Текст книги "Объективная реальность (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Артур, я тоже рад тебя видеть. Чаю будешь? К сожалению, у меня как всегда, с еды – шаром покати, но вроде булочка со вчера осталась. Думаю, разгрызём…

Последнюю фразу я сказал с сомнением, по всему, булочка успела закаменеть, и зубы о неё поломаем, а… всё равно, больше предложить нечего.

– Кольцов. Я в курсе, что к тебе идти, голодным оставаться, так что свою бронебулочку закинь обратно. Я пирожков в буфете подцепил. Так что к чаю у нас есть…

Чайник закипел. Заварку сделал новую, старая уже заплесневела. В общем, пока напиток приготовил, Артур уже выложил на стол бумажный кулек с пирожками. Пахло до одури восхитительно. Учитывая, что в камере меня один раз накормили бутербродами, причем классическими немецкими: хлеб с маслом без колбасы. Неправильные немецкие бутерброды. И закончились они быстрее, чем я хотел бы. В общем, это был первый за сегодня нормальный прием пищи.

– Артузов, чего это ты сегодня такой подозрительно добрый? – спрашиваю, отправляя в рот очередной пирожок, этот оказался с луком и яйцом, а два предыдущих с картошкой.

– Миша, мы нашли её!

– Тетку из Киева? – откровенно протупил я.

– Лучше, Миша, лучше! Мы нашли личное дело в охранном отделении. Подлинное! Теперь сделать бронебойную фальшивку станет намного проще. Считай, что в твоей операции мы выходим на финишную черту. И вот еще что, мне позвонили, для пользы дела… В общем, завтра тебя снимут с «Огонька». Сам понимаешь, так лучше будет. Это вызовет фон доверия к тебе со стороны наших противников.

– Очень хорошо, между прочим, там у меня совсем неплохо получалось с заработной платой. Вы меня по миру пустите голым, Артур!

– Миша, это ненадолго!

– Да… блин… ненадолго. Усядется на мое кресло кто с толстой жопой. Так и не сдвинешь потом.

– Почему с толстой жопой?

– Ну, так у писателя жопа – самый рабочий предмет, он на ней много сидит! И без толстой и железной жопы «Войну и мир» не напишешь. В общем, ты меня понял…

– Миша, не будет у «Огонька» главреда. Будет редколлегия. А как все вернется на круги своя, так ты и вернёшься!

– Понял, значит, всё уже решено?

– Угым… – Артур тоже активно сокращал поголовье пирожков, и чтобы не уснуть голодным, пришлось прерваться.

– Скажи, Артузов, а вам не страшно такой исторический документ курочить? Вы же возьмете его за основу и туда напихаете всякой хрени. И что, не жалко?

– Миша, ОН сказал, что обязательно надо использовать. НАДО! Понимаешь, вывести на чистую воду эту группировку, это непросто! Очень непросто! Зато станут известны все, или почти все фигуранты. Высунут они свои бошки. Высунут! Такой шанс свалить, сам понимаешь! Не могут они им не воспользоваться, не могут! Уже шевеление началось. Стали прощупывать позицию для проведения внеочередного съезда, чтобы скорректировать пятилетние планы. Это официальный повод. А вот что будет за повод на самом деле? Там ведь тоже против нас не дураки играют, Миша, поэтому тебе с «Огонька» придётся слететь, останется «Крокодил». Ты там чего позубастее засунь пару раз. Ну, не мне тебя учить. В общем, надо, чтобы видели, что у тебя из-за твоего склочного и сволочного характера проблемы.

– А они не решат воспользоваться этим, чтобы цену сбить?

– Обязательно решат. Но ты тут стой до конца! Твоя жадность – это тот аргумент, который их обязательно убедит, что с тобой можно иметь дело.

– Понял, я не жадный, а домовитый, всё заработанное в дом тащу!

– Вот-вот! – Рассмеялся Артузов. – Продолжай в том же духе! Я даже тебе поверил! На минуточку даже не выходи из образа! Всё, бывай! А вот, я же тебя, проглодита, уже знаю.

