Текст книги "Неизвестные страницы истории российского флота"
Автор книги: Влад Виленов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)
О трагедии „Императрицы Марии“ написано немало очерков, статей, исследований и даже художественных романов… Но ни одному исследователю и в голову не могло до этого прийти обратить свои взоры в сторону, полностью противоположную укоренившемуся представлению о причинах катастрофы. К тому же коварные британские адмиралы наверняка сделали все возможное, чтобы замести все свои следы, касающиеся Севастополя 16-го года. И вполне вероятно, что гибель самого полковника Хавилланда инспирирована всемогущими британскими спецслужбами. Недавно один из представителей всемирно известного американского издательства „Inter Public House“ в своем интервью бостонской газете „Асклепион“ сообщил некоторые интересные вещи. Оказывается, в самом начале того трагического для Хавилланда 1929 года бывший британский разведчик вел переговоры с тогдашним редактором издательства Уолтером Хелфрингом о публикации своих будущих мемуаров. Однако этих мемуаров свет так и не увидел. Успел ли Хавилланд написать эти мемуары до того, как сгорел в той злополучной гостинице в Этне? Если да, то где рукопись? Внук полковника, Эндрю Хавилланд, утверждает, что он видел, как дед писал какие-то записки, но своими планами ни с кем из родственников не делился. После его смерти этих бумаг никто не нашел.
Второе действующее лицо – Генрих Прохнов. Был выведен из игры в тот самый момент, когда решалась судьба Британской империи и она отчаянно нуждалась в усилении военной мощи такого стратегически важного союзника, как СССР. Кто поверит в то, что берлинское отделение „Красной капеллы“ во главе с такими профессиональными разведчиками, как Шульце-Бойзен и Прохнов, пало жертвой собственной неосторожности, о чем только и трубят столько десятилетий средства массовой информации и официальные исторические круги? Учитывая коварство британцев, порой посылавших на заведомую гибель собственных агентов десятками и даже сотнями… Кстати, судьба Вермана тоже не является исключением. Он-то уж наверняка знал больше о неблаговидной роли британцев в судьбе „Императрицы Марии“, но даже перед лицом собственной гибели не решился признаться русским в том, что брал от их бывших союзников деньги. Он, наивная душа, до самого последнего момента надеялся на то, что его спасут благодарные соотечественники точно так же, как и в 1918-м англичане спасли от неминуемой расправы германского шпиона Штитгофа – Прохнова. Только не подумал этот идиот о том, что Германии в те годы также было смертельно опасно иметь у себя во врагах Россию, хоть и проповедующую чуждые всему миру большевистские идеи.
Впрочем, и насчет самого Вермана в последнее время появились очень сильные подозрения. Уж не на БРИТАНСКУЮ ЛИ РАЗВЕДКУ он работал в 32-м, когда по отлаженной еще в Первую мировую методике собирался портить советские военные корабли на судостроительных верфях в Николаеве? Что-то не верится, что немцы в те годы решились засылать в СССР своих диверсантов, время не подоспело для таких действий, ведь еще существовали германские танковые полигоны под Казанью и учебные аэродромы в Липецке, на которых проходили подготовку будущие асы вермахта и люфтваффе. Когда Вермана схватили красные чекисты, еще и Гитлера-то у власти не было, а если и обвиняли кого-то в шпионаже и прочей подрывной деятельности большевики, то ТОЛЬКО в пользу Чемберлена или Пилсудского! Так что исследователям, которые намерены довести дело о взрыве на „Императрице Марии“ до логического конца, предстоит еще покопаться в наших собственных архивах, которые наверняка дадут материала поболее, чем британские или германские. Да и роль в этом всем деле русского матроса Назарина тоже неясна. Почему он не выдал лже-Воронова? Каким это таким образом простой матрос умудрился из Франции перебраться в Канаду и не зарегистрироваться при этом в Департаменте эмиграции? Сомнительно, чтобы он проделал такой путь из Европы в Америку по подложным документам, да и какой в этом смысл? И кем были двое его русских спутников, которых упорно разыскивала канадская полиция после гибели Хавилланда? На „Императрице Марии“ вместе с Назариным эти люди не служили, Меррит сравнил их фото с фотографиями всех членов экипажа линкора, хотя убивали британского шпиона они, по-видимому, вместе. Рано или поздно исследователи до них доберутся, возникает один только вопрос – что это даст?»
