Текст книги "Объективная реальность (СИ)"

Автор книги: Влад Тарханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Но были там и кое-какие интересные моменты. Вот их я и решил уточнить, ибо они открывали серьезные возможности уже сейчас поставить на карьере Гитлера большой жирный крест. Я так надеялся, и у меня были для этого основания. Огромный кусок работы проделала Мария Остен. Она не так давно побывала в Вене. В самом начале прошлого века там существовало элитное общежитие для людей… несколько нетрадиционной ориентации. Говорить о том, что это было всего лишь прикрытие борделя, наверное, смысла нет. Это заведение было хорошо известно за пределами города, сюда приезжали «отдохнуть телом и душой» из самых разных уголков Европы. И не стоит отдельного упоминания то, что сей полулегальный бордель контролировался австрийской контрразведкой. Потому что давал просто уникальные возможности для шантажа, чем, конечно же, ни один разведчик пренебрегать не мог. Улицу Мандельманнштрассе 27, 20-й район найти было несложно. Намного сложнее было разыскать свидетелей, которые это заведение посещали. Во всяком случае, пришлось покопаться среди извращенцев всех мастей и марок. И да, это целиком заслуга Марии, она умела находить общий язык с разными людьми. И показания появились. Одно ведь дело намекать о каких-то наклонностях фюрера, другое – говорить, опираясь на факты и свидетельские показания, подтвержденные юридически. Кроме того, вброс про нетрадиционную ориентацию Адольфа не настолько уж и смертелен, даже если будут предоставлены неопровержимые доказательства: вывернется, уверен, начнет рассказывать про ошибки молодости и про то, что сейчас всё не так…

Я же отправился по совершенно другим документам в Париж, где мне удалось взять интервью у самого Михаила Ипполитовича Занкевича. Как мне удалось с ним встретиться? Да это не было очень уж сложно: Жизнь в эмиграции не была для него слишком уж удачной, богатств он не нажил, да и особой успешностью не отличался. Пик его карьеры – начальник штаба ставки Верховного правителя России Колчака, да и то в момент заката, когда белое движение терпело поражение за поражением. Мой интерес к этому человеку был вызван тем, что именно он был военным атташе России в Вене, и именно ему сопутствовала удача завербовать полковника Редля, хотя, вполне возможно, что это австрийский русин Редль использовал Занкевича, чтобы подсунуть через него дезинформацию русскому Генштабу? Мутная история, в которой до сих пор ничего не ясно. Но в том времени, что я оказался, еще были живы участники этих событий.

Он принимал меня в своей квартирке в не самом престижном районе Парижа, да и сама квартира, пусть не мансарда, но последний этаж не слишком хорошо выглядевшего доходного дома, почти что самый дешевый вариант. Тем не менее меня встретил денщик, узнал имя, поинтересовался целью визита, поскольку его ответы удовлетворили, предложил пройти в кабинет. Узкий тёмный коридорчик, небольшая комната, которая не может похвалиться убранством, тем не менее, в ней чисто, всё аккуратно разложено по местам. На письменном столе стопка книг, рабочая тетрадь, которую хозяин кабинета аккуратно закрыл, как только я вошел в комнату.

(на этой фотографии Михаил Ипполитович Занкевич еще в форме полковника)

Меня встречал человек в генеральской форме, довольно подтянутый, что не совсем типично, в его почти шестьдесят. В этом возрасте обычно люди как-то теряют форму, заплывают жирком, этот же нет, старается соответствовать принципу «в здоровом теле здоровый дух». Мундир далеко не новый, но при этом опрятный, тоже видно, что о нем заботятся. Не франт, но выглядит весьма прилично, высокий лоб с залысинами, густые седые волосы, аккуратные усы, за которыми следят ничуть не менее чем за причёской. Военная выправка, пронзительный взгляд серых глаз, да уж, интересный господин… уф, чуть было не назвал его товарищем генералом… Штирлиц был очень близок к провалу. Кстати, мы разговаривали на французском.