И на столе образовался еще один кулёк с пирожками. А вот этим Артур всё исправил. Настроение стало улучшаться. Сейчас еще чайку закипячу и все съем! Но жадность пришлось поумерить. Потому что почти ночью приперся брат Боря и слопал половину пирожков, причём, падлюка, кривился, что они совсем не такие вкусные, как у его жонки! Если ж они не вкусные, так какого ты их лопаешь? Не брат, а сволочь! И почему-то Кольцов был с моим последним утверждением согласен.

Глава третья. За страх или за совесть?

Глава третья

За страх или за совесть?

Дом на Набережной

17 июня 1932 года

Вчера было оглашено решение об увольнении меня, Михаила Кольцова, с должности главного редактора журнала «Огонёк». Да, понимаю, что в этом есть такая необходимость, но почему-то нам обоим было сие неприятно. Ладно, Кольцову, а мне-то с этого что? Ан нет, за это время я, скорее всего, тоже как-то окольцовился. В общем, личность Миши оказывает на меня какое-то влияние. И что самое интересное, если бы меня назначили еще куда. Так точно бы звонки повалили, поздравления, приглашения на всякие мероприятия околосветского толка. Вообще, стремление советского бомонда как-то копировать модели поведение старой аристократии бывали частенько слишком неуклюжими и откровенно пародийными. Вот, мой друг, Владимир Маяковский это очень точно отметил…

И вечером та или иная мразь, на жену, за пианином обучающуюся, глядя, говорит, от самовара разморясь: «Товарищ Надя! К празднику прибавка– – 24 тыши. Тариф. Эх, и заведу я себе тихоокеанские галифища, чтоб из штанов выглядывать, как коралловый риф!» А Надя: «И мне с эмблемами платья. Без серпа и молота не покажешься в свете! В чём сегодня буду фигурять я на балу в Реввоенсовете⁈» На стенке Маркс. Рамочка ала. На «Известиях» лежа, котёнок греется. А из-под потолочка верещала оголтелая канареица. [1]

Это я к тому, что никто, кроме брата Бори мне не звонил, сочувствия не выражал. Ждали и боялись. Все! Ни одна высокохудожественная мразь за сегодня не позвонила! Сдох Охрим, и хер с ним! Боятся, сучата, ох, как боятся! И что там про нашу выдающуюся писательскую интеллигенцию, про их оппозицию режиму? Вранье всё это. Их оппозиционность выражается только в дикой зависти по поводу премий и наград, которые достались конкурентам, а падающую птицу так еще и затопчут, а чего уж там? На всех-то рассчитано не было! Не хватает писателям на кальсоны! Про что это я? Так про известный факт, когда великий пролетарский поэт и писатель Максим Горький никому не известному поэту Мандельштаму прошение одежонку выдать подписал, а вот на теплое белье (пару кальсон) из списка вычеркнул. По всей видимости, талантом Мандельштам до Пешкова не дорос.

А вообще-то во мне все ещё бурлит и шкварчит… Ох и неприятно закончился для меня разговор в кремлевском подвале. А что тут приятного может быть? В общем, взяли меня два товарища, Кунин и Смирнов, в оборот. Объяснили, что их задача обеспечить мою лояльность, причем не допустить, чтобы мои знания попали врагу. А кто у нас враг? Да почти все! Блядство натуральное! В общем, мне выдали ампулу с цианидом, которую я теперича в одежку себе вшил. Ну да ладно, а чтобы я совсем перестал сомневаться, что на крючке, Куня, сволота такая приказал моему сердцу остановиться. И оно, бл… остановилось! Я смотрел на часы, которые были на столе – ровно минуту. Потом закачало. Что я за эту минуту пережил? Да нет, вся жизнь передо мной не пронеслась. Но вот чувство, что тебя держат, как птицу в кулаке, и что ты уже не жив, это было, чувство стыдного, поразительного бессилия. Ага, еще и обмочился… суки! Если бы еще пару минут, то и… ладно, вспоминать не хочется. Вот тебе пряник, Миша – ты живи пока что, живи, но в качестве кнута помни, чуть что не то сделаешь, или предать подумаешь, так сразу же сердечко твое остановится, так что если что, лучше сам ампулку раскуси, мгновенно и не больно… Вот тебе и доверие. В общем, никогда еще не чувствовал себя настолько униженным. Да, понимаю, что это программа, заложенная при гипнозе. Сто процентов. Но ее-то мне не снять. Нет, есть варианты, например, попасть за границей к какому-то специалисту, который сможет эти блоки нейтрализовать. Но почему он же не сможет заложить мне свои установки? Такие специалисты если и есть, то со спецслужбами сотрудничают тесно, по-иному в нашем мире никак.

