Текст книги "Дети войны (СИ)"

Автор книги: Влада Медведникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

5

Мы идем на юг.

Рассвет плывет за нами следом: прозрачные алые отблески на облаках, дыхание горных вершин в порывах ветра. Бета сжимает перевязь ружья – так крепко, что побелели костяшки пальцев. Я прикасаюсь к темным стволам, и оружие вновь наполняется силой. Оно больше не тянет к земле, и Бета ускоряет шаг.

Мы спускаемся по склону холма, к пыльной равнине, заросшей ковылем. Мне не нужны дороги врагов, пусть остаются в стороне, доживают последние дни. Мой путь теперь лежит через пустоши, безлюдные земли – мой дом.

Проснувшись, я хотел идти к морю. Оно недалеко от заброшенной деревни врагов, я мог бы подняться на черные камни, нависающие над кромкой прибоя. Мог бы слушать бурю, смотреть туда, где волны смыкаются с небом, туда, куда я отправил Лаэнара. Но этот берег слишком близко к городу, а боль и без того слишком сильная.

Поэтому за оградой деревни я повернул на юг. Бета пошла за мной, ни о чем не спросив.

Темнота могла бы перенести нас в любое место в мире, но я не знаю, какие места теперь для нас. Мы идем, и я слушаю ветер, восходящее солнце и землю под ногами. Земля говорит о преображении громче всех.

Вчера мы вернулись в деревню и провели там весь день и всю ночь. Бета нашла в темном погребе еду, часть ее мы взяли с собой. «Нужно забрать то, что нам пригодиться», – сказала Бета. Я не следил, что она вытащила из сундука и скрипучего шкафа, что сложила в широкую холщовую сумку.

Когда мы вышли из дома, земля звенела, разноцветные потоки сияли в глубине. Еще немного, – и сюда придут предвестники Аянара, деревня исчезнет бесследно: серые дома, ограды, чахлые огороды и сады. Равнина преобразится. Мне хотелось остаться, увидеть своими глазами, – но нельзя. Могут прийти мои звезды, мне нельзя приближаться к ним.

Деревня давно позади, скрыта холмами, и море все дальше, отзвуки бури почти не слышны. Утренний туман тает, небо становится прозрачней и выше.

Я касаюсь плеча Беты. Грусть льнет к моей ладони. Грусть тяжелей любой ноши, она давит на Бету.

– Расскажи, – прошу я.

Бета ловит мой взгляд. Ее глаза сейчас темные, солнце не искрится в них.

– Я все утро пытаюсь позвать Тарси, – говорит она. – Но ответа нет. И как будто… мне некого звать. – Бета замолкает. Я обнимаю ее за плечи, ловлю короткие пряди волос. – С ней все в порядке? Ты же можешь понять?

Без просьбы, без зова, мое звездное небо раскрывается передо мной. Оно мерцает, сияет, оно так прекрасно, каждая звезда ранит сердце. Так легко дотянуться, позвать, – но я не должен.

Я нахожу Тарси – искристый переливающийся свет – и я вижу Бету, теплое мерцание рядом со мной. Но между ними пустота, бескрайняя небесная ночь. Звездная пыль, следы путеводной нити, угасают, один за другим. Созвездия качаются вокруг, и я хочу вглядеться, понять, есть ли между ними сияющие струны. Но еще миг, и я не выдержу, заговорю, позову, – а я не должен, я осужден.

И звездная россыпь отступает, уходит в глубину моей души. Я снова вижу лишь вереск, рваные облака и тревожный взгляд Беты.

– Я видел Тарси. – Я обнимаю Бету крепче, замедляю шаг. – Но связь между вами исчезла.

– Но она мой куратор! – Ее голос звенит. – Почему?

Я не знаю ничего о времени преображения. Я не думал, что застану его. Верил, что оно будет счастливым для всех. Но я жив, и не могу заговорить ни с кем, только с Бетой. А она отрезана от своей команды и от своей старшей звезды. Почему?

Я молчу – пять шагов, десять, двадцать, – а потом говорю:

– Время войны закончилось. Наверное, теперь так нужно.

