Текст книги "Приключения инженера
Роман"

Автор книги: Владимир Ацюковский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Ну, а дальше видно будет. Более чем на два поколения вперед наш острый взгляд будущее не пронзает. К тому времени, наверное, появятся другие критерии и другие идеологи. Разберутся, наверное.

20. Заграница нам поможет!

Больше всего на свете некоторые наши большие, средние и мелкие начальники хотят побывать за границей. Там – большая культура, цивилизация, не то, что у нас. Там – высокая техника, есть чему поучиться. Там есть, что позаимствовать для нашей промышленности, поскольку они всегда впереди, а мы всегда сзади. Поэтому туда надо ездить для приобретения полезного опыта. А заодно и пройтись по магазинам. Результаты этого последнего мероприятия в отчеты о поездках не попадают, зато они-то и являются главной двигательной силой стремления перенять зарубежный опыт. Для пользы Отечества, разумеется.

Некоторые мои знакомые много преуспели в перенятии зарубежного опыта. Один из наших бывших начальников отделений Виктор Павлович Щ. побывал за рубежом более 40 раз. Не сказать, чтобы наше приборостроение сильно от этого укрепилось. Похоже, что поездки Виктора Павловича никак не повлияли на улучшение отечественной технологии. Зато самому Виктору Павловичу эти поездки наверняка оказались полезны.

В Ленинграде у меня тоже есть хороший знакомый, Сережа Б. Ему, правда, далеко до Виктора Павловича. Но и он, заботясь о развитии советского индикаторостроения, обеспечил живой контакт с одной известной французской фирмой. Вся эта полезная деятельность родила в итоге мыльный пузырь. Но много раз Сережа общался с этой фирмой в Париже и, как я полагаю, не без пользы. Таких случаев немало.

Эффективность от поездок наших начальников за рубеж не очень высока. Лучше бы уж, если есть в том нужда, чтобы ездили специалисты, ибо делать-то им. Но едет все равно начальство.

В этом смысле за рубежом все то же самое. Автору несколько раз приходилось участвовать в разборе технических вопросов на совместных заседаниях. И стоило только задать какой-нибудь технический вопрос, как уважаемый гость начинал мекать, как школьник, не выучивший урок.

Когда представители всемирно известной фирмы ITT (Ай-ти-ти) явились в Москву рассказать русским медведям о своих выдающихся достижениях в области бортового электронного машиностроения (присутствовало с нашей стороны около 400 человек), я задал вопрос выступающему:

– Применяют ли господа американцы на борту цифровые дифференциальные анализаторы или инкрементные машины (то есть вычислители, оперирующие не целочисленными величинами, а приращениями)?

И получил ответ, вполне характеризующий знания прибывшего корифея:

– Че-го?

На заседании Советско-французской рабочей группы по оборудованию, которая проходила как-то в Москве, руководитель советской части группы Макс Аркадьевич Тайц, сам человек весьма обширных знаний, сказал мне:

– Владимир Акимович, ваш коллега из Франции скучает. Займите его, побеседуйте с ним о ваших общих проблемах, наверное, и вам, и ему будет интересно. Проявите гостеприимство, развлеките его! Проявите интерес к нему.

Раз начальство велело, я стал проявлять. Подошел к господину Ван-де… ладно, Бог с ним, и стал беседовать с ним о проблемах проводных связей, интересоваться, что думает господин Ван-де… о такой-то проблеме, а что о такой-то? Очень быстро выяснилось, что господин Ван-де… об этих проблемах вообще ничего не думает, зато думает о том, как бы ему отвязаться от столь настырного коллеги из России. Как человек вежливый, я его понял и не стал настаивать. А ведь Ван-де… сделал неплохой доклад, хотя и читал его по бумажке. Интересно, кто ему написал этот доклад?

Справедливости ради надо отметить, что пока этой Советско-французской группой занимался Макс Аркадьевич, от советской стороны на встречах и в Москве, и в Париже участвовали многие наши специалисты, которые не увиливали от дискуссий, а наоборот, старались выяснить все интересующие их вопросы. Со смертью М.А. Тайца эта группа очень быстро прекратила свое существование.

