Текст книги "Дети войны (СИ)"

Автор книги: Влада Медведникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

8

– Мне начинает казаться, – сказал Мельтиар, – что эти дома оставляют специально. Для нас.

Нас окружали голоса леса. Они уже стали привычными, но очаровывали, как и в первый день: тихий, неумолчный шелест листвы, пение птиц, шорохи в подлеске. Золотистые искры солнца среди зелени, земля, отвечающая на каждый шаг, и тысячи запахов, глубоких и чистых. Все это было таким незнакомым и таким правильным, каждый глубокий вдох говорил: таким должен быть мир.

Я огляделась, пытаясь найти следы исчезнувшей деревни. Но повсюду был лес, ветви сплетались, солнечные лучи золотили стволы. Как же здесь сохранился одинокий дом? Деревья обступили его, склонились над крышей; мох скрыл одну из стен, вьюнок оплел крыльцо. Обычное деревенское жилище, – возле Эджаля было немало таких, – теперь казалось тусклым и серым, в нем не было жизни, пропитавшей все вокруг.

– Наверное, – сказала я. – Иначе бы давно разрушился.

– Надеюсь, все же не для нас. – Мельтиар тряхнул головой. Его волосы казались еще чернее в солнечном свете. – Это было бы унизительно.

Он поднялся по ступеням крыльца – они наполовину тонули в земле и траве – и распахнул дверь. Она заскрипела, протяжно и тихо, и меня коснулся запах сырости, усталости и тишины.

Случайное пристанище, которое по счету на нашем пути. Напоминание о том времени, когда мир еще не был освобожден.

Мельтиар прав, это унизительно.

Я перешагнула порог и закрыла глаза, попыталась представить, что я среди стен, пронизанных магией, созданных силой нашего народа. Лес дышал у меня за спиной, голоса птиц сплетались и звенели.

– Сейчас что-нибудь строят? – спросила я, не открывая глаз. – Где живут люди?

– Должны построить поселения, как в Роще. – Голос Мельтиара звучал приглушенно, доносился из глубины дома. – Она была прообразом обновленного мира. Ты видела Рощу?

– У пророков, – ответила я.

Рассказы про Рощу я слышала с детства, но в зеркале прорицателей увидела лишь незадолго до войны. Путаница тропок среди сосен, ручей, деревянные домики, плетеные амулеты, качающиеся на ветру, пучки трав, сушащиеся на солнце.

Сколько теперь таких поселений? Должно быть, они разбросаны по всему миру. Рано или поздно, мы выйдем к светлым домам и петляющим тропам. Если там будут предвестники Мельтиара, мы уйдем, а если нет – задержимся ненадолго. Я расспрошу про Коула и Кори, кто-то должен знать. Я напишу письмо и попрошу передать. Хотя бы строчки на бумаге доберутся до них, и, может быть, что-то изменится.

Я шагнула вперед и открыла глаза, – посмотреть, что за пристанище оставил нам лес.

Это стало уже привычным – в каждом брошенном жилище я находила свечу или лампу. Зажигала огонь и обходила комнаты, поднималась на чердак и спускалась в подпол. Полки в кладовых везде были почти пусты, но мне удавалось найти что-нибудь еще не успевшее прокиснуть или покрыться плесенью.

Нам нужна была еда.

«Огонь и вода всегда со мной», – сказал Мельтиар в начале пути. Темнота струилась по земле, оставляя на ней изморозь, взлетала, ледяные кристаллы сверкали в ней, таяли. Превращались в теплые струи воды, текли по моим волосам, змеились по коже. Я смеялась и подставляла ладони, не могла отличить, где кончается вода и начинается темнота, – их потоки были неразделимы, омывали меня.

У нас была вода и тепло, но еду приходилось искать.

Голод был новым чувством. В городе мне просто хотелось есть, – и, проснувшись утром, или вернувшись с тренировки вечером, я шла в столовую. Не выбирая, брала со стеллажа коробку и садилась за стол. В детстве меня часто ругали, что я не доедаю, – а ведь каждый кусочек пищи достается нам с таким трудом – и я старалась опустошить коробку или отдать кому-нибудь, кто доест.

В армейской столовой в Эджале можно было не подчищать тарелку, никто не ругался. Наверное объедки отдавали собакам, я никогда спрашивала.