– Добрый день, господин генерал. Благодарю вас за согласие дать интервью. Мое издание интересует одна старая история, к которой вы имели непосредственное отношение. Вот, прошу, тут весь ваш гонорар.

Кладу на стол конверт, он очень аккуратно пересчитывает франки, сумма достаточно приличная, но не запредельная, пока что это только обозначение намерений, не более того.

– Давайте к делу, господин… Глясс, Мишель Глясс, я правильно прочитал в вашей визитке?

– Хорошо, вы прочитали правильно.

– Что-то я не знаю такого журналиста, и ваша газета… нет, простите, журнал «Ле Концепт Историсьон». Историческая концепция, исторические идеи?

Последние две фразы он произнёс на русском, подозревает меня? Делаю вид, что не понял русских слов, повторяю название и оговариваю, что мы серьезное академическое издание, рассчитанное на профессионалов-историков, и не ищем дешевой популярности. Вижу, что клиент немного успокоился.

– Наших читателей интересует одна весьма странная история. Которая произошла во время вашего пребывания в столице Австро-Венгерской империи, точнее, событие произошло уже после вашего отъезда, но его связывают с вашим именем. Я имею ввиду историю с полковником Редлем.

– Я отказываюсь говорить на эту тему. Можете забрать ваш гонорар.

О! Какая бурна реакция! Губки поджал, собрался весь, того и гляди. Вызовет денщика и выставит меня из комнаты.

– А если я утрою гонорар?

На стол ложится конверт потолще. Люблю деловых людей! Генерал аккуратно пересчитывает деньги.

– Мсье Глясс, вы же должны понимать, что многие фигуранты этих событий еще живы и поэтому могут весьма негативно воспринимать появление материалов на эту тему.

– Понимаю.

На стол ложится еще один конверт. Такой же по толщине.

– Мсье генерал – это последний мой аргумент. Больше не будет, на эти деньги вы можете безбедно год жить в Париже, можете куда-то уехать, подумайте хорошо. Год жизни за одно интервью!

Педант хренов! Опять пересчитывает деньги. Потом внимательно смотрит на меня.

– Давайте перейдем все-таки на русский, мне кажется, что вы такой же Глясс, как я княжна Тараканова. Для чего вам нужно это интервью? Кто ваша цель?

– Хорошо, Михаил Ипполитович, карты на стол. Меня интересует один человек, связанный с этой историей. Насколько я знаю, в это время он усов не носил.

На стол ложится фотография. Она из этого времени. Вижу, что узнал. Усмехается как-то зло, нехорошо так.

– Зачем это вам?

– Мой наниматель очень обеспокоен явной неадекватностью этого господина и боится за свои инвестиции. А вложено им в Веймарскую республику очень много.

– Господин…

– Называйте меня Михаилом. Этого достаточно.

– Хорошо, Миша, так вот, я вынужден вам отказать. И по двум причинам. Во-первых, у этого… господинчика… сейчас весьма серьезная организация и мне не хочется сдохнуть раньше времени. Это раз. Второе, я не желаю рассказывать правду про этот эпизод из моей жизни еще и потому, что потом для меня будут закрыты все двери, отвернутся друзья, вы понимаете, это будет крах. И деньги это не компенсируют!

– Почему же?

Добавляю еще один конверт.

– Кроме того, Михаил Ипполитович, мне ведь не нужна ВСЯ правда, мне достаточно будет и полуправды. Это раз. Второе, вы же знаете, что сейчас в Латинской Америке между Боливией и Парагваем развернулась война, а в армии Парагвая воюет много наших с вами соотечественников. Насколько я знаю, более сорока офицеров. Вы ведь знакомы с генералом Беляевым?

– Иваном Тимофеевичем? Знаком.

– Думаю, он вам составит протекцию. Надерете немцам задницу, они там за боливийцев вписались в конфликт. Потом сможете перебраться в любую страну на ваш выбор, в том числе моего нанимателя.

– Предложите мне место у кремлевской стены?

Мгновенная реакция.