Солнце минует полдень, и наш путь прерывается.

Для остановки нет причин: я не устал, Бета готова идти дальше. И это место такое же, как вся пустошь вокруг, – высохшая трава шелестит на ветру, ни дерева, ни скалы, в тени которой мы могли бы укрыться. Но зачем прятаться от солнца? Его свет такой теплый – я забываю, что уже осень – но каждый порыв ветра возвращает прохладу. Напоминает, что лето позади, война позади.

Бета протягивает мне флягу, тусклый металл в переплетении истертых кожаных ремней. Колодезная вода нагрелась, впитала привкус железа и олова. Бета развязывает шнур, стянувший сумку, и я вижу яблоки и хлеб, – он крошится, хрустит на зубах. Мы ели такой же хлеб в Атанге, его вкус был смешан с дымом горящего города, с жаром сражения, уходящего к горизонту. Первый день битвы, пламя победы.

Наверное, я всю жизнь буду думать о войне, вспоминать каждый ее день и час.

Я был рожден для войны, рожден вернуть нам свободу. Мы победили, и мое время кончилось.

Бета прикасается к моей ладони, заглядывает в глаза, встревоженно и пристально, пытается различить мысли. Я говорю ей:

– Я думал, меня убьют на войне.

– Ты хотел умереть? – Голос Беты звучит тихо. Она смотрит на меня так, словно я ранен.

Я качаю головой. Волосы падают на глаза, закрывают от меня солнце.

– Нет. Но я был уверен, что меня убьют. Пророки не видели мое будущее или не хотели рассказывать о нем. Как будто его не было. – Даже Эркинар, мой лучший друг и глава прорицателей, молчал о том, что меня ждет, и не показывал ни в зеркалах, ни в снах. И со временем я научился не спрашивать. – Я решил, они знают – я умру на войне, но не скажут об этом.

Бета крепче сжимает мою руку. Ее голос почти не дрожит, ее глаза почти сухие.

Не плачь, не плачь, я не стою слез.

– Хорошо, что тебя не убили, – говорит она. – Мы бы…

Она запинается, ее ресницы вздрагивают часто-часто, и я успеваю уловить несказанные слова. «Мы бы не справились без тебя».

– Нам было бы трудно без тебя, – произносит она тихо, но твердо.

Как все мои предвестники, моя Бета бесстрашна. Никакие препятствия ее не остановят, никакие враги.

Я улыбаюсь, вытягиваюсь среди шепчущей травы, кладу голову на колени Бете. Она отводит пряди волос, упавшие мне на лицо, – в ее прикосновениях сквозит эхо холодной пустоты, тень отчаяния. Должно быть, она представила, что мой свет погас в разгар битвы, мои предвестники остались одни.

– Главное победа, – говорю я ей. – Мы победили.

Она кивает. Касания ее пальцев становятся спокойнее, сердце бьется тише. Она такая сильная.

Все мои предвестники сильные и яркие – каждый крылатый воин и каждый простой стрелок – и предателей больше нет среди них, нет в нашем мире.

За что меня судили? За то, что я плохо учил Лаэнара, и он предал свой народ? За то, что я потерял Лаэнара еще до начала войны? Или за то, что я не убил его после победы?

Я закрываю глаза, снова и снова пытаюсь вспомнить суд, – и засыпаю.

* * *

Паруса затмили небо, морской прибой качал корабли, буря грохотала, тучи клубились над головой. Я знал – еще мгновение, и враги ринутся в воздух, их серые крылья и душащая сила будут повсюду. Я столько раз стоял здесь, столько раз смотрел на паруса, надеялся, верил, что смогу защитить наш берег.

Но сегодня я знал – и это знание гремело громче бури – все они умерли, все уничтожены, я сжег их дотла. Ни один из них не ступит на мою землю, ни одна звезда не погаснет от их выстрелов. Я победил, передо мной лишь память, моя судьба свершилась, я исполнил все, что хотел.

* * *

Сон исчезает внезапно, выбрасывает меня в теплый осенний день. Триумф все еще переполняет сердце, оно грохочет как буря.