Ну что там Катаевы, Ильфы да Петровы, учуяли, что хлебное место освободилось? Учуяли! Кольцов сделал «Огонёк» журналом, который читают сотни тысяч! И какой у него тираж! А какой у него тираж? Миша, какой тираж я подписывал у последнего номера «Огонька»? Обиделся, дуется, молчит! Да, в СССР есть система, но нет единого профсоюза или объединения писателей и журналистов. А нужен ли он? Вот в чём вопрос!

Ладно, пройдусь-ка я снова по Патриаршим… Именно тут я должен увидеть своего знакомого. Наша встреча и будет сигналом к тому, что у моих конфидентов все готово для передачи мне денег. Интересно, Артур прав, постараются они еще уменьшить мне гонорар, или нет?

К тому времени, когда должна состояться передача папки с документами, оставалось очень немного времени. И я испытывал серьезный такой мандраж. Не боится смерти только идиот, я же обычный человек, да, меня всего трусило, на свое ежедневное рандеву я вышел, стараясь изобразить совершенное спокойствие. Сегодня был жаркий день и у прудов собралось народу очень и очень, впрочем, это мне совершенно не мешало. Главное, чтобы Аннушка не успела разлить подсолнечное масло. А всё остальное – ерунда.

Тут в толпе я заметил Верочку Рошаль, работницу «Огонька», на удивление, она не стала перебегать от меня на другую дорожку, а широко улыбнулась и пошла навстречу.

– Миша! Как я рада вас видеть! Мы в редакции все были огорчены, что вы нас покинули, что же произошло?

И хотя я понимал, что «все огорчены» – это явная гипербола, но что Верочка искренне мне сочувствовала, было чертовски приятно.

– Верочка, неисповедимы пути карающей длани господней! – с максимально театральным пафосом выдал я в ответ.

Та прыснула.

– Миша, вы просто не умеете быть серьезным…

– Верочка, я серьезный только в день, когда подписываю макет, вы же в курсе. На самом деле это мне врачи подсуропили. Выдумали какой-то там синдром хронической усталости и потребовали временно сбросить нагрузку. Выбора мне не дали. Сказали, если я через три месяца не восстановлюсь, то и с «Крокодила» могу слететь.

– Миша, но это же…

– Ну, и я им так и сказал. Не знаю, только профессор на меня видно зуб наточил… Неврипатолог…

– Ой, Миша, что это, так серьезно?

– Увы мне, увы мне…

Я состроил совершенно покаянную рожу, но тут, скосив глаза на грудь четвертого размера, которую у Верунчика не заметить было невозможно, я напоролся взглядом на сидящего на лавочке человечка, с которым мне и предстояло тут встретиться. Впрочем, это была первая «пристрелка глазами». Я чуть заметно кивнул головой, как будто что-то своим мыслям ответил, в моей руке был кожаный портфель. Это был сигнал того, что я готов к работе. Инициативник с той стороны ничего не сказав поднялся и ушёл. Значит, сегодня надо ждать звонка.

– Верочка, а ты не против утешить одного бывшего руководителя? А то я стал таким мелким и жалким. Противно на себя смотреть со стороны?

– Паяц!

* * *

Чикаго.

