Текст книги "Мы, Мигель Мартинес. Накануне (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 14 страниц)

[4] В РИ репрессирован и расстрелян в 1938 году

[5] В РИ репрессирован и расстрелян в 1937 году

[6] В РИ репрессирован и расстрелян в 1939 году

Глава восьмая

Повседневные проблемы

Глава восьмая

Повседневные проблемы

Москва. Кремль. Кабинет Сталина

25 марта 1937 года

– Вяче, так ты говоришь, что делегация Советской Маньчжурии уехала неудовлетворенной? И как это проявлялось?

– Иосиф, ты же знаешь, для них принципиально важным стоял вопрос присоединения к СССР, они даже готовы провести плебисцит по этому вопросу.

– И результат этого волеизъявления населения Маньчжурии, конечно же, известен? – с мимолетной улыбкой поинтересовался вождь.

– Судя по уверенности руководителей делегации, то да. – Молотов оставался серьезным, как и обычно. На службе он не шутил. Это Иосиф Виссарионович мог себе позволить шуточку, порой довольно острую и обидную. А вот Молотов – никогда. Хотя вне рабочего места хороший анекдот любил рассказать, а рассказчиком он был весьма недурственным.

– Вяче, ты же понимаешь, они считают, что смогут под нашим прикрытием крутить свои дела. СССР для них – гарантия от неприятностей со стороны Японии. Только-то и всего. Но присоединение Маньчжурии к нам – это же нарушение наших договоренностей с японцами. Да, тайных договоренностей, да, это никем не подписано и нигде не значится, но они есть. И нарушение этих соглашений – будет сигналом для Токио. Плохим сигналом. Тогда милитаристы возьмут курс на войну с нами. А нападут они одновременно с германцами. И нам война на два фронта не нужна. Поэтому пусть пока всё будет так, как есть. А вот в договоре о коллективной безопасности Маньчжурия должна принять участие. Обязательно. Что у нас по подготовке к нему?

– С Польшей, Финляндией и ГДР противоречий нет. Согласованы все статьи договора. Как ни странно, больше всего проблем с Великой Монголией, которая уже получила гарантии присоединения к СССР в качестве союзной республики, и этот договор ее представители не хотят подписывать.

– Скажи, Вяче, когда мы планировали присоединение монгольских товарищей?

– В конце тридцать девятого. Тут надо провести большую подготовительную работу, привести законодательство под единый стандарт. А в этом у нас есть проблемы.

– Значит, с Востока у нас к договору присоединяются Маньчжурия, Великий Туран и Китайская Советская республика. Я ничего не путаю?

– Нет, Коба, всё верно. – наедине Молотов позволял себе называть Сталина старой партийной кличкой.

– Посмотри, что можно сделать, чтобы сдвинуть принятие Монголии в состав Союза еще хотя бы на год-полтора. Пусть Маньчжурам не будет так завидно. А Монголию мы принимаем в свой состав именно потому, что внешних врагов у нее сейчас на границах нет. А с внутренними они сами справились.

– Окончательное согласование договора мы планируем на конференции наркомов и министров иностранных дел девятнадцатого апреля сего года. Подписание – на Первое мая этого же года.

– Решили приурочить к празднику международной солидарности трудящихся?

– Ну, делегации глав правительств будут приглашены на торжества по случаю праздника, так сказать. совместим приятное и полезное.

– Хорошо, с этим я согласен. Чай будешь?

Молотов согласно кивнул головой. Через пару минут появился Поскребышев с подносом, на котором кроме обычного чайного набора возвышалась и горка бутербродов с колбасой и сыром. Пока руководители СССР насыщались, никаких разговоров не велось. После чаепития Сталин принялся набивать трубку, но это уже разговору не мешало.

– Что-то еще?

– В САСШ получил визу представитель Ротшильдов. Просят о встрече.

– Просят – встретим. Что-то еще.

– Еще одна просьба – они хотят встретиться с Кольцовым.

– Вот как, неожиданно. И что ты им ответил Вяче?

– Пока ничего.

– Разумно. Когда они прилетают?

– Двадцать седьмого.

– Назначишь им на двадцать девятое, Кольцова поставишь на двадцать восьмое.

– Хорошо.

Как только Молотов ушел, в кабинете вождя материализовался срочно вызванный Абакумов.

