Текст книги "Двенадцать друзей Бошена (СИ)"

Автор книги: Влада Багрянцева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)

– Сука вонючая! – воскликнул он, правда, не без уважения. – Ты глянь, что творит! Щас я его, тварь такую, выкурю…

– Может, утром? – спросил Говард, следуя за ним к пристройке за домом, где хранился садовый инвентарь и которая за ненадобностью никогда не запиралась.

– Он до утра тут такое устроит… Танцор диско ебаный!

Харви вытер испачканный в земле нос, порылся в ящике, где лежали шампуры и части сборного мангала, нашел баллон с газом, и Говарду сделалось не по себе. Но вместе с этим его охватило знакомый с детства азарт и предвкушение локального пиздеца, который они могли устроить.

– Вот, газа ему сейчас пустим, – сказал Харви, таща за собой баллон.

– Я слышал, карбидом их выкуривают, – произнес Говард, подбирая волочащийся шланг.

– Не, карбидом мы его траванем. Я ж не живодер. А так или выкурим с участка, или контузим ненадолго, он сам тогда свалит. Так, давай, открывай вентиль.

Оглянувшись на террасу, на которую вышел с чашкой кофе Индиана, Говард последовал приказу, пуская газ в нору. Спустя несколько минут тишины, Харви решил, что должно хватить, отошел к террасе и попросил у Индианы, молча охуевающего от их игрищ, спички.

– Вы чего, мужики? – хмыкнул тот, протягивая коробок, прихваченный с кухни – востоковед зажигал в комнате аромасвечи для сна, потому всегда их носил при себе.

– Не на того клешни свои поднял, – заявил Харви авторитетно. – Будет знать, где теперь рыть и с кем связываться.

Индиана, любопытствуя, подобрался ближе, становясь рядом с Говардом у подстриженного декоративного куста.

– Ебанет, – сказал он, наблюдая, как Харви, бросая в нору зажженную спичку, сразу отскакивает. Спички гасли, не долетая до цели.

– Ебанет, – кивнул Говард, замечая, как огонек исчезает в темноте норы.

Ебануло через секунду так, что Харви, выкрикнув что-то матерное, шлепнулся на задницу. Весь газон перед ним развалился на куски, будто внизу под ним разорвался снаряд.

– Зато точно больше кротов не будет, – проговорил Харви, поднимаясь и отряхиваясь.

Он еще не знал, что утром, точно насмехаясь, подорванный вредитель вскопает весь газон еще и за клумбами, потому шел обратно в дом, довольный состоявшейся операцией по борьбе с несанкционированными проникновениями.

Лучше бы Дарен не танцевал с этим омегой – стало еще хуже, так паршиво, будто его перекрутили в мясорубке. И если раньше ощущения были смутными, только просыпающимися, то сейчас, после того, как они касались друг друга, смотрели друг другу в глаза так близко, что почти поцелуй, захотелось большего. Сидя на крыше, Дарен рисовал в свете фонаря уже не горячую обнаженку, а что-то предельно душевное – объятия, улыбки, взгляды. И вздыхал, пока не пришел Харви, и тогда они вздыхали вместе.

– Чего ты киснешь, зая, – сочувственно потрепав его по плечу, сказал летчик, от которого попахивало газом и соком травы. – Прорвемся!

– Ага, как китайский гандон, – хмыкнул Дарен. – В самый ответственный момент. Я вот, когда сюда шел, не думал, что так серьезно все обернется. Ну интрижка, допустим, но чтоб вот так… Как вот к нему подобраться? Он меня за идиота какого-то малоумного держит. За клоуна.

– Показать, что ты не клоун, – сказал Харви. – Это же логично. Что любят все омеги? Цветы, конфеты, комплименты. Только надо придумать, как бы это все оригинально преподнести… А еще они обожают настойчивых альф, я в кино видел – если не помогут цветы-конфеты, то настойчивость всегда спасет, он уже готов будет на все, лишь бы ты отстал. Зая, ну не куксись!

– Какая я тебе зая, бля? – насупился Дарен.