Таким вопросом задается в конце своего повествования А.В. Бирюк. Разумеется, мы еще не знаем, какие открытия может совершить в результате своего дальнейшего расследования англичанин Роберт Меррит… Впрочем, скорее всего, никаких. При всей детективной интриге расследования англичанина о кознях своих соотечественников все опирается лишь на рассказы внука о деяниях своего дедушки, изложенных в неком дневнике, которого сам Меррит, кстати, так и не видел. А чего стоит британский подполковник, да еще советник, которого знала в лицо вся российская разведка в роли российского же матроса-комендора? Так что более чем вероятно, что перед нами просто-напросто исторический детектив-фэнтези английского автора. Красиво, интригующе, порой даже захватывающе, но, увы, ничуть не соответствует истине.
Кто вы, адмирал Колчак?
Теперь настала пора остановиться на личности командующего Черноморским флотом вице-адмирале Колчаке. В советское время его считали исчадием ада, а сам термин «колчаковщина» был синонимом массовых порок и расстрелов. В 90-х годах Колчак мгновенно превратился в рыцаря без страха и упрека. Кем же на самом деле был этот человек, который несет самую прямую ответственность за гибель «Императрицы Марии»?
Внешняя сторона его жизни и службы нам достаточно известна – в ней полярные плавания и бои Порт-Артура, увлечение географией и романтичная любовь к красавице Анне Тимиревой, служба в штабе адмирала Эссена, командование дивизией миноносцев, Черноморским флотом, и, наконец, вершина карьеры – должность Верховного правителя России.
Но, помимо внешней стороны жизни Колчака, о которой нам более-менее известно, была еще и другая, скрытая от посторонних взглядов, о которой и по сей день мы почти ничего не знаем. Однако обо всем по порядку.
Как отреагировал вице-адмирал Колчак на гибель своего флагманского корабля? Это весьма важно. Очень любопытны для понимания состояния Колчака в тот момент письма его любовницы А.В. Тимиревой, жены его сослуживца и друга (!), с которой Колчак поддерживал многолетнюю связь.
Относительно психического состояния Колчака А.В. Тимирева впоследствии вспоминала: «…Уже по почерку на конверте я привыкла видеть, какого рода будет письмо, – тут у меня сердце сразу упало. Александр Васильевич писал о том, как с момента первого взрыва он был на корабле: „Я распоряжался совершенно спокойно и, только вернувшись, в своей каюте понял, что такое отчаяние и горе, и пожалел, что своими распоряжениями предотвратил взрыв порохового погреба, когда все было бы кончено. Я любил этот корабль, как живое существо, я мечтал когда-нибудь встретить Вас на его палубе…“».