– Двадцать восьмого состоится встреча представителя Ротшильдов с Кольцоым. Она должна пройти в нужном месте и так, чтобы ни одного слова не пропустить. Задействовать столько людей и аппаратуры, сколько надо. Но каждое слово, каждую гримасу их надо зафиксировать. Понимаешь меня?

– Будет сделано, товарищ Сталин.

Но даже когда Абакумов ушел, Иосиф Виссарионович обдумывал причину, по которой представитель Ротшильдов – начальник их аналитической службы, вошедший в семью, хочет встретиться с попаданцем. Неужели есть какие-то моменты, о которых Пятницын сумел умолчать? Но нет, ведь после всего им занимались Кунин и Орнальдо – неизменная пара гипнотизеров, которые вывернули сознание попаданца наизнанку. Нет, ничего такого там не проскакивало, или? Сталин подошел к сейфу, в котором хранились самые секретные документы. Сред них была и папочка с личным делом Пятницына, на которой большими буквами значилась надпись «Строитель». Но просмотр последнего протокола дознания, сделанного парой сотрудников НКВД, ответа на интересующий вопрос не содержал. Тем более стало необходимым это разговор зафиксировать, а потом посмотреть, насколько выуженные сотрудниками органов из головы Кольцова-Пятницына сведения соответствуют разговору, зафиксированному аппаратными средствами. Что-то вроде эксперимента, тогда можно будет более точно быть уверенным в корректной работе метода гипносуггестивной обработки попаданца. А если он научился каким-то образом скрывать подоплеку каких-то событий? Кем-кем, а наивным человеком вождь не был. И доверять, просто доверять, никому не собирался.

* * *

Казань. Казанский пороховой завод[1]

26 марта 1937 года

На Казанском пороховом ожидался приезд правительственной комиссии. Что нужно комиссарам, и кто входит в состав делегации, местные товарищи не знали. Но готовились – не в том плане, что красили траву в зеленый цвет, а стены – в розовый, но вот чистоту на рабочих местах навели, трижды проверили технику безопасности – всё-таки завод пороховой, в своей истории был тут взрыв, настоящая катастрофа, уничтожившая большую часть производства. Потом пришлось завод восстанавливать буквально из руин. Было это в августе семнадцатого года, и в возникшем пожаре на станции Пороховая, который чудом перекинулся на Казанский артиллерийский склад кто-то видел русскую безалаберность, а кто-то и происки германской разведки, слишком уж серьезными оказались последствия. А главным стал фактический срыв наступления летне-осенней кампании этого года. В начале тридцатых годов завод полностью перестроен, проектная мощность порохов, которые он выпускал стала порядка восьми – десяти тысяч тонн в год, а при введении двух-трехсменного графика работы соответственно, увеличивалось и количество стратегически продукта. В тридцать пятом стали спешно строить два новых цеха: один по производству нитроцеллюлозы более прогрессивным, усовершенствованным способом, что позволило, после реконструкции, увеличить выпуск продукции в односменном варианте до пятнадцати тысяч тонн в год, а второй – патронный цех.

У ворот завода, куда должна была подъехать правительственная комиссия, стояла неизменная троица руководителей завода. Это – Евгений Иванович Микитон, директор завода, руководитель экспериментальной лаборатории, бывший технический директор этого же завода, Владимир Владимирович Шнегас, начальник патронного цеха (фактически, отдельного завода) Николай Андреевич Борисов.

(Евгений Иванович Микитон)

Евгений Иванович заслуженно считался руководителем уникальным, обладающим железной волей, как говориться, гвозди бы делать из этих людей! В конце двадцатых Микитон стал директором одного из крупнейших химических комбинатов СССР – Бондюжский завод, который вошел в состав Северхимтреста. До этого завод выпускал весьма востребованную продукцию. Большую часть ее никто в стране не изготовливал. Среди номенклатуры завода значились гипосульфит, сернистый натрий, концентрированный твердый цинк. Освоили выпуск хлористого бария. За довольно короткое время установили принципиально новое оборудование, демонтировали устаревшее, после реконструкции производства производительность труда выросла на 30–35%, это позволило продолжить строительство жилья для работников завода, которое притормозили во время реконструкции. Вроде к двадцать восьмому году ситуация на заводе стала более чем благоприятной. В то же время у руководства Северхимтреста возник план по закрытию этого уникального завода. Если говорить о настоящей подрывной работе против советской промышленности, так вот он, на самом деле реальный заговор, а не выдуманный товарищами из органов. Руководитель треста, Алексей Иванович Бутусов имел хорошие связи с Госпланом, Главхимом, ВСНХ. Кто конкретно его курировал? Идея прикрыть этот завод принадлежала самому Валериану Владимировичу Куйбышеву, который в то время возглавлял ВСНХ СССР. На самом деле в этом было заинтересована группа товарищей, связанных с германскими производителями серной кислоты и продукции из неё. Была ли материальная заинтересованность ряда советских руководителей? Скорее всего, была. Во всяком случае, дела разворачивались как в классическом шпионском детективе.