19 июня 1932 года

– Итак, молодой человек, зачем я вам понадобился?

Академик Ипатьев говорил на английском с небольшим акцентом, сказывалось, что основными языками, которые он изучал ранее были французский и немецкий. Впрочем, тут, в США, где ему провели успешную операцию, он стал разговаривать на американском варианте английского языка, не испытывая в этом каких-либо затруднений. Талантливый человек талантлив во всем. Сейчас ему предложили должность профессора в Северо-Западном университете Чикаго, кроме того, поступило заманчивое предложение от «Universal Oil Products Company», от которого он не собирался отказываться. Свои первые месяцы в Чикаго он жил в не очень большой, но достаточно уютной гостинице на северной окраине города, подальше от шумного центра. Из Германии он привез небольшие деньги, что позволяло ему, вкупе с гонорарами за несколько новых статей, чувствовать себя более-менее на плаву. Но перспективы новой работы будоражили. Условия ему предоставляли просто великолепные! Так почему же ими не воспользоваться?

– Владимир Николаевич. вы не будете против, если мы перейдем на русский?

– Вот как… Вот как… Так вы оттуда или из Парижа? Я еще в Берлине сказал, что с организацией РОВСа никакого дела иметь не буду и никаких пожертвований от меня не дождётесь!

– Спасибо, товарищ академик, что приняли меня за белогвардейца, но я был и остаюсь на другой стороне баррикад.

– Вот как? И что вам необходимо от меня, товарищ…

– Васильев. Зовите меня товарищ Васильев, Николай Фомич.

– Судя по всему, вы никакой не Васильев, но это не имеет никакого касательства к нашему делу, итак, что вам угодно?

– Владимир Николаевич, вы читали про выступление товарища Сталина, в котором он упоминал и ваше имя?

– В американских газетах нечто такое мелькало, но никаких подробностей.

– Тогда сделаем так. Я оставлю вам несколько писем и вот эту газету с напечатанной статьей, а после чего мы с вами продолжим разговор. Через час, вас устроит?

– Хорошо, только не здесь…

– Буквально в двух шагах от вашей гостиницы есть небольшое уютное кафе, вас там устроит?

– Давайте так, в два часа пополудни, у меня, знаете ли режим, после операции…

– Прекрасно, Владимир Николаевич. Ровно в два часа.

С того времени, как академик Ипатьев объявил о своем решении не возвращаться в СССР, у него дважды были представители советского посольства, сперва в Берлине, а затем уже тут, в США. Оба пытались склонить его к возвращению на Родину. Но возвращаться он не собирался. Слишком был напуган тем валом репрессий, которые захлестнули научный мир, особенно свирепствовал товарищ Куйбышев, у которого с Ипатьевым вообще не сложилось никакого контакта, а, учитывая то, что он был близок к Бухарину, много сделавшему для создания химической промышленности, то вообще возвращение было для него смерти подобно. Но вот этот визит был каким-то другим. Эти два товарища, посольские действовали нагло, нахраписто, было такое впечатление. Что им необходимо было выкричаться, чтобы зафиксировать: визит к нему был, скандал был, ничего не вышло, извините… А тут весьма располагающий к себе молодой человек, напоминающий по манере одеваться банковского клерка средней руки, уверенный в себе, вежливый. Посмотрим, что к чему. И ученый сел за предоставленную ему корреспонденцию.

Человек, который назвался Васильевым, ждал академика Ипатьева там, где они и договорились встретиться. Учёный немного опоздал, он был слишком взволнован полученными сообщениями и долгое время не мог прийти в себя. В его возрасте волноваться было вредно, а еще эти последствия от перенесенного наркоза… За столиком в углу сидел его визави, которому официант только что принёс свежий кофе, впрочем, тот смотрел на этот напиток несколько морщась.

– Извините за опоздание, Николай Фомич!

Академик сел за столик и заказал себе чай и выпечку.

