворцы пели в декабре? Да еще так чтобы у меня голова трещала? Такого зимой не бывает. Впрочем, чую, ужасно болит не только голова, но и все тело ломит. Ага, скажи еще как Шарик "и хвост отваливается".
С трудом разлепляю глаза и смотрю в потолок. "Разлепляю глаза" это я слегка поторопился. Открылись, конечно, оба глаза, вот только левому глазу видеть что-либо вокруг мешает марлевая повязка, на которую глаз смотрит в упор. И откуда эта повязка взялась?
Правым глазом я вижу гораздо больше. Надо бы сдвинуть повязку с левого глаза. Вот, так уже гораздо лучше. Над головой обычный побеленный известкой потолок, такой же, как у меня в спальне, вот только он выше, чем должен быть у меня дома. Стены тоже белые, побеленные известкой, как и потолок, и никаких обоев. Напротив никелированная кровать, рядом с ней справа белая, покрашенная масляной краской тумбочка, а слева какая-то железная конструкция. Слева в дальнем углу выкрашенный такой же белой краской шкаф. Рядом с моей кроватью гнутый венский стул, из темного, почти черного дерева, кажется ореха и точно такая же белая крашенная тумбочка, а за ней облицованная сине-белыми изразцами печь. Справа от моей кровати приоткрытое окно, слегка прикрытое белой полотняной занавеской, висящей на темной, почти черной деревянной штанге. Если слегка подвинуться на кровати и протянуть руку, то занавес можно и подвинуть, полностью открыв вид из окна. Пытаюсь это сделать. Уй, черт! Двигаться больно. Очень больно. Но, тем не менее, если двигаться медленно и аккуратно, то боль терпимая и подвинуться к краю кровати у меня получилось. Получилось и слегка отодвинуть занавес.
Вид из окна, хотя получился и не особо широкий, все-таки часть окна все еще закрыта занавеской, но меня этот видшокировал. Прямо под окном зеленеют деревья, на них весело резвятся скворцы и вездесущие воробьи. А вот чуть дальше за деревьями мрачно темнеет громада давно закрытого Госпитального Собора. Я никогда не видел сей собор с такого ракурса, но не узнать его не возможно.
Из всего увиденного может быть только один вывод – я в госпитале. Не в городской больнице в Дубках, не в БСМП, а именно в госпитале. Причем в старом Морском Госпитале. Но Боги Олимпа, я не помню, как и почему я сюда попал! И почему деревья зеленые в декабре???? И почему я весь перевязанный? Почему все болит, и я ни черта не помню?
Пытаюсь себя ощупать. Мда... Что-то странное. Перебинтованы голова и левое плечо, впрочем левой рукой можно шевелить, хотя и весьма ограниченно из-за повязки. А левой ногой шевелить почти не получается – похоже она в гипсе.
Мдаааа...
И что это было ?
Почему я в гипсе и в госпитале?
Вывод напрашивается совсем не утешительный. Неужели путлеру надоело играться с "гибридной войной" и он начал полномасштабное вторжение на Украину ради "сухопутного коридора в Крым и Приднестровье", о котором уже три года кричат все пропагандоны в инете? Он приказал и "Ихтамнеты", вернувшись после сирийских тренировочных гастролей на свои базы, и накрыли Николаев ковровой бомбежкой кассетными боеприпасами, так же как намедни сирийский Алеппо? И мой дом попал под эту раздачу. Вместе с городскими больницами. А госпиталь уцелел, он ведь давно уже стал далеким от центра городской жизни, да и маленький. Иначе объяснить мое попадание в госпиталь невозможно.
Вариант со взрывом бытового газа, как это было пару лет тому в соседнем квартале не подходит – тогда пострадавших, которых спасателям удалось выкопать из руин, "скорые" отвозили в БСМП.
Мысли в голове скачут одна другой радостнее. Но тут прямо над головой что-то захрипело и зашипело, затем шипение прекратилось, и зазвучала песня. Очень знакомая до боли, но давно не слышанная. Я как мог, повернул голову и удивленно скосил глаза вверх влево, туда, откуда звучала эта песня. На стене, чуть выше кровати, так, чтобы слегка подвинувшись можно было бы дотянуться до регулятора громкости, висела классическая, известная по фильмам и фотографиям черная тарелка радиоточки.