– Ну не заябля, ну котик, рыбка…

Настроение у Дарена падало ниже шуток из стендапов, и он сдался, расслабившись и упершись носом в крепкую шею летчика. Мыслей о том, что тот был таким же альфой, как он сам, уже не возникало, Харви воспринимался как большое и добродушное нечто, где можно было спрятаться от проблем. Смысл проекта исчез тоже, но Дарена это тоже не волновало, он знал, что его точно не выгонят еще пару недель, ведь он успел подружиться со всеми, как и непоседливый добродушный Харви. А Джесси и так пробудет здесь до конца.

– Ладно, пойду спать, – сказал Дарен, поднимаясь. – Утром придумаем чо-куда.

Однако «чо-куда» Харви придумал раньше, и не для Джесси, как ожидалось, а именно для Дарена, потому что на рассвете того растолкал Боб, подтягивающий семейки одной рукой и сдерживающий смех с большим трудом:

– Выгляни в окно, там тебе сюрприз.

– Какой, на хер, сюрприз? – разлепив глаза, спросил Дарен.

– Очень… оригинальный. Сам смотри!

Отдернув штору, Дарен глянул вниз, где на газоне под окнами кучковались павлины, метя хвостами рассыпанный корм. Видимо, рассыпан тот был определенным образом, поскольку из птиц выложилась фигура.

– Жопа? – удивился Дарен.

– Сердце, – поправил влюбленный Боб, все теперь видевший в розовом цвете. – Не рассчитали, наверное, надо было углом вниз.

Сам Харви, стоящий неподалеку с охранником, стерегущим павлинье стадо с видом смотрителя музея, помахал ему рукой. Дарен улыбаться не хотел, но губы расползлись в улыбке помимо его воли.

Вечером воскресенья, после того как ушел Шон, что было предсказуемо – и зрители, и конкурсанты, все проголосовали против него, – Дарен, дождавшись, пока альфы разойдутся, опустил в ящик с анонимными признаниями записку: «Буду ждать завтра после девяти вечера в бильярдной. Приходи?»

Джесси, который разбирал записки первым, не мог ее не заметить.

Когда Шон, быстро и даже как-то радостно собрав вещи и бегло со всеми попрощавшись – никто особо с ним сдружиться не успел, чтоб горевать, – Брюс все же горевал. Старый знакомый, работающий в дорогом ресторане, прислал ему фото, где Лоис, его малыш Лоис, ужинает в компании лощеного альфы. Таким его Брюс никогда не видел – при полнейшем параде, в подогнанном по фигуре костюме, с уложенными волосами и наращенными ресницами, которые видно было даже издалека.

«Я, конечно, понимаю, что вы расстались, я по телеку видел, но тебе не кажется странным, что твой омега выходит замуж спустя такое короткое время за другого?» – писал знакомый, а Брюс читал и не верил своим глазам.

Короткая переписка пояснила, что в тот вечер, два дня назад, в тот самом ресторане, где Брюс мог поужинать один раз на свою зарплату и еще остался бы должен, омеге сделали предложение. И тот кольцо надел. И ладно бы, можно было подумать, что Лоис шифруется и поддерживает репутацию брошенного омеги, но кольцо, сверкающее на пальце, говорило: тебя, дружище, наебали.

Выходило, что оставаться дальше на проекте смысла не имело. Но и уходить уже было некуда – никто ведь не ждал. Но представив одинокие вечера в их уютном гнездышке без этого предателя…

Брюс, спустившись вниз, на кухню, миновав уснувшего на диване в гостиной Индиану, который смотрел кино про дикие народы крайнего севера, сгреб с полки бутылку коньяка и ушел на террасу. Там, под фонарем, он занялся тем, что в протоколах именуется как «злостное распитие спиртных напитков». Коньяк он глотал с горла, не закусывая и прикладываясь снова сразу же, как только в горле переставало першить. Желание уехать прямо сейчас, чтобы набить ебало Лоисову хахалю, взыграло в нем одновременно с приходом Говарда.

– Компанию составить тебе? – спросил тот, опускаясь в кресло-качалку рядом.

– Обойдусь, – произнес Брюс, стукнувшись зубами о горлышко бутылки и выливая в себя остатки алкоголя.

– Повод, как я понимаю, нерадостный.

– Да нет, как раз… очень даже. Одним мудаком в моей жизни… меньш-ше.