И там, в Эджале, почти никогда и не хотелось есть. Слишком много сил уходило на то, чтобы быть девочкой из штаба, печатающей документы и бегающей с поручениями. Каждое слово, каждый жест и взгляд должны были быть подлинными. Настоящая я исчезала в глубине сердца, оно прятало меня и от этого билось быстрее, заглушало все обычные чувства.

Теперь я узнала, что настоящий голод похож на боль. Он вспыхивал внезапно, вспарывал меня, – и пропадал, я забывала о нем на несколько часов. Но я помнила, что нужно есть, а значит, нужно искать еду.

В этом доме я нашла капусту. Она притаилась в подвале, – огонь свечи дрожал, превращая лопаты и грабли в тени чудовищ, и я не сразу разглядела высокий мешок у стены. Я вытащила один кочан – такой огромный, что удержать было трудно, – и вместе с ним поднялась наверх.

В очаге горел огонь, искры рассыпались по каменной кладке. Тень от чугунной решетки падала на пол, теплые отблески качались на стенах. Только теперь я заметила, что скамьи покрыты шкурами, на столе стоят деревянные чашки. До ближайшего города отсюда было, наверное, несколько дней пути, и королевская дорога проходила в стороне. Жителей таких деревень в Эджале называли дикарями.

– Ты знаешь, что с этим делать? – спросил Мельтиар.

Его шаги теперь были тихими, – он разулся, ступал босиком. Я взглянула на его следы на пыльном полу и улыбнулась.

– Это же капуста, – сказала я. – Ее можно вообще не готовить.

– Но порезать нужно, – возразил Мельтиар. – Она всегда была кусочками.

Я не выдержала, засмеялась. Он дотронулся до моего плеча, проходя мимо, – прикосновение горячее и яркое, вспышка веселья. Ему было легко сейчас, он ни о чем не думал, – и поэтому я не могла перестать смеяться.

Мельтиар вернулся с широким ножом и доской, иссеченной сотнями ударов. Сел за стол, подкатил к себе кочан и разрубил пополам.

Все еще улыбаясь, я опустилась на скамью напротив, провела руками по шкуре. Серый мех был пушистым и мягким, пальцы тонули в нем. Я сидела и смотрела, как взлетает и опускается нож, как капуста разлетается по доске и столу.

– Ты вообще умеешь готовить? – спросил Мельтиар.

– Лапшу, – ответила я. Он поймал мой взгляд, и я добавила: – Готовую, могу сварить.

В Эджале у меня был свой дом, а значит мне нужно было покупать еду. В лавке напротив продавалась лапша – хрустящие полоски теста в холщовых мешочках. Хозяйка часто ругала меня за то, что я не делаю лапшу сама. «Сварить и мужчина может», – так она говорила. Ее лавка сгорела в первые часы войны, как и вся наша улица.

– А ты умеешь готовить? – спросила я у Мельтиара.

Не переставая рубить капусту, он усмехнулся, покачал головой.

– Конечно, нет. Даже посуду никогда не мыл.

Я снова рассмеялась, и мысль Мельтиара ворвалась в мою душу, вспыхнула черными и алыми искрами веселья:

«Не веришь?»

– Верю, конечно, верю!

Мельтиар воткнул нож в доску, посмотрел на меня. В его глазах уже не было смеха, взгляд стал внимательным и долгим.

– Почему ты всегда отвечаешь мне вслух? – спросил он. – Я недостоин?

Я успела подумать, что он шутит, – но он потянулся через стол, поймал мою руку.

Он был серьезен, он хотел знать.

– У меня не получится, – сказала я. – Я только с Тарси могла мысленно говорить. И то теперь…

Мельтиар прервал меня.

– Получится. – Его взгляд был темным, а слова звучали так решительно, что я поняла – бесполезно возражать. – Ты мой предвестник. Когда я говорю – ты меня слышишь. А значит, можешь ответить. Пробуй. Скажи мне что-нибудь.

Он крепче сжал мою ладонь. Я чувствовала биение его пульса, его силу и уверенность, – он знал, без тени сомнения, что у меня все получится.

Глядя ему в глаза, я попыталась позвать его, как всегда звала Тарси. Но слова и звуки не слушались, даже его имя не превращалось в мысль. Оно стало таким нестерпимо горячим, пылающим как звезда, заслонившая небо. Все мои мысли стали багровым светом, – ни призыва, ни звука, лишь пламя войны – и рванулись к нему.