Я сажусь, смотрю на Бету, – она поспешно вытирает глаза, берет меня за руку. Бета плакала, пока я спал, мне больно видеть ее слезы.

Я не могу сдержаться и отдаю ей шквал, пришедший ко мне из сна. В нем вся моя уверенность, вся сила, все мои звезды, каждое сражение, каждый удар, каждый боевой клич.

Слушая эту бурю, Бета сияет, и я понимаю, какой она была в битве.

– Мы последние дети войны, – говорю я. – Война – наш единственный путь. Все меняется, но мы не сможем жить по-другому.

– Мой путь остался прежним. – В глазах Беты отражение солнца, победа и сила. – И я иду с тобой.

6

Это была наша третья ночь вместе. И в этот раз, как и прежде, пробуждение показалось мне частью сна.

Наше дыхание смешалось, я не могла различить, где начинается мой вдох, чьи удары сердца я слышу. Воздух вокруг нас был жарким, как летний полдень, лишь издалека доносилась прохлада, словно явь пыталась проникнуть в сон.

– Просыпайся. – Голос коснулся моих губ, оставил горячий след. – Нам пора.

Я послушалась. И, чтобы вернуть мыслям ясность, вынырнуть из снов, сказала себе: это на самом деле, мы далеко от города, в пути, Мельтиар со мной, я люблю его.

Эти слова вспыхнули так ярко, что я задохнулась и открыла глаза.

Мир на миг потемнел – Мельтиар наклонился, поцеловал меня снова, а потом поднялся, отошел. Я сделала глубокий вдох. Воздух теперь стал обычным, – холодным, ночным, – и я вспомнила вчерашний день. Вспомнила, где мы.

Мы пришли сюда на закате. Холмы, покрытые вереском и ковылем остались позади, и перед нами лежала равнина поросшая высокой травой. Ее голос был сладким и говорил о весне, – трава была совсем юной, хоть и доставала мне до пояса. Стоило коснуться стеблей, и на ладонях оставался свежий сок, в вечернем свете он казался золотистым, как вино. Я не удержалась, слизнула капли. Вкус был странным, незнакомым и диким.

Я не заметила, как мы вышли на дорогу. Трава уже поглотила ее, за несколько дней разрушила путь, по которому враги ездили веками. Лишь кое-где остались нетронутые участки, верстовые столбы и дорожные камни.

И домик врагов. Он притаился возле исчезнувшей дороги, бесцветный и словно ненастоящий. Наверное, и до войны в нем жили лишь изредка, – внутри он был таким же тусклым, как снаружи, жильцы не оставили в нем следов. Простой стол без скатерти, оловянные тарелки как в казарме, ни занавесок, ни коврика у двери. Но во дворе был колодец, а на полке над очагом, – корзина с орехами.

Мы остались на ночь в этом доме.

Я мотнула головой, выпутываясь из воспоминаний и мыслей, и взглянула на Мельтиара. Он уже оделся, застегивал рубашку, глядя в окно.

– Волна преображения, – сказал он, не оборачиваясь. – Слышишь, как она движется?

Я невольно прислушалась, хотя знала, что не различу прикосновение магии. Только ночную прохладу, сладкий аромат, сплетение незнакомых ветров.

Для Мельтиара магия – как дыхание. Наверное, ему легко забыть, что есть те, кто не способны к ней. Такие как я.

– Нам пора, – повторил Мельтиар и протянул мне руку. Комната была крохотной – всего один шаг, и я оказалась рядом, сжала его ладонь. – Уйдем, пока никого нет.

Я умела запоминать направление, выбирать ориентиры, двигаться к цели. Этому учат каждого воина. Но сейчас мы шли, раздвигая высокие стебли, и я не могла понять, в какой стороне остался домик и следы дороги. Равнина колыхалась вокруг нас, отблески звезд серебрили листья. Воздух дрожал от песни сверчков, ей вторила ночная птица, – одинокая, незнакомая трель.

Я взглянула на Мельтиара. Он шел рядом, уверенно, не торопясь, словно путь был ему знаком. Но то и дело вскидывал голову, смотрел наверх.

Звезды. Самый верный ориентир, самые точные знаки.