Письмо А.В. Тимиревой А.В. Колчаку от 13 октября 1916 года: «Дорогой, милый Александр Васильевич, отправила сегодня утром Вам письмо, а вечером мне сообщили упорно ходящий по городу слух о гибели „Императрицы Марии“. Я не смею верить этому, это был бы такой ужас, такое громадное для всех нас горе. Единственно, что меня утешает, это совершенно темные подробности, которым странно было бы верить. Вероятно, все-таки есть какие-нибудь основание к этому, ну, авария какая-нибудь, пожар, но не гибель же, в самом деле, лучшего из наших кораблей, не что-нибудь такое совсем непоправимое. С этим кораблем, которого я никогда не видела, я сроднилась душой за то время, что Вы в Черном море, больше, может быть, чем с любым из наших, близких мне и милых привычных кораблей здесь. Я привыкла представлять его на ходу во время операций, моя постоянная мысль о Вас так часто была с ним связана, что я не могу без ужаса и тоски подумать, что, может быть, все это правда и его больше нет совсем. Если же все-таки это так, то я понимаю, как это особенно должно быть тяжело для Вас, дорогой Александр Васильевич. В эти, такие черные минуты, которые Вы должны переживать тогда, что я могу, Александр Васильевич, – только писать Вам о своей тоске и тревоге и бесконечной нежности и молиться Господу, чтобы он помог Вам, сохранил Вас и дал Вам силу и возможность отомстить за нашу горькую потерю. Где-то Вы сейчас, милый далекий Александр Васильевич? Хоть что-нибудь узнать о Вас, чего бы я не дала за это сейчас. И так у нас на фронтах нехорошо, а тут, в Петрограде, все время слышишь только разговоры о повсеместном предательстве, о том, что при таких обстоятельствах все равно напрасны все жертвы и все усилия наших войск, слухи один другого хуже и ужаснее – прямо места себе не находишь от всего этого. Да и без всяких слухов довольно и того, что подтверждается официальными донесениями, чтобы не быть в очень розовом состоянии духа. Но слух о „Марии“, положительно, не укладывается у меня в уме, я хочу себе представить, что это правда, и не могу. Постараюсь завтра узнать от Романова, есть ли какие-нибудь основания, сейчас же бросаю писать, т. к. все равно ни о чем больше писать не могу, а об этом говорить никакого смысла не имеет. Если б только завтра оказалось, что это дежурная городская сплетня, и больше ничего. До свидания, Александр Васильевич, да хранит Вас Господь. Анна Тимирева».
Письмо Тимиревой от 14 октября: «Сейчас получила от Романова Ваше письмо, Александр Васильевич, отнявшее у меня последнюю надежду, очень слабую надежду на то, что гибель „Императрицы Марии“ только слух. Что мне сказать Вам, какие слова найти, чтобы говорить с Вами о таком громадном горе? Как ни тяжело, как ни горько мне, я понимаю, что мне даже представить трудно Ваше душевное состояние в эти дни. Дорогой Александр Васильевич, Вы пишете: „Пожалейте меня, мне тяжело“. Не знаю, жалость ли у меня в душе, но видит Бог, что если бы я могла взять на себя хоть часть Вашего великого горя, облегчить его любой ценой, – я не стала бы долго думать над этим. Сегодня до получения Вашего письма я зашла в пустую церковь и молилась за Вас долго этими словами. Если я радовалась каждому Вашему успеху и каждой удаче, то последнее несчастье также большое горе для меня. За всю войну я помню только три события, которые так были бы ужасны для меня, – Сольдау, оставление Варшавы и день, когда был убит мой брат. Вы говорите о расплате за счастье – эта очень тяжелая расплата не соответствует тому, за что приходится платить. Будем думать, Александр Васильевич, что это жертва судьбе надолго вперед и что вслед за этим ужасом и горем более светлые дни. Вы говорите, что жалеете о том, что пережили гибель „Марии“, если бы Вы знали, сколько на Вас надежд, сколько веры в Вас приходится подчас видеть, Вы не говорили бы этого даже в такие тяжелые минуты. Милый Александр Васильевич, чтобы я /дала за то, чтобы повидать Вас, побыть с Вами, может быть, я сумела бы лучше говорить с Вами, чем сейчас писать так трудно – лучше передать мое безграничное участие к Вашему горю. Если это что-нибудь значит для Вас, то знайте, дорогой Александр Васильевич, что в эти мрачные и тяжелые для Вас дни я неотступно думаю о Вас с глубокой нежностью и печалью, молюсь о Вас так горячо, как только могу, и все-таки верю, что за этим испытанием Господь опять пошлет Вам счастье, поможет и сохранит Вас для светлого будущего. До свидания, милый далекий друг мой, Александр Васильевич, еще раз – да хранит Вас Господь. Анна Тимирева».