– Фи, Михаил Ипполитович, вы меня обижаете! Вы сможете переехать в САСШ, вам там помогут устроиться. Дай вам Бог здоровья, еще не один год будете радоваться жизни. А можете переехать на Таити, там, знаете ли, с цивилизацией не очень, но зато очень красивые молодые мужчины… и не дорогие, скажу я вам.

– Увы, Миша, вы не понимаете и зря пытаетесь меня оскорбить, я вам…

– Понимаю, Михаил Ипполитович, понимаю. Посмотрите вот сюда.

Я положил на его стол последний конверт, вот только в нём денег нет. Там две фотографии. Как мне их достали? Отдельная история, и я вам ее обязательно расскажу. Пока что важно, что они лежат на столе у генерала Занкевича, и у него быстро-быстро бледнеет лицо и крупные капли пота выступают на лбу. Он берет эти снимки осторожно, как будто смотрит на ядовитую змею и боится к оной прикоснуться. Да-с, привет из прошлого получился неприятным, с душком. Оба снимка парные. На обоих изображены голые мужчины, так что не остается сомнения – это любовники, ну или просто сошлись для интимных игр. Отличие? На одном изображен голый Занкевич, на втором голый Редль. Общее – голый юный Адольф Гитлер. Насколько я понимаю, снимки сделаны в двенадцатом году, фюреру тут около двадцати. Кажется, именно этими снимками полковник Редль шантажировал военного атташе России в Вене.

– Зачем вам я, если вы и так всё знаете? – он спрашивает, руки его дрожат еще больше.

– Понимаете, Михаил Ипполитович, нам не нужна вся правда, нам нужна полуправда. Вот так, примерно вот так…

Я переворачиваю фото с Занкевичем, остается открытым второе.

– Поскольку я уверен, что остальные оригиналы уничтожены, то ваше слово будет весомым аргументом. И выхода у вас нет.

– Понимаю… Что конкретно вы хотите получить?

– О! Мы хотим получить правдивую историю, как вы завербовали мелкого австрийского авантюриста, который ради заработка торговал своим телом в борделе для гомосексуалистов, но при этом постоянно нуждался в деньгах. И как вы уже с его помощью сделали своим агентом одного полковника Генерального штаба Австро-Венгрии, и получили от него пачку фотокопий секретных документов. Настолько важных, что покинули Вену и отправились в Санкт-Петербург. Ведь в результате игр разведок вы получили настоящий план развертывания Австро-Венгерской армии от тринадцатого года, буквально накануне войны. Я ведь прав?

– Несомненно! И если бы не Николай Николаевич младший, идиот на месте главнокомандующего русской армией. Мы могли бы разгромить Австро-Венгрию в первые же месяцы войны и войти в Вену. И ВСЁ! Понимаете, ВСЁ было бы кончено! Никаких революций! Германия вынуждена была бы сложить оружие! Знаете, как трудно носить всё это в себе?

– Понимаю! А можно только для меня, клянусь. Это останется между нами… ведь это Редль шантажировал и вербовал вас, Михаил Ипполитович? Но как так получилось, что вам в руки попали подлинные документы, а не дезинформация? Не думали над этим?

– Почему же, думал… У меня было достаточно времени, чтобы оценить ту ситуацию, Миша, более чем достаточно. Теперь я уверен, что эти подлинники слили для того, чтобы изменить саму концепцию ведения боевых действий. Фельдмаршал Гётцендорф хотел укрепиться на линии Карпат и затяжной обороной истощить силы русской армии. Но он не успел изменить планы, эрцгерцога убили раньше. В результате игр разведок ко мне в руки и попал этот серьезный документ…

– А вы стали благодаря этому генералом, не так ли?

Он посмотрел на меня грустными, почти что полными слёз глазами и тихо прошептал:

– Да…

[1] Герой почти точно цитирует высказывание одного известного политика Украины.