Брюс поднялся, чтобы уйти – не сразу, но у него это получилось, – и собирался двинуться ко входу, но Говард поступил весьма неразумно, попытавшись удержать его, уложив руку на ногу рядом с ягодицей. В мозгу тут же полыхнуло, вся злость, кипевшая в нем, высвободилась вместе с размахом руки. Говарду удалось увернуться, но кулак все равно мазнул по подбородку. Потом, абсолютно беззвучно Говард, чудом завалив его на свои колени, удерживал руки у боков, а Брюс матерился, пытался боднуть его головой, пока наконец не удалось хорошенько приложиться лбом о лоб. Говард тоже выругался, но не отпустил его, сам только принялся сопеть так же разгоряченно, как Брюс. Бороться с ним было бесполезно – комбайнер был большой и трезвый, а Брюс пьяный и поменьше комплекцией, потому он принялся ерзать на его коленях, норовя если не вырваться, то выкрутиться.

– Сиди спокойно, – проговорил Говард сквозь зубы. – Пожалуйста!

– Пусти, на хер!

– Успокоишься – пущу. Но не в таком состоянии! Либо сиди тихо, либо я сам тебя отведу в комнату.

– Я себя… Сам себя! Отведу.

– Ага-ага.

Брюс принялся ерзать активнее, пока не ощутил задницей стояк. Лицо Говарда было непростительно близко, и сама ситуация на грани фола, но почему-то – был слишком невменяем? – он с энтузиазмом ответил на поцелуй, в который его с ходу, не дав сообразить, втянули. И целовали так горячо, с таким напором, что о губах Лоиса он в этот миг и не вспомнил. Так увлекся, постанывая, что не заметил, как рука Говарда оказалась у него на члене, надрачивая с рекордной даже для него самого скоростью.

Брюса раздавило, уничтожило, испепелило быстрым и долгим оргазмом, и он, отдышавшись, посмотрел в сощуренные по-хитрому глаза Говарда. Вскочил, застегивая ширинку, путаясь в ногах, бросился к выходу, споткнулся, едва не долбанувшись об косяк, и на подкашивающихся ногах поплелся к себе.

– Э! – воскликнул Индиана, на которого он чуть не упал, проходя мимо дивана в гостиной.

– Нормально, я дойду! – заверил его Брюс и, поднявшись по лестнице, толкнул дверь в комнату.

На кровать он упал, не раздеваясь.

– Класс! – сказал Вуди, чью кровать он оккупировал. – Только постельное поменял.

7

Вуди успел перестелить кровать Брюса, чтобы все-таки лечь в чистое и не чужое, раздеться, умыться, накрыться одеялом, закрыть глаза и тяжело вздохнуть, как зомби в виде набравшегося второй раз на его памяти сотоварища поднялся, открыл тумбочку и начал снимать трусы с очевидной, но невероятной целью.

Говарда рядом не обнаружилось. Вуди усмехнулся – не заметить химию между этими двумя, живя рядом, было трудно. Причем Брюс шугался от Говарда как черт от ладана, без видимых причин, хотя тот был очень аккуратен и не очень навязчив. Но кто знает, что таилось в душе этого улыбчивого милашки Брюса? Может, у него там травма величиной с Марианскую впадину. Поднимаясь и отводя податливого и покладистого альфу в туалет, Вуди думал, что, скорее всего, сейчас Говард или бьет себя по рукам на крыше, чтобы не воспользоваться таким славным парнем, потому что тот явно даст – вон как слушается, льнет, не сопротивляется, – или напивается где-то в одиночку. Хотя компанию найти тут не составляло труда. Тот же Харви, к которому мог прийти любой и тут же получить или совет, или помощь, или в табло. Хотя нет, это же Харви. Обойдется без табла.

Отведя страдальца к своей кровати, Вуди секунду помучился, куда его определить, но выбор был очевиден: там они уже спали, и менять на сегодня ничего не хотелось. Уложил, прикрыв одеялом. Сам же переместился на кровать Брюса, улегся, сладко потянулся, хотя и не любил спать на чужом месте, но перед сном необходима была дозаправка дофамином, иначе бессонная ночь гарантирована. Потягушки со счастливой и радостной улыбкой почему-то этому способствовали.

