Текст книги "Вперед в Ссср (СИ)"
Автор книги: Влад Савин
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 26 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
За иллюминатором воет сирена. И мечется луч прожектора, быстро смещается куда-то за корму. Но по трансляции ничего тревожного нет – значит, непосредственно нас это не касается. Акула, карауль пока этого, я тебе в помощь еще кого-нибудь пришлю – а мы с Юркой и Анной Петровной на мостик, узнать новости и перейти к следующему этапу.
Кук не соврал – оружие в трюме нашлось, два десятка уже не новых МР-40, а также пистолеты "парабеллум" и девятимиллиметровые патроны. Все это в темпе перетащили наверх, в помещение рядом с мостиком, заперли, приставили часового. Затем извлекали "детдомовцев" из кают – "песцы" блокировали коридор, вскрывали двери, если сами не откроют, и выходи все, по одному – тут же обыскивали, и тащили наверх, где уже наскоро оборудовали КПЗ и допросные, капитан Николай Антонович Соболев обеспечил нам все, что мы просили, экипаж судна оказывал все возможное содействие. И удачно, что среди командированных от Пономаренко были сотрудники Конторы по следственной части, так что пленных допрашивали как на конвейере, по стандартному вопроснику, тут же сравнивая ответы. Кто еще был в вашей команде – имена, приметы, во что одет, за что отвечал, в каких каютах находились? Кто был главным, какие приказы от него получали? Какой был порядок взаимодействия, связи? Что собирались делать дальше – если не знали точно, то что думали сами, что говорили другие? Большинство "детдомовцев" поначалу размазывали сопли, скулили, что ничего не знают – но были и такие, кто стали изображать идейных. А последние сомнения в том, что Кук оговорил деток, исчезли, когда мы всю свору зверьков запихнули в три помещения (ну не двадцать отдельных кают выделять?), вот только там уже было спрятано по микрофону, и о чем они там будут сговариваться, мы слушали и писали. Выросли бы через пяток лет бешеные твари, для людей очень опасные – а теперь, мы вас всех на голову окоротим.
Из "воспитателей" попался только один. Когда в его каюту стали ломиться, он не придумал ничего лучше, как через иллюминатор прыгнуть за борт – на что рассчитывал, кретин, непонятно, до берега еще сорок миль. Это его заметили с "Внушительного" и выловили, даже шлюпок не спуская, а сетью (есть такое приспособление, для спасения большого числа людей, на "выстрелах", откидных шестах перпендикулярно борту, спускается в воду частая сеть как сачок), так что пловца подцепили, и еще багром за одежду, чтоб обратно не нырнул. Сравнив показания пойманных и реестр пассажиров, установили, что на судне затерялись лишь двое, сам атаман и один из его подручных, "детдомовцев" взяли всех. Уже веселее!
Объявление по судовой трансляции – разыскиваем опасных вооруженных преступников, двое мужчин, один 35-40 лет, 170-175 см ростом, плотного телосложения; второй 25-30 лет, 160-165 см ростом, худощавого телосложения, вооружены пистолетами. Всем пассажирам (конечно, за исключением "наших"), из своих кают не выходить. И обход, с проверкой документов, и сличение фамилий в списке пассажирского помощника, на соответствие занимаемым каютам (мы ведь не знаем, какие еще документы, на какое имя, могут быть у пана Крыжа и его сообщника). Конечно, при желании на корабле не то что человека, но и наверное, живую корову спрятать можно, но это лишь члены экипажа знают (особенно, из числа трюмных машинистов – в самом корабельном чреве, в отсеках двойного дна, в балластных цистернах, есть такие места), а пан Крыж на "Нахимове" чужой, и вообще не моряк. А сообщники из числа экипажа маловероятны – взяли мы уже и троих, кто Куку помогали груз в трюм протащить – клянутся, что про бандитов ничего не знали, считали обычной коммерцией с контрабандой, "ну а расстрельную политику на себя вешать, да вы что, мы советские патриоты". И заперты все проходы с пассажирских палуб вниз, до Севастополя обойдется. Идет проверка пассажиров.