И из этой тарелки звучал "Интернационал".
Я не верил своим ушам. И что бы это значило???? Кому-то понадобилось ТАК шутить?
Тем временем "Интернационал" закончился и приятный женский голос произнес:
– Доброе утро, товарищи. Сегодня четверг, 28 апреля 1938 года. Московское время шесть часов утра...
– ???? ЧТО??? Какое 28 апреля?? Какой тридцать восьмой? Сегодня же семнадцатый год! Две тыщи семнадцатый! Декабрь!!! – заорал я от неожиданности и попытался вскочить.
Из этой попытки ничего не вышло – острая режущая боль скрутила меня и я отключился...
Поэтому я не видел и не слышал, как на мой крик прибежали две медсестры.
Увидев что я без сознания, старшая сказала младшей:
– Бредит бедняга, сильно же ему досталось. Вот и кричит во сне.
Постояв немного в ожидании и в надежде – может, я очнусь, они поправили подушку и вскоре ушли.
Когда я вновь очнулся, день уже клонился к вечеру – это чувствовалось по цвету заката, проливавшемуся в мою комнату, то есть в палату, сквозь приоткрытую мной занавесь. Прошедший день ничего не изменил – я по-прежнему лежал в одной из палат Морского Госпиталя. И я по-прежнему был перебинтован и загипсован. Вот только то, что я мог видеть, было не моим телом, к которому я привык уже за более чем половину столетия. Руки точно не мои – нет на них моих шрамов, одному из которых от неудачной работы с пилой уже почти пятьдесят лет. И других шрамов, посвежее , например шрама от собственноручно зашитой раны тоже нет. Да и все остальное тело тоже не мое. Оно вдвое моложе, как на мой взгляд.
И что бы все это значило?
Переселение душ? Все так, как там пишут во всяких фентези про попаданцев и альтернативной истории, в которых регулярно машут кулаками после драки?
На кой черт оно мне все надо? Я не фанат этого жанра. Нет, безусловно, я читал разные книжки, в том числе и на эти темы. Некоторые из них я находил даже забавными и годными для того чтобы почитать в поезде или самолете при дальних поездках или там с полчасика на сон грядущий вместо снотворного. Но в литературе предпочитаю альтернативной истории – реальную, и мемуары. Нет, безусловно, многие авторы и в мемуарах фантазируют и врут, но не столь много.
Радиоточка продолжала что-то говорить, и я стал прислушиваться к издаваемым ею звукам.
Черт, судя по стилю музыки, новостей и прочих передач меня всё-таки занесло именно в 1938 год. Если это конечно не чья та жестокая шутка. Непонятно главное – кто я? У меня нет знакомых, которые могли бы профинансировать такой спектакль. А если это не спектакль...
Увы, но я практически ничего не помню про этот год. Нет, я конечно же помню очень и очень многое из глобальных событий произошедших в 1938 году – о всяких там аншлюсах, Хасанах, Мюнхенских сговорах, о том что Берия назначен летом 1938 года заместителем, а с ноября – Народным Комиссаром Внутренних Дел, о "репрессиях и кровавой гебне", и тд и тп помню. И о многом другом тоже помню. В общем "все, что было не со мной, помню". Я помню массу глобальных фактов и мелких, но, тем не менее, важных фактиков из мемуаров и книг по истории.
К моему сожалению, я ни черта не знаю о практической, бытовой стороне жизни людей в 1938 году. Я не знаю элементарного – почем хлеб и проезд в трамвае, сколько стоит та же бутылка водки и мужские ботинки с костюмом и рубашками. Или кепки, в которых сейчас все ходят.
Я ни черта полезного не знаю.
И самое главное – я не знаю как меня зовут и кто я такой . Это разным книжным героям достается память тел, в которых всякие демиурги внедрили их попаданческие души. Эти попаданцы знают экзотические языки, становятся принцами, монархами и мэтрами исторического фехтования и всяческими "мастерами единобоберств".