Сейчас за рубеж из нашей страны стали ездить специалисты совсем иного рода. Эти «специалисты» скинули, наконец, «коммунистическое рабство» и обрели полную свободу. Они теперь в открытую занимаются теми делами, которые совсем недавно подпадали под те или иные статьи уголовного кодекса. Поскольку у этих специалистов нет уверенности в том, что они обрели свободу и демократию надолго, то они очень торопятся установить контакт с «заграницей» на нынешнем законном основании. Потому что, кто знает? Вдруг завтра политическая ситуация опять изменится, и то, что сегодня является «демократией», окажется государственным преступлением? А как тогда быть со свободой?

Самые плодотворные контакты с «заграницей» сегодня реализуются в виде СП – совместных предприятий. Нет нужды здесь анализировать деятельность большинства СП, специализирующихся на вывозе наших ценностей за рубеж. Этот анализ, вероятно, в свое время будет проведен соответствующими заинтересованными отечественными организациями. Нас интересует лишь деятельность относительно небольшого числа СП, которые совместно хотят чего-то производить, а потом совместно продавать или, как теперь говорят, реализовывать на рынке произведенную продукцию и совместно, как это и принято в цивилизованном мире, по-братски делить полученную прибыль.

Ну почему бы, например, не произвести совместно какое-нибудь оборудование пассажирского самолета, взяв у каждого предприятия то лучшее, что у него имеется? Например, аппаратуру американскую, а алгоритмы, то есть математическое обеспечение, наше.

Или не так. Часть аппаратуры взять американскую, а часть аппаратуры и алгоритмы – у нас.

Или даже не так. Всю аппаратуру, кроме индикаторов и вычислителей, нашу и алгоритм наш, а индикаторы и вычислители – у американцев.

Или даже еще не так. Всю аппаратуру, включая вычислители и не включая индикаторы, наши, алгоритмы тоже наши, а индикаторы их. А прибыль, как уже упоминалось, разделить по-братски. А по-братски, по законам цивилизованного мира означает не пропорционально вложенному труду, а пропорционально вложенным средствам. А это совсем не одно и то же.

Тут самое время произвести расчеты. Допустим, с каждой стороны, с нашей и с американской в подобном полезном мероприятии участвуют по сто человек, хотя на самом деле с нашей стороны участвуют в несколько раз больше, чем с их. Каждый из специалистов должен получать хорошую зарплату, хотя понятия «хорошая» у нас и «хорошая» у них соотносятся, если учесть курс валют, по меньшей мере, в десять раз, а то и в сто. Но тогда получается, что при одном и том же количестве использованных инженеров американцы вложили средств в 10 или в 100 раз больше, даже если число инженеров, участвующих в работе с их стороны, и меньше, не говоря уж о квалификации. А потому и прибыль должна делиться в соотношении 10:1 или даже 100:1. Как и положено в цивилизованном мире при братских расчетах. Что же тут неясного?

Правда, почему-то после таких простых расчетов даже у наших руководителей начинают вытягиваться лица. Но американцы – добрые дяди. И поэтому, поторговавшись для порядка, они любезно соглашаются на соотношение 2:1. Два им, а один нам, хотя, если считать по вложенному труду, должно быть даже все не только наоборот, но и, скажем, 1:20.

Из этого простого, совершенно абстрактного расчета, безо всяких, Боже упаси, намеков на что-либо конкретное, видно, что если «заграница» нам и поможет, то лишь в том, чтобы снять с нас последние штаны и продать их, деньги за пуговицы вернуть нам, а остальное взять себе.

На чем вообще основана надежда наших больших и малых начальников, что «заграница» нам поможет? Почему решили, что эта «заграница», обобравшая весь мир, стала добренькой и только и думает о том, чтобы нас подобрать и обогреть, а не подогреть и обобрать? Не навязать нам кабальных условий, как она сделала это всему миру?

За все время «коммунистического рабства» мы никогда не жили так плохо, как сейчас живем при «демократии» и «свободе». Мы жили без долгов и имели золотой запас. А теперь у нас долгов на 120 миллиардов долларов и нет никакого запаса, ни золотого, ни хлебного.

По нашим закрытым и секретным предприятиям толпами бегают иностранные разведчики, высматривая, где что плохо лежит, а наши добрые начальники, надеясь на подачку, любезно открывают им все двери. Но почему-то все обещания оказать нам помощь оказываются пустыми. А страну и народ все разоряют и разоряют.

Куда девались деньги от набранных долгов, на чьих счетах они осели? Откуда так много появилось «благотворителей», которые стали так массово заботиться о сирых и убогих, предварительно обобрав и сирых, и убогих до нитки?