– Ну что вы, Владимир Николаевич. сегодня у меня абсолютно свободный день. Так что не напрягайтесь. Вот кофе у них тут откровенно паршивый. Знаете, привык к более крепкому, а они тут развели хороший напиток большим количеством воды и называют этот непонятно что за напиток кофеём! Н-да уж…

– Наверное, вы жили в Латинской Америке? Там кофе крепчайший. Я как-то любил именно бразильские сорта, сейчас вот не пью, сердечко пошаливает…

– Понимаю, но нет, мне нравится кофе, сваренное по-восточному, есть и крепость, и вкус, и бодрит как-то по-другому. Возможно, потому что там добавляют свои травы, тот же кардамон, например, или корицу. Но мы тут всё-таки не будем отвлекаться на арабику с робустой[2], давайте-ка перейдём к тому делу, что привело меня всё-таки к вам.

– Я вас внимательно слушаю, Николай Фомич.

– Скажу сразу же, нашей стране очень важна ваша работа. Вопрос только в том. что сегодня у нас просто нет возможности выделить вам лабораторию и достаточное финансирование под ваши исследования. К сожалению. Вы сами знаете, мы пока еще очень бедная страна. И наши враги не хотят сделать ее богатой. В тоже время тут вам дают возможность работать на лучшем оборудовании, да и среди студентов вы сможете набрать группу толковых помощников. В общем, у товарища Сталина есть к вам личное просьба.

– Весьма интересно.

– Сначала скажу, для чего всё это нужно. По мнению наших товарищей, в ближайшие десять-двенадцать лет следует ожидать серьезных потрясений, вполне возможно, новой мировой войны, где блок капиталистических государств будет воевать против СССР. Всё, что сейчас происходит в стране надо рассматривать именно как подготовка к этому испытанию. Ибо на кону будет вообще существование СССР как государства и россиян как нации. Вам разрешено работать тут, в США. Что интересует нас? Каталитический крекинг нефти и получение высокооктанового бензина. Я думаю, вам под силу создать такие технологии, которые ваши ученики в СССР смогут улучшить или как-то исправить, чтобы у вас не было проблем. Да, как только у нас будут эти бумаги, вы сможете решать сами – оставаться здесь или вернуться на Родину. Никаких претензий и гонений не будет. Более того, ваши дети вольны выехать к вам, если вы захотите, никто не держит их в стране, и никаких заложников, даже не думайте про это. С другой стороны, они могут оказаться заложниками уже здесь. Так что решать вам, и только вам.

– Простите, а каков гарантии того, что мои дети…

– Слово товарища Сталина вас устроит?

– Конечно… Я даже не могу предположить…

На столике как будто ниоткуда лёг листик бумаги. Ипатьев хорошо знал этот почерк, как и резкий росчерк-подпись в самом конце.

– При возвращении в страну вам дадут лабораторию, которую постараются оснастить на должном уровне. Так что обижены вы не будете.

Ошарашенный ученый поднял глаза на своего собеседника, после чего произнёс:

– Я поражён, это не розыгрыш?

– Нет, что вы. Наоборот, мы заинтересованы в ваших знаниях и связях в научном мире, более того, мы пошли навстречу вам еще и в одном вопросе: ваш сын, Николай, он получил официальное приглашение в СССР, ему гарантирована амнистия как участнику Белого движения, готовы предоставить лабораторию уже сейчас, нас заинтересовали его работы в области фармакологии. Тут решение за ним, если он откажется, есть возможность финансирования его изысканий от одной частной фирмы. Надеюсь, он как-то наладит с вами отношения.

– Так вы в курсе?

– Того резкого письма, что он написал вам? Конечно в курсе. Николай несколько импульсивный товарищ, надеюсь, что научные интересы окажутся для него важнее идеологии.