Вуди всегда перед сном делал пометки в свой довольно прилично заполнившийся дневник наблюдений. Составленные им портреты участников шоу еще требовали детальной проработки, но и то, что он уже увидел и систематизировал, стало бы неплохим заделом для диссертации. Радовало также то, что его предположения на вылет по участникам сбылись. Для трех недель близкого контакта его устраивало все: и альфы подобрались адекватные, и задания были интересные, раскрывающие характеры и приоткрывающие завесы над некоторыми тайнами поведения. Естественно, все узнать не мог никто. Некоторые могут двадцать лет прожить в браке и так и остаться для своего партнера загадкой. Можно знать, что тот любит на завтрак или ночное обжиралово, но не знать самой мякотки – о чем тот думает, когда курит на балконе, уставившись на куст под окном. Так что все устраивало и нравилось Вуди, но настроение при всем этом было не самым радужным.

Потому что тут царила какая-то странная романтическая обстановка. Вроде, казалось бы, мистер Бошен должен был подыскивать себе пару – а для чего еще делаются такие передачи, как не срубить бабла или подыскать пару, посмотрев, как ведет себя избранник в различных ситуациях, смоделированных в закрытом обществе. Но парочки стали организовываться сами, проводя междусобойчики. Хотя и это тоже Вуди мог объяснить. В стрессовых ситуациях всегда проявлялись такие отношения, люди, как и животные, стадные, и чувствовать надежный тыл, плечо и ласку в критических или напряженных ситуациях требовалось еще больше, еще сильнее, чем обычно. Вот и тянулись и притягивались друг к другу как магниты.

И вот во всей этой обстановке и сексуальной депривации в процессе наблюдения за тем, как зарождаются и крепнут множественные романтические отношения, Вуди стало не до исследовательской работы.

Ему просто остро потребовалось тепло. Категорически не хватало тактильности. Ему крайне нужен был кто-то, кого можно потрогать. Погладить. Ощутить на себе чьи-то руки и тепло дыхания. Да хотя бы и Индиана, с самого начала бросавший на него странные взгляды. Ранее у него такой критичной необходимости не возникало. Но тут, в этой концентрированной альфьей тусовке, почему-то слетели пару винтиков, отвечающих за резьбу на контроле желаний, и вот…

– М-м-мы-ы-ы, ы-ы-ы… – наступив на живот коленом, навалился на него внезапно Брюс, обнимая затем руками.

Отлепив от себя страждущего, Вуди выбрался из кровати, посмотрел на горе-пьяницу, подумал было о свободной кровати изгнанного из шоу Элмера, но понял, что эта музыка будет вечной на сегодняшнюю ночь и выспаться в таких условиях не удастся. Он вышел из комнаты и не удержал дверь, случайно хлопнув. Джесси, сонный и облаченный в банный халат, шел в этот момент мимо и подпрыгнул от столь резкого звука:

– Да долбаный же хаос! То этот под'ывник, то Бошену не спится, то пьянь шатается, а ты-то уже куда пйешь? Ночь на двойе!

Вуди видел, что и Джесси тоже находится в постоянном напряжении из-за того же, что и он, и просто махнул рукой, не в силах объяснять очевидное:

– Не спится…

Джесси потер глаза и пошел в комнату Боба – Боб с Тимом ночевали раздельно, потому что: «Ну тут же не бордель!» Стеснительный омега решил, что лучше Тим его будет видеть умытым и красивым с утра, а потискаться они и так успеют за день. Джесси тихонько постучал костяшками пальцев и, когда никто не ответил, приоткрыл дверь – Боб сладко спал, даже будить было жалко. Но надо. Мистер Бошен просил.

– Боб! Бобби! – потряс его легонько за плечо. – Мисте' Бошен п’осил тебе сказать, что у Тима завт’а день ’ождения. Ты телефон отключил, вот, пйишлось тебя будить.

Боб резко подхватился и сел в кровати. Как обычно бывает, когда внезапно кого-то разбудить и сказать что-то важное. Вначале испугался. Потом расслабился. А потом напрягся – где он здесь найдет подарок любимому человеку?

– Спасибо! – пискнул он вслед уходящему, зевающему во весь рот Джесси.