Да, ответил он. Я с тобой.

9

Я ищу нужные слова и мысли, хочу объяснить.

Думаю об этом уже несколько дней. Но как только я понимаю – вот он ответ, оспорить нельзя – и говорю вслух, как она находит, чем возразить. Говорит всегда о разном: о детстве, о наставнике, не пожелавшем учить ее, о попытках и неудачах.

Сегодня она сказала: «Легко рассуждать о магии, когда ты Мельтиар. Магия всегда с тобой».

Я держу ее за руку, мы поднимаемся шаг за шагом. Серебристые стволы и тонкий дрожащий узор листвы остались позади, теперь вокруг нас запах смолы и хвои. Сосны карабкаются вверх по склону, корни взрезают землю под нашими ногами. Ветви над нами изогнуты, словно от десятков лет и сотен ветров, – но этот лес также молод, как и все леса, что мы миновали.

Бета перешагивает через корень, свернувшийся словно змея, на ходу прикасается к застывшей капле смолы на шершавой коре.

Где сейчас другие мои предвестники? В каких полях они живут, среди каких деревьев? Где парят, взлетая с вихря на вихрь?

И где тот, кто никогда больше не увидит наше небо? Где Лаэнар?

Я пытаюсь оборвать эту мысль, остановить чувства, но они горят. Бета оборачивается, я ловлю ее тревожный взгляд.

Лаэнар так далеко, с врагами, с полукровкой, которого я отпустил ради него. Бездна моря несет их прочь от нашего мира или уже выбросила к чужим берегам. Может быть, волны расступились и сомкнулись над их кораблями? Нет. Лаэнар жив, сияет так знакомо, так ярко.

Я не хочу думать о нем, не хочу любить его. И даже если я не могу перестать, у меня есть другие дела. Я всего лишь тень войны в преображающемся мире, но кое-что и я могу изменить.

– Я не сдамся, – говорю я Бете. – Я хочу учить тебя.

Бета крепче сжимает мою руку, в прикосновении благодарность и радость, раскрашенные горечью и страхом.

Она считает себя неспособной к магии.

– Каждый из нас способен к магии. – Я говорил это уже много раз. – Это наша жизнь. Жизнь каждой звезды.

– Я маленькая звезда. – Бета пытается смеяться, но смех ускользает от нее, тает. – Совсем чуть-чуть способна, чтобы только пользоваться магическими вещами и говорить с тобой мысленно.

Я не отвечаю ей, но ускоряю шаг, иду, не разбирая дороги, Бета едва успевает за мной. Ее пальцы крепче сжимают мою ладонь, я слышу вспышки ее чувств: вину, горечь и надежду, едва приметную, скрытую на дне.

– Не сердись, – просит Бета. – Я просто не хочу… чтобы ты зря тратил время. Просто не сразу ясно, что у меня нет способностей, правда.

Солнечный лес темнеет вокруг меня. Во мне буря, я не могу говорить, но слышу свой голос, он почти спокойный:

– Я сержусь на человека, отказавшегося учить тебя магии. Как его зовут?

– Ирци, – отвечает Бета.

– Я объяснил бы ему, кто на что способен.

Ирци учил моих ближайших, самый ярких предвестников, пока я сам не стал их наставником. Ирци учил многих крылатых воинов. Но как он может учить кого-то, если говорит младшим звездам, что магия им недоступна?

Я хочу увидеть его, ударом изменить его мысли. Я должен это сделать, но приговор запрещает мне.

Я останавливаюсь, беру Бету за плечи. Она смотрит на меня упрямо, но в ее глазах тепло и свет. Ее душа струится в моих ладонях, и я снова вижу солнечные лучи вокруг, чувствую запах сосен и слышу голоса птиц.

– В тебе звездный свет, наша магия, сила, – говорю я. – Она открыта тебе. Ты поймешь это, очень скоро.

Шаг за шагом, мы поднимаемся, и свет меняется, лучи ложатся нам под ноги. Деревья все меньше, тоньше, ближе к земле, – жмутся к склону, тянут ветви ввысь. Идти все трудней. Но лес стал прозрачней, небо так близко. Синева и облака зовут меня, я могу оказаться там, ворваться вспышкой темноты. Не отпуская Бету, удержаться в вышине на миг, и вспыхнуть снова, в другом сплетенье ветров. Все выше, пока воздух не станет обжигающе-холодным и вдох не наполнится пустотой.