Глава двадцать вторая. Не всё решают деньги

Глава двадцать вторая

Не всё решают деньги

Нижняя Австрия. Вальдфиртель. Шпиталь

1 октября 1932 года

В Шпиталь я приехал на новеньком Maybach DSH (Doppel Sechs Halbe), нет эта машинка сильно уступала майбаховскому двенадцатицилиндровому Цепеллину (Maybach DS7 Zeppelin) и считалась умеренным бюджетным вариантом. Мне сложно сказать, из каких фондов вытащили сей невостребованный шедевр[1], но выглядела она довольно-таки внушительно, особенно на улицах этого австрийского захолустья. Шпиталь – это родина Гитлера, откуда происходит его семья, где хорошо знали и его, и его предков. Основная профессия или даже призвание жителей этого заштатного селения – контрабанда. Особенно этот промысел широко был распространен во времена Австро-Венгерской империи, и с этого тут жили большинство семей. Алоиз Гитлер (отец нашего Адольфика) тоже по молодости лет занимался этим увлекательным делом, но, когда остепенился, понял, что зарабатывать можно так же легко и чуть более легальным способом: он стал таможенником и стал успешно отлавливать контрабандистов, хотя бы потому, что знал, где и кого надо хватать. Самые умные платили ему небольшой, но систематический налог за возможность продолжать вести бизнес и всё было хорошо вплоть до его внезапной кончины.

Пока Мария отлучилась припудрить носик (наша машина остановилась у небольшого придорожного трактира есть несколько минут рассказать, как мне удалось найти компрометирующие фюрера фотографии. Ключевое имя в этом деле некий Максимилиан Ронге, человек. который возглавлял Эвиденцбюро (то есть был начальником военной разведки Австро-Венгерской империи). После падения империи он остался на плаву, занимая не столь приметную должность в генеральной дирекции охраны общественного порядка. Но при этом имел доступ к секретным досье, фактически, отвечал за возвращение в Австрию военнопленных и гражданских интернированных лиц. Презирал и ненавидел национал-социалистов, но и к нынешнему правительству относился с пренебрежением. Одновременно состоял в правой тайной организации, которая готовила военный переворот в стране с целью свержения социал-демократической республики и возможной восстановлении монархии либо введения военной диктатуры.

Он вместе со своим начальником Августом Урбанским фон Остремиц и осуществил фактическое убийство полковника Редля. Главной целью было вывести из-под подозрения Конрада фон Хётцендорфа, который и решился через Редля слить русской разведке реальный план развертывания Австро-венгерской армии. Вся беда была в том, что полковник Редль не захотел быть пешкой, а потому перестраховался и сумел сделать фотокопии документов. Эти бумаги через Гитлера передал (за очень приличное вознаграждение) полковнику Занкевичу, русскому военному агенту в Вене. Надо заметить, что бывший шеф Ронге (а Редль одно время возглавлял Эвиденцбюро и Ронге служил под его началом) поначалу был уверен, что передает дезинформацию. Для него шоком оказалось то, что в руках русских должны были оказаться подлинники! В этом его убедили подлинные подписи очень серьёзных лиц, поэтому для страховки и сделал дубликаты, которые держал у себя на квартире в Праге, где он служил. Имея высоких покровителей Редль не собирался кончать жизнь самоубийством, он был уверен, что его вытащат, но именно Ронге оказался тем самым решительным человеком, который и пристрелил слишком хитрого соперника. Ничего личного – просто борьба двух партий внутри Генерального штаба, и сторонники фельдмаршала Хётцендорфа оказались более радикальными и расторопными.

Да, когда Гитлер пришёл к власти в Германии, он старательно заметал следы, вплоть до того, что на месте его родных селений, того же Шпиталя был развернут самый большой танковый полигон. Великолепный способ обрубить концы сомнительных дел, если они были, конечно же. Интересно, что тоже самое происходило и в самой Австрии – следы истории с полковником Редлем были запутаны и максимально быстро и качественно уничтожены. А Ронге отказался сотрудничать с нацистами и загремел в концлагерь. Вот только не был расстрелян. Почему? Более того, он написал адмиралу Канарису письмо и его выпустили из Дахау. Почти уникальный случай. Он прекрасно пережил войну, сотрудничал с американской оккупационной администрацией, создавал спецслужбы новой Австрии. Вывод напрашивается сам собой – он сумел сохранить компрометирующий материал, причем настолько убойный, что его предпочли освободить, хотя и держали под жёстким контролем.