На чьи деньги они оказывают свои благодеяния? Как вообще можно оказать благотворение благотворительным ужином, если на нем жрали только «благотворители», а те, кому пойдет «благотворение», об этом ужине прочитают лишь в газетах, если у них будет на что купить эту газету?

И, в конце концов, если уж мы хотим что-то делать и продавать за границей, почему надо обязательно брать в долю американцев, которые на полном законном основании оттяпают всю прибыль? Неужели из-за каких-то индикаторов надо отдавать все остальное? Кто вообще так делает, какие коммерсанты?! Ну, в конце концов, купите эти индикаторы по дешевке, это же выгоднее будет!

Мы – великая страна и великий народ. С чего это вдруг мы стали пресмыкаться перед иностранцами, зачем, в чем нужда? Ради чего? Ради того, чтобы наши бездарные начальники уселись нам же на шею еще крепче, чем они это сделали накануне «перестройки»? Вряд ли народ будет долго терпеть это унижение. И не обижайтесь, дорогие наши «вожди» всех уровней, если он не только погонит в шею всех непрошенных заграничных «благодетелей», но и вас вместе с ними, предварительно поинтересовавшись у вас, а не у них, кто вам дал право так обращаться со своим народом?!

21. Мы – великая авиационная держава

Летом 1992 года на нашем аэродроме в городе Жуковском состоялось Мосаэрошоу-92. Это был большой праздник для всех, кто работает в авиации, кто любит авиацию, для всех патриотов нашей Родины, потому что это был отчет о том, что сделала в этом направлении Советская власть за 70 лет своего существования.

В линию, протянувшуюся на 1,5 или даже 2 километра вдоль полосы № 2 Летно-исследовательского института, выстроилось более ста пятидесяти машин различных марок. Здесь были самолеты и вертолеты, разработанные всемирно известными ОКБ Туполева, Ильюшина, Мясищева, Антонова, Бериева, Яковлева, Сухого, Микояна, Лозино-Лозинского, Миля, Камова. Да простят меня сегодняшние Генеральные конструкторы, что я называю имена создателей ОКБ, а не их сегодняшних руководителей. Они меня поймут, потому что и в их сердцах всегда будет жить вечная благодарность тем людям, которые явились пионерами создания в нашей стране совершенно новой тогда для нас крайне важной отрасли авиационной промышленности.

На выставке были представлены такие аппараты, как всем известный «Буран» – аэрокосмический комплекс, самолет-амфибия А-40, способный садиться и взлетать с водной поверхности при штормах до трех баллов, которому все равно, где базироваться, на суше или на воде. Здесь был выставлен обожаемый мною самолет Су-27, для которого когда-то я разрабатывал схемы сопряжения бортового оборудования. Множество пассажирской и военной техники, новейшие самолеты Ил-96, Ту-204, Ил-114, ряд самолетов – цвет военной техники, а также самые маленькие самолетики спортивного назначения, двухместные самолеты-такси, дельта-планы, и чего еще там только не было. Но было выставлено далеко не все. Потому что то, что находилось в опытном производстве, новые модификации и всевозможные модернизации на выставку не попали: их просто некуда было ставить.

Напротив самолетов разместилось два десятка эллингов, которые срочно были построены для размещения бортовой аппаратуры и оборудования. Каждое изделие, блок, прибор были разработаны и изготовлены специализированным ОКБ, а их серийный выпуск был обеспечен соответствующими заводами.

Все это было создано героическим трудом всей страны, и было понятно, какая гигантская производственная и научная мощь за всем этим стоит.

Кто, какая страна могла позволить себе устроить такую выставку в одиночку? Такой страны, кроме нашей, нет. Все те выставки, масштабы которых соизмеримы с Мосаэрошоу-92, всегда устраивались группами стран – США, Англией, Францией, Германией с участием других стран помельче, но ни одна из них, даже Соединенные Штаты, не способны представить такое разнообразие разработок, подкрепленных серийной базой.

Величайший энтузиазм и труд вложены советским народом в каждый летательный аппарат, знания ученых, мастерство конструкторов, героизм испытателей, труд сотен тысяч людей, начиная от тех, кто добывает руду для производства металла и электроэнергию для работы производств. Эта выставка показала, на что способен советский народ, если он работает на себя и на свою Родину. И пусть не врут всевозможные мерзавцы, которые вдруг вылезли из щелей, что все это делалось в условиях «коммунистического рабства». В условиях рабства люди так не работают.