– Вы знаете, я мог бы попросить время для раздумий… Могу сказать честно, что я решил не возвращаться в Союз только потому, что опасался за свою жизнь и жизнь близких мне людей. Но тут мои коллеги и ученики говорят, что в стране восстанавливается законность, что к людям науки снова стали относиться с большим уважением, практически как при Ленине. Я соглашусь с вашим предложением, не буду брать времени для размышлений. Если я могу еще послужить своей стране, то почему бы и нет… Но я бы хотел…

– В этой газете, на последней странице, четвертое объявление во втором столбике. Реклама строительной фирмы. Напишите на этот адрес письмо с пожеланием узнать цену на строительство небольшого домика в пригороде. К вам появится представитель фирмы, которому можно будет отдать информацию и получить небольшую премию. Всё будет оформлено официально, не переживайте, комар носа не подточит. Этот канал связи только для вас.

– Серьезно? Хорошо.

– И еще, подскажите, кто из ваших учеников в СССР может возглавить направление по получению в промышленных масштабах нитроглицериновых порохов и гексогена?

– Ну, это вопрос в лоб, минуточку, мне надо подумать…

[1] В. Маяковский «О мрази».

[2] Два основных сорта кофе

Глава четвертая. Красный Бонапарт

Глава четвертая

Красный Бонапарт [1]

Москва. Академия имени Фрунзе

21 июня 1932 года

Кровавый диктатор Сталин откровенно скучал. Доклад Тухачевского тянулся уже почти час, и конца-краю его не было видно. Что хорошо умел этот маленький бонапартий, так это сыпать заумными словами, вставляя куда следует цитаты из трудов основателей марксизма, говорил много и пространно, теоретик хренов. Иосиф Виссарионович этот доклад внимательно прочитал еще неделю назад, не такая большая была сложность для людей Лакобы черновик сфотографировать и доставить вождю. Так что сейчас он думал о другом, иногда улавливая некоторые фразы великого теоретика, так и оставшегося поручиком.

«Успехи нашего социалистического строительства… ставят перед нами во весь рост задачу реконструкции Вооруженных Сил на основе учета всех новейших факторов техники и возможности массового военно-технического производства, а также сдвигов, происшедших в деревне… Количественный и качественный рост различных родов войск вызовет новые пропорции, новые структурные изменения… Реконструированная армия вызовет и новые формы оперативного искусства».

Сталину было жаль, что на совещании нет Свечина. Нет, он отсутствовал не из-за того, чтобы не раздражать Тухачевского, Иосифу Виссарионовичу было бы очень интересно, как отреагировал бы Михаил Николаевич на критическую речь своего извечного оппонента. Увы, Александр Алексеевич получил назначение начальником штаба Дальневосточного особого военного округа. Решение о его создании было принято недавно. И разворачивался этот округ на базе достаточно хорошо показавшей себя во время конфликта на КВЖД Краснознаменной Дальневосточной армии. Начальник штаба этой армии, Альберт Янович Лапин (Лапиньш), служивший под командованием Тухачевского, сейчас осваивал премудрость воздухоплавания. Он учился в летном училище и должен был перейти в ВВС и возглавить воздушные силы ДОВО. А вот Свечин, в кратчайшее время подготовившей несколько серьезных записок по Японии, был назначен к Блюхеру начальником штаба всего Дальневосточного округа. По мнению вождя, там опытный специалист с академическим образованием был необходим. Перед отлетом в Хабаровск Александр Алексеевич имел кратковременную встречу со Сталиным, где ему было сказано, что нужно в его работе исходить из необходимости защиты интересов СССР на Дальнем Востоке. И конкретной задачей, разработка планов кампании против Японии в Маньчжурии. А вот это неожиданность, с чего бы это наш великий стратег переключился на флот, он же должен был говорить о воздушных силах? Неужели странички сложил неправильно?

«Применение новых технических средств морского и воздушного морского боя,совершенно по-новому ставит вопрос о борьбе с линейным флотом, особенно в условиях относительной близости берега. Быстроходность линкора и мощь его артиллерийского вооружения могут уменьшиться, иногда почти сводятся на нет применением высотного и низкого торпедометания, высотной постановкой мин заграждения, атаками радиоуправляемых ракет и торпедных катеров, задымлением артиллерийского наблюдения и управления на кораблях, путем сбрасывания мелких дымовых авиабомб и мощного авиационного бомбометания с применением во всех случаях широкой постановки дымовых завес авиацией».