Тот махнул рукой, даже не оглядываясь, потому что был почти в трансе: хотелось спать, но стоило сомкнуть глаза, как заветная парочка была тут как тут. То оба-два целовали его, медленно раздевая, то он был свидетелем как эти двое нежно трахаются, то он сам – сам! – отсасывал сразу двоим. Это было каким-то наказанием за его прошлые грехи. Будь эти картинки противными, грязными, некрасивыми, не имелось бы проблем. Даже лучше было бы. Но сны все больше и больше наполнялись эротизмом, негой, соблазном, будто бы он смотрел свою любимую коллекцию порно. И, просыпаясь, чувствовал себя так хорошо, что даже плохо. Этот сонный терроризм подтачивал его силы и мучил каждый раз, стоило только закрыть глаза.

Боб успел посмотреть первых два сна, и пробуждение было внезапным – ни два, ни полтора. Он не проснулся толком и никак не мог сообразить, чем же таким порадовать своего Тимошу. Тот вон что для него сделал – и с парнями договорился, и буквы выложил… Бобу хотелось разреветься. Он подошел к окну и посмотрел вначале бездумно в темноту. Затем присмотрелся к взорванному газону.

«Кучка! Муравьиная кучка!» – озарило его, и он метнулся на кухню, громыхая дверьми от холодильной камеры и доставая нужные ингредиенты.

Говард заглянул на звуки, доносящиеся из кухни – вдруг что пожрать получится, – и был припахан деловитым Бобом крошить печенье.

О, эти влюбленные такие милые, но… у Говарда был свой интерес, который сейчас дрых без задних ног. Думая о нем, печенье альфа наломал по-свойски, от души – криво и косо, не особо маленькими кусками. Боб летал на крыльях – творил: доставал сгущенку, масло, ваниль, корицу, выковыривал все это в самую огромную кастрюлю и напевал.

Говард усмехнулся – ишь ты, что с людьми любовь делает. Приятно было наблюдать за этой парочкой. Он хотел еще остаться и помочь, но Боб деловито выпроводил его из кухни, сказав, что дальше он сам. Он так сиял, что комбайнеру завидно стало – когда кто-нибудь ему с таким же удовольствием хотя бы яишню пожарил? Да никогда.

Увидев пустую комнату с раскинувшимся на его, Говарда, кровати Брюсом, он замер в нерешительности. Вздохнул, махнул рукой и устроился на бывшем лежбище народного целителя.

Вуди добрел до первого этажа, даже не рискнув идти на крышу – там было козырное место, и он бы обязательно кого-нибудь там встретил. Однако и в холле не было пусто. Индиана, заметивший ночного посетителя, вначале неодобрительно хмыкнул, а потом, рассмотрев, спустил ноги с дивана и чинно сел, похлопав по мягкой обивке рукой. Движения у него были плавные, а взгляд, как обычно, странный. Слишком он отличался от контингента, собранного на шоу, – все-таки в нем имелось больше восточного, чем европейского, начиная от жестов, заканчивая построением предложений и даже менталитетом. Вуди в своих записях отметил его неторопливость, расслабленность и в то же время острый ум и грамотную речь.

Странно было то, что только что он думал, как не против ощутить руки Индианы на своем теле, и кого он встречает в ночи? Совпадение? Судьба? В любом случае, кочевряжиться он не стал и присел рядом. Темноту холла расчерчивали светлые пятна, падающие от фонарей за окнами. Было тихо и уютно.

– Не спится? – Индиана подобрался, как кот, и светил глазами из темноты дивана, всего в полуметре от Вуди.

Тот качнул головой – все объяснять было бы длинно и путано.

– А вам?

Индиана улыбнулся, что было слышно в темноте, и плавно прочитал:

– Кто понял жизнь, тот больше не спешит,

Смакует каждый миг и наблюдает,

Как спит ребенок, молится старик,

Как дождь идет и как снежинки тают.

Кто понял жизнь, тот понял суть вещей,

Что совершенней жизни только смерть…

Вуди подхватил:

– …Что знать, не удивляясь, пострашней,

Чем что-нибудь не знать и не уметь.

Он повернулся к Индиане, чувствуя, как между ними протягивается ниточка понимания. Вот здесь, сейчас, в темноте и неверном свете фонарей почему-то все оказалось намного проще и понятнее.