Сначала добились закрытия серной камеры №2, в которой и происходила выработка основных объемов продукции, при этом новый, введенный в строй контактный цех по объемам производства ее заменить не мог. Снижение в три раза объемов производства нарушало все технологические цепочки, например, был закрыт единственный в стране цех по производству хлороформа. В это время ведомство товарища Куйбышева получило тщательно согласованную бумагу, в которой доказывалась необходимость закрытия этого завода: и оборудование старое, изношенное, завод нерентабельный, отсутствие железной дороги к нему, устаревшая технология производства хлорной извести, удаленность от сырьевой базы, высокая себестоимость продукции, кроме того, в планах строительство химкомбинатов, которые в кратчайшие сроки, буквально за год, выйдут на принципиально новый уровень производства столь востребованной продукции. Как вы понимаете, всё делалось ради двух целей: потратить средства на строительство новых заводов, оборудование на которые будет закуплено в той же Германии, плюс перекрыть производство химической продукции, которую вынуждены будут закупать у тех же немцев, а то, что за год ничего не смогут восстановить, так это мелочи и вообще, ничего личного, только бизнес.

На самом деле на заводе всё обстояло не так уж и плохо: он давал три четверти всей продукции химических предприятий страны, качество оказалось более чем достойное, значительную часть продукции шла на экспорт, в том числе в Германию, и нареканий на качество не возникало, как и по себестоимости продукции: она была достаточно низкой. А модернизация завода и его оборудования шло плановым порядком и состояние ее никакой тревоги не вызывало. В общем, использовали типичный подлог для дискредитации БХЗ. Был выдан секретный документ, по которому руководству завода сообщили по тому же «секрету», что 1 апреля 1929 года завод будет ликвидирован. Куйбышев приказал директору завода Микитону подготовить рабочих к закрытию завода и убедить их в правоте принятого руководством решения. Но Евгений Иванович молчать не стал. И вынес эти решения на обсуждение всего народа. И при этом поставил главную задачу: добиться сохранения завода и трудового коллектива. В середине двадцать седьмого пришла разнарядка, по которой ведущие специалисты, не только инженерно-технические кадры, но и квалифицированные рабочие, переводились на родственные предприятия треста. Это должно было ускорить ликвидацию предприятия. Был подготовлен и план закрытия цехов. Вот только руководство завода сидеть, сложив руки не собиралось. Они сначала совершили тур по начальственным кабинетам, который ни к чему не привёл, пока делегация во главе с весьма активным директором не прорвалась в приемную Политбюро ЦК ВКП(б). 17 января 1928 года в Москве состоялось большое совещание, на котором после энергичного выступления Микитона, стали склоняться к сохранению завода. Как ни странно, но больше всего этому решению стали противиться руководители Северхимтреста с товарищем Бутусовым во главе. Как подозревали позже следователи, которые расследовали личное дело бывшего начальника треста, приговоренного в январе тридцать седьмого к расстрелу, к этому времени Алексей Иванович взял от заинтересованных лиц слишком серьезную взятку, и теперь, уверенный в поддержке на самом верху, стоял до конца. В итоге, на совещании приняли компромиссное решение: отложить закрытие завода до октября двадцать девятого года.