И вот его было очень сложно убедить отдать документы, которые нас интересовали. Очень волевой, упрямый, мужественный противник. Ронге вызывал у меня искреннее уважение. Но документы были мне нужны. Но даже у такого матерого разведчика, как Макс Ронге есть уязвимые точки. Во-первых, мы взялись за него, когда у Максимилиана начались неприятности из-за его правых убеждений. Противники добились его ухода в отставку. Я знал, что это было бы ненадолго – через год его вновь призовут на службу, такими профессионалами государство не разбрасывается, а если этот специалист сумел припрятать (как он утверждал позже – уничтожить, три раза ха-ха) кучу компромата на высших руководителей страны, то работать надо было быстро и наверняка. Нашего визита Макс не ожидал. Как не ожидал и того, что в наших руках окажутся его родственники, особенно сестры, в которых он души не чаял. Вишенкой на тортике оказалась любовница генерала Ронге, некая Эмма Шорф. Да, он успел сделать генеральскую карьеру. Кстати, у Эммы Шоф была дочка, по всей видимости, от этого самого Ронге. А поскольку оный на Безумного Макса из одноименной франшизы не походил, то он раскололся, точнее, выдал нам те самые фотокопии, которые позволили мне колоть уже дальше того же Занкевича.

Наш визит Максимиллиан воспринял правильным образом – он из Вены исчез. Куда? Вот этого я точно сказать не мог. Но, надо отдать ему должное, когда он понял, что его семье уже ничто не угрожает и мы не собираемся немедленно валить его карьеру, то дал нам один документ, который должен был на политическом пути одного выскочки-ефрейтора поставить жирный крест.

Ах, вот и Мария… Пора. Здесь мы сделали всё, что могли. Мария устало падает на заднее сиденье.

– Я устала, майн либер, ты за руль, прошу.

Я не возражаю. Дело в том, что мой немецкий неплох, но не настолько, чтобы играть роль коренного шваба, а тут надо было втереться в доверие к местным, вот у товарища Остен это получалось так незаметно, естественно, что ценную информацию она добывала как бы походя, раз… и получилось. Поразительная женщина. И еще регулярно подкалывает меня. Обиделась… наверняка обиделась. Но дело делает. Вот не пойму я женщин, ни как класс, ни как единичное существо. Как в одном человеке может уживаться и готовность на самопожертвование, и на подлость, преданность и способность ударить из-за угла, искренность и измена. Не пойму, наверное, и не надо женщин понимать. Их любить надо. Но всех не получается. Максимум двух или трёх, не считая мамы.

* * *

Австрия. Линц. Управление полиции.

1 октября 1932 года

Начальник полиции Линца отдал этой работе всю свою жизнь. О начал свою карьеру простым патрульным в Эффердингене еще в конце прошлого века, 1897-м году. В этом году как раз на тридцатипятилетний юбилей своей карьеры он получил назначение начальником полиции в Линц. Для него это был потолок. Еще пару лет – и он выйдет на пенсию, будет выращивать сливы в собственном саду, этот небольшой домик в городе его молодости, Эффердингене, достался ему в наследство от отца, тоже полицейского чиновника. Семья Клауса Эрхаммера всегда была представителями закона – среди них были и судьи, даже один государственный обвинитель был в их роду. В Линце он бывал часто и этот город ему нравился, но всё-таки он мечтал вернуться на свою маленькую родину. Этот октябрьский день не обещал ему никаких неприятностей, совершенно никаких. Обычный день – обычные заботы полицейского, поставленного на столь ответственный пост, бумажная волокита – извечный бич что старой империи, что новой республики. Клаус с неприязнью посмотрел на изображение президента, тьфу ты, он прекрасно помнил то время, когда на этой стене висел портрет императора, сколько лет висел! Потом пришли эти… социал-демократы, и в стране начался форменный бардак.