Было видно, что докладчик сам немного смутился, что-то быстро пошелестел листиками доклада, успокоился, взял себя в руки и продолжил:

'Охранение линейного флота от атак с воздуха должно быть возложено на специальные суда, несущие на себе:

а) авиацию, могущую в любой момент подняться в воздух для отражения атак противника;

б) зенитные орудия с автоматическим управлением; эти же орудия должны иметь возможность вести огонь и по быстроходным надводным целям'.

Ах, какой молодец, и жнец, и швец, и на дуде игрец. Нет, всё-таки надо, обязательно надо ввести разделение флотских и армейских наркоматов, может быть, отдельно выделить наркомат военно-морского профиля, потому как нельзя допустить, чтобы взгляд дилетанта влиял на строительство флота. Слишком дорогое удовольствие флот. Особенно линейный. И кому это поручить? М не настолько богаты, чтобы позволить себе строить плохие корабли! Надо будет всё-таки вызвать к себе Крылова, у нас очень много вопросов по судостроительной программе. И как все их решить – непонятно. Надо иметь сильный флот, но, в тоже время, даже очень сильный флот в Чёрном море, запертый проливами, как и на мелководной Балтике, это ведь деньги и ресурсы, вложенные в никуда. А вот солидная эскадра на Тихом океане – необходимость, но тут нам с Японией не тягаться. А появление сколь-нибудь серьёзных сил во Владивостоке для них будет сигналом для атаки. На суше мы их еще одолеем, но на море… Надо как-то совместить концепцию достаточности оборонных способностей флота и наших экономических возможностей. Вот, докладчик дошел до авиации. Молодец! Ай, какой молодец!

«…Современная авиация может на длительный срок сорвать железнодорожные перевозки, уничтожить склады боеприпасов, сорвать мобилизацию и сосредоточение войск… Та сторона, которая не будет готова к разгрому авиационных баз противника, к дезорганизации систематическими воздушными нападениями его железнодорожного транспорта, к нарушению его мобилизации и сосредоточения многочисленными авиадесантами, к уничтожению его складов горючего и боеприпасов, к разгрому неприятельских гарнизонов и эшелонов быстрыми действиями мехсоединений, поддержанных кавалерией и пехотой на машинах,– сама рискует подвергнуться поражению».

Тысячи самолетов и немедленно! Сотни тысяч танков, и как можно быстрее! Уже один раз ему лично указывал на фантастичность таких планов, отрыв от реальности. А он продолжает дуть в ту же дудку. Фальшивит, надувает щеки и дует, дует, дует. Многие вещи правильные говорит, картинку расписывает – вообще замечательную. Вот только реальность от картинки отличается, очень сильно отличается. Сейчас Иосиф Виссарионович очень чётко осознал, что видит перед собой воочию причины катастрофы сорок первого года. Он внимательно изучил и записку Кольцова-Пятницына, в которой попаданец из будущего описал причины такого ужасного начала войны, и тетрадь кадрового офицера, попавшая к нему из Новосибирска. И вот сейчас получалось, как по писанному: быстрым ударом, сконцентрировать силы, нанести поражение, деморализовать врага скоростным продвижением танковых колонн. И поэтому склады расположили близко от границы, и они оказались у врага, а ведь эту приграничную конфигурацию войск тоже придумал Тухачевский и воплощали его соратники, идейные соратники. Его и Фрунзе. Конечно, о покойниках плохо не говорят, но если бы еще и авторитет этого молдавского гения, то было бы вообще невозможно эту тухачевщину остановить. Ему было неприятно читать и о собственных ошибках и промахах. Неприятно, но надо было. Потомки не щадили ни его, ни его окружение. Ну что же, лучше вовремя осознать и не допустить.

'…Современные средства подавления, будучи примененные в массовых масштабах, позволяют достичь одновременной атаки и уничтожения всей глубины тактического расположения обороны противника.