Микитон получил небольшую передышку, понимая, что борьба с Бутусовым всё еще впереди. Впрочем, всесильный (как он себя считал) руководитель Северхимтреста сумел максимально усложнить Микитону задачу: был разобран реактор по производству серной кислоты, вывезена дорогостоящая платиновая масса (основной катализатор), с завода убрали почти весь транспорт, главное же, его исключили из планов пятилетки, прекратив финансирование и выделение ресурсов. Вот тут Евгений Иванович сумел проявить не только смелость, упорство, стойкость, но и недюжинную сообразительность: 25 марта 1929 года Бондюжский химзавод вызывает на социалистическое соревнование большинство крупных химпредприятий отрасли. Этот вызов опубликовали в республиканских и областных газетах, а на заводе развернулась борьба за выживание, даже был создан оперативный штаб, который координировал соревнование между цехами, стимулировал изобретательство и рационализаторство. Всего за этот период (около года) было подано и одобрено 204 заявки на рацпредложения! Благодаря этому удалось улучшить работу всех цехов, снизить себестоимость продукции, получить серьезные цифры экономии народных средств. Уникальный случай, но сами рабочие потребовали, чтобы в рабочем поселке была запрещена продажа водки! И план за двадцать восьмой год оказался выполнен на 105%, снижена себестоимость продукции на 16%, производительность труда выросла на 14%, уровень прогулов стал самым низким по отрасли: 0,04. Под давлением газет, которые широко освещали успехи на БХЗ, тресту пришлось ввести завод в план пятилетки, в тридцатом Бутусова ушли на другую работу, а Куйбышев перешел на работу в Госплан. Удивительно, но именно в этом году Бондюжзкий химкомбинат стал одиннадцатым во всесоюзном конкурсе предприятий! Неудивительно, что, когда возник вопрос перестройки такого стратегического завода, как Казанский пороховой, это ответственное дело поручили тому же Микитону.[2]

Экспериментальная лаборатория на заводе была организована в тридцать пятом году, во главе ее стал весьма интересный человек, инженер, изобретатель, полковник царской армии, Владимир Владимирович Шнегас. В девятьсот первом году он закончил Михайловскую артиллерийскую академию по первому разряду, дослужился до полковника (в 1912 году), служил преподавателем в Казанском военном училище, с шестнадцатого года старший техник Тамбовского порохового завода, с октября восемнадцатого технический директор Казанского порохового завода. В двадцать девятом году его арестовали по обвинению в передаче немецким специалистам, работавшим на заводе, секретных технологий. В тридцать втором выпустили, пересмотр дела при Кирове показал полную непричастность Шнегаса к государственной измене: дело оказалось шито грубыми белыми нитками. Слишком требовательный директор много кого не устраивал. Выйдя из заключения, был назначен техническим директором Тамбовского порохового завода, а в тридцать четвертом – директором химического завода в г Рошаль. По результатам работы премирован личным автомобилем и переведен начальником экспериментальной лаборатории на Казанском пороховом заводе. Ему поставили задачу создания пороха для реактивных ракетных установок.[3]

Николай Андреевич Борисов, которому в январе этого года исполнилось тридцать четыре года, прошел серьезный путь инженера. Он начинал свою трудовую биографию слесарем на Пресненском машиностроительном заводе в Москве, который занимался выпуском боеприпасов, окончил вечерний рабфак, буквально за год из слесаря поднялся до начальника цеха, через два года стал начальником отдела, а еще через два – главным инженером завода, параллельно закончив вечернее отделение Московского машиностроительного института. И буквально через полтора года его назначают на строительство цеха, фактически, отдельного завода на базе Казанского порохового завода. Ему был придан в помощь Николай Михайлович Елизаров, а группа Шнегаса помогала в технологии изготовления нового пороха. Перед Борисовым же стала задача создать цех по производству промежуточного патрона 7,62×33, при этом на основании нового ружейного пороха, со стальной лакированной гильзой и пули со стальным сердечником. Разработки по теме промежуточного патрона начались еще в тридцать четвертом. А в начале тридцать шестого созданы первые удовлетворяющие военных из ГАУ образцы.