– Гениальный мужик был этот Хаям…

– Мне так нравится, как вы читаете, Вуди. И вообще все, что вы делаете. Хотите, сыграем в игру? – Кончиками пальцев Индиана осторожно прикоснулся к бедру сексолога, отмечая, как у того изменилось дыхание.

– И в какую же? – живо заинтересовался тот, хотя ему хотелось просто прикрыть глаза и расслабиться под этими умелыми руками.

В кухне над ними что-то с грохотом и лязгом упало на пол, и они подпрыгнули на диване оба, не сговариваясь. До снулого мозга Вуди дошло, что здесь все фиксируется и в любой момент может кто-то зайти и помешать настрою. Те же думы отразились на лице Индианы.

– Предлагаю стихотворный батл. Вы начинаете – слово, на которое заканчивается ваш стих, будет началом для моего, и наоборот.

– Годится, – протянул руку Вуди, пожимая теплую ладонь. – Только предлагаю выйти из дома, здесь эти звуки мешают думать.

Когда они медленно вышли на террасу, тихо, шепотом, чтобы не разбудить павлинов, Вуди провокативно прочитал:

– На кончиках моих волос,

Твое горячее дыханье…

И мысли сразу все вразброс,

И бьется лишь одно желанье…

Слова, сказанные шепотом, произвели нужный эффект, и Индиана, взяв Вуди под ручку, так же тихо и проникновенно прочитал:

– Желанья!.. что пользы напрасно и вечно желать?..

А годы проходят – все лучшие годы!

Любить… но кого же?.. на время – не стоит труда,

А вечно любить невозможно.

В себя ли заглянешь? – там прошлого нет и следа:

И радость, и муки, и всё там ничтожно…

Что страсти? – ведь рано иль поздно их сладкий недуг

Исчезнет при слове рассудка;

И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг, —

Такая пустая и глупая шутка…

Дрожь тела Вуди, как реакция на простые прикосновения руки востоковеда, на сказанные шепотом слова и теплоту руки, подтолкнула его к решительным действиям, лишь только они обошли здание и приблизились к домику с техинвентарем. И он быстро срифмовал, пока не передумал:

– Шутка ли? Держать тебя за руку,

Зная – время обратит все в тлен.

Шутка ли? Держать тебя за руку,

А хотелось все же бы за член

Индиана остановился и сжал Вуди за предплечье, кивая головой на дверь:

– Туда?

– И туда тоже можно, – выдохнул Вуди, чувствуя, как становятся неудобными штаны и другая одежда.

В домике было чисто, и, осторожно зайдя внутрь, впопыхах оглядываясь, они разочарованно вздохнули – кровати тут не наблюдалось.

– Стоя… – сказали оба в один голос.

– Я сам тебя раздену. Позволишь?

Индиана очень хотел и произвести впечатление, и, собственно, раздеть Вуди – очень давно. Поэтому когда тот тяжело выдохнул, провел руками по его груди сквозь футболку, чувствуя возбужденные соски. Наклонился, обхватил зубами один вместе с тканью и дождался тихого стона.

«Персик!» – подумал востоковед и о том, что не ошибся в выборе. Руки его забрались под футболку, пока он покусывал второй сосок, проводя пальцами по ребрам и наслаждаясь шелковистостью кожи и ответной реакцией альфы.

– Не сдерживайся, Вуди! Здесь можно стонать и кричать громко. Если бы ты знал, как мне хочется ласкать тебя, целуя долго. Мучить лаской…

Индиана снимал с него футболку, перемежая слова поцелуями, и у Вуди закружилась голова: от слов, от горячих и нежных рук. Сбывались его давние мечты – нежный и неторопливый любовник прямо здесь и сейчас, и тактильный голод, вместо того чтобы притихнуть, разгорался, будто тлеющим головешкам подбросили большой пучок сухого сена.