Из письма А.В. Тимиревой А.В. Колчаку. Петроград, 20 октября 1916 года: «Дорогой Александр Васильевич, сегодня получила письмо Ваше от 17-го. С большой печалью я прочитала его, мне тяжело и больно видеть Ваше душевное состояние, даже почерк у Вас совсем изменился. Что мне сказать Вам, милый, бедный друг мой, Александр Васильевич. Мне очень горько, что я совершенно бессильна сколько-нибудь, помочь Вам, когда Вам трудно, хоть как-нибудь облегчить Ваше тяжелое горе. Вы пишете о том, что Ваше несчастье должно возбуждать что-то вроде презрения, почему, я не понимаю. Кроме самого участия, самого глубокого сострадания, я ничего не нахожу в своем сердце. Кто это сказал, что женское сострадание не идет сверху вниз? Ведь это правда, Александр Васильевич. Какую же вину передо мной Вы можете чувствовать? Кроме ласки, внимания и радости, я никогда ничего не видела от вас, милый Александр Васильевич: неужели же, правда, Вы считаете меня настолько бессердечной, чтобы я была в состоянии отвернуться от самого дорогого моего друга только потому, что на его долю выпало большое несчастье? Оттого что Вы страдаете, Вы не стали ни на йоту меньше дороги для меня, Александр Васильевич, – напротив, может быть.
Вы говорите, что старались не думать обо мне все это время, но я думаю о Вас по-прежнему, где бы и с кем я ни была. Впрочем, я мало кого вижу, т. к. избегаю бывать где бы то ни было, чтобы не слышать всевозможных нелепых слухов и сплетен, которыми город кишит. Но совершенно уйти от них трудно, т. к. у моей тети все-таки кое-кто бывает и всякий с азартом хочет рассказать свое, ну да Бог с ними. Вечером сижу дома, днем без конца хожу пешком, „куда глаза глядят“ одна по дождю и морозу и думаю, думаю о Вас без конца. Вы говорите о своем личном горе от потери „Марии“, я понимаю, что корабль можно любить, как человека, больше, может быть даже, что потерять его безмерно тяжело, и не буду говорить Вам никаких ненужных утешений по этому поводу. Но этот, пусть самый дорогой и любимый корабль у Вас не единственный и если Вы, утратив его, потеряли большую силу, то тем больше силы понадобится Вам лично, чтобы с меньшими средствами господствовать над морем. На вас надежда многих, Вы не забывайте этого, Александр Васильевич милый. Я знаю, что все это легко говорить и бесконечно трудно пересилить свое горе и бодро смотреть вперед, но Вы это можете, Александр Васильевич, я верю в это или совсем не знаю Вас. Вы пишете, что Вам хотелось когда-нибудь увидеть меня на палубе „Марии“, сколько раз я сама думала об этом, но если этому не суждено было быть, то я все-таки надеюсь встретиться с Вами когда-нибудь. Для встречи у нас остался еще весь Божий мир, и где бы это ни было, я увижу Вас с такой же глубокой радостью, как и всегда. И мне хочется думать, что эти ужасные дни пройдут, пройдет первая острая боль утраты, и я снова увижу Вас таким, каким знаю и привыкла представлять себе. Ведь это будет так, Александр Васильевич, милый?..
Где-то Вы сейчас, что делаете, что думаете, Александр Васильевич? Я бы хотела думать, что хоть немного отлегло у Вас от сердца. Уже очень поздно, четвертый час, и пора спать давно. До свидания пока, Александр Васильевич, друг мой, да хранит Вас Господь, да пошлет Вам утешение и мир душевный; я же могу только молиться за Вас – и молюсь. Анна Тимирева».