От воспоминаний полицейского чиновника отвлек шум автомобильного мотора, он выглянул в окно – напротив отделения остановился новенький автомобиль, покрытый слоем дорожной пыли. Сердце Клауса предательски не ёкнуло – и зря! Очень зря. Из машины вышли двое – женщина и мужчина, оба невысокие, щупловатые какие-то, вот только держались они весьма уверенно, ну да, если могут позволить себе такое авто, то… И направились они как раз к полицейскому управлению. Вздохнув, да, он себе такое авто позволить не может, начальник полицейского управления уселся за рабочий стол и уставился в очередную бумагу. Вот только перед его мысленным взором всё торчала это чёртова легковая машина, мешала работать, черт ее подери!

(вот так вот выглядела мечта полицейского чиновника из Линца)

Когда мы зашли в кабинет начальника полиции Линца, то могу сказать, что герр Эрхаммер впечатлял: приблизительно сто пятьдесят килограмм живого веса при росте не более ста шестидесяти сантиметров не могли не впечатлить. Он сидел на особом «двойном» стуле, по всей видимости, кресло хозяину кабинета не полагалось, или он боялся в нём заснуть. Потому выбрал довольно жёсткий стул, но приличного такого размера, явно спецзаказ. Несмотря на то, что жарким этот октябрь не назовешь, он потел, капельки влаги выступали у него по лбу и он постоянно обмакивал себя большим носовым платком, походим на кусок простыни. В этом человеке всего было много: мясистые губы, массивные щеки, гигантская лысина, разве что глазки-щёлочки, но вот в них светился серьезный ум, да и энергии этому дядьке, возраст которого приближался к шестидесяти было не занимать. На нас с Марией он уставился весьма неприветливо. Ну да, разгребать ту кучу бумаг, что скопилась на его столе предстояло еще долго. А тут мы – такие красивые и нате вам! Но приветствовал нас он спокойно и без раздражения

– Чем могу быть полезен?

– Герр Эрхаммер, мы к вам по такому делу – вот тут коллективное заявление от жителей Шпиталя.

Мария положила перед полицейским чиновником правильно составленное и заверенное у нотариуса заявление. После чего продолжила:

– К сожалению, у нас отказались его принимать, поэтому мы пришли к вам.

– Простите, а кто вы?

– Мы журналисты Эмма и Виктор Крамер. Мы делали репортаж о жителях Шпиталя и нам рассказали весьма странную историю. О неожиданной смерти почти всей семьи уважаемых жителей этого поселка, да еще и о том. что одна молодая цветущая женщина умерла подозрительно внезапно, настолько, что они уже обращались по этому поводу в полицию. И полиция ничего не предпринимала! Вы же понимаете, что такая ситуация подрывает авторитет власти. Мы, как истинные патриоты страны не могли пройти мимо этого.

Герр Клаус сосредоточенно кивал головой, выслушивая монолог Марии, напоминая мне китайского болванчика. Он подвинул к себе заявление и начал читать, и лицо его стало багроветь. Как бы господина начальника полиции не хватил удар, впрочем, он довольно быстро пришёл в себя, интересный тип, явно что-то решил.

– Госпожа и господин Крамер, конечно, заявление оформлено должным образом, и мы его примем и зарегистрируем. К сожалению, какие-то следственные действия по сему заявлению прямо сейчас предпринять будет сложно: мне необходимо будет получить решение судьи на следственные действия, ведь срок преступления весьма давний… Сумеем ли мы получить какой-нибудь результат? Сложно сказать. Мы не настолько богатая страна, чтобы позволить себе отвлекать силы и средства полиции на старые и никому не нужные загадки.

Произнеся эту речь и совершенно от этого упрев, господин Эрхаммер черкнул на заявлении резолюцию и протянул его Мари.

– Прошу вас.