Даже дома, в комнате учеников, я могла отыскать на карте лишь самые яркие вехи небесного пути. И теперь, среди ветра и незнакомых запахов, я едва сумела найти знакомые знаки среди сияющей россыпи. Небесная река текла надо мной, звезды мерцали и переливались, – тысячи тысяч, у каждой свое имя и голос. Я отыскала серп, звезду в его рукояти. Свет, который не дает ночным путникам сбиться с дороги. Звезда севера, Арца.

Запах травы и предрассветной земли дурманил, но летнее острие уже опускалось к горизонту, указывало вниз. Оно словно напоминало, – пришла осень, не забывай, не забывай. Лето позади, но три его самые яркие звезды еще видны, и одну из них зовут Амира.

Не отрывая взгляда от неба, я коснулась руки Мельтиара. Печаль, перевитая острыми нитями боли, кольнула ладонь. Ночь словно стала темнее, а свет Амиры над волнами травы – почти нестерпимо ярким.

Всего несколько дней назад предательство обрушилось на город, и Амира погибла. Одна из самых близких звезд Мельтиара погасла.

Я хотела помочь чем-нибудь – прикосновением или словом, – но Мельтиар взял меня за плечо, повлек вперед.

– Не останавливайся, – велел он. – Нам нужно идти.

Несколько шагов мы молчали – я слушала, как его чувства бьются в тисках воли, – а потом Мельтиар сказал:

– Расскажи о себе. Кто в твоей команде?

Я зажмурилась от нахлынувших воспоминаний и попыталась подобрать слова для ответа.

* * *

Мы выросли, зная, что будем скрытыми, готовились к этому всю жизнь. Учили язык врагов, их привычки, малейшие обычаи и правила. Враги должны были видеть в нас своих сородичей, доверять без капли подозрения.

Когда мы отправились в Эджаль, вражеский город, где нам предстояло жить до начала войны, я радовалась и боялась одновременно. Но все шло как надо, мы удачно внедрились, враги не распознали нас. Начались дни скрытой жизни, и радость превратилась в ожидание победы, томительное и жгучее, а страх опустился холодной пылью на дно души.

Я пыталась, но не могла перестать тосковать по городу, по тому времени, когда наша команда была неразлучна. Сейчас мы виделись лишь изредка, а в остальное время делали вид, что почти не знакомы.

Я всегда немножко завидовала людям с длинными, красивыми именами. Но в Эджале короткие имена оказались кстати, нам не пришлось их менять. Никто не понял, что это слова чужого языка, небесные знаки. Враги знали, что среди них живет темный народ, но были так беспечны, не могли распознать ни одного человека.

Коул, единственный маг нашей команды, работал в оружейной королевского гарнизона. Он ругался на королевских солдат – «Не следишь за ружьем, а если война завтра?» – и целыми днями работал в мастерской. В гарнизоне его не любили, но никто не заподозрил, что он капля за каплей наполняет оружие разрушительной силой, обращает ружья против тех, кто владеет ими.

Иногда мне удавалось найти предлог, чтобы забежать в мастерскую. Если рядом не было врагов, Коул молча сжимал мою руку, и мне было проще прожить остаток дня.

Кори не числился в армии, но работал в лаборатории при гарнизоне. Туда попасть было сложнее, – в лабораторию не любили пускать посторонних, а тем более женщин. Но иногда Кори сам приходил к нам в башню, – при врагах он был серьезен и сдержан, даже свои непокорные рыжие волосы заплетал в тугую косу. В дни, когда он появлялся, было легче дышать.

Я считалась ополченцем, а работала помощницей начальника гарнизона. Через меня проходили все военные новости Эджаля, – ведь именно я сидела за наборной доской, и под диктовку начальника гарнизона складывала резные символы и отпечатывала послания. Но новостей было так мало, что меня чаще отправляли с письмами на соседний военный пост.

Там я познакомилась с Нори.