Читая письма Тимиревой, становится совершенно ясно, что после гибели «Императрицы Марии» Колчак пребывал в шоковом состоянии и вел себя, прямо скажем, далеко не мужественно. Он вовсю плачется женщине, и та, как может, его успокаивает, призывает быть мужественным и стойким! Нечего сказать, хорош боевой адмирал, который плачется в письмах, как заурядная курсистка. Похоже, что у Колчака на самом деле было «совершенно неприличное состояние нервов», как писал один из его сослуживцев по Балтике. Как не вспомнить здесь и употребление им кокаина в бытность Верховным правителем!
Но дело даже не в этом. Ясно одно, после гибели «Марии» Колчак не на шутку боялся снятия с должности и краха своей карьеры. Но ничего подобного не произошло, хотя, по логике вещей, после столь трагических и кровавых событий менять командующего флотом надо было в первую очередь. «Императрица Мария» – прямая вина Колчака, и слишком накладно для государства оплачивать становление каждого адмирала такой большой ценой! Но ни в высших эшелонах государственной власти, ни в Севастополе никто наказан не был.
Потеря самого мощного на тот момент корабля Черноморского флота была, по существу, «списана» на «форс-мажорные» обстоятельства. Разумеется, напряженные боевые действия, которые вел в то время Черноморский флот, и стоявшая перед ним грандиозная задача овладения Босфором, не позволяли огульно тасовать руководство флотом в столь ответственный момент. Однако и запредельная снисходительность, с которой император отнесся к ответственным лицам за произошедшую трагедию, достойна удивления.
Помимо всего прочего, возможно, что во всепрощенческом отношении Николая II к трагедии «Императрицы Марии» могла крыться и личная причина. Хорошо известно, что, давая наименование первому черноморскому дредноуту, Николай имел в виду не только одноименный флагман адмирала Нахимова в Синопском сражении, но и свою мать, императрицу Марию Федоровну. А потому и отношение к кораблю у императора было особое, личное.
Небезынтересно познакомиться с перепиской должностных лиц с Колчаком относительно гибели «Императрицы Марии». Право, оно того стоит! Еще раз вспомним послание императора. Телеграмма Николая II Колчаку от 7 октября 1916 г. 11 часов 30 минут: «Скорблю о тяжелой потере, но твердо уверен, что Вы и доблестный Черноморский флот мужественно перенесете это испытание. Николай».
Утешительная телеграмма А.В. Колчаку от командующего Балтийским флотом вице-адмирала Непенина от 7 октября 1916 г. 21 час: «Ничего, дружище, все образуется. Непенин».
Утешительное письмо архиепископа Дмитрия А.В. Колчаку от 7 октября 1916 г.: «Ваше превосходительство, милостивый государь, Александр Васильевич. Сегодня, по попущению Божьему и, несомненно, по грехам всех нас – сынов России, создалась общая отечественная скорбь, которая прежде всего и более всех поразила Ваше благородное сердце. Вместе с Вами безмерно скорбим и мы, наш дорогой отважный вождь, и, братски обнимая Вас, вслед за святым Христовым Апостолом громко говорим Вам: „Мужайтесь, и да крепится сердце Ваше“. Идет великая война, потери неизбежны, погибли и наше любимое военное судно, наша гордость, наша похвала… Но милостив Господь, не до конца Он будет гневаться на нас, Он же найдет и укажет пути, коими покроется и облегчится паша общая русская скорбь. В беде познаются люди. Вы наш мужественный вождь, Вас полюбила вся Россия; Отечество стало верить в Ваши силы, в Ваше знание и возлагает на Вас все свои надежды на Черное море. Проявите же и ныне присущие Вам славное мужество и непоколебимую твердость. Посмотрите на совершившееся прямо как на гнев Божий, поражающий не Вас одного, всех нас – Его Творца и Промыслителя русских чад, и, оградив себя крестным знамением, скажите: „Бог дал, Бог и взял, да будет благословенно Имя Его во веки“.