– Мария, если не трудно, занеси заявление для регистрации, я хотел бы задать господину полицейскому еще два небольших вопроса.

Как только Мария вышла на стол чиновника попал конверт. А Клаус показал себя опытным товарищем: он очень аккуратно платком открыл конверт, оценил толщину и цвет купюр, нервно хмыкнул, после чего сделал вид, что этого конверта не замечает.

– Герр Эрхаммер, не буду скрывать, что моего нанимателя весьма интересует то, что дело будет возобновлено. И мы готовы помочь нашей доблестной полиции. В разумных пределах.

– Зачем это вам, господин Крамер? Дела давно минувших дней? Или всё дело в фигуранте? Но это дело не касается Австрии, совершенно не касается.

– Вы не правы, герр Эрхаммер, совершенно не правы. Если этот человек придёт к власти, Австрия перестанет существовать как независимое государство. И это не устраивает тех людей, кого я представляю. Мы патриоты нашей страны и наши деньги работают на ее благо. Угрозы ее существованию надо устранять вовремя. Вы знаете, как говорят: паровозы надо давить пока они чайники.

– Вот как… но… понимаете… я помню это дело… Смерть Клары Гитлер, урожденной Пётцль. Она умерла в возрасте сорока шести или семи лет, не помню точно. И, кажется, там было заключение врача о том, что у неё был рак. Насколько я помню, в одиннадцатом или десятом году? Надо поднять архив, так вот было это заявление от жителей Шпиталя, они обвиняли сына Адольфа в скоропостижной смерти матери. Насколько я помню, даже дело завели, да, точно, было такое дело, вы абсолютно правы. Вот только скажу я вам, что это дело прикрыли по приказу свыше? Кто давал тот приказ? Мне кажется, было письмо из Эвиденцбюро.

– Разведка?

– Да, да, Эвиденцбюро. Они посоветовали это дело спустить на тормозах. Оно так и лежит где-то в архиве, понимаете, приказать нам закрыть дело он не могли – это не их компетенция, но полиция и разведка, особенно контрразведка в нашей стране всегда работали рука об руку. Поэтому это дело заглохло. Никто ничего не предпринимал. Никаких следственных действий.

– Герр Эрхаммер, и всё-таки, можно ли ожидать, что ваше управление…

– Господин Крамер, увы. Вряд ли я захочу иметь с этим очень тухлым делом дело. Простите за несуразность речи. Но нет, от него слишком дурно пахнет. И у этого… фигуранта есть достаточное число весьма агрессивных поклонников… Риск слишком велик. Всё, что я хочу – это спокойно выйти на пенсию, у меня должна будет быть весьма неплохая пенсия, и дожить свои дни в спокойствии и уюте.

– Герр Эрхаммер, я могу удвоить ваш небольшой гонорар (блин, как деньги быстро улетают), более того, подскажу. Как еще заработать на этом деле без особого для вас риска. Для нас будет достаточно, если вы в интервью журналисту, то есть мне, сообщите о том, что дело о смерти Клары Пётцль (Гитлер) возобновлено и вы собираетесь провести эксгумацию трупа на предмет обнаружения воздействия мышьяка.

– Хм… и это всё? Делать мне ничего не надо будет? – на лице Клауса отразилось быстрое шевеление мыслей.

– Конечно, всё. Более того, думаю, что с вами постараются договориться. И вы согласитесь, за копейку малую про это дело забыть точно так же, как забыл ваш предшественник. Всё-таки возраст. Усталость, много дел…

Я вышел из кабинета полицейского начальника, похудев на еще один конверт с деньгами. Да… приходилось заниматься шантажом, давать взятки, похищать людей. Я сам себе становился похожим на чудовище, но все заслоняли трубы Освенцима. И ради того, чтобы ЭТО не произошло я готов был и убивать. Впрочем, пока что в этом надобности не было. Мне сейчас не имело значения, убивал ли Адольфик свою маму или нет. Важно было поднять волну! Когда я сел за руль, Мария была уже рядом.

– За нами хвост. Это уже точно.