Мы всегда гордились своей авиацией. Она всегда шла своим оригинальным путем, начиная еще с отца авиационной науки Николая Егоровича Жуковского. Хотя перед самой войной немцы пытались подсунуть нам свои самолеты, насколько я понимаю, для того, чтобы мы повторили их конструкции, и в результате гарантированно шли сзади них. Но наши конструкторы на это не пошли. И перед самой войной, и в войну ими были созданы свои оригинальные самолеты, которые сломали хребет фашистской авиации, хотя с точки зрения профессионализма немецкие конструкторы и летчики и немецкая промышленность были на высоком уровне. Но наши оказались лучше.

И сейчас нашими конструкторами создан ряд самолетов, которые являются лучшими в мире. Это самолет-амфибия А-40, которому нет аналогов в мировом самолетостроении, это истребители Су-27, Миг-29 и Миг-31, которые и к сегодняшнему дню нисколько не устарели, и ряд других самолетов и вертолетов.

Не зря выставка Мосаэрошоу-92 и последующие выставки, проведенные там же в 1994 и 1995 гг. и еще позже, привлекли внимание иностранцев, шатавшихся по ней толпами. И не зря всевозможные авиационные и не авиационные компании стремятся заполучить наши достижения и использовать наши умы и руки, потому что у нас есть то, чего у них нет. И хотя мы в области бортового оборудования несколько отстали в части электронной технологии, мы и здесь отстали далеко не во всем, а во многом и здесь опередили тех же американцев.

Наше отставание сильно преувеличено людьми, которые нас стремятся разорить, чтобы на этом обогатиться лично. Да и само отставание связано с тем, что в электронной промышленности узаконилась идеология повторения зарубежных образцов.

Сейчас мы вошли в новую фазу разорения страны, когда чрезмерно умные правители бывших республик, а ныне «независимых» стран СНГ проводят самостийную политику и разоряют тем самым всю страну и свои народы. От какого великого ума они решили, что, отделившись от России, они смогут сделать что-нибудь стоящее? Каким, интересно, образом, фирма Антонова в Киеве, которую я очень уважаю, сможет заполучить оборудование для своих самолетов без России? И даже не оборудование, а хотя бы алюминий. На эту фирму работают сотни предприятий России и других республик. Неужели непонятно, что без связей со своими старыми друзьями-соседями сделать в наше время вообще ничего нельзя? А если эти связи сохранить, то какой же смысл во всей этой «самостийности»?

Я думаю, что все эти выкрутасы с разделением на вотчины затеяли люди, которые отнюдь не желают добра своим народам. Что смогут показать «перестройщики» и «демократы», распродающие страну направо и налево, через несколько лет? Обломки того, что сделано нами?

Нас, инженеров советской страны, много лет сотрудничавших друг с другом, ничто не разделяет, хотя волею политических мерзавцев мы сегодня оказались в разных «государствах». Нас объединяет любовь к нашей стране – Советскому Союзу, к единому многонациональному советскому народу и к нашей общей и единой авиации. И еще теперь нас объединяет ненависть к тем, кто пытается нас разделить. На кой черт нам нужна такая «независимость»?!

Я думаю, что все это временно. Советский народ найдет в себе силы скинуть всех этих перевертышей. И мы не только воссоединим нашу многострадальную Родину, но и разовьем нашу промышленность и нашу авиацию. Как раньше правильно говорили – на радость трудящимся!

Часть 2. Записки физика-любителя

Посвящается физикам-любителям и физикам-профессионалам.

1. Как я стал физиком-любителем

Я сделался физиком-любителем потому, что со мной произошли три истории. Первая произошла в далекие годы голодной студенческой юности, когда море было по колено и все казалось возможным. В этом смысле для меня мало что изменилось – и море по колено и кажущиеся возможности, но теперь я лучше стал понимать, что одного моря по колено мало для реализации потенциальных возможностей. Чтобы они стали реальными, кинетическими, над ними надо упорно работать, причем в одном направлении и не дергаясь в разные стороны. Всякая масса поедет тогда, когда вы на нее давите не только сильно, но и долго, ибо в соответствии с законами механики путь, проходимый массой, пропорционален силе давления на нее в первой степени, а времени-то в квадрате. Но тогда я над этим не задумывался, а пытался решить все проблемы сразу.