А вот мне никакой памяти от этой тушки не досталось. Хорошо хоть моя собственная память осталась. Ладно, хрен с ним, с попаданчеством и памятью моей тушки. Будем выживать и приспосабливаться, используя то, что у меня есть.
С тем, что мою душу кому-то было угодно перетащить в прошлое, я почти смирился.
Главное не думать о моей семье, и о том, что осталось и произошло там, в семнадцатом году. В две тысячи семнадцатом. Иначе я точно сойду с ума.
Все! Об этом не думать. Никогда. Неплохо было бы дожить до семнадцатого года и посмотреть, что тогда будет. Но это уж как получится. Этой моей тушке в 2017 году будет лет сто. Причем, пожалуй, что даже сто лет "з гаком". Столько не живут обычно. Особенно с учетом перспективы будущей Великой Отечественной. Сколько по статистике выжило выпускников 1941 года? Три процента кажется? Но будем стараться прожить все эти годы так, чтобы не было обидно. А там как бог даст. Или Боги. Ну или те, не знаю уж точно как их там зовут, в общем кто перетащил мою душу сюда. Все! О семнадцатом годе не думать!
НЕ ДУМАТЬ!!!
Но мысли все же путаются.
Вот только не понятно все же, зачем и почему меня сюда перетащили?
И в кого мою душу поместили?
Тоже не понятно.
Точно, что ни в одного из моих дедов. Они оба в Николаеве никогда не были. А то, что я в Николаеве это без всяких сомнений. Собор, который виден из окна, уж очень характерен. Да и скворцы,поющие в апреле, явно южные. Они в это время весьма и весьма далеко от Николаева. Один строит школу и дома на Киевщине. А второй кажется или еще воюет в Испании или буквально на днях должен вернуться домой, в Харьков. Историю семьи с точностью до дня я, конечно же, не помню и не знаю. Даже бабушка, когда рассказывала об этом, день, когда дед вернулся из этой испанской командировки, точно вспомнить не могла и только плакала.
То есть я попал в кого-то совершенно для меня чужого, к тому же тяжело раненого, возможно в той же Испании. Хотя это крайне маловероятно. Пароходом из Барселоны в Николаев две недели ходу если не больше. И что, тушка все эти две недели была без сознания? Сомнительно... Впрочем, говорят народ иногда и самолетами вывозили. "ТБ-3" в одну сторону бензину хватало. Но что-то смутно верится в это. Если уж раненый на столько важен, что его везли из Испании самолетом, то с дозаправкой в Одессе увезли бы в Москву, в столичный госпиталь, а не оставили бы здесь. Скорее всего, это было что-то местное.
О себе-то я все помню. Безусловно, кроме мгновения переноса моей души сюда. А вот о том, что было с этим телом, не помню ничего. Абсолютно ничего.
Значит что? Значит, придется болеть амнезией. Избито, в прямом смысле слова. Но что поделать? Выбирать-то не приходится. Благо для этого есть все основания – голова перевязана, значит, чем-то по башке прилетело. Но и в психушку не хочется. Надо срочно выяснить в кого же это я влип.
Кстати, а как эту ситуацию научно называют? Ретроградная амнезия, кажется?
В общем, будем разбираться потихоньку. Если на ноге гипс, а ничем другим кроме гипса, эта бандуристая повязка на левой ноге быть не может, значит это перелом. А с переломом ноги мне валяться в госпитале или дома как минимум месяц, если не два. Знать бы еще что со мной случилось? Стоп. Дома... А где я тут живу? Дом хоть какой-то должен быть обязательно. Ведь судя по практической персональной палате, я тут явно не бомж.
О! Судя по звукам из коридора, я это скоро узнаю. Похоже, это идет обычный для всех больниц вечерний обход пациентов.
Точно, обход.
Дверь в мою палату распахнулась, и в нее вошел самый настоящий доктор Айболит в сопровождении молодых врачей и медсестер. Конечно, его зовут не Айболит, но выглядит он точно как знаменитый доктор на иллюстрациях к этой детской сказке – довольно высокий, худощавый, пожилой, с седой бородкой клинышком и в круглых очках. У меня были подобные очки a la Lennon, в институте.