Ммать! Обнаружился один из сбежавших. Вломился в одну из кают первого класса, и семью в заложники взял – какой-то инженер из Харькова, с женой и дочкой. Грозится, что всех поубивает. И один он там, или оба – голос слышали только одного, так второй может, молчит? Деться ему (или им) из каюты некуда, ну если только в иллюминатор и вплавь, но и нам не войти. Отчего я решил лично участвовать – а вот захотелось проверить, что форму не потерял! И чтоб судьбу за хвост подергать, как лермонтовскому Фаталисту. И – а гори все пропадом, вот захотелось, и все! Убьют – так кто здесь обо мне пожалеет?
–Не пляши – покачал головой Юрка – Валь, что-то не нравишься ты мне сегодня.
Я лишь отмахиваюсь, к чертям! И нет у меня ощущения, что умру – вот не смейтесь, верю я что такое есть, может человек чувствовать свою смерть заранее – как Серега Куницын, чей позывной я себе взял, необычно печален был тогда, в уже взятом Берлине, за несколько дней всего до Победы. В броник облачаюсь, не штурмовой, «номер пять», который даже «бронегрызы» непосредственно перед атакой надевают, слишком тяжел, и даже не в пехотную «четверку», а в десантный, «номер три», он движений почти не стесняет – и против короткоствола достаточно, а МГ-42 у врага сейчас точно нет. Автомат не беру, лишь по девятимиллиметровому парабеллуму в каждую руку – при бое в помещении, да еще где гражданские есть, работа нужна точная. Чем нравится мне фрицевский пистоль образца 1908 года, что хват очень удобен, большой наклон рукоятки, как продолжение руки, и отдача ствол почти не уводит – когда стреляешь «от бедра», в движении, в падении, в перекате, архиценнейшее качество. И автоматический предохранитель, в связке с очень легким спуском – иначе опасность себе ногу прострелить. Ганфайт – не то, что в ковбойских фильмах, а у нас, гибрид стрельбы с рукопашкой – когда ты, работая вблизи с одним противником, в теме отстреливаешь тех, кто на заднем плане. Или «танцуешь» среди врагов, стреляя во все стороны, а они не могут, из опаски своих положить. Или «дуэль» – выхватывая пистолет, стрелять в приседе, в кувырке, с переворотом, это у Юрки «Брюса» виртуозно выходило, в упражнении с красящими шариками, его никто из курсантов опередить не мог. И самое сложное – то же самое, но когда противник уже на тебя ствол направил, и твой единственный шанс, это пол– или даже треть секунды, сколько ему надо, чтобы выбрать свободный ход курка (вот отчего в ганфайте, очень легкий спуск, это не роскошь а необходимость). Но у Юрки весь прием занимал меньше времени, чем произнести «пятьсот один» (как парашютисты и саперы одну секунду отсчитывают). Я от него совсем немного отставал – а вот у бандеровцев такой тренировки быть не может.
Тварь из-за двери орет – требует американского консула. Ага, счас побежали – найдем тебе консула в море. И чем он тебе поможет – неприкосновенным объявит и с собой уведет? Если только там не просто бандеровец, а кадровый американский шпион, и он надеется своему посольскому какую-то информацию передать, в условном виде, кодовым словом или чем-то еще? Вот только, отчего бы не пообещать?
–Эй, там! Ладно, будет тебе консул, как в порт придем. Но хотя бы дочку из заложников выпустишь сейчас. Иначе – никакого разговора. И сдохнешь, очень погано.
Мазур прилаживает заряды на дверь. Штатный инвентарь абордажной команды для вскрытия люков – на магнитах прилепляется, чеку выдернуть, и всего на три-четыре шага отойти, несильно совсем рванет, но любые запоры и петли выносит с гарантией. А после внутрь влетит светошумовая граната – послабее тех что в 2012 году были, но нехорошим людям мало не покажется, заложникам тоже, но лучше временная слепота и глухота, чем бандитскую пулю словить. Хотя если рванет в метре-двух, то рискуешь слух потерять совсем – а если еще и смотреть в ту сторону, то и зрение тоже. Сейчас начнем.
И тут – из каюты истошный крик, словно там кого-то убивают. Затем дверь приоткрывается, показывается девчонка лет шестнадцати, я хватаю ее за руку и с силой выдергиваю наружу. А гранату достать уже не успеваю, у меня парабеллум в другой руке!