Но вот к воротам завода подъехал кортеж правительственных машин. Из него вышла группа советских руководителей, во главе с товарищем Сталиным. Кроме него были Ворошилов, Буденный, начальник ГАУ РККА, уроженец Чернобыля, Николай Алексеевич Ефимов, народный комиссар оборонной промышленности СССР Моисей Львович Рухимович, группа ученых, химиков, военных. В эту же группу затесался и приглашенный в поездку журналист Михаил Кольцов. Надо сказать, что визит высокого начальства прошел без каких-то эксцессов. Сталин был настроен благожелательно. Живо интересовался успехами и проблемами предприятия, возможностями производства, мерами безопасности, которые на нем заведены, разговаривал с мастерами и рабочими, интересовался условиями их быта, потребностями, отношением к инженерно-техническому руководству. Потом прошел большой митинг, на котором собрались все заводчане и перед ними выступил вождь. Его выступление было кратким и по делу. Говорил о задачах и перспективах. Где-то хвалил, где-то журил, не ругал, а именно журил, по-доброму, показывая, что работой коллектива он доволен. Надо сказать, в этом была большая заслуга Микитона, талантливого руководителя и организатора производства. Вождь сумел отдельно побеседовать не только с директором Казанского порохового, но и с Шнегасом, которому недавно восстановили звание полковника. При этом интересовался сроками создания пороховых шашек для реактивных снарядов. Владимир Владимирович отметил, что с получением данных по технологиям из Чехословакии удалось преодолеть несколько сложных моментов и первые рабочие образцы планируют получить к сентябрю, а в ноябре-декабре выдать уже готовую технологию, стоит только определиться с местом производства. Эти сроки вождя устроили, но он их записал себе в блокнот. Чтобы не забыть. Борисов отчитался о производстве первого миллиона новых патронов, но посетовал, что отработка технологии производства идет сложно, сказывается нехватка квалифицированных рабочих, по его мнению, на плановую производительность цех сможет выйти к середине следующего года.

Когда собирались в обратную дорогу, вождь подозвал к своей машине Кольцова. Тот подошёл.

– Садись! – сел. Тогда вождь сыпанул ему на колени горсть патронов.

– Знаешь, что это?

Узнать патрон «Калаша» человек, служивший в Советской армии, мог бы и на ощупь.

– Промежуточный патрон, товарищ Сталин. Мечта попаданца.

Кольцов так смело брякнул потому что они говорили в закрытом перегородкой от водителя и охранника салоне.

– Верно, Миша, верно! Видишь, мы тоже шевелимся. Знаю, тебе очень хочется заняться исключительно мирным строительством, знаю. Но время такое, Миша, война на носу. Поэтому тебе придётся заниматься и военными вопросами. И ими – в самую первую очередь!

– Понимаю, товарищ Сталин.

– Раз понимаешь, молодец. – вождь выдержал паузу и продолжил:

– И еще… у тебя будет встреча с представителем Ротшильдов. Не знаешь, что он от тебя хочет?

– Не могу предположить. Но попрошу выдать мне небольшой магнитофон, чтобы записать разговор, а потом прослушать, очень может быть, что какие-то нюансы с первого раза могут от меня ускользнуть.

– Хорошо. Найдем.

Иосиф Виссарионович усмехнулся, всё-таки, приятно, когда хорошее мнение о человеке находит свое подтверждение.

[1] В написании фрагмента использованы материалы Натальи Потаповой

[2] История БХЗ взята из РИ.

[3] Фактически. Именно он создавал порох для наших «Катюш». В РИ это было в составе «шарашки» – был арестован в тридцать седьмом. В это время и начались работы над составом пороховых шашек. И его шарашка всё-таки порохом наши реактивные минометы обеспечила.

Глава девятая

Короткие встречи

Глава девятая

Короткие встречи

Москва. Моховая, 13. Посольство САСШ

28 марта 1937 года

Джозеф Эдвард Дэвис никогда не был дипломатом. Его назначение на пост посла в Москву было для американского истеблишмента чем-то вроде громом среди ясного неба. Дэвис – бизнесмен, который много вложил, не только средств, но и энергии и влияния в ход избирательной компании Рузвельта. С одной стороны, такое назначение говорило об элементарной благодарности со стороны президента, это воспринималось нормально. Но существовал и другой аспект вопроса: этим шагом Рузвельт показывал Государственному департаменту, что собирается проводить в отношении СССР собственную политику, забыв о традиционном антикоммунистическом векторе, столько лет доминировавшем в этой сфере. И худшие прогнозы аналитиков самых разных контор стали сбываться. Первое, чем занялся Дэвис в Москве – это подготовка большого торгового договора. Казалось бы, он бизнесмен, ему и карты в руки, но именно это сближение в торговле стало беспокоить вашингтонских ястребов. Коме того, Джозеф недавно, в тридцать пятом, очень удачно женился: его супругой стала Марджори Мерривезер Пост, владелица компании Дженерал Фудс, одна из богатейших женщин в САСШ. И ее поддержка была тем базисом, который позволял Дэвису действовать достаточно самостоятельно, выполняя волю исключительно Франклина Делано Рузвельта. Кто бы что ни говорил, но вес доллара в американском обществе был решающим репутационным фактором.