– Добрый вечер, – я попытался поздороваться, но голос прозвучал очень хрипло и глухо. Черт, в глотке все пересохло.
– О! Наш герой очнулся! – воскликнул Айболит, подойдя ко мне. Он помолчал, традиционно щупая пульс на моем левом запястье. Потом прибавил – Горазды же вы батенька спать! Вас уже неделю как привезли, а вы все никак не могли очнуться! Как вы себя чувствуете?
– Замечательно! – прохрипел я. В горле окончательно пересохло.
– Дайте ему немедленно воды! – Айболит скомандовал своему окружению, и она из медсестер почти сразу поднесла ко рту носик маленького чайничка. Я сделал пару глотков и мне немного полегчало. Во всяком случае, разговаривать я уже мог нормально.
– Большое спасибо, хорошо! Если не считать всяких мелочей... – я попробовал пошутить. – Можно мне чай, крепкий, сладкий и горячий? А то башка сильно трещит.
– Вы слышали что просил наш раненый ? – спросил Айболит не обращаясь ни к кому персонально. И тут же скомандовал – Приготовьте немедленно !
– Большое спасибо... Э-э-э-э. .. Извините доктор, не помню как вас величать . Я вообще ничего не помню...
– Филипп Матвеевич , – подсказал Айболит.
– Большое спасибо, Филипп Матвеевич...
– Не за что, молодой человек. Вы это и не могли помнить. Вас сюда в бессознательном состоянии привезли. Стоп, что вы сказали ? Вы ничего не помните? То есть совсем ничего?
– Совсем или нет, я не знаю. Вы спрашивайте, и тогда станет ясно, что я помню, а что нет.
– Вы имя свое помните?
–Имя?
– Ну как вас зовут?
– Имя... Имя... Увы.... Нет, нет не помню.
– Тек-с. Хорошо-с. Нет, конечно, ничего хорошего в потере памяти нет. Но такое бывает в подобных случаях. Ну ладно, начнем с самого простого.... Итак. Дважды два ?
– Четыре!
– Шестью восемь?
– Сорок восемь!
– Хмм... Оловянный, деревянный, стеклянный...
Я задумался на пару мгновений.
– А, понял! Оловянный, деревянный, стеклянный – исключения, пишутся с двумя буквами "н"! – я радостно выпалил ответ.
– Сумма квадратов катетов...
– ... равна квадрату гипотенузы! Это теорема Пифагора!
– Царской водки не хотите? – Айболит, упс, пардон, Филипп Матвеевич, посмотрел на меня с хитрым прищуром.
– Нет, благодарю вас покорнейше, не хочу. Царская водка – это не водка вовсе, а смесь серной и соляной кислот в очень высокой концентрации.
– Ну что ж, молодой человек. Похоже, что вы получили хорошее образование, и оно вас не покинуло. Это лучше чем я рассчитывал, но несколько хуже, чем я надеялся.
– Филипп Матвеевич, может быть вы будете столь любезны и сообщите мне кто я такой и как меня зовут? С образованием я в любом случае смогу разобраться и сам. Время у меня для этого есть , судя по гипсу и повязкам лежать мне тут еще долгонько, так что если мне кто-то принесет школьные учебники, то я все это быстро вспомню. А вот кто я такой, ни в каких в учебниках не написано, и я не уверен, что я сам смогу это вспомнить. Во всяком случае, вспомнить все быстро.
– Мда-с... Амнезия-с....Такое было в моей практике в Империалистическую и Гражданскую. Контузии, ранения в голову.... Память в большинстве случаев возвращалась . Возвращалась правда у всех по-разному. У кого-то сразу, скачком, ну как лампочку электрическую включили. Щелк и все. А у кого-то кусками, долго и мучительно, причем до конца так и не восстановилась. Впрочем, это не мешало и не мешает им практически нормально жить и работать...
– Так кто же я такой?