Нори стал отличным прикрытием. Он был милым и не особо умным, жил не в самом Эджале, а на посту возле газовой вышки. Переехать ко мне он не мог, и я к нему тоже, поэтому мы лишь встречались время от времени. Зато в гарнизоне все знали, что я не одинока, – у меня был повод отвергать ухаживания. Не стоило с кем-то сближаться в самом Эджале: у меня был собственный домик, в который я не хотела впускать врагов, – ведь там обычно собиралась наша команда.

Мы всегда встречались, когда кто-то возвращался из города, приносил письма и последние новости о доме. Сидели за столом, говорили на родном языке и пили, а за окном была ночная тишина Эджаля, – пыльная и душная летом, холодная и ветреная зимой.

Мы сидели так и перед самой войной. Считанные дни оставались до звука флейты, до призыва, и я сгорала от нетерпения и жажды битвы.

* * *

– В моей команде были Коул и Кори, – сказала я и взглянула на Мельтиара. Отблески звезд мерцали в его волосах, рассвет все не шел. – Мы были скрытыми в Эджале.

– О, Эджаль. – Мельтиар крепче сжал мою руку. Я чувствовала, что он улыбается. – Эджаль был очищен идеально. Красиво и быстро.

Тепло, звон счастья, гордость, – чувства почти нестерпимые, – переполнили душу. Я хотела обернуться, прикоснуться к Коулу и Кори, сказать им: «Вы слышали?! Мельтиар похвалил нас!»

Но кругом был лишь шепот травы, бескрайняя равнина под звездным небом.

Легенда о забытом времени

До завоевания мир был иным.

Как и теперь, небо тогда не всегда было ясным, облака скрывали звезды, заслоняли небесную реку. Но звезды, живущие на земле, сияли ясно – днем и ночью. В любое время года, и когда листья распускались, и когда желтели и опадали, – звездный свет сиял по всему миру, песни звучали и не смолкали.

Люди не жили в пещерах, под защитой запечатанных скал, и не теснились в душных городах, подобно врагам. По всей земле были разбросаны селения, наполненные светом, ведь в сердце каждой деревни сиял звездный источник.

Душа мира поднималась из глубин земли, мерцала в водах рек, звенела в струях водопада, наполняла светом камни.

Люди собирались вокруг источников, пили свет и отдавали его. Песни сплетались с голосами звездных потоков, с волшебством мира. И источники сияли все ярче, песни звучали все чище.

Мир не знал тогда опасности и оков. Многое свершалось в видениях и наяву, но сохранилось лишь в легендах. Многие песни теперь утеряны, знания исчезли. Свет источников померк, скрылся в глубинах мира.

Те дни стали забытым временем, и виной тому враги.

В поисках нового дома они причалили к звездным берегам и обрушили на них свою ненависть. Потому что больше всего на свете ненавидели волшебство, поющую душу мира. Звезды гибли от их оружия, но этого врагам было мало.

Стремясь избавиться от волшебства, враги выжигали землю. Ядовитым пеплом и раскаленным железом клеймили мир, он бился в агонии. Но не умер – лишь уснул тяжелым сном, и свет померк.

Но первый источник, самый могущественный и древний, продолжал сиять. Он был скрыт сводами гор, черным камнем, лабиринтом пещер. Враги не нашли его.

Там же, в пещерах, спрятались последние выжившие звезды.

Они поклялись освободить мир, пусть даже на это уйдет тысяча лет. Но поняли – недостаточно уничтожить врагов, нужно вернуть земле силу.

И год за годом, сотню за сотней лет, искали новые песни, волшебство, способное исцелить раны мира, превратить тлеющую боль в живительный свет.

Так появились предвестники преображения.

7

Я привык слышать стук ее сердца сквозь сон. Привык, просыпаясь, вслушиваться в ее дыхание, ловить эхо чувств. Ее кожа всегда прохладная, а мысли – теплые. Ее душа сияет светом весны, может растопить лед, прогнать стужу, – и зима отступает из моего сердца, чувства становятся пронзительными и яркими.

Каждое утро я просыпаюсь раньше Беты. Не выпуская ее из объятий, смотрю наверх, ищу звезды. Иногда знакомый узор сияет надо мной, иногда тонет в приливе рассвета. Порой небо скрыто облаками или дощатым потолком чужого дома.