Дэвис получил свое назначение после отставки первого посла САСШ в СССР Уильяма Кристиана Буллита младшего, тоже человека с весьма интересной биографией. Надо сказать, что Буллит был в составе секретной международной миссии в Советскую Россию девятнадцатого года, встречался с Лениным, входил в число советников Вудро Вильсона. В тоже время имел собственное мнение по ряду вопросов, считал Версальский мир неудачным, и не скрывал этого. В двадцать третьем он женился на вдове американского журналиста и коммуниста Джона Рида, того самого, что написал «Десять дней, которые потрясли мир». В тридцать третьем, после участия в победе Рузвельта на выборах, был отправлен в Москву для установления дипломатических отношений. И пребывал там в качестве посла до тридцать шестого года. В тридцать пятом году он провел в посольстве «Фестиваль весны», который подтолкнул Михаила Булгакова к написанию эпизода «Бал у Сатаны». Шестнадцатого ноября Дэвис получил назначение на пост посла в СССР, а уже 25 января тридцать седьмого вручил свои верительные грамоты Молотову в Кремле[1].

Но сейчас вопрос стоял даже не о большом торговом договоре, переговоры о котором начались весьма успешно. Перед Джозефом в мягких удобных креслах расположилась делегация крупнейших финансистов страны. В мире больших денег Дэвис ориентировался тоже весьма неплохо, поэтому для него не было секретом, что эта делегация представляет, в основном, интересы двух банковских гигантов: семей Ротшильдов и Рокфеллеров. Непримиримых врагов, чьи интересы сейчас сошлись в одном фокусе. Впрочем, и не такое бывает в мирке золотого тельца. Кроме того, посол, благодаря супруге, был в курсе, что не менее представительная делегация Морганов и Варбургов, которые имели тесные связи с теми же Рокфеллерами, находится в это время в Берлине приблизительно с такими же целями. Вроде бы финансисты поделили сферы влияния, но насколько эта дележка призрачна! Кто-кто, а Дэвис это всё прекрасно понимал. При необходимости те же Ротшильды или Рокфеллеры совершат финансовые вдивания в Германию, а Морганы – в СССР. Ничего личного, только бизнес. Но если клан Морганов – потомки английских пиратов считался более всех американским, то клан Варбургов, приложивших свою руку к созданию Федерального резервного фонда САСШ, был немецко-американским. Интересным фактом оказалось то, что единственная дочка Феликса Морица Варбурга, Карола, вышла замуж за Уолтера Натана Ротшильда. Так что отношения между финансовыми империями страны относились к категории семейных. Кланы переплелись друг с другом в единую разветвленную сеть, где если и выживали чужаки, но только самые зубастые и удачливые. Правда, как показывала практика (пример того же Bank of America) рано или поздно, но они всё равно оказывались в составе какого-то из подразделений глобальной финансовой системы страны.

Делегация состояла из восьми человек, каждый из которых прикрывал свое направление (по предварительному соглашению) и должен гарантировать свою часть соглашения, так сказать, имел свою зону ответственности.

– Господа! предлагаю не терять время! – Дэвис взял слово, как только гости вооружились бокалами с напитками и немного расслабились. – Время не ждёт! Хочу напомнить вам, что почти все ваши предложения были предварительно одобрены представителями Советов. Мы получили их развернутый ответ от главного органа управления экономикой – Государственного плана. Надо сказать, что уровень проработки наших предложений более чем достойный. Кроме того, у СССР есть свои пожелания, и нам предстоит разобраться с тем, что из них мы примем, а также кто и как будет их реализовывать.

– С кем нам предстоит работать? – поинтересовался один из представителей Рокфеллеров.

– Непосредственно за согласование всех вопросов отвечает господин Смирнофф, но значительную часть предложений готовила группа бывшего руководителя этой комиссии, господина Межляукъ. Опытный и ответственный работник. Очень советую работать с ним плотнее. Он много знает и избавит вас от ошибочных решений.