–Работаем!
Влетаю в каюту, приседая – навскидку стреляют на высоте груди стоящего человека, так у меня над головой пролетит. Навстречу мужик, в штатском, вооружен – бандит. Стреляю ему в грудь. И получаю страшный удар в броник – причем в спину! Лечу на пол, ощутимо прикладываюсь локтями. Адреналин бешеный, боли почти не чувствую. И даже не оглядываюсь – знаю, что сзади свои, уж на Мазура и Кота я как на себя могу положиться, так что если кто и влепил в меня "дружеским огнем", повторения не будет, с виновными после разберусь. Реальная угроза, это враг впереди – ранен, но опершись на стенку, пытается поднять пистолет. Будь он ближе, я успел бы сделать ему вход в ноги, и опрокинуть, но дистанция еще метра три, так что я стреляю в него еще раз, и еще. Ствол роняет, оседает мешком на пол – если и не убит, то гарантированно небоеспособен!
Вот теперь можно и за спину взглянуть. Позади свой – Кот. Работаем дальше! Крик впереди – но уже не такой, как если бы убивали, больше похож, что над гробом голосят. Женщина, лет средних, не ранена, но орет истошно. Мужчина в годах, на полу лежит, голова в кровь разбита, но шевелится, живой! И тело девочки-подростка с удавкой на шее. Больше никого в каюте, довольно большой, нет. Мля, значит та, что у двери была...
–Она тебе в спину шмальнула – говорит Кот – я ей руку подбил, но поздно. Браунинг вышиб, саму сучку ребятам толкнул – но полсекунды потерял, за тобой.
И протягивает мне крохотный никелированный пистолетик. Браунинг ноль шестого года, калибр 6.35, выпущено их было за миллион, по всему миру хождение имеют – не только у барышень для самообороны, но и у профи, удобно в рукав цеплять, или под штанину, или еще куда, Аня Лазарева такой же под юбкой носит. При стрельбе накоротке, вполне убойно – вот только броник пробить не может, так что мне повезло. Адреналин улетучивается, и спина болит, но вроде в меру, так что ничего серьезного. Юрке Смоленцеву в поезде Гитлера так же в грудь попало, этим же калибром, и в запасной магазин к автомату, так синяк лишь остался. Переживу – а тот, кто на полу валяется, уже нет.
–Валечка!
Маша прибежала, с санитарной сумкой на плече. Нет, на шею мне бросаться не надо – а раз ты медработник, быстро на ту девочку глянь, искусственное дыхание, может не поздно еще? Если даже с виселицы обрывались, и живые. Умница, все поняла, в обморок не упала при виде трупа бандита, над дочкой нагнулась. Кот, помоги товарищу медсестре, если она попросит поднять, перенести, ассистировать! А я над бандеровцем наклонился – позже оказалось, что это и был их атаман "Крыж" – жилу на шее пощупал, готов, жмур! Сука, что сдох – мне ж еще выговор будет, что живым не взяли, он про заокеанских приятелей своих должен был рассказать, кто весь цирк заказал – если Кук не врет. Был бы ты хоть тяжелым "трехсотым", но живым, пусть даже после сдох – ко мне тогда бы никаких претензий. А сейчас, мне предъявят, "отчего не по конечностям стрелял?".
Да, все ж не "Альфа" мы! Не отрабатывали освобождение заложников. Штурм, это все ж другое. Диспозиция была – я (номер первый) у двери (открывающейся наружу, в коридор). Мазур (номер два) с другой стороны, где петли. Кот (номер три) у меня за спиной, так же прижимается к стене. За ним номера четыре и пять – а прочие непосредственно не участвуют, коридор держат, и двери соседних кают. Стандартные действия – дверь подорвать, гранату внутрь, а как полыхнет, врываться, зачищать боеспособных и тех, кто нам не нужен, оставив одного-двух для допроса. Эта сучка нам весь порядок сбила – а дальше, я увидел шанс и рванул вперед. И если по-военному, то победа, на фронте бы и на медаль потянуло – враг уничтожен, у нас потерь нет. А по меркам "Альфы", провал – одного заложника потеряли, и сам чуть не погиб. Хорошо, что сучка про броник не подумала, у нее был наготове пистолетик в рукаве – полсекунды, чтобы выхватить и в спину мне пальнуть, а если бы целилась в затылок?