Но я столько раз бывал в небе, но никогда еще не шел по земле так, как теперь.

Я держу Бету за руку, вслушиваюсь в движения ее души. Мы перебираемся через стволы и корни, поднимаемся с уступа на уступ. Ни тропы, ни дороги, – живая земля, полная силы.

Голос Беты вплетается в солнечный свет, звенит среди дыхания леса. Она говорит о своем оружии и о том, как сражалась на войне. В ее рассказе названия, так хорошо мне знакомые, и события, которые я помню. Но ее глазами я вижу все снова, – совсем по-другому. Ее первая битва прошла вдали от столицы, и потом я был далеко, – в небе над крепостями и морем. И теперь я расспрашиваю, я не могу упустить ни одного слова, я должен знать все.

Бета отвечает, замокает лишь, чтобы перевести дыхание. Мы поднимаемся, не замечая, сколько пройдено, не думая, какой путь впереди. Мы так похожи, – негасимые искры войны. Как нам жить другой жизнью?

Лес расступается, остается позади. Мы стоим на вершине холма, здесь лишь трава, камни и белые звезды цветов. Хвойные кроны спускаются вниз, становятся гуще, темнее. Стремятся вниз, к реке, – она изгибается широкой лентой, потоком золотых и синих бликов. Ее берега и до победы были скрыты деревьями. Я был здесь, когда готовился к войне, я помню дубы и сосны, пережившие завоевание.

Самый древний лес мира, он ждет меня.

Лес тянется, насколько хватает глаз, холмы – острова в нем. Тени и свет окрашивают его, солнце уже наливается алым, движется к закату.

К горам и городу, скрытому в них.

Бета замирает.

– Наш мир, – говорит она.

Ее голос тише шепота ветра.

Невозможно заснуть, когда перед тобой распахнут весь мир.

Запахи леса, дыхание земли и холодные ветра обвивают холм, кружат над нами. А выше ветров – небо, в бесконечном, едва видном вращении, плывет и сияет. Мириады звезд, мерцающие рисунки созвездий, и моя звезда среди них. Капля крови, ровный, призывный свет. Сражения стихли, но звезда войны сияет над миром. Не исчезла с неба, как я не исчез с земли.

У нас одно имя и один свет, но тебя не осуждали. Ты можешь блуждать по дороге созвездий, не прячась, не сворачивая с пути. Дотянись до каждой моей звезды – там, в вышине – коснись их светом, и может быть, и здесь, внизу, они услышат нас.

Скажи Амире, что я люблю ее. Скажи, что она освещает мой путь.

Скажи Рэгилю, что я думаю о нем, думаю о нем все время. Я помогу ему, я найду способ, я обещаю.

Скажи Арце, что она самая смелая, самая сильная. Скажи, что я горжусь ею.

Горжусь каждым из них.

Скажи Лаэнару, что я не могу его простить. И не могу возненавидеть.

Скажи им всем, что я люблю их. И не говори, как мне тяжело в разлуке.

Я смотрю на небесную реку, на звезду войны, и чувствую, что Бета просыпается. Закутанная в одеяло и горячий покров темноты, она еще дремлет, прижавшись к моему плечу, но сон уже стал хрупким. Мои чувства сейчас как лезвие, я не сумел удержать их, они ранят. И Бета обнимает меня, говорит еле слышно – полумысль, полуслово:

– Не грусти. Пожалуйста, не грусти.

– Я должен был убить его? – спрашиваю я у Беты и звезды войны. – Должен был убить Лаэнара?

– Да, – отвечает Бета. Я чувствую ее взгляд.

Звезда войны сияет неумолимо и ясно.

– Значит, в этом моя вина, – говорю я.

– Нет! – Голос Беты возмущенный, горячий. – Виноват только Лаэнар.

Я встаю, протягиваю ей ладонь.

– Пойдем вниз, – говорю я. Бета берет меня за руку. Ее чувства обжигают смятением, бьются как огонь на ветру. – Враги ничего не сумели сделать с рекой, она оставалась неизменной сотни лет. Пойдем, я покажу тебе скрытую в ней магию.

Бета кивает, собирает вещи и мы начинаем путь: по корням, по уступам, сквозь сплетение теней.

Ночь бледнеет, отступает, воздух полон туманом, роса на листьях травы.

Рассвет настигает нас.

10

Я попыталась оттереть иссиня-черные пятна с ладоней, но не смогла.