– Господин посол, а что касается наших предложений по поводу концессий в Восточной части Сибири? – поинтересовался один из делегатов.

– На этот вопрос у нас никакого ответа нет. Список предложенных концессий вам передали еще перед поездкой.

– Но там нет того, что нас интересует в первую очередь! – возмутился тот же господин, представитель Рокфеллеров, тесно связанный с семьей Ван дер Бильтов.

– Я уверен, господа, что мы можем во время переговоров вынести на обсуждения наши желания, но будут ли Советы согласны на них – это вопрос, ответ на который предсказать я не могу. Ситуация такова, что СССР ищет возможностей строительства промышленных предприятий не только у нас. Это наш шанс преодолеть все последствия экономического кризиса и выйти из него только более окрепшими. – заявил посол.

– И вас не смущает, что поставка значительной части оборудования будет идти в нарушение эмбарго на военные технологии? – поинтересовался кто-то еще.

– Во-первых, мы не продаем Советам передовые военные разработки, а наши устаревшие технологии для них – рывок вперед. Так почему бы не продать устаревшее? Всё равно мы будем от него отказываться в пользу более передовых разработок.

* * *

Ресторан «Арагви»

28 марта 1937 года

Я не знаю. почему мой визави выбрал для встречи именно этот ресторан. Возможно, он полагал, что тут нас никто не сможет подслушать? Я в этом уверен не был. Конечно, тут отдыхала советская элита, но это ничего не означало. Может быть, захотел попробовать кавказской экзотической кухни? Вряд ли. Нам выбрали довольно удобный столик в углу зала, но я бы столь не обольщался. Учитывая, что у меня в портфеле находился портативный магнитофон, который имел возможность вести двухчасовую запись, вполне могло оказаться, что где-то рядом располагается еще одно записывающее устройство, как минимум. В способностях нашей технической части к неожиданным и быстрым решениям я не сомневался. Если будет приказ – горы свернут, но не обязательно поставят их после этого на место. В общем, посмотрим.

Марко Локерини выглядел человеком, жизнь у которого удалась. Он ждал меня за столиком, изучая меню. Качество материала и искусство портного, пошившего костюм ясно свидетельствовали об принадлежности к элите, в его движениях появилась неторопливая вальяжность, а список блюд он рассматривал с видом человека, который может позволить себе скупить весь ресторан и при этом не поморщиться. Я-то знал, что это результат весьма удачной женитьбы господина Локкерини, который, благодаря сему событию стал членом Семьи.

– Марко! Рад вас видеть! Вы прекрасно выглядите! Видимо, наша встреча принесла вам удачу.

– Я бы так не сказал, мистер Кольцофф, Я еле-еле удержался на своем месте. Мне с большим трудом удалось превратить провал в удачное стечение обстоятельств. Поэтому у меня будет к вам просьба. Да, да. именно просьба, а не предложение или настойчивое предложение. Вы вполне можете мне отказать, я не обижусь… Но… если сможете быть полезным, то поймете, что мы можем быть признательными. И нет, речь не идёт о деньгах. А вот об обмене информацией… почему бы и нет?

– Надеюсь, вы готовы поделиться действительно стратегической информацией, поскольку, уверен, от меня вы хотите весьма непростой услуги.

– Да, может быть, вы сначала поможете мне с выбором блюд. Знаете, я очень люблю поесть. Итальянская кухня весьма сытная, а тут я просто потерялся в странных названиях.

– Да, Марко, тут итальянской кухней не пахнет. Хотя, думаю, вы найдете в кавказской что-то общее… Тут тоже много острых блюд. Так что советую внимательно прислушаться к своему желудку.

– Ох! Вы меня запугали!!! – притворно всплеснул руками мой визави, после чего заметил: – Острая кухня моя слабость.

– Суп харчо, шашлык и салат из свежих овощей – выдал я свой выбор. Просто и со вкусом. Хотел попросить карту вин, но понял, что это было бы желание чуток не из того времени, поэтому просто поинтересовался у официанта, что могут нам тут предложить. Оказывается, тут вино есть красное и белое. И всё! Не знаю, что тут и как, но мне кажется, что официант над нами просто чуток поиздевался. Выбрали красное (к мясу) и не ошиблись вино было более чем приятным на вкус, что оценил даже мой американо-итальянский друг или недруг? Я в этом деле еще не определился.