Выхожу, злой как черт. Малолетнюю сучку наверх тащите, в импровизированную допросную – сейчас разбираться будем, кто такая, и почему неучтенная? Если ни Кук, ни прочие зверьки, про тебя не знали – а того, что из воды выловили, нам с эсминца не передали еще. С женщины, супруги харьковского инженера, первые показания снять успели – малолетка мало того, что с главарем вместе была, это она в дверь стучалась, жалобным голосом, откройте, помогите, когда по трансляции уже объявили, всем по каютам, запереться и никого посторонних не пускать – так еще, это она, а не Крыж, дочку инженера удавила, ну а атаман ее отца по голове пистолетом ударил, и сучку к двери толкнул. А сам бы снова заперся, и резину тянул, и до Севастополя меньше трех часов осталось – так что у малолетней дряни какой-то шанс был, назовись она именем той, кого задушила, успели бы мы быстро проверить?
Смотрит нагло. Не говоря ни слова, влепляю ей пощечину – ладонь сложив по-особому, чтобы вышло, как кулаком. Но не в полную силу, чтоб больно было, и унизительно, но все ж не нокаут. И для симметрии, с левой руки тоже. Ты за что девчонку убила, тварь, она тебе что плохого сделала? Нна, еще получи, сука! Согнулась от боли, хрипит. А после, взглянув на нас с ненавистью, выкрикивает – слава героям!
–Твоих героев щиросвидомых, последних сейчас как крыс по схронам травят. И ты сейчас сдохнешь, если не станешь сотрудничать. Так кто ты такая, откуда взялась, отвечай!
–Слава героям!
И так дальше – как заведенный автомат, ответом на любой вопрос. Обкуренная, или псих? Нет, умная и опытная – иначе, с чего стрелять начала, понимая, что даже если бы меня положила, самой никак не уйти? А сообразила, что если мы сейчас в каюту ворвемся и заложников найдем, то тебе конец, а так, хоть отомстить! Личность твою установили – по списку пассажиров (кого на месте нет), затем приметы всех отсутствующих, и опознание соседями по каюте. Ира Стырта из Киева, семнадцати лет – хотя документы скорее всего, липовые. По закону 1947 года, несовершеннолетние к высшей мере не приговариваются – но это в мирное время, и где-нибудь в Москве, или в безмятежной глубинке – и то, предусмотрено, что "в исключительных случаях, особым решением Верховного Суда СССР", можно. А в местности, объявленной "на военном или чрезвычайном положении", бандитов, взятых с оружием в руках, исполняют без всяких оговорок, кто бы ни был. Можно ли наш пароход сейчас на таком положении считать? А если и нельзя – то после проведем.
Сучку – раздеть, привязать к койке. Что скалишься – думаешь, насиловать тебя будут? Так это для тебя не наказание вовсе – знаю, что "отважных девушек" этому в процессе обучения подвергали, толпой "отважных юношей" или просто СБшников, готовя к будущей работе, "если ради Украины, то не б..ь". А ты, тварь, мне даже и для этого не нужна. Вчера еще, при подготовке к рейсу, в ресторан заглянув, я от повара слышал, что крысы в провизионках донимают. И Юрка посоветовал, организовать "крысиного волка" – крысюков наловить, в бочку, и нехай друг друга кушают, которая последней выживет, будет уже крысиный маньяк-убийца. Мазур, сбегай на камбуз и спроси – если хоть один крыс попался, тащи в банке сюда.
–Слава героям!
У тебя что, пластинка сбита? Ничего, сейчас ты по-другому запоешь. Вот и Мазур вернулся – что стеклянная банка, это наглядно, но как мы ее греть будем, жестянку можно было утюгом. Ну, что есть – видишь, девочка, какой крысюк? Сейчас мы тебе это на животик привяжем, вверх дном, и фанеру, горло прикрывающую, вынем. Что дальше будет, тебе сказать? В Китае это называлось "крысиная клетка", и считалось казнью премерзейшей. У этих тварей зубки такие, что прогрызают доски и цемент. А мы даже выйдем отсюда, чтоб не смотреть. И моя совесть чиста – я тебя и пальцем не трону, а за грызуна не отвечаю. Что от тебя останется, за борт выбросят, крабы доедят. И мне за это ничего не будет, кроме благодарности. Мазур, помогай, чтоб крыс не сбежал, лови его по каюте потом!