Эти следы оставил сок ягод, – крупных, прячущихся на склоне среди травы и узловатых корней. Туман цеплялся за ветви деревьев, таял, – и так же таяла на языке сладкая мякоть ягод, оставляла после себя лишь вкус и темные следы. На моих руках, на лице у Мельтиара. Он смахнул капли сока, но только сильнее размазал их, превратил в косые полосы. Это было так непривычно, так забавно, что я засмеялась.

Он взглянул на меня, поймал мою руку. Хмурился, но не злился, ночная печаль мешалась в нем с утренним светом.

– Смеешься над мной? – спросил он и, не отпуская меня, пошел вниз по склону.

– Тебе идет. – Я пыталась говорить серьезно, но не могла. – Ты так кажешься младше.

– Только не это, – ответил он.

Мы спускались, и лесные шорохи менялись вокруг нас, – в них вплетался голос воды. Сперва тихий, с каждым мгновением становился громче, звучал уверенно и ровно. Тени стали глубже, папоротник обступил деревья, мы пробирались сквозь зеленые заросли.

Стал различим еще один голос – совсем рядом, справа от нас. Он звенел, наполнял воздух влагой. Ручей бегущий вниз по склону, весело, поспешно, – сквозь заросли папоротника я видела, отблески солнца на воде. Потом деревья расступились, и мы вышли на обрыв.

Я думала, что мы окажемся на берегу реки, – и она была рядом, но не достать рукой. Ручей падал вниз, разбивался в сияющую пыль, река принимала его, текла дальше. Она была такой широкой, шире улиц врагов, шире ангара в нашем городе. Деревья на другом берегу подступали к воде, склонялись.

Мельтиар крепче сжал мою ладонь и поднял руку над краем обрыва.

– Закрой глаза, – велел он.

Я послушалась.

Его мысль коснулась меня, наполнила, увлекла за собой. Земля словно растаяла, мне показалось – я падаю, лечу сквозь сияние и тьму, а внизу горят тысячи звезд, река превратилась в их свет.

Чужой голос полоснул меня, словно удар клинка.

– Эй, полегче с магией! Мы тут еще работаем.

Я открыла глаза.

Всего в нескольких шагах от нас стояли трое: одежда яркая, как покров мира, алые, рыжие, зеленые и синие пятна переплетаются, притягивают взгляд. За эти дни и недели мы прошли через поля, леса и высокие травы, и не встретили ни одного человека, словно на всей земле не осталось никого, кроме меня и Мельтиара. И теперь эти трое показались мне почти одинаковыми, я не могла разглядеть лиц, – может быть, из-за того, что отвыкла от людей, и или от того, что их сила была так не похожа на нашу.

Это были предвестники Аянара.

– Не думаю, – сказал Мельтиар, – что помешал вам.

– Нам видней, – возразил один из них, остальные засмеялись. – Ты лучше иди отсюда, не мешайся.

Шум леса и голос реки отдалился, тишина разрасталась внутри меня. Я стиснула ладонь Мельтиара. Его гнев был холодным и острым, как скрытый ножнами клинок.

Кто эти люди, почему они говорят с Мельтиаром так? Даже если они никогда не были его предвестниками, всю жизнь носили пеструю одежду, они не могут не знать Мельтиара. Он был не только предводителем армии, не только пламенем войны, – он был лидером народа, все звезды шли за ним. Почему же эти трое смотрят на него так, словно не узнают или не помнят?

– А ты останься. – Один их них схватил меня за руку, потянул к себе. – Худая такая… У нас и на четверых еды хватит, идем с нами.

Темнота полыхнула перед нами стеной черного огня, – я успела различить изумленный вскрик, – и мир погас.

Я ничего не видела. Чувствовала руки Мельтиара на своих плечах, слышала грохот его сердца, гнев и горечь в каждом ударе. Темнота неслась сквозь нас стремительным течением, то обжигающим, то холодным. Даже время исчезло, я перестала ощущать его.

Но волны темноты стали прозрачней и тише, а потом исчезли. Черные искры еще плясали над землей, но солнце было ярче, – вспыхивало на водах реки. Она была совсем рядом, можно сделать пару шагов, наклониться и зачерпнуть полную горсть. И другой берег не поднимался обрывом, – был почти пологим, ивы корнями спускались в воду, льнули к потоку. Та же река, но другой лес, другие склоны. Темнота перенесла нас сюда.