В комнате общежития мы жили вчетвером: Жорка Элиасберг – выдающийся на весь курс автолюбитель, владелец мотоцикла, Вася Простов – тоже выдающийся на весь курс фотограф, я – выдающийся на весь курс и ближайшие окрестности радиолюбитель, и Артем Кулиш, ничем не выдающийся. И все мы отчаянно голодали, потому что только что схлопотали по тройке на зимней сессии.

А правила в нашем Ленинградском политехническом институте были хотя и справедливые, но суровые: схватил на сессии трояк и не успел пересдать вовремя – сиди полгода без стипендии. А что? Надо учиться лучше. А мы учиться лучше не могли, потому что каждый из нас занимался важным делом: Жорка – своим мотоциклом, Вася – фотографией, а я – телевизором, который строил, ничего в нем не понимая. Но меня это нисколько не смущало. И все свои капиталы, которых у нас не было, мы относили на соответствующие отделения ленинградской барахолки.

В то время на ленинградской барахолке можно было купить все и для мотоцикла, и для фотографирования, и для радиолюбительства. Поэтому по воскресеньям мы проводили время на ней, а все остальные дни недели реализовывали свои приобретения в своих любимых делах. А заодно использовали советы, полученные на барахолке.

Телевизор мой, хотя и был практически готов, работать не хотел. Сначала у него не было трубки. Трубка стоила бешено дорого, продавалась на Литейном проспекте и была для меня совершенно недоступна. Но на мое счастье и на жоркину беду он как-то поспорил со мной, что я не съем полкило соевых батончиков, которые продавались в нашем буфете. И если я все же их съем, то он, так уж и быть, купит мне эту трубу. А если не съем, то уж не помню чего, потому что взять с меня было абсолютно нечего, а у него деньги были отложены на какую-то запчасть для мотоцикла. И батончики купит он сам. Я согласился, потому что условия спора не показались мне кабальными.

Жорка сбегал в буфет, купил полкило батончиков, их оказалось тридцать пять штук, я выстроил их в ряд и, хотя по условиям спора я должен был их съесть за полчаса, в течение трех минут было съедено 25 штук, после чего я объявил перерыв на пять минут. Жорка и Артем с ужасом смотрели на исчезающие батончики. Через пять минут я объявил, что пора заканчивать операцию. Тогда Жорка потребовал, чтобы я дал честное слово, что способен доесть эти оставшиеся батончики. Я поклялся, что еще и мало будет. Тогда они с Артемом отобрали оставшиеся батончики, слопали их сами, и мы поехали на жоркином мотоцикле за трубкой для телевизора. И появилась потенциальная возможность смотреть телевизионные передачи, которые в Ленинграде тогда показывались два, кажется, раза в неделю, потому что во всем городе тогда было не более двух десятков телевизоров. Но это была возможность лишь потенциальная, потому что телевизор все равно не работал и с трубкой тоже.

Чего я только ни делал. Я его разбирал и снова собирал. Я достиг в этом такого совершенства, что за один вечер полностью разбирал телевизор, а за второй – полностью собирал. А у него не то что не было изображения, но вообще ничего не было. Только трансформатор гудел. Но однажды ночью, часа в три я догадался измерить напряжение не на панельке генераторной лампы, а непосредственно на ее ножках. И обнаружил, что на одной ножке нет напряжения, хотя на лепестке панельки оно было. Я подогнул лепесток, включил телевизор, и раздался оглушительный свист, а потом и мой вопль: появилась ослепительная зеленая полоса света на трубке: генератор заработал.

Сбежался весь наш этаж и два соседних. Никто даже не ругался, а все, столпившись в дверях, смотрели на полосу. А через неделю телевизор заработал почти полностью, хотя в нем оказался еще один дефект: у него изображение заворачивалось само на себя, но смотреть его уже было можно, тем более, что и звук появился. Однако требовалась большая фантазия, чтобы понять, что же там показывают.

Тогда существовала книга «Сто ответов на вопросы любителей телевидения», и там было сказано, что чтобы убрать этот хорошо известный дефект, надо изменить фазу на детекторе. Хорошо сказано! А где сидит эта самая фаза? И вообще, что такое детектор? Что такое генератор, я уже знал, а до детектора еще не дошел, хотя весь телевизор уже работал. Тогда я применил испытанный метод разборки и сборки. Но, тщательно собирая его обратно, я тем самым повторял ту же ошибку. И только на пятый, а может быть, и на десятый раз я понял, что детектор – это диод, и надо всего лишь поменять анод и катод местами. И все получилось. Изображение стало нормальным, и никакой фантазии больше не требовалось.