–Слава героям! Слава героям!
Бодрись, не поможет. В дверь стук – кого там еще черт несет? Там Гвоздь в предбаннике, не пустил бы посторонних.
Входит Аня Лазарева. За ней Лючия, в дверях Тюлень и Нукер. Анна Петровна, вы не подумайте чего, у нас тут походно-полевой допрос в процессе, с китайской спецификой, вон крыс в банке мечется и пищит, проголодался наверное. Поскольку установлено, что на борту бандер больше оказалось, чем по списку – эта вот неучтенная, и судя по всему, уровнем повыше, чем простые зверьки. А кто такая, и сколько их еще тут, сейчас узнаем. Но вам при этом лучше не присутствовать – уж больно картина неэстетичная сейчас будет, кровь в стороны, и наверняка обделается, от болевого шока. Мазур, ну что, готов крысюка выпускать? А то задохнется еще в банке, зачем мучить грызуна.
–Слава героям! Слаааваа героооям!
Аня лишь поморщилась, на сучку смотрит, как на мышь подопытную. С презрением, и каким-то научным интересом. Совсем не похожа на ту Анечку что раньше я видеть привык – от той, солнечной и веселой, "доброй королевы Анны", сейчас лишь запах духов и шелест платья остались – а лицо и взгляд как у капо из женского концлагеря. Впрочем, если бы моего сына кто-то хотел бы зарезать – а у женщин инстинкт выражен еще сильней!
–Слааава гееерооям!!
–Героям сала – вдруг отвечает Аня, зло усмехнувшись.
–Слаава!
–Сала!
–Слаава! Ненавижу, москальская тварь!
–Сала. Подавишься.
–Убьююю!
–Зубы сломаешь. Пробовали уже. Сам Кук – с ним у меня давние счеты.
–Стерва!
–Меня так звали. Знаешь меня? Откуда?
–Ненавижу!
–А я и не хочу – чтоб ты меня любила.
–Что вам от меня надо?
–Ты за что девочку убить хотела? Сама, без всякого приказа.
–За то, что у нее все есть! То, за что мы сражаемся – у нее уже. За то, что нетронутая – когда меня в схроне шестеро валяли, "чтоб готова была, к любому, ради нашей борьбы". А мне после доктор гонорею лечил. Я лишь последний год, в Львове, узнала, что такое настоящая жизнь – и то на время лишь, а после снова, в топку. А у нее это впереди должно было быть – выучилась бы на доктора, или еще на кого. Ненавижу! Она что, живая?
–Откачали. Ты даже с удавкой работать не научилась.
–Меня батя берег и жалел. На дело отпускал, лишь когда совсем безопасно, и туда, где гарнизона нет. Мало у меня убитых зрадныков.
–И сколько же?
–Восемь, нет, девять всего. Но мы сначала не душили а лишь с парнями ездили, пока они душили, мы вещи зрадныков перебирали, что поценнее, собой взять. И малых мне не доверяли – чтоб с одного удара о печку или об угол убить, как подобает.
–А сколько тебе лет, по-настоящему?
–Двадцать один. С тридцать второго года я.
–Олесь Чума, он же "Крыж", тебе и в самом деле отец? Или ты приблудная?
–Батя, не сомневайтесь! Бил меня страшно, если в чем провинюсь, но никому другому не дозволял. Говорил всем, это моя доча, и я один на нее право имею.
–А мамка где?
–А нету ее. Она учительшей была, еще при поляках. Когда ваши пришли, то хотели ее секретарем в вашу управу взять. А она отказалась, сказав – советского пера в руки не возьму. Ваше начальство тогда сказало – хорошо, отпустим домой, если подпишешь, что бандеровцев будешь выдавать. Она подписала, просто чтобы отпустили. А батя узнал, хлопцев привел и сказал – она зраднычка, делайте с ней что положено, а у меня рука не поднимется, все ж женой мне она была столько лет. И мне сказал – ты станешь зраднычкой, с тобой сделают то же самое.