Н-да, этот автомобиль прицепился к нам почти сразу как мы покинули Шпиталь. Сейчас он стоял в стороне от полицейского участка. Мне даже показалось, что оттуда нас фотографировали, но точно сказать было сложно. Кто это? Тайная полиция Германии? Но тогда назад через Мюнхен, даже через Пассау возвращаться опасно.

– Думаешь, это австрийцы? Привет от герра Ронге?

– Я больше опасаюсь, что это люди Гиммлера. Мне кажется, мы слишком много времени провели в Шпитале. Кто-то должен был стеречь скелеты в шкафу нашего фюрера. И давай, за руль сяду я. – предложила Мария. Я открыл карту автомобильных дорог.

– В таком случае, будем придется уходить уходим уходить по запасному варианту, госпожа Магда Кубичек. Надо ехать через Катцбах, Хаттманнсдорф, Фрейштадт, там недалеко и переход через границу, а по Чехословакии уже, думаю, через Чешско-Будейовицу и в Прагу.

– Хорошо, господин Ференц Кубичек. Вот только отрываться от хвоста надо будет еще в Линце. – сказала подруга, немного уморительно наморщив лобик.

– Я не думаю, что они знают Линц хуже тебя, Мария, поэтому нет, мы оторвёмся по трассе. Думаю, они к переходу через границу не будут готовы. А в Праге мы уже сможем быть в безопасности. Жаль только нашего Майбаха придется там оставить.

– Да, так мы прорвёмся! Вот только от старых документов придется избавиться где-то по дороге. – и в словах Марии было такая уверенность, что я просто диву давался: откуда в такой маленькой женщине такая сила духа!

[1] Всего было выпущено 100 экземпляров с 1930 по 1937 год.

Глава двадцать третья. Пражская осень

Глава двадцать третья

Пражская осень

Прага. Жишков. Отель «Град»

2–3 октября 1932 года

Раннее утро. Кажется, просыпаться с головой Марии на плече у меня входит в привычку… Вообще-то всё так получилось, просто так получилось. Вот, блин… как же мне всё из своей головы сформулировать…

Сначала мы пытались оторваться от погони в Линце, но это не такой уж большой город, но мы выехали из него по направлению на Мюнхен, потом Мария совершила какой-то чудовищный манёвр, с разворотом, с диким визгом шин, мне показалось, что мы не удержимся на дороге, но нас даже не вынесло на обочину. Но девушка твёрдо держала руль, и мы пронеслись мимо остолбеневших преследователей обратно в Линц, проскочив его на максимально возможной скорости. Нет, нет, нет, лихачить в городе и иметь дело с полицией не хотелось.

Может быть, я был не прав, но в километрах пяти-шести от города нас нагнали. Дорога на Прагу была далеко не автобан, но мы старались лететь по ней с максимально возможной скоростью. Противник то чуть нагонял, то мы уходили в отрыв, кажется, они не имели цели задержать нас, но на всякий случай, я вытащил свой Вальтер РР, а Мария положила в бардачок Браунинг 1910. Не самое лучшее оружие, но то, что смогли нам достать австрийские товарищи. Первый раз мы серьезно оторвались у Энгервицсдорфа, но уже у Арнберга нас достали очень плотно, стараясь прижать машину к обочине, жаль, что наш Майбах был не полноценной двенадцатицилиндровой версией, мы бы ушли от погони, как от стоячих столбиков, но нет, их мерседес был более старого выпуска, но мотор имел чуть помощнее. Настоящим испытанием стал Фрейштадт. Тут нам удалось вырваться вперед, до границы оставались считанные километры, кажется, они всё-таки решились нас задержать и остановить, и вот тут каким-то чудом-рывком Мария смогла уйти вперед, а их Мерс как-то неудачно вильнул, зацепив обочину, скорее всего, повредил колесо, смотрел, но мне было не до того – как только впала первая возможность, через окно вылетели разорванные в клочья документы супружеской черты Крамер и наше оружие, которое я успел протереть платком.