Вы всем нам обязаны перед Господом показать в эти страшные времена пример мужества, бодрости, терпения и светлой надежды на наше будущее. Помните, вождей избирает помазанник Божий по особому внушению Божественного духа. Вожди нужны для Отечества, и они должны хранить свое сердце, свою жизнь для благоденствия народа. Храните же себя, наш любимый вождь, и да пошлет свыше Отец наш небесный каплю благодатной росы Своей для попаления возгоревшегося в неповинном сердце Вашем жестокого огня печали.
Пишу Вам из Херсонского монастыря; думал посетить Вас сегодня, но совершившееся изменило решение. Выраженное в письме вполне разделяет и Преосвященный Сильвестр и закрепляет своей подписью. Не печальтесь же, наш родной вождь. Господа ради, не забывайте, что весь народ Вас любит и верит в Вас, Вы принадлежите не себе, а всему русскому народу, посему Вы обязаны хранить свою жизнь, свое здоровье. Все это говорим мы Вам как епископы Божьей Церкви, выразители совести Богом и царем вверенной нашему духовному руководительству части русского народа. Дмитрий, Архиепископ Таврический и Симферопольский Сильвестр, Епископ Севастопольский».
Из письма А.В. Колчака И.К. Григоровичу. Не ранее 7 октября 1916 года: «Ваше высокопревосходительство, глубокоуважаемый Иван Константинович. Позвольте принести Вам мою глубокую благодарность за внимание и нравственную помощь, которую Вы оказали мне в письме Вашем от 17-го сего октября. Мое личное горе по поводу лучшего корабля Черноморского флота так велико, что временами я сомневался в возможности с ним справиться. Я всегда думал о возможности потери корабля в военное время в море и готов к этому, но обстановка гибели корабля на рейде и в такой окончательной форме действительно ужасна. Самое тяжелое, что теперь осталось, и, вероятно, надолго, если не навсегда, – это то, что действительных причин гибели корабля никто не знает и все сводится к одним предположениям. Самое лучшее было бы, если оказалось возможным установить злой умысел – по крайней мере было бы ясно, что следует предвидеть, но этой уверенности нет, и никаких указаний на это не существует. Ваше пожелание относительно личного состава „Императрицы Марии“ будет выполнено, но я позволю высказать свое мнение, что суд желателен был бы теперь же, т. к. впоследствии он потеряет значительную долю своего воспитательного значения…»
В своих воспоминаниях морской министр адмирал И.К. Григорович писал: «…Все должны идти под суд. Но т. к. под суд должен идти и командующий флотом, то я просил государя отложить оный до окончания войны, а теперь отрешить от командования судном командира корабля и не давать назначений тем офицерам, которые причастны к открывшимся беспорядкам на корабле…»
Однако мемуары писались гораздо позднее, когда Колчак был уже давно мертв. Адмирал Григорович был весьма неглупым человеком, а потому, думается, истинные причины заботы сильных мира сего о Колчаке после гибели линкора так и не раскрыл. Но у нас есть его телеграммы командующему Черноморского флота.
Телеграмма И.К. Григоровича А.В. Колчаку № 12571 от 8 октября 1916 года: «С чувством глубокой скорби узнал вчера по приезде из Ставки о гибели корабля с большей частью его личного состава. Слова государя на Вашу телеграмму да поддержат Вас в этой тяжелой потере. Приму меры к скорейшему изготовлению третьего корабля. Да хранит Вас Господь. Григорович».
Из письма И.К. Григоровича А.В. Колчаку от 7 ноября 1916 года: «Дорогой Александр Васильевич. Вчера у меня был капитан I ранга Бубнов, из слов которого я узнал, что Вы близко принимаете к сердцу гибель корабля „Императрица Мария“, что Вы считаете себя виновником в гибели корабля. Должен искренне и прямо Вам сказать, что никогда и ни у кого не было и мысли считать Вас ответственным за эту катастрофу. Не дело командующего флотом входить в детали службы отдельного корабля, у командующего флотом гораздо более ответственное дело, служба на корабле, его порядок – это дело командира… Еще раз, дорогой Александр Васильевич, будьте бодры, Вас высоко ценит флаг. Вас любит государь и Вас знает вся Россия, и неудачи бывают всегда и со всеми, не следует принимать их близко к сердцу. С восторгом читал Ваши приказы – в них столько служебной правды и понимания службы. Крепко, дружески жму Вашу руку. Душевно Вас любящий И. Григорович».