Сегодня опоры нашего жилища – стволы деревьев. Их ветви – стропила, шелестящая листва – своды. Под нами колючее шерстяное одеяло, и сквозь него я чувствую холод земли, жизнь бурлящую в ней и уже предчувствующую зимние морозы, готовую уснуть. Темнота струится вокруг меня и Беты, льнет к земле, к корням деревьев, но не опаляет их. Темнота не дает нам замерзнуть. Бета спит и не помнит о том, что скоро зима.

Мы в пути уже много дней. «Как будто сон», – сказала Бета. Но может ли сон быть таким пронзительным и долгим? Мне кажется, я помню каждый шаг, пройденный нами от гор. Вереск и дальний шум волн. Острые листья травы, режущие как лезвие – боли нет, но капли крови стекают по рукам. Луга, поросшие диким ячменем – колосья спелые, вьюнок обвивает их, голубые цветы сияют среди увядающей зелени, я срываю их, проходя мимо.

Не сон и не явь – преображение – и мы с Бетой идем сквозь него, день за днем.

И с каждым шагом, с каждым днем, я все ясней понимаю – это навсегда. Те, кому я служу, – не зовут меня. И те, что подчинялись мне – молчат. Приговор в силе, и, должно быть, всегда будет так. Моя судьба теперь – блуждать вдали ото всех, смотреть, как меняется мир.

Когда понимание захлестывает, я не могу удержать свои чувства, они горят. И, каждый раз, услышав их, Бета говорит: «Я никуда не уйду без тебя».

Сейчас она спит, а я пытаюсь разглядеть звезды за темным движением листвы.

Этот лес – юный, ему меньше недели. Но деревья уже такие высокие, тянутся ветвями в поднебесье, стволы толстые, кора успела огрубеть, растрескаться. Эти деревья еще не знали ни весны, ни лета, им только предстоит пережить зиму, – но я чувствую, если срубить огромный ствол, то увидишь годовые кольца и насчитаешь их сотни.

Леса, погибшие шестьсот лет назад, возвращаются к нам. В каждом дереве, как в хрустальном шаре, заключено время нашего изгнания, время горечи и тайн. Война промчалась по земле, сжигая врагов, дала силы преображению, – и вот вокруг меня лес, ветви качаются над головой, листва заслоняет звезды.

Но мои звезды ничто не скроет. В предрассветный час, среди лесного шепота и безмолвия души, – я не могу ни думать о них. Они сияют, тревожные и горячие, они повсюду. Звездный ветер течет, связывая их воедино, сила струится – от меня и ко мне. Я пытаюсь остановиться, погасить внутренний взор, но не могу.

Я вижу свет Арцы – мятущийся и яркий – но она молчит. Сумел бы я сдержаться и не ответить, если бы ее голос раздался в моей душе? Я осужден и должен помнить об этом, каждый миг своей жизни.

Сияние Рэгиля такое глубокое, такое красивое, – мне больно смотреть на него. Он в городе, блуждает среди видений и исцеляющих чар. Я должен быть рядом с ним, чувствую это так ясно. Но мне нельзя приближаться к нему.

Сколько бы не блуждал внутренний взор по моему небу – Амиры нет. Звездный ветер пронизывает меня, когда я тянусь к ней мыслью. Тишина и память.

Из-за меня Амира погасла. Умерла, потому что меня не было рядом. Потому что я не предвидел, на что способен Лаэнар. И не взял его в плен, не убил его. Я не погиб на войне, но не спас свою звезду, такую близкую, яркую. После такого, как я могу оспорить справедливость приговора?

Амира погасла, но Лаэнар сверкает ослепительно, как прежде. Его сияние меняется – багровое, синее, раскаленное белое. Почему я все еще зову его своим, ведь он предал нас? Да, предал, но ничего не изменилось. Свет мчится от него ко мне, потоки силы от меня к нему – через бесконечное расстояние, через земли и море.

Он всю жизнь принадлежал мне, я знаю его так хорошо. Почему же я не догадался, что он сделает?