А потом я сделал второй телевизор с изображением побольше, мы поставили его в бытовку, и его ходили смотреть не только с нашего курса, но и с других, и даже приводили с собой знакомых девушек. И помнят наши сокурсники этот телевизор до сегодняшнего дня.

Тогда я понял, что всякую проблему надо изучать, а не просто разбирать и собирать устройство в надежде на то, что все получится само собой. И нужно проникать в глубь явления, например, измерять напряжение не на лепестках панельки, лежащих на поверхности, а на ножках лампы, то есть в глубине, если возникает такая нужда. И вообще думать.

Вторая история произошла, когда я уже работал в Филиале ЛИИ. Мне было поручено заниматься емкостными датчиками перемещения, которыми до меня занималось множество людей, но у них из этого ничего не получалось. А не получалось потому, что, хотя емкостные датчики и имели ряд неоспоримых достоинств – малогабаритность, легкость изготовления, малые усилия противодействия чувствительному элементу и т. п., они же имели и один могучий дефект, сводящий к нулю все их достоинства: они были крайне нестабильны. Стрелки приборов, в которых использовались емкостные датчики, гуляли по шкале безо всякой к тому видимой причины. А уж если в сети изменялось напряжение, то стрелка уходила на пол-диапазона и не желала возвращаться обратно. И мне это дело передали, в частности, потому, что оно казалось начальству совершенно безнадежным. Но он молодой, пусть попробует. А вдруг?

Я попробовал, результат был тот же, что и у других. Но однажды я увидел, что если прибор закрыть плексигласовым колпаком, то стрелка уходит, а если металлическим – то нет. Было над чем подумать. Кроме того, выяснилось, что если на емкостной датчик дыхнуть, то можно стрелку загнать вообще куда угодно. Что это, влажность? Температура? И я полез в справочники.

Выяснилась любопытная вещь. Оказалось, что температура на емкостной датчик влиять не может, поскольку он дифференциальный, все в нем должно быть пропорционально, изменения размеров малы, и они взаимно уравновешены. И влажность влиять не может, ибо при изменении влажности от 0 до 100 процентов диэлектрическая проницаемость воздуха 0 меняется на одну сотую процента. А стрелка гуляет на полшкалы. После различного рода манипуляций удалось разобраться, что вредное влияние оказывает поверхностное сопротивление изоляторов, на которые крепятся детали емкостного датчика: с поверхности изоляторов наводятся паразитные сигналы. Мною после этого были проведены направленные исследования, которые все это подтвердили. И была разработана конструкция, исключающая наводки на ротор датчика со стороны изоляторов. Емкостные датчики стали стабильными, и на их основе стало возможным создавать очень точные и чувствительные приборы. А ведь чуть было от них не отказались.

А третья история произошла там же, но немного погодя. Суть ее сводится к тому, что мне показалось странным, почему, если вода является проводником, она не пропускает высокочастотные колебания, а изолятор, который не является проводником, их пропускает. Это заставило меня заинтересоваться этим вопросом, результаты этого разбирательства привели к созданию нового направления в физике – эфиродинамики. Хотя надо признаться честно, что на многие вопросы я не ответил до сих пор. А наоборот, возникли еще и многие другие вопросы. И чем дальше я залезаю в эту проблему, тем больше этих вопросов возникает. Хотя перед умными физиками-профессионалами эти вопросы не возникают, поскольку им и так все понятно. И вообще, учатся только дураки, потому что умные и так все знают. Вот такие истории. Они привели к мысли, что в каждом деле надо знать физику предмета, то есть внутренний механизм явления, а не удовлетворяться внешним его описанием или видом. И не использовать на этом основании метод тыка, хотя надо признаться, что этот метод иногда бывает весьма продуктивен.

Вот поэтому я и стал физиком-любителем, для которого в физике не существует никаких авторитетов, чего не могут позволить себе физики-профессионалы. Потому что им за физику платят зарплату, а мне ее платят за то, чтобы мои приборы работали хорошо и надежно. А как я отношусь к физическим авторитетам моему начальству все равно, ибо физика – это другой департамент, там другие начальники.