И опалила берег.

Лес позади нас был черным, – обожженные стволы, обугленная земля. Ни запаха гари, ни пепла в воздухе, – лишь черные тела деревьев.

Мельтиар обнял меня, я прижалась лицом к его груди. Его пальцы скользили сквозь пряди моих волос – в каждом прикосновении был гнев, затихающую, но тяжелый, похожий на саднящую рану.

– Знаешь, – проговорил Мельтиар, – почему в городе такие блестящие, черные стены? – Я мотнула головой, а он продолжал: – Чтобы сдержать накал темноты. Если не уследить за ней, дать ей волю, она спалит все вокруг. Не тронет только камни и плиты, которыми закрыты наши стены. Те, кто со мной, внутри темноты – в безопасности. Но все вокруг может сгореть.

– Ты сжег лес, чтобы не убивать их? – спросила я.

В его дыхании, в движении крови я слышала теперь тревогу и стремление, которое не могла разгадать. Он глубоко вздохнул, и я подумала: сейчас он объяснит мне все, но он лишь ответил:

– Да.

Когда солнце село, звуки стали протяжными и ясными, а темнота окутала нас теплым шатром, Мельтиар сказал:

– Хочу быть с тобой во сне. Постарайся прийти в тот сон, где все встречаются.

Как мне попасть туда без пророков? Но Мельтиар не дал мне возразить, – стал рассказывать про сплетение сновидений, про людей, приходивших туда, про пути и тропы, про дверь, отворяющуюся от одного прикосновения и исчезающую, стоит переступить порог… Он говорил и говорил, его голос превратился в колыбельную песню, слова стали неразличимы. Я все глубже погружалась в волны снов, и явь растворилась.

* * *

Я открываю глаза и на миг мне кажется – я в центре вихря, здесь тихо, а снаружи ураган, сметающий все.

Но я делаю шаг, еще один, я чувствую тяжесть оружия за спиной и силу Мельтиара, пылающую в нем. Я слышу голос Мельтиара – где-то рядом, но почти неразличимый. Вижу стены, сотканные из переливов цвета, и отблески огня – в стеклянных плошках, в высоких подсвечниках.

Я вижу Кори.

Он словно сияет – от каждого его движения и слова в воздухе остается золотистый след. Кори обнимает меня, мы смеемся вместе. Я так рада, что вижу его, хотя бы во сне.

Мы пьем вино, солнечное, как пламя свечей. Оно уносит мысли, кружит их в вышине. Чужие люди появляются и исчезают, их речь вплетается в наш разговор, меняет его ход.

«Куда тебя перевели?» – спрашиваю я снова и снова, и, в конце концов, Кори рассказывает.

Его слова вспыхивают, – иногда я слышу и понимаю их, иногда лишь угадываю смысл, звук растворяется в дрожании света. Я слушаю, но понимаю лишь, что Кори в каком-то ужасном месте, закрыт там и не может выйти. Занят чем-то, мне недоступным. Магией.

«Я предвестник одного из тех, у кого и Мельтиар предвестник», – говорит Кори.

«Невидимые голоса!» – смеюсь я.

«Они видимые!» – возражает Кори.

Я пытаюсь рассказать о том, что было со мной и с Мельтиаром, но мне трудно, мне больно, я пытаюсь не плакать. Это несправедливо, все так несправедливо. Я говорю о том, что мы скитаемся в лесу, потому что армия не нужна больше, и Мельтиар не нужен.

«Он нужен! – говорит Кори. – Он лидер армии, он не должен так поступать, это ужасная безответственность! Ты так говоришь, будто ты его недостойна, а я считаю наоборот».

Я не могу сдержаться, слезы душат меня. Но я спрашиваю:

«Почему же его не ищут?»

«Я спрошу, почему его не ищут, – отвечает Кори. Он тоже плачет. Наши слезы искрятся в воздухе. – Может быть, он не должен мешать Аянару. Я спрошу, почему не ищут».

Он плачет и говорит о чем-то ужасном, о том, что никогда не выйдет наружу. Его горе такое бездонное, я хочу помочь, но мне плохо, слова превращаются во всхлипы. Сон качается, тает, – я так боюсь, что больше не увижу Кори, не найду его даже во сне.

Стены теряют цвет, бушующий снаружи вихрь сокрушает их.

Уносит меня прочь.