Он оперся спиной на дверь, откинув голову назад, и перестал сдерживаться, ахая и выстанывая именно ту песню, мелодию которой на его теле выводил опытный музыкант. Внезапно и неожиданно он понял, что они совпали по предпочтениям в сексе, что для него, как ученого в данной области, было немаловажным. Когда Индиана нырнул носом в его подмышку, наслаждаясь запахом его пота, а руки расстегнули пряжку и спустили джинсы с упругого зада, высвобождая напряженный член, все стало неважно. Вуди купался в неге, ласке, в восторге Индианы, который можно было осязать – по тому, как блестели его глаза, когда он, стоя на коленях, с упоением целовал внутреннюю поверхность бедер и наслаждался стонами и видом своего любовника, не торопясь, как другие, сразу перейти к делу. Им обоим это доставляло столько удовольствия, что уже одна прелюдия могла считаться полноценным актом.

– Вот оно, сладкое местечко! – шептал Индиана и проходился языком под коленкой, и Вуди дрожал, задыхаясь от изливающейся на него ласки и нежащих слов. – Ты невероятно сладкий! – Индиана ласкал носом, щекой, губами, даже ни разу не поцеловав его в губы, но тем не менее выискивая и находя волшебные точки, которых никто в нем не старался искать, сразу хватая за зад или яйца.

Вуди даже не успел пожалеть, что у них нет с собой презиков, чувствуя губы на мошонке и теплое дыхание на члене. Ласка мучила, нежила, сводила с ума, и Индиана вырвал все-таки громкий крик из забившегося от оргазма в его руках альфы. Презерватив им и не понадобился. Индиана был так заведен своим отзывчивым любовником, что стоило тому прийти в себя и просто взять в руку член, слегка приласкать, наконец-то слившись в поцелуе, как он тоже кончил, цепляясь пальцами за плечи и дрожа от наслаждения.

Боб закончил украшать огромную гору муравьиной кучи и посмотрел на торт. Цифра двадцать шесть, выложенная из мармеладных сердечек внутри, и столько же свечей по кругу смотрелись миленько. Но что-то его тревожило. Вспомнилось их знакомство в съемочном павильоне, когда Тим представился: двадцать пять. Блин-блин-блин! Это же был не возраст!

Бобби покраснел, вспомнив все сантиметры в себе, и принялся перекладывать мармеладки и расставлять свечи по-другому, равномерно. Так, чтобы было двадцать четыре. Как раз к утру и закончил.

Утром все записки были с поздравлениями для Боба, и лишь одна выделялась по тексту.

– Шутка ли, знать, что вйемя

Все об’атит в тлен.

Можно ли взять за йуку

Там же. Сегодня. В семь.

Джесси прочитал вслух и недоуменно посмотрел на участников шоу:

– Ничего не понятно. Но, надеюсь, адйесат догадается.

Адресат догадался. И медленно, соглашаясь, еле кивнул, опустив голову.

Индиана, задержавший дыхание, медленно выдохнул и улыбнулся.

Следующую записку Джесси зачитывать не стал – молча убрал в карман и перешел к следующей, пока на экране мельтешили сообщения:

lanah

Давай, Джесси, соглашайся на тройничок, хватит стресс супчиком заедать))

Говард, зайка, рад за тебя. Всё-таки под коньяком Брюс дал прикоснуться к совершенству)

Пользуясь случаем и тем, что я в эфире, передаю привет fukai_toi, полностью поддерживаю в отношении Тима+Бобби))

Вандыш

Оставить всех!!! Выгнать кротов!!!

Nat Z.

Джесси такой офигенно клевый омега! Как же я понимаю беднягу Дарена! После шоу Дарен, несомненно, еще больше как художник прославится, потому что впечатлений у него теперь вагон. Я так мечтаю о картине с его автографом, на которой он сейчас Джесси рисовал. И как же мне нравится неунывающий Харви! Павлинов усмиряет, кротов взрывает, человек-решение-действие. Так надеюсь, что он найдет нужное решение, и Джесси поймёт – эти двое именно его альфы.

Без воображения Ты труп

Если повезет, то это будут читать участники в эфире, но мне хочется передать это Джесси.

Какой же ты трус Джесси! Избегать свои желания и мечты глупо. Пользуйся моментом, пока есть шанс, чтобы не жалеть потом о не сделанном раньше»

До вечера было достаточно времени, чтобы подумать и решить окончательно, что делать с приставучим художником. Нужно будет как-то его отшить так, чтобы отшился и не зыркал такими обиженными глазищами, будто Джесси съел последний кусок колбасы.