–Тоже удавят?
–Нет, ей, после того, как все натешились, живот вспороли. Она кричала страшно, еще когда ее в яму волокли, и землей забрасывали. Батя после на том месте крест поставил, красивый, сам вырезал. И священника привел, чтобы службу прочел и водой покропил.
–Ты одна у них была?
–Нет. Первенец, тоже Олесь, в честь батюшки названный, еще до войны от болезни помер, денег на доктора не нашлось. Нину немцы увели, так и сгинула, может сейчас в германщине счастливая живет. Сонюшка от голода умерла зимой сорок седьмого, когда москали все деревни обложили, и в лесу совсем нечего было есть. Василь зрадныком оказался, когда в пятидесятом прощение объявили тем, кто из леса выйдет и повинится – он вышел, и после в село вернулся, а все знали, что из НКВД отпускают лишь тех, кто не только словами покается, но и выдаст кого-то – ночью к нему пришли, он спрятался, тогда стали его жену Маришку пытать, где Василь, и что сынка годовалого Петрика убьют. Василь вылез, его убили, а после Маришку с Петриком все равно бросили в колодец. Я последняя, выходит, осталась – и кончится на мне наш род.
–Дура, ой дура – Аня качает головой – ладно! Расскажешь все, что знаешь, вот им. Тогда – будешь жить, может быть. Или же – что сегодня сорвалось, ты будешь виновата, на тебя решат, что ты зраднычка, уж я постараюсь. Ты все поняла?
Я зато ни черта не понял! Что произошло? У меня такое ощущение было, что эта соплюшка там и сдохнет как партизанка в гестапо, с криком "хероям слава", и даже крыс не поможет, видел я в Китае, что и там попадались отдельные человеческие экземпляры, кто сдохнет прежде, чем сломается.
Но раз уж так вышло – то куй железо, пока горячо. Мазур, крысюка отвяжи – назад тащить, еще не хватало, в иллюминатор выкинь. Итак, гражданка Стырта Ирина,1936 года рождения, место рождения деревня Стара Гута, на тот момент Волынского воеводства буржуазной Польши – в следственном деле будет записана как в имеющемся документе. Тьфу, ладно тогда с фамилией, если по отцу, то сам черт не разберет – гражданин Завидчук, он же Радослав Вальчак, он же "пан Гжегош", он же Олесь Чума, он же Натан Якубсон, он же "Крыж", какая подлинная? Но надо бы год рождения поправить, раз сама призналась, чтоб ни один судья малолеткой тебя не считал. Ладно, с бюрократией после разберемся – сейчас важно, оперативные показания снять. Например, кто сказал твоему покойному папаше, что американцы готовы долларами заплатить за то, что вы на пароходе учините? Где, когда, при каких обстоятельствах, кто еще при этом был?
И нашла, кому и чему завидовать, сучка – Полина Лобанова, которую ты убить хотела, тринадцати лет, в Ленинграде родилась, в сороковом. И повезло ей в Блокаду выжить и уже весной сорок второго вместе с матерью, Лобановой Мариной Викторовной, по Дороге Жизни эвакуироваться, а старшая дочка Соня ту страшную зиму не пережила, а родной отец, старшина Плотников, на Волховском фронте погиб, и фамилия Лобанова по отчиму, на Урале в эвакуации мать второй раз замуж вышла за инженера с ХТЗ. Первый раз люди на отдых на море выбрались, и вот такое...
Но если подумать, они куда счастливее таких как ты. У них страна есть, и Идея, и светлое будущее. Полине Лобановой в этой стране, СССР, жить в счастье. А ты, сучка, если останешься живой (что очень маловероятно) – то на свободу выйдешь через двадцать пять лет, беззубой старухой. Да и тогда, выше места дворничихи тебе не светит ничего.
Анна Лазарева.
Валя, волкодавом ты был, им и остался. Такие тоже нам нужны – но умные, больше.
Поймите меня правильно – после того сна, что я видела, как в южном городе, во дворце на площади, люди заживо горели, а прыгавших из окон забивали насмерть – я бы каждой из тварей женского пола, кто бензин в бутылки разливали, привязала бы к животу по банке с голодными крысами, и поставила бы сверху