Эти средства, и в первую очередь танки, позволяют:

а) подавить систему огня обороны противника так, чтобы большая часть артиллерии и пулеметов не могла принять участия в отражении атаки и проникновения наступающей пехоты и танков НППв глубь оборонительной полосы;

б) нарушить систему управления, сковать и изолировать резервы противника с тем, чтобы в период боя в глубине оборонительной полосы разгромить по частям разные эшелоны боевого порядка противника.

Так как в этом случае успех продвижения пехоты зависит от успеха продвижения танков, то основная масса артиллерии должна быть обращена на поддержку танков и только после выхода их в свои районы действий обращается для поддержки пехоты на участках, где нет танковой поддержки. Таким образом, поддержка пехоты возлагается на танки, а поддержка танков на артиллерию'.

Ну вот, сел на своего любимого конька, танки, танки, танки! Сто тысяч жестянок в год!

'…это заставляет, с одной стороны, артиллеристов продолжать разработку организации огневого вала в различных условиях и применительно к разным скоростям атакующих танков, с другой– обратить особое внимание на способы связи между танками и артиллерией танковой поддержки.

Наконец, совершенно необходимо, чтобы танковые части учились действовать в условиях пониженной видимости и совместно с мощной артиллерией. Установление прочных способов связи между танками и артиллерией должно быть основательно разработано… Взаимодействие танков, авиации и авиадесантов в глубине оборонительной полосы противника должно быть обеспечено предварительной увязкой их действий в плане боя по времени и пространству'.

И вот, при всем этом ни слова о развитии связи. О том, как управлять такой армадой в бою. Командир танка должен высунуться из его люка и флажками отдать команду! На параде, да, согласен, но в бою! Правильно критикуют этого идиёта. Потому что при правильности некоторых идей он возводит их в абсолют, не слыша других, совершенно не слышит. Ему уже объясняли о возможностях нашей экономики! И что?

«…в связи с последними решениями КОбыстром оснащении РККА танками, артиллерией и другими техническими средствами резко выросла потребность в военных инженерах различных специальностей, что требует немедленного выделения из Военно-технической академии РККА ряда самостоятельных академий и в первую очередь: механизации и моторизации, военно-инженерной и военно-химической».

Ну что же, доклад подходит к концу. Замечательно, а то слушать это всё уже устал. Самое интересное должно случится во время прений. Впрочем, читал Сталин и отчёт, составленный Карлом фон Эйнемом, героем битвы на Марне, бывшем командующем 3-ей армией Рейхсхеера. Выйдя в отставку, он доживал свой век в небольшом городке Мюльхайм-на-Руре. Жил только на пенсию, пусть и генеральскую, но в Веймарской республике с ее галопирующей инфляцией, доходы были не слишком-то велики. На предложение проанализировать для военного журнала стратегический дар одного из видных красных командиров, Михаила Тухачевского откликнулся с энтузиазмом. Он отвечал за подготовку Пруссии к мировой войне, так что имел серьезный опыт анализа действий командиров такого уровня, да и мужик головастый, имеющий даже сейчас авторитет в Германии. Вот только авторитет на хлеб не намажешь.

«Главной положительной стороной действий русского генерала Михаила Тухачевского является быстрота принятия решений и целеустремленность, с которой он добивается поставленной задачи. При этом надо учитывать, что Гражданская война в России имела весьма специфический характер, резко отличающийся от ведения боевых действий в той же Мировой войне… Будучи неплохим тактиком не имеет стратегического мышления, в вопросах логистики не разбирается. Слишком увлекается наступательными действиями, в результате чего тылы не успевают за наступающими частями и происходит кризис поставок боеприпасов и продовольствия в части, которые находятся на основном направлении удара. Эта ставка исключительно на наступление показала свое фиаско во время провала под Варшавой, когда противник сумел сконцентрировать резервы и нанести удар по оторвавшейся от тылов группировке. Очень часто создается впечатление, что красный командующий просто абстрагируется от действительности, пребывая в плену сомнительных представлений»