Чем ближе ползла стрелка к критической отметке на циферблате, тем тревожнее становилось, и он уже не мог спокойно заниматься своими делами. И никому, тем более себе, Джесси не объяснил бы, почему так долго мылся в душе, натирая себя гелем «Нежность орхидей», надевал свои самые узкие джинсы и стринги под них и почему намазал губы смягчающим бальзамом. Переговоры переговорами, а выглядеть хотелось на все сто. В бильярдную он вошел, как не каждый херувим порхал к воротам рая – со всем возможным апломбом, шиком и в свете настенного голубого бра. Дарен, натирающий кончик кия мелом, посмотрел на него, как и ожидалось, с восхищением, никаких шуточек отпускать не стал и в дальнейшем вел себя прилично, расспрашивая о том, как себя чувствует Джесси, что ему нравится, а что нет, о чем он мечтает и чего хочет от этой жизни. Джесси, ощущая себя звездой на светском приеме, отвечал не менее учтиво, отмечая про себя, что Дарен не спровоцировался на оттопыренный зад в обтягивающих джинсах. Вечер прошел под знаком совместного препровождения хороших знакомых за партией в бильярд и парой коктейлей, хотя омега готовился к обороне на грани истерики.

– Это тебе, – сказал Дарен, вручая ему вставленный в рамку портрет. – На память.

Шагая к своей комнате, Джесси остановился посреди коридора, еще раз глянул на рисунок, где он был изображен одухотворенным и немного грустным, каким-то таким… настоящим, будто художнику, которого он считал пустышкой, удалось передать его суть. Резко развернувшись на пятках, Джесси решительно двинулся обратно.

– И что это было? – воскликнул он, положив рисунок на тумбу и уперев руки в бока.

– Я хотел узнать тебя поближе, – ответил Дарен. – Что в этом плохого?

– Что плохого? Ты сначала подкатываешь, потом мо’озишься, потом психуешь, потом опять подкатываешь, и все затем, чтобы узнать меня получше? Да’ен, ты свинья!

Дарен, поморгав, удивился:

– С чего это я свинья?

Джесси понесло: он орал, как самка павиана в брачный период, размахивая руками, тыкал в грудь Дарена пальцем и заявлял, как тот достал его. Дарен, побагровев, начал орать что-то в ответ, и на их совместный ор примчался Харви.

– Что тут думать – вы же хотите друг друга, – пожал плечами он. – Чего выяснять?

– С хуя ли… – начал Дарен, но Харви, притянув его за шею, прижал к своей груди. Другой рукой он умудрился поймать пискнувшего омегу.

– Ребята, давайте не будем терять время на такую ерунду, – произнес он. – И дрочить друг на друга. Нам всем надо расслабиться. Давайте посидим вместе, посмотрим фильм, закажем пиццу. Как хорошие приятели. Да?

На перемирие и пиццу Харви пригласил всех в свою комнату. Пока ждали, когда приедет доставка, начали смотреть мелодрамную комедию: Харви ржал с первых минут, Дарен хмыкал, Джесси кисло смотрел перед собой, пребывая в несвойственном для себя состоянии нерешительности – хотелось уйти, но что-то мешало.

– Опа, доставка! – обрадовался пиликнувшему телефону Харви, вскочил с места и дернул за руку Джесии. – Быстро мыть руки! Там как раз две раковины, разберетесь!

– Эй! – Дарен, впихнутый за омегой в ванную, повернулся к закрывшейся двери.

– Ничонезнаю! – произнесли за ней, и свет погас, оставляя их наедине. Потом хлопнула дверь, ведущая в коридор, знаменуя то, что летчик и правда ушел за пиццей.

– Я его не подговаривал, – сказал Дарен, садящийся, судя по звукам, на край ванны. – Это он сам хуйню придумал.

Джесси, сопя, приземлился на унитаз. Выругался, встал, опустил крышку и сел снова, с комфортом. В комнате телевизор произнес голосом альфы: «Главное, что у нас есть презервативы».

– Зачем я вообще пошел на этот п’оект! – произнес Джесси с чувством – темнота располагала. – Идиотские ситуации! Вообще все идиотское! И йогуйты эти уже в печенках, и конку’сы, и… – он хлюпнул носом. – И с пиццей наебали, а я с ут'а не ел…