– Да-да, сейчас... – одна из медсестер подала Филиппу Матвеевичу папку. Он открыл ее и прочитал:
– Так-с... Федоров Сергей Иванович, 1909 года рождения, из рабочих, член ВКП(б), старший лейтенант РККФ, командир корабля... Недавно назначен, этот корабль, на знаю какой, еще строится на судостроительном заводе ... Кстати, завод тут почти рядом, поэтому вас быстренько и привезли сюда. Там, на заводе, на этом, как его... стапеле... и произошло ЧП. Тут не написано что именно произошло... Мне только сказали, что вы вели себя героически и кого-то спасли. Это имя вам знакомо?
– Увы, нет. Я ничего этого не помню. Имени своего тоже ... – удивление явно было у меня на лице, но я соврал врачу. Это имя я вспомнил. Имя, безусловно, не мое, но мне оно знакомо. Про историю кораблей Черноморского Флота, про их судьбу и судьбу их экипажей во время Великой Отечественной Войны я прочитал все, что смог найти в библиотеках, еще давно, в школе, и потом, уже в двухтысячные пополнил эту информацию из интернета.
Мда-с... Повезло мне как утопленнику. Нет чтобы в принца там средневекового попасть, или хотя бы в царя-батюшку как все крутые попаданцы. А тут я не попал, я влип. Парню, то есть теперь мне осталось жить три с половиной года. Федоров Сергей Иванович, командир эсминца , "Совершенный" насколько я помню. Не знаю почему, но имена кораблей поменяли в 1940м, зачем не понятно, ну да ладно. Не это главное. Главное что эсминец сей был заложен в 1936 году по проекту 7, а намедни, коль на улице апрель 1938 года, уже перезаложен по проекту 7у. Эсминец этот, да и другие корабли из этой серии, строили безумно долго. Поэтому он не был готов в началу войны, а в августе 1941 года еще только проходил ходовые испытания и на мерной миле нарвался на мину. Корабль был сильно поврежден, его утащили на буксире в Севастополь и уже там, у стенки судоремонтного завода его добила гитлеровская авиация. До Победы из экипажа в 280 человек не дожил никто...Самое обидное, что мина-то была наша. За нее "большое спасибо" гражданину Иванову, более известному как командующий Черноморским Флотом адмирал Октябрьский. Петля на рее по нему рыдает горючими слезами. Именно по его идиотскому приказу тысячи мин были выставлены возле наших берегов, а не возле вражеских. Этих семи с половиной тысяч мин хватило бы чтобы намертво запереть единственного нашего врага на Черном море – румынский флот – в его базах, Констанце и Мангалии, намертво. Остальные – турки и болгары – всю войну отсиделись, спрятавшись за своим нейтральным статусом. Причем турки были нейтралами в нашу пользу практически – ни один гитлеровский или итальянский корабль через Босфор в Черное море не прошел. А все что имели на Черном море гитлеровские кригсмарине – это всякая мелочь типа шнельботов и десантных барж, которые они протащили по Дунаю или привезли по железной дороге в туже Констанцу. Итог сего приказа был печален – на своих собственных минах погибли три наших эсминца, тральщик и десяток транспортов с грузом, гражданскими пассажирами и бойцами РККА, в том числе пассажирский пароход с полутора тысячами пассажиров – женщин и детей, которых эвакуировали из Одессы. Именно на узких фарватерах среди наших же минных полей, на которых практически исключено маневрирование, люфтваффе ловило и топило наши корабли у Севастополя и других портов....
Видя мою физиономию, наверняка погрустневшую от всех этих воспоминаний о будущем, Филипп Матвеевич спросил:
– Что-то вы погрустнели молодой человек. Не можете вспомнить?
– Увы, да. Ничего из своей жизни не могу вспомнить. Как корабль к бою и походу подготовить помню. Как курс проложить и как координаты по звездам определить помню. И еще много чего, связанного с кораблем помню. А вот о себе ничего не помню. И просто о жизни я ничего не помню. Я не помню сколько стоит, например хлеб и молоко, или сколько стоит проезд в трамвае.
– Но коль вы помните что такое трамвай и молоко это уже хорошо! – усмехнулся Филипп Матвеевич. И продолжил:
– Собственно вами и вашей головой мы сейчас и займемся. Ее, так сказать внешней стороной. Итак, коллеги, продолжим осмотр больных. Подходите ближе и обратите внимание на....
После этого меня окружили медики, и разговор практически полностью переключился с русского языка на латынь и я стал понимать едва ли четверть того, о чем говорилось.
Тем временем с моей головы и руки сняли повязки, а вскоре с головы срезали и швы. Вскоре меня перебинтовали снова, но уже гораздо меньше. Во всяком случае марлю с глаз уже не приходилось убирать чтобы что-то видеть. Филипп Матвеевич подвел итоги осмотра:
– Итак, молодой человек. Должен вам сказать, и коллеги это подтвердят, что процесс вашего выздоровления идет в целом успешно. Жара у вас нет, раны чистые, всяческих возможных нехороших последствий и осложнений нам удалось избежать. Удар по голове пришелся в основной по касательной. Падающими железяками вам содрало не маленький лоскут кожи, но череп цел. Мы все это зашили. Шрамы безусловно останутся, но не так что бы уж очень ужасные... Мда-с...Заживает на вас все хорошо и довольно быстро. Пожалуй, этому способствовало ваше бессознательное состояние... или может это был беспробудный сон? В течении целой недели... Думаю что через три-четыре дня повязку с головы и руки снимем. А вот перелом это не так быстро. Через месяц сделаем рентгеновский снимок и посмотрим. Так что главное для вас на ближайшее время покой и сон. Спать можете сколько угодно. Мой вам совет – отсыпайтесь на будущее...
– Спасибо. Я так и буду делать. А когда я смогу вставать? Ну хотя бы для того чтобы... – я замялся.
– В туалет сходить? – продолжил Филипп Матвеевич
– Угу, – я угрюмо кивнул.
– Если бы не травма головы и с левой рукой у вас все было бы в порядке, то костыли можно было бы дать вам прямо сейчас. Но я боюсь, что из-за этих травм вы не удержитесь и причините себе еще какие-нибудь новые повреждения. Так что еще недельку полежите и поспите. А с утками вам помогут...
– Понятно.
Вскоре они ушли, и я вновь остался один. Потом принесли ужин. Потом... Об этом мне стыдно вспоминать. В общем две пожилые санитарки возились со мной как с неразумным младенцем. Впрочем, вся эта возня отвлекала меня от печальных мыслей о будущем, и окончательно подавила первоначальное желание записать все, что ждет страну в ближайшие пять лет, и отправить эти записи письмом Сталину. В том, что такое письмо будет получено адресатом, я не сомневался. А вот то, что главным следствием прочтения такого письма станет мое помещение в психушку, «в желтый дом», в Кащенко, (или как тут сейчас называют в просторечии психиатрические больницы?) я тоже перестал сомневаться. Скажете жестоко? А как бы вы сами отнеслись к автору письма, который станет утверждать, что через три года начнется война, что «непобедимая и легендарная» будет отступать от западной границы до Москвы, Сталинграда и Кавказа? Особенно если про автора письма точно известно, что он – контуженный на всю голову сопливый лейтеха? Или просто сочтете его паникером и провокатором и «шлепнете» по 58ой статье? Я бы наверно «шлепнул», что бы ни тратиться в течение десятилетий на содержание скорбного разумом безнадежного больного... В прочем, даже если Сталин поверит, то кому он поручит исправлять ситуацию и не допустить поражения 1941 года? Да все тем же господам-генералам и маршалам: Начальникам Генерального Штаба РККА Мерецкову и Жукову? Командующим приграничными военными округами? Павлову и опять тому же Жукову? Но это ведь те самые Мерецков с Павловым, которые в январе 1940 года пришли к выводу «что в случае победы Германии нам хуже не будет». Это ведь тот же самый Жуков, который 1 июля устроил истерику , узнав из передачи геббельсовского радио о сдаче Минска... Впрочем, сейчас Жуков еще не распиаренный маршал, а комкор или даже еще комдив. Пиарить его начнут через год, после Халхин-Гола... В ВВС будет командовать тот же Рычагов, приказавший снять с самолетов рации для улучшения маневренности... А печально известные командующие армиями Власов, Лукин, и Козлов с Петровым куда денутся? Или, Якорный Бабай задери адмиралов Иванова-Октябрьского с Трибуцем. То-то же что никуда они все не денутся. «Что делалось, то и будет делаться. Что было, то и будет». Мда-с...
Нет, письмо Сталину это не решение. Хотя... а если писем будет несколько? Сначала писать о ближайших событиях второй половины 1938 года и о событиях 1939 года? О том, что будет общеизвестно и что смогут быстро проверить. А уж после того, как точность моей информации не будет вызывать чрезмерно больших сомнений, писать о проблемах и трагедиях 1941 года? Может быть такая метода поможет?
А может, черт с ними с господами-генералами? Они ведь практически все войну пережили. Нет, безусловно, генералы тоже погибали в войну. Черняховский, Ефремом, Ватутин, Полбин. Или тот же Кирпонос, на которого посмертно свалили сдачу Киева. Вот только практически все погибшие генералы к принятию глобальных решений в предвоенное время были абсолютно непричастны. Они точно также расхлебывали дерьмо, заваренное другими.
Так может, стоит обращаться напрямую к тем, кто был в окопах? К лейтенантам и капитанам, майорам и максимум полковникам? Может быть мое так называемое "послезнание" повысит хоть не намного их шанс на выживание и хоть чуток ускорит Победу?
Если полк, расстрелянный утром 22 июня в казармах Брестской крепости, встретит войну не спящим в казарме, а в окопах на границе? А ведь он должен быть выйти из крепости в полевые лагеря, как это делалось в предыдущем, 1940 году, еще в конце мая. Но не вышел почему-то. А кстати, почему ?...
Это как-то подействует?
Если 136 ББАП, в котором служил мой дед с весны 1941, не потеряет в первые пару недель войны 20 своих Як-2 и Як-4 ( из 56 по штату) от "дружественного огня"? Бомбардировщики Як-2 и Як-4 были новыми, секретными, их почти никто не видел и не знал об их существовании, даже истребительные полки их родной 19 САД, а раций у них не было чтобы договориться.... Известная печальная ситуация, о которой очень не любят вспоминать. Даже Покрышкин в первый день войны сбил наш Су-2. Покрышкин эту "сушку" тоже никогда до войны не видел... Так вот, что будет, если этот полк не понесет потерь от своих, а раскатает в блин пару железнодорожных станций на вражеской территории? Или эшелонов? Или хотя бы один полк вермахта на марше? Это что-то изменит? А если таких бомбардировочных авиаполков полков будет не один? Дед ведь служил последовательно в 38СБАП, потом Испания, потом в 40СБАП, а после ранения на Финской и признания не годным к летной службе и переучивания с летчика на техника, в этом самом 136 ББАП. Если три бомбардировочных полка 19 САД в 6 утра 22 июня нанесут удары по вражеским аэродромам, на которых к началу войны гитлеровцы накопили громадные запасы топлива и боеприпасов и уничтожат эти запасы?
Это как-то подействует?
Если АДД, авиация дальнего действия , вместо распиаренных, но с военной точки зрения абсолютно бессмысленных и безрезультатных бомбежек Берлина разбомбит нефтепромыслы в Плоешти, оставив Рейх без самого большого источника нефти?
Это как-то подействует?
И как донести имеющуюся у меня информацию до тех, кто может принимать решения на уровне полка, или хотя бы на уровне роты? И информировать надо не одного человека, а многих. Безусловно, в идеале информировать надо всех командиров, но увы, всех проинформировать я не смогу...
Вот такие вот мысли крутились в голове непрерывно.
Но, не смотря на терзающие мою голову такие вот сумбурные, мысли я все же уснул.
Проснулся я как обычно – незадолго до шести утра. Вскоре включилась черная тарелка радиоточки и прозвучал "Интернационал". Время, оставшееся до начала войны, сократилось еще на сутки.
Внезапно в сумбуре крутящихся в голове мыслей возникла и такая вот – начинать помогать в первую очередь следует родне!