В переписке должностных лиц относительно гибели «Императрицы Марии» поражает одно – все выше всякой меры жалеют «бедного» Колчака и выказывают ему свое глубокое сочувствие. Это удивительно! Какова бы ни была причина гибели новейшего дредноута, но в любом случае это прямая вина командующего флотом, который должен нести за это персональную ответственность! К тому же «Мария» была еще и флагманским кораблем Колчака, на котором находились и он, и его походный штаб!
Здесь уместно вспомнить кадровые выводы после гибели в октябре 1955 года в Севастопольской бухте линейного корабля «Новороссийск» и шести сотен моряков. Тогда были сняты со своих должностей: главнокомандующий ВМФ, командующий Черноморским флотом, член Военного совета – начальник Политуправления флота, а командир эскадры, командир корабля и старший помощник командира изгнаны с флота. Таким образом, предельно строго наказана была вся вертикаль прямых начальников, ответственных за состояние дел на корабле. И это, заметим, было сделано в мирное время, когда действуют куда более щадящие законы к виновникам катастроф, чем в военное. Конечно, можно говорить о некоем «тоталитаризме» советского режима, но это не более чем демагогия. Произошла страшная катастрофа, в результате которой погибли сотни людей, дорогостоящая военная техника, и за это должны по всей строгости закона отвечать конкретные должностные лица, и прежде всего командующий флотом.
Можно представить, с каким бы треском сняли с должности предшественника Колчака на посту командующего Черноморским флотом адмирала Эбергарда, случись данная трагедия в бытность командования им флотом. Формально Эбергарда сняли с должности в 1916 году за то, что он не смог «поймать» германский линейный крейсер «Гебен», которого, кстати, Колчак также не «поймал».
А чего стоит скандальное снятие с должности в 1911 году командующего Черноморским флотом, заслуженного и всеми уважаемого вице-адмирала Бострема лишь за то, что линкоры «Пантелеймон» и «Евстафий», маневрируя вблизи отмели, коснулись днищем камней. При этом ни один человек не погиб, а оба корабля получили столь незначительные повреждения, что их устранили всего за сутки. И за это-то самое заурядное событие Бострем был с треском снят с должности! Разве можно сравнить этот «инцидент» со взрывом «Императрицы Марии» и сотнями погибших на ней людей? Однако все дело в том, что Эбергард и Бострем были обычными адмиралами, а Колчак «необычным».
До сих пор история назначения Колчака на пост командующего Черноморским флотом в обход многих, куда более заслуженных адмиралов покрыта мраком тайны. Предвзятое отношение к адмиралу Эбергарду, который вполне уверенно командовал вверенным ему флотом и не имел никаких поражений, высших сфер империи и его, практически ничем не обоснованная отставка очень похожи на то, что старого адмирала преднамеренно убрали с пути, освобождая место для молодого выдвиженца – Колчака. Минуя целый ряд должностей, его сразу же после командования Минной дивизией переводят на Черноморский флот. Впрочем, еще более таинственна история назначения американцами и англичанами Колчака на должность Верховного правителя России. Здесь Колчак тоже зашкален. Если Корнилов, Деникин, Юденич и Миллер сами создавали свои армии и потом ими руководили, то Колчак прибыл уже на все готовое. Кто же мог назначить России ее Верховного правителя? Вероятно, те, кто имел для этого и небывало огромную власть, и столь же огромные деньги… Кто мог убрать одного командующего флотом, чтобы на его место поставить другого, не имевшего на это никаких прав? Вероятно, те же…
Заметим, что одновременно с назначением на должность командующего Колчак получил и чин вице-адмирала, случай для царской России беспрецедентный. Чин полного адмирала Колчак получит, уже будучи Верховным правителем. Заметим, что, кроме него, никто из руководителей белого движения новых чинов во время Гражданской войны не получал. Ведь не было такого должностного лица, которое эти чины могло давать. С чьего же указания надел на себя Колчак погоны с тремя орлами? Объяснение, что адмиральский чин присвоили Колчаку его же омские министры, – это не объяснение. Распоряжение о новом чине, судя по всему, пришло откуда-то свыше, из тех же таинственных международных сфер, которые и выдвинули его в правители.