Но даже пророки не предвидели этого. Ни в зеркалах, ни в снах, ни в видениях среди голубого дыма, – нигде не являлось такое будущее. «Я не знал, – сказал мне Эркинар в тот день. – Прости меня, я не знал».

Я не могу злиться на пророков за то, в чем виноват сам.

Но есть то, в чем они виновны передо мной. Они молчали о моем будущем – но знали его, теперь я уверен в этом.

* * *

Сколько я себя помню – Эркинар был моим лучшим другом. Среди восемнадцати великих звезд он ближе всех мне по возрасту – всего на три года старше – и в детстве я почти все свободное время проводил в чертогах прорицателей. Эркинар уводил меня в сны, мы блуждали там подолгу, – темнота дорогой текла вперед, мы шли по ней из сна в сон. Миры, невероятные и яркие, наполненные голосами и светом, люди, не похожие на знакомых нам, чужая земля и чужие небеса, – все это я видел в белых снах, и со временем научился сам находить дорогу, мне уже не нужен был проводник. Но ни один, ни с Эркинаром, ни с другими пророками, – я никогда не видел снов о будущем.

Чем старше я становился, тем больше было дел. Каждое мгновение было на счету, война приближалась. Но я по-прежнему приходил к пророкам, стоял у зеркал, погружался в сны, – но теперь сквозь туман стекла и видений смотрел на города и гарнизоны врагов. Прорицатели показывали будущее, его потоки ветвились, – наблюдая их, я выстраивал стратегию грядущей войны, шаг за шагом.

Я никогда не видел в будущем себя, ни в одном из потоков. Лишь изредка, – отблеск темноты в разгар битвы, эхо разрушительной силы. Я спрашивал об этом Эркинара, – сперва он не отвечал, но сказал в конце концов: «Пойми. Я не могу тебе помочь». Он сжимал мою руку, когда говорил это, и было ясно – ему жаль меня, но он ничего не объяснит.

Но меня не нужно жалеть.

Я чувствовал – не только Эркинар, многие пророки знают что-то, но скрывают от меня. Я не спрашивал больше, но одна из белых звезд проговорилась.

Айянира, ближайшая звезда Эркинара. Строгая и отрешенная, обжигающая как лед, она менялась, когда мы оставались наедине. Острые грани таяли, исчезали из ее души, слова и прикосновения теряли сдержанность. Я расплетал ее волосы, и серебряные цепочки путались в пальцах, со звоном падали на пол. Я пытался разглядеть, что таится в глубине ее темных глаз, но проваливался в сон страсти, ни о чем не мог думать, пока не выныривал из него.

Однажды, когда воздух вокруг нас еще дрожал и пылал, не желал остывать, Айянира замерла. Застыла в моих руках, стала на миг неотличима от теней, что бродят в глубине зеркал. А потом сказала: «Твоя четверка… не привязывайся к ним так сильно. После войны их не будет рядом».

Она не захотела ничего объяснять и не разговаривала со мной несколько дней. Но я решил, что понял ее послание. Весть о том, что меня убьют на войне.

Но я жив, вот мое будущее. Почему же пророки молчали о нем?

* * *

Небо светлеет.

Я вижу его сквозь полог ветвей, колышущийся узор листьев. Сумеречный свет и тени скользят по лицу Беты. Я касаюсь ее щеки, – Бета улыбается в полусне. Ее ресницы дрожат, она обнимает мою ладонь и говорит, не открывая глаз:

– Такой странный сон… Как я попала без пророков в белый сон?

– Расскажи. – Я касаюсь ее губ. Дорога и ночной холод обветрили их, и я целую ее снова, отдаю глоток целительной силы.

– Незнакомые люди. – Голос Беты звучит еле слышно, я почти вижу то, о чем она говорит. – Мы были в странном доме. И я все время знала, что это сон. Так странно… раньше только с пророками была в белом сне.

– Это место, где все встречаются, – объясняю я. – Там можно увидеть кого угодно, и туда легко найти дорогу. Мы можем встретиться там с тобой. Чтобы не разлучаться и во сне.

– Сейчас я уже не засну, – смеется Бета.

Я смеюсь вместе с ней.