Будучи физиком-любителем, я могу себе позволить то, чего не могут профессионалы: критиковать все то, что с моей точки зрения абсурдно. Потому что в своих работах нам, прикладникам, приходится опираться на физические законы, и нам совсем не безразлично, что именно там навыдумывают выдающиеся теоретические умы. Нам бы хотелось, чтобы то, что они насочиняют, отражало реальную действительность, а не их собственные фантазии типа компактифицированных многомерных пространств, которых никто не видел и пощупать не может.

Нас не устраивают постулаты, потому что природа как-то умудряется обойтись без них. И неевклидова геометрия нам тоже не нравится, потому что в нашей жизни мы пользуемся только евклидовой. А неевклидова геометрия, наверное, будет верна не в нашей реальной жизни, а в неевклидовой.

Мои друзья утверждают, что за такие мысли я бы и года не продержался в Академии наук или в высшей школе. Наверное, это так! Но что с этого, я ведь там и не работаю.

Иногда я думаю: а что было бы, если бы Жорка не поспорил со мной на батончики?!

2. Тепловая смерть

В одной из совершенно самостийных стран ближайшего зарубежья на лекции лектор сообщил о том, что наше Солнце погаснет через девять миллиардов лет. В зале возникла паника. Наконец, один из слушателей овладел собой:

– Через скилько, через скилько? – спросил он.

– Через дэвьять миллиардив рокив, – повторил лектор.

– Слава Богу! – воскликнул слушатель. – А то нам послышалось, что через дэвьять миллионив!

Паника улеглась. До дэвьяти миллиардив рокив было все-таки еще далеко.

Вопрос о тепловой смерти Вселенной возник вскоре после того, как немецкий физик Рудольф Юлиус Эммануэль Клаузиус в 1850 г. сформулировал Второе начало термодинамики: «Теплота не может сама перейти от более холодного тела к более теплому». Именно он, Клаузиус, введя в 1865 году понятие энтропии, распространил принцип возрастания энтропии на всю Вселенную, что и привело к мысли о тепловой смерти Вселенной: однажды все температуры выровняются, и на этом процессы во всей Вселенной остановятся. И с тех пор грозный призрак Тепловой Смерти не дает спокойно спать всему человечеству. Потому что однажды Вселенная даст дуба. Или отдаст концы. В общем, сыграет в ящик. И хоть это произойдет не скоро, а все же обидно.

Общий методологический подход к решению этой проблемы, по-видимому, первым предложил французский король Людовик XIV, которого называли королем-Солнцем из-за его склонности к кардинальному решению вселенских проблем:

– После нас – хоть потоп! – воскликнул король, имея в виду, что до Тепловой Смерти он может и не дожить.

В 1872 году 26-летний австрийский физик Людвиг Больцман, не удовлетворенный методологическими разработками короля Луи Четырнадцатого, предложил иное решение проблемы. Поскольку он был газовиком и знал, что молекулы газа все время флуктуируют, то он подумал, что Вселенная, пожалуй, не успокоится никогда, а тоже будет флуктуировать. Это предположение Больцмана на некоторое время приглушило остроту проблемы.

О проблеме Тепловой Смерти вспомнили уже в XX столетии, когда обнаружилось, что вся Вселенная разбегается. Центром, от которого все разбегалось, естественно, сначала была Земля, но потом кто-то сообразил, что это вовсе не обязательно, хотя в том, что центр, от которого все побежало, где-то был, никто не сомневался. Здесь трудности возникли в связи с тем, что этот центр не к чему было привязать, так как тогда, когда вся Вселенная была сконцентрирована в одной точке, названной сингулярной, ничего, кроме этого центра, вообще не было. И значит, где именно этот центр находился, сказать было невозможно.

Однако это не помешало физикам заняться актуальной проблемой Большого Взрыва – как вела себя Вселенная после Большого Взрыва. Они тщательно, за самую скромную зарплату и в настоящее время исследуют это состояние – через 1 секунду, через 0,1 секунды после Взрыва и даже через 0,00…1 секунды после Взрыва. А на вопрос о том, что было хотя бы перед самым Взрывом, за секунду до этого или за год, физики, не краснея, отвечают, что не было ничего. Потому что раз не было ни Земли, ни Солнца, ни даже самих физиков, то нечем и некому было все это измерить. И значит, таким вопросом можно и не интересоваться. Так что король Луи Четырнадцатый и здесь оказался прав, только не вперед, а, наоборот, назад.