Любопытно, что на момент назначения Колчака командующим Черноморским флотом никаких особых флотоводческих подвигов за Колчаком не числилось! Да, Колчак был грамотным и достаточно талантливым моряком, но таких, как он, в российском флоте были десятки. Обычно историки приводят как пример флотоводческого таланта Колчака его командование корабельной ударной группой в составе трех эсминцев во время набега на германский конвой в Норчепингской бухте 13 июня 1916 года.
Норчепингская набеговая операция считается вершиной тактического искусства Колчака. Остановимся на ней поподробнее. Увы, при ближайшем рассмотрении этой операции Колчака выясняется, что в ходе ее он действовал на редкость бездарно и безынициативно, упустив стопроцентный шанс уничтожить большой конвой противника. А превозносимое ревнителями адмирала Колчака уничтожение якобы германского вспомогательного крейсера «Германн» на самом деле явилось утоплением старого парохода-угольщика (постройки 1901 года, водоизмещением 2000 тонн, вооруженного 4 пушками, со скоростью 9 (!) узлов). «Германн» был обычным одноразовым судном-ловушкой (трюмы его были набиты пустыми бочками), предназначенным для отвлечения противника от конвоя, а вовсе не крейсером! Свою задачу старый угольщик, который никакой ценности абсолютно не представлял, полностью выполнил. Пока Колчак с тремя новейшими эсминцами-«новиками» в течение часа палил по совершенно не нужному пароходу, весь конвой беспрепятственно скрылся в шведских шхерах. Не слишком украшает Колчака и отказ от спасения погибавших в волнах моряков «Германна».
Вот мнение об истинной роли Колчака в Норчепингской операции известного историка отечественного флота, кандидата исторических наук Д.Ю. Козлова: «Существует точка зрения, согласно которой, отказ начальника минной дивизии от спасения всех моряков „Германна“ был связан с особенностями психотипа А.В. Колчака. Сослуживцы Александра Васильевича не раз обращали внимание на „совершенно неприличное состояние нервов“ (А.А. Сакович), „бешеную вспыльчивость“ (В.К. Пилкин), „болезненную издерганность“, „взвинченность“, „резкость, а подчас и грубость“ (С.Н. Сомов) будущего Верховного правителя, а также на его „жестокое обращение с командой“ в бытность младшим офицером. Причем особая склонность А.В. Колчака к рукоприкладству выглядела аномальной даже в „доцусимском“ флоте, где мордобой по отношению к нижним чинам не являлся чем-то из ряда вон выходящим. „С годами, продвигаясь по службе, Колчаку пришлось занимать посты, где уже не приходилось „брататься“, но репутация жестокости прилипла в Колчаку… Из песни слова не выкинешь, и Колчак не поднял после потопления неприятеля плававших и цеплявшихся за его миноносец немцев. „Crime de guerre?“ (Военное преступление? – франц.) Правда, была опасность от подводных лодок, и надо было скорей уходить“», – писал впоследствии контр-адмирал В.К. Пилкин.
Так или иначе, но из 86 человек экипажа германского вооруженного парохода погибли 29. Остальные были подобраны кораблями охранения и подошедшими шведскими судами. Заметим, что А.В. Колчак и его подчиненные окончательно удостоверились в военном назначении «Германна» лишь после того, как взяли в плен часть его команды. Поэтому говорить о «бое с германским вспомогательным крейсером», конечно, не приходится…