Текст книги "Приключения инженера
Роман"

Автор книги: Владимир Ацюковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 29 страниц)

– Идите-ка, ребятки, по домам! Мы проиграли. Партию разгонят в ближайшие дни.

И, увы! Я не ошибся.

Тогда же встал вопрос – что делать, хотя кто виноват – было понятно. И стало ясно, что настала наша очередь, рядовых активистов. Потому что, если не мы, то кто? И если не сейчас, то когда?

Но что делать, за что браться, на кого можно рассчитывать? На армию? Но она является исполнительной структурой, что ей скажут руководители страны, то она и будет делать. На КГБ? Но это тоже исполнительная структура. На самих руководителей страны? Но именно они допустили весь этот бедлам. И получается, что нужна организация, объединенная общей идеологией и единой целью, то есть, нужна партия.

Однако какая нужна партия, какая у нее должна быть идеология и какие она должна ставить цели?

Если это будет буржуазная партия, то она будет растаскивать страну и народное добро. Она разделит население на бедных и богатых. Она сдаст страну международному капиталу. СССР не станет, да и Россия не удержится.

Если это будет социал-демократическая партия, то она попытается в условиях капитализма что-то выгрызть для народа. Это вечная борьба за кусок хлеба, за подачку с барского стола. Это попытка совместить несовместимое – рыночную экономику и благосостояние народа. Да еще в условиях, когда весь мировой рынок уже давно захвачен западными странами. Это пустая затея.

Значит, это должна быть коммунистическая партия, объединенная единой целью – сначала восстановления социализма и укрепления страны, а затем построения коммунизма, и только такая идеология способна сплотить народ. Тем более наш народ, который давно привык ценить коллективистские начала. Тем более в нашей стране, которой много веков пришлось бороться за выживание.

Но ведь у нас уже был социализм, и мы его просвистали. Значит, где-то были допущены принципиальные ошибки. Ведь не только же из-за предательства верхушки мы оказались у разбитого корыта, должны быть более фундаментальные причины, деградировать-то мы начали практически сразу после смерти Сталина! И коммунистическая партия у нас была, но почему-то она не побежала защищать социализм. Почему?

Значит, простого восстановления партии недостаточно. Нужна еще и теория, которая вскрыла бы причины нашего поражения, чтобы не было повторения в будущем такой ситуации. Значит, нужно решать две задачи: первую – воссоздание партии как инструмента восстановления страны и социализма; и вторую – вскрытие ошибок и разработку теории развития общества на этапе перехода от социализма к коммунизму в условиях внешнего капиталистического окружения. И все это надо делать сейчас.

Вот к каким выводам я пришел в результате размышлений в те невеселые дни, и вот почему я стал партийным активистом тогда, когда партии уже не было и все надо было начинать сначала.

А потом я разыскал Валентину Дмитриевну В., бывшего третьего секретаря Горкома, и мы организовали политклуб и начали восстанавливать партийную городскую организацию. И выяснилось, что в городе есть люди, которые с той же целью ищут друг друга, а в самом крупном институте города партийная группа не распустилась, хотя многие члены партии и вышли из нее. А теперь у нас в городе 12 первичных организаций и есть новый горком КПРФ, люди все вроде меня, которые раньше партийной работой почти не занимались. У нас дружный и энергичный коллектив, деловой секретарь, и около трехсот членов партии, т. е. порядка 5 процентов от прежнего состава, как и во всей стране. Но партия набирает силу. В ней появляется молодежь, есть свои газеты и много чего еще. И у всех нас, коммунистов, нет сомнения в том, что победа будет за нами.

2. 1991 год: зачем нужна стрельба?

Большинство людей считает, что революция или контрреволюция обязательно сопровождаются стрельбой и многочисленными жертвами. Это неверно.

Ни революция, ни контрреволюция вообще не являются вооруженными действиями. Они являются сменой общественно-экономических формаций. Если устаревшая формация заменяется на прогрессивную, то это революция, а если наоборот, то – контрреволюция. А стрельба тут ни при чем.

Правда, для того чтобы произвести смену одной формации на другую нужно иметь в руках политическую власть, и вот для этого может понадобиться беготня с пулеметами. Но если власть уже находится в руках тех, кто задумал произвести смену формаций, то пальба не нужна, и все происходит тихо-мирно. Более того, мирная смена экономической формации означает, что власть уже находится в руках соответствующего класса и нужны всего лишь какие-нибудь декоративные мероприятия, чтобы юридически оформить то, что уже произошло.

В 1917 году Февральская революция произошла вообще без единой жертвы. Просто и армия, и народ, и буржуазия перестали обращать внимание на царскую власть, которая к этому времени проявила полную недееспособность. А для оформления этого уже свершившегося факта к царю была направлена правительственная делегация.

Николай Второй, которому и самому уже порядком надоело быть царем, поскольку он был для этой должности профессионально непригоден, тут же согласился, но на всякий случай спросил, что, может быть, братец Миша – Великий князь хочет? Но Миша выразился в том смысле, что он не такой дурак, чтобы добровольно одевать этот хомут, да еще в такое время. Война все-таки. И к власти официально пришла буржуазия, которая на самом деле уже все держала в своих руках. И никакой перестрелки не было.

Нечто аналогичное произошло и в Октябре 1917 года. Фактически у Временного правительства уже не было никакой власти и ничем оно не управляло. И поэтому оно не смогло оказать сопротивления. А защищали душку-Керенского истеричные бабы из Женского батальона и юнкера-мальчишки. У них отобрали оружие, чтобы они сдуру кого-нибудь не подстрелили, а всех министров отправили в тюрьму. Потом, правда, отпустили. А те шесть человек, которых помяли при штурме Зимнего дворца, пострадали, в основном, по собственной неосторожности. Это уж потом, когда буржуазия, спохватившись, сделала попытку вернуться к власти, началась и интервенция, и белогвардейщина, имевшие целью вернуть утраченную власть. А в момент переворота обошлось без стрельбы.

Обошлось без стрельбы и в 1991 году, когда ГКЧП, поддавшись на провокацию, решил придти к власти вместо президента Горбачева. Власть к этому времени уже давно находилась в руках новой отечественной буржуазии, которая, начиная с правления Хрущева, постепенно преобразовала социализм в государственный капитализм. Но еще существовавшая КПСС не позволяла совбурам прибрать к рукам народное добро. И поэтому от нее надо было избавиться. Это и произошло, причем народ не встал на ее защиту не столько потому, что его никто не позвал, а потому, что он в КПСС уже не видел выразителя своих интересов. А руководители КПСС элементарно сдали свои позиции: раз начальник, т. е. Генсек сказал, что КПСС надо распустить, значит так и надо, ему виднее. И КПСС не стало.

Когда в нашем городе Жуковском ликвидировали Городской комитет КПСС, я один побежал в Горком, чтобы не допустить этого. Но когда я примчался в здание Горкома, там находились только Первый секретарь Горкома и майор милиции, который пришел опечатывать помещение. И мне было сказано:

– Пошли отсюда! А то майор торопится, у него еще дел много!

И мы ушли.

А вот в Ленинграде, как мне рассказали, события протекали иначе. Когда какой-то лейтенант милиции явился в Ленинградский обком и потребовал очистить помещение, то ему не подчинились. А когда он стал орать, дежурные ему сказали:

– Не кричите, пожалуйста! У нас так не принято. Предъявите документы, запишите вот в эту книгу кто вы и по какому вопросу пришли. Закрывать помещение? Очень хорошо. Предъявите основание, кем подписано? А может быть вы самозванец? Тогда мы вас сдадим в милицию.

Лейтенант убежал, но вместо него явился полковник милиции. С ним состоялся такой же разговор. Полковник перепугался насмерть и тоже убежал. А в помещение Обкома со всего Ленинграда стали стекаться люди. Приковылял и мой старый товарищ Борис Львович Е., беспартийный инвалид. И каждого встречали возгласами:

– Вот они, настоящие коммунисты!

И они не подчинились и не сдали помещение! И до сих пор партийная организация в Ленинграде имеет свое помещение там же! А позже они восстановили на крыше Красный флаг, который Собчак давал указание снять, и его снимали пожарники, но коммунисты его тут же восстанавливали. А потом, говорят, даже приварили к крыше.

Старая пословица гласит, что сдавшихся бывает больше, чем побежденных. Все решает не сила, а дух, моральные устои, и правильность избранного пути.

Поэтому главная наша задача не падать духом и не позволять другим раскисать. Борьба предстоит долгая и тяжелая, но это причина не для уныния, а для грамотных действий.

3. Март 1993 года: попытка переворота

22 марта 1993 года поздно вечером мне позвонила одна моя хорошая знакомая.

– Владимир Акимович! – сказала она. – Наш общий друг, – она назвала имя одного весьма известного человека, – просит нас собрать завтра к двум часам на Манежной площади всех, кого можно. Это очень важно. Сейчас другие люди собирают по Москве и по всей области наших сторонников. Сделайте все возможное.

Я уселся за телефон. Удалось собрать человек пятнадцать, с которыми мы на следующий день поехали в Москву.

К этому времени на Манежной площади собралось человек восемьсот. Стало известно, что во Дворце съездов идет очередное заседание Верховного Совета и что около Спасской башни идет митинг «демократов», готовых ворваться в Кремль и разогнать Верховный Совет, если он объявит импичмент президенту.

Я отправился к Васильевскому спуску посмотреть, так ли это.

Это так и было. Митинг шел на Васильевском спуске, по моим прикидкам в нем участвовало несколько тысяч человек. Выступавшие ораторы клеймили депутатов Верховного Совета, кричали, что его давно пора разогнать, так как он весь «коммунистический», и вообще с коммунизмом пора кончать.

Митинг закончился часам к четырем, но «демократы» расходиться не собирались. А нам около пяти часов было предложено построиться, выделенные командиры разбили нас по-взводно, и мы начали маршировать по Манежной площади, распевая старые строевые песни.

К этому времени на площади появилась милиция, человек пятьсот, которые перегораживали вход на Красную площадь. Против «демократов» на Васильевском спуске милиции не было, и доступ к Спасской башне для них был свободен.

Наши руководители предполагали, что если «демократы» предпримут попытку ворваться в Кремль через Спасские ворота, то мы пройдем через Боровицкие, и наша задача – не допустить разгона депутатов и тем самым предотвратить государственный переворот. На милицию надежды нет, хорошо, если она сохранит нейтралитет.

Хотя «демократов» было значительно больше, чем нас, они представляли собой достаточно не огранизованную толпу. А мы изображали из себя организованные воинские подразделения, которые, правда, ничем вооружены не были, но зато готовы были грудью заслонить верховную власть и намять бока всем, кто на нее покушался.

Часам к десяти вечера «демократы», публика недисциплинированная, стали расползаться. Однако главной причиной этого, как выяснилось позже, стало то обстоятельство, что импичмент президенту выражен не был. Верховный Совет не проявил тогда, к сожалению, решимости, в результате ничего тогда не состоялось. А если бы проявил, то еще не известно, чем бы все это кончилось – разгоном Верховного Совета или отставкой президента. Но – не проявил. Нам командиры выразили благодарность и распустили часов в одиннадцать, когда убедились в том, что в этот раз никакого нападения на Верховный Совет уже не будет.

И мы поехали домой, еще раз уверившись в том, что все решает не количество, а решимость и организованность. Но не только решимость и организованность масс, но и решительность, и согласованность действий, и уверенность (или неуверенность?) вождей в поддержке их массами.

4. Май 1993 года: «С праздником, дорогие россияне!»

1 мая 1993 года мы, несколько человек из города Жуковский, поехали на праздничную демонстрацию в Москву. Было известно, что с властями все согласовано, сбор назначен на Октябрьской площади (теперь она называется Калужской), и оттуда пойдем с флагами, песнями и плясками в центр, где состоится митинг. Погода стояла хорошая, и некоторые взяли с собой детей. Мой товарищ Виталий С. взял с собой пятилетнюю внучку: пусть посмотрит на наш праздник!

На Октябрьской площади к 10 часам собралось много народа, все были настроены празднично, везде слышались песни и был полный порядок. Однако когда настала пора двигаться, произошло какое-то замешательство. Оказалось, что по намеченному маршруту нас не пускают: поперек пути встал ОМОН, и никакие уговоры его командиров о том, что маршрут и время движения колонны согласовано, не помогали. Омоновцы требовали, чтобы демонстрация разошлась.

Демонстрация расходиться не собиралась, чего это ради? Мы здесь дома, 1 Мая – наш традиционный праздник, почему мы должны отказываться от него, кто смеет его запретить? И никто никуда не ушел, хотя настроение стало портиться.

Тогда руководители колонны, чтобы не обострять обстановку повели колонну вверх по Ленинскому проспекту к Университету на смотровую площадку. Впереди никаких препятствий не было. Но когда демонстрация подходила к площади Гагарина, вдруг на ее пути встали шеренги омоновцев. Оказалось, что после того как демонстранты ушли с Октябрьской площади, ОМОН сел на машины, и помчался следом за демонстрацией. Но на пути омоновских машин поперек улицы сели участники шествия, шедшие сзади, и они не пропустили омоновские машины.

Омоновцы не стали спорить, объехали все шествие по параллельной улице и в последний момент выскочили перед демонстрацией у входа на площадь Гагарина, как раз под плакат, который был натянут поперек улицы и на котором было написано: «С Праздником, дорогие россияне!»

Колонна остановилась, никто не знал, что делать. Руководители тоже замешкались, они такого не ожидали. Пока они совещались, из боковых дворов стали выскакивать молодые люди с камнями в руках, одна группа слева, а вторая справа, человек по десять в каждой группе. Они дружно выскакивали, забрасывали омоновцев камнями и убегали обратно во дворы. Таких налетов на омоновцев было несколько. Поскольку я шел в колонне близко к ее голове, все происходило рядом. А слева от нас у тротуара стоял чей-то грузовик, и около него с рацией в руках крутился какой-то парень, с кем-то переговариваясь по радио. Когда забрасывание омоновцев камнями прекратилось, парень вдруг бросил что-то в кабину грузовика, он сразу загорелся и из него повалил дым. Тогда омоновцы по команде бросились на нас.

Не приходилось ли вам, уважаемый читатель, попробовать на себе омоновскую дубинку? Мне пришлось. Это замечательное изобретение. От удара по голове ноги сами подкашиваются, и вы оказываетесь на земле, не успев понять, что случилось. Если на голове ничего нет, то дубинка сдирает кожу и начинает хлестать кровь. Это рассчитано на слабонервных, потому что на самом деле не опасно, т. к. рана поверхностная. Но впечатляет. У меня на голове был берет, поэтому крови не было, а просто помутилось в глазах, и я очнулся только тогда, когда обнаружил, что лежу около стенки дома, куда меня оттащили две симпатичные женщины. Они дули на меня, терли виски и всячески старались оказать первую помощь. А я так ошалел, что даже не сообразил с ними познакомиться. А когда сообразил, их уже не было. Так и не знаю до сих пор, кто же меня вытащил из свалки.

После этих событий я оказался среди омоновцев, которым популярно объяснял, какие они идиоты, раз выступают против собственного народа. Они оказались неплохими ребятами и слушали меня с неподдельным интересом. Просто они выполняли команду и были уверены, что воюют с бандитами. Но надо было как-то остановить побоище, и я поинтересовался, кто тут главный. Ребята показали: вон тот, окруженный охранниками, Киселев фамилия. И я, пошатываясь, пошел к главному.

Главный Киселев был в штатском, и вокруг него стояло кольцом человек двенадцать штатских же молодцов.

– Полковник! – обратился я нему. – Немедленно прекратите это безобразие, отзовите своих людей.

Киселев и ухом не повел.

– Не будет он с вами разговаривать! – сказал ближайший охранник.

Я обратился еще раз.

– Вы пойдете под суд! – сообщил я Киселеву. – Отвечать будете!

На этот раз он повернул ко мне голову, но ничего не сказал. А мне охранники посоветовали убираться, пока цел. Пришлось убраться.

Организаторам демонстрации удалось овладеть ситуацией и развернуть колонну обратно. И люди ушли, соблюдая полный порядок, возбуждение улеглось, и многие даже шутили по поводу происшедшего.

Позже все это было поднесено телевидением как козни коммунистов, которые шли с бандитскими намерениями учинить беспорядки. В доказательство показали парней с камнями, горящую машину и погибшего милиционера, который не успел проскочить между стоящими машинами, одна из которых кем-то была не вовремя подана назад.

Зачем все это было сделано?

Я, как и многие, полагаю, что была предпринята попытка запугать народ, поиграть мускулами и показать, что «демократическая диктатура» способна на все. Но эффект оказался противоположный.

Восемь дней спустя, 9 мая в Праздник Победы на улицы Москвы вышло в десять раз больше народа, чем 1 мая. Была организована охрана демонстрации со стороны самих же демонстрантов. Милиция выражала демонстрантам свою солидарность. Впереди шли дружинники, взявшиеся за руки и образовавшие цепь охранения руководителей колонны. Настроение было спокойно-сосредоточенное, и мужики, подобравшись, были готовы ко всему. И хотя ни у кого не было в руках даже палок, все знали, что если снова будет свалка, то ОМОНу придется плохо.

А омоновцы сидели в машинах во всех боковых переулках и с тоской ждали команды. Но команда так и не поступила. И, слава Богу! Потому что если бы она поступила, то очень может быть, что на этом существование ОМОНа и прекратилось бы. А так обошлось. И ОМОН жив и здоров во славу своих хозяев.

Я хотел бы обратить внимание ОМОНа вот на что. Не надо бы ему возникать против собственного народа. И давно бы пора омоновцам сообразить, против кого их посылают сражаться и кому они на самом деле служат. А то ведь команду дадут те, кто сам никаких шишек не получит, разве что когда-нибудь. А омоновцы получат прямо на месте. А зачем? Они ведь тоже люди и жить без шишек хотят ничуть не меньше, чем те простые люди, с которыми их заставляют воевать.

5. Сентябрь-октябрь 1993 года: расстрел Белого дома

Трагические события, происшедшие в Москве в конце сентября – начале октября 1993 года хорошо известны. Автор этих строк оказался вовлеченным в них достаточно случайно, хотя философы полагают, что случайность – это непознанная закономерность. Может быть и так. Многие участники этой вакханалии по тем или иным причинам оказавшиеся у Белого дома или у Останкино, в те дни, были вовлечены в круговорот событий, даже не желая того, и не все остались живы. Во всяком случае, автору в этом плане повезло, как и многим другим, но повезло, как известно, не всем.

К сентябрю 1993 года уже четко наметилось противостояние между исполнительной властью в лице президента Ельцина и его окружения и законодательной властью в лице Верховного Совета СССР. Это противостояние и вылилось в события 21 сентября – 4 октября 1993 г.

Сама суть конфликта стоит того, чтобы о нем рассказать отдельно.

Как вы полагаете, дорогой читатель, кто начал реставрацию капитализма в СССР? Американский империализм, международный сионизм, масоны, инопланетяне? Ни за что не догадаетесь! Эту замечательную линию начала проводить КПСС, под видом построения коммунизма расширявшая товарно-денежные отношения в соответствии с директивами XXII съезда..

III Программа КПСС, утвержденная съездом, рекомендовала как можно лучше использовать для дела построения коммунизма такие капиталистические рычаги, как «хозяйственный расчет, деньги, цену, себестоимость, прибыль, торговлю, кредит, финансы», а также «усиливать коллективные формы материального стимулирования, повышающие заинтересованность каждого работника в высоком уровне работы предприятия в целом»… Почему КПСС потом стала обижаться на некоторых несознательных своих руководителей, непонятно, она ведь сама, своей рукой…

А все последующие деятели, вышедшие из недр КПСС, всего лишь продолжили эту линию. Вот и Верховный Совет СССР созыва 1990 г. Ведь это не Горбачев и не Ельцин начали непосредственно восстанавливать капиталистические порядки, а именно этот Верховный Совет, руководимый такими замечательными руководителями как Хасбулатов, Руцкой, ну и некоторые другие. А некоторые большевики, являясь высшими руководителями страны, плакали так, как царь Федор Иоаннович над своими боярами не плакал. И, только несколько лет спустя, они схватились за то место, которое они принимали за голову. Ай-я-яй, что же такое мы наделали! Кто бы мог подумать!

К осени 1993 года Верховный Совет успел напринимать множество законов, которые последовательно демонтировали социалистические производственные отношения, такие, например, как акционирование предприятий, ваучеризация и т. п.

Но к этому времени мудрые депутаты Верховного Совета поняли, что они в чем-то переборщили. Тем более, что президент Ельцин уже вообще перестал обращать на Верховный Совет внимание. И они, отражающие интересы выросшего внутри социализма теневого отечественного капитала, стали сомневаться, не сдает ли господин президент нашу страну вместе с этим самым капиталом западникам? И поэтому стали повизгивать о том, что Ельцин не считается с Советской властью в их лице.

Последнее было сущей правдой. Ведь введение института президентства, которое произошло еще при Горбачеве, и есть прямой отказ от Советской власти. Ибо Советская власть означает подчинение исполнительной власти выборным Советам, и если исполнительная власть – правительство или исполкомы на местах – делает не то, что нужно Советской власти, то она, Советская власть, их меняет и назначает других. А ежели она этого сделать не может, а при президентстве она этого сделать не может, то она не только не Советская власть, но вообще не власть. А тогда чего с ней считаться? Так что тут Ельцин был кругом прав.

Но депутаты того Верховного Совета попались какие-то строптивые, и когда Ельцин по-хорошему предложил им выметаться, отказались подчиниться его указу. Они начали качать права и доказывать, что они тоже всенародно избранные, и потому разойтись не могут. Тогда Ельцин уже на практике стал доказывать депутатам, что реальной власти у него больше. Он дал команду заблокировать Дом Советов, в котором депутаты все еще законотворчествовали по инерции. Дом заблокировали, отключив воду, электроэнергию и телефоны и прекратив подвоз питания. Но оставив свободным выход. А так, что ж, депутаты, сидите, если нравится!

Но это уже перестало нравиться простому народу. Не потому что народ возлюбил депутатов, которые своей рукой подготовили ему капитализм, а потому что у нас на Руси не любят, когда кого-нибудь обижают, а также наивно полагая, что Верховный Совет – это еще все-таки Советская власть. И полезли люди защищать Белый Дом. И автор этих строк тоже.

27 сентября вечером автор прибыл к Белому Дому отдежурить в нем ночь, потому что стало известно, что ночью ожидается штурм. Но оказалось, что к Белому Дому подойти нельзя, потому что все блокировано милицией. Милиция не сочувствовала президенту, но имела команду никого не пропускать. Поскольку ей, милиции, все это было не по душе, то на проникновение сквозь кордон всяких добровольцев она смотрела сквозь пальцы. Автор дождался, пока милиция в лице одного майора отвернулась, и вместе со своим товарищем просочился. А там, в Белом доме таких просочившихся уже было человек двести, расположившихся на полу вестибюля и выставивших наружу караулы.

Ночью нас по тревоге два раза поднимали, но тревоги были ложными. Однако часов в пять утра и в самом деле появился ОМОН, и стало ясно, что штурм вот-вот начнется. Поэтому мы в три шеренги выстроились против ОМОНа в твердой решимости лечь костьми, но ОМОН не пропустить.

Вас, дорогой читатель, никогда не благословляли православные попы на смерть? Не приходилось? А мне довелось. Два молоденьких попика ходили по рядам, крестили нас иконой и благословляли, выкрикивая «Смертию смерть поправ!» А на душе была такая тоска, которую я в жизни не испытывал. И я, атеист до мозга костей, этого не забуду никогда. Мы, человек сорок добровольцев, совершенно случайных людей, все безоружные стояли против вооруженных молодцов-омоновцев и знали, что мы ляжем, но не уйдем. Остальные защитники стояли так же в других местах. И так мы простояли против ОМОНа часов пять. ОМОН приходил, выстраивался против нас, потом уходил, а потом снова приходил. А часов в десять утра вдруг весь ОМОН снялся и уехал окончательно. И стало ясно, что штурм отменен. Тогда ушли и мы. А штурм состоялся только 4 октября, после того как накануне, 3 октября блокада была прорвана большой толпой демонстрантов.

На 3 октября на Октябрьской (Калужской) площади был назначен митинг в поддержку депутатов Верховного Совета. Насколько я знаю, факт проведения митинга был согласован с властями. Но когда мы утром приехали на площадь, оказалось, что она оцеплена ОМОНом, и на площадь пройти нельзя. В некоторой нерешительности мы протоптались с полчаса. Вдруг ОМОН расступился, и со всех сторон люди хлынули на площадь, а оттуда, ведомые какими-то незнакомыми людьми вниз по Садовому кольцу и далее – к Белому Дому, что никем раньше не планировалось. Никто не успел и опомниться, как оказалось, что все мчатся к Белому Дому, по дороге прорывая шеренги ОМОНа, который как-то очень уж легко уступал дорогу.

Среди нас к Белому Дому бежали какие-то странные люди, которых ни на каких митингах никто из нас не видел. Кто-то в руках держал милицейскую радиостанцию, на ходу с кем-то переговариваясь. Какой-то парень пытался запустить камнем в окно, но у него выбили этот камень из рук. Но всем было не до них, и только позже мы начали понимать, что вся эта акция была кем-то разработана, направлялась и контролировалась.

Вблизи Белого Дома нас обстреляли, но стрельба шла поверху, никто не пострадал, а меня больше всего беспокоил вопрос, как бы мне не выронить знамя, которое я нес всю дорогу и которое кто-то даже пытался отобрать.

А дальше оказалось, что слева демонстранты прорвали кордон, мы уже около Белого Дома, блокада прорвана, ОМОН оттеснен, и мы победили.

Было недолгое ликование, а затем штурм мэрии – высокого здания, расположенного рядом. В мэрии грузовиком выбили стеклянные двери, демонстранты ворвались, загнали ОМОНовцев на лестницу, но никого не тронули. А на улице спешно формировалась группа для захвата останкинского телецентра.

Как-то так получилось, что Красных знамен у демонстрантов не оказалось, а у меня в руках было прекрасное шелковое знамя. Организатор колонны, увидев знамя, велел крепить его к головной машине. Я сказал, что я знамени никому не отдам, и оно поедет только вместе со мной. «Тогда садись в машину!», приказал организатор. Знамя прикрепили к машине, я оказался в головной машине вместе с двумя автоматчиками, и вся колонна ринулась к Останкино.

Многие москвичи, видевшие нашу колонну, всячески выражали свою радость.

Был момент, когда мы оказались рядом с колонной БТР, двигавшейся в том же направлении. Сидящие на них солдаты смотрели на нас хмуро. Но когда мы прибыли к телецентру, там никаких БТР не оказалось, зато было человек пятьдесят омоновцев, которых тут же оттеснили в сторону, и поставили около них охрану, чтобы кто-нибудь случайно их не обидел.

А делегация из пяти человек пошла захватывать телецентр.

– А пропуска у вас есть? – спросил на входе милиционер.

– Пропусков у нас нет… – растерянно ответили завоеватели.

– Тогда я вас не пропущу! – сказал милиционер.

И не пропустил. Попутно выяснилось, что вся колонна явилась не к тому дому. Надо было захватывать студию, которая располагалась напротив. Но вместо этого организаторы штурма стали организовывать митинг около того дома, куда их не пустил милиционер.

– Мы находимся на свободной советской территории! – доложил прибывшим для штурма один из руководителей. – И теперь мы отсюда не уйдем!

Я оглядел прибывшее воинство. Кроме двух автоматчиков, с которыми я ехал вместе, больше не было видно никого. Потом оказалось, что всего было пять автоматчиков, а в том здании, которое надо было штурмовать, находилось человек четыреста вооруженных омоновцев. Вскоре прибыла пешим ходом остальная часть атакующих, тоже с голыми руками. Организации уже не было никакой. Все разбрелись по «освобожденной территории», не зная, что делать.

Стало темнеть. К студии подошли два БТР, забрали кого-то оттуда и вывезли. А спешно сформированная штурмовая группа, человек двадцать, ринулась на штурм. Все остальные поглядывали на нее из рядом находящегося парка-скверика. Кто-то зачем-то поджег угол здания студии, а из дома напротив с крыши два снайпера стали, не спеша, при свете пламени выбивать штурмующих трассирующими пулями. Раненых тут же забирали машины скорой помощи. Потом все прекратилось.

Когда совсем стемнело и стало ясно, что вся эта затея не дала ничего, часть людей, и я тоже, ушли оттуда. А еще через минут двадцать к Останкино подошли десятка два БТР и стали расстреливать всех, кто остался на улице и в этом скверике. И на следующий день, 4 ноября из танковых орудий при огромном скоплении народа был расстрелян Белый Дом. Остальные события известны, они широко освещались и правой, и левой прессой. Там погибло больше тысячи человек, а депутатов, как говорят, спасла группа «Альфа», которая отказалась подчиниться приказу уничтожать всех.

Однако некоторые детали штурма в прессу не попали.

На крышах жилых домов вблизи подходов к Белому Дому находились снайперы, которые стреляли в обе противостоящие стороны и в окна домов, чтобы обострить процесс, и это на их совести лежат смерти подростков, которые оказались поблизости. Рассказывали, что эти снайперы – женщины из Литвы и что они уехали в тот же день вечером домой. Но газеты ничего об этом не писали. Не было сообщения и о том безвестном молоденьком попике, который с крестом в руках бросился навстречу БТР, пытаясь остановить побоище, и который был этим БТР застрелен. Не было сообщения и о массовом расстреле на стадионе, на который согнали защитников Белого Дома, а также о том, что их, защищавших депутатов голыми руками, так и не вооружили, хотя какое-то оружие в Белом Доме было. И в результате эти люди погибли за Советскую власть, которая в лице руководителей Белого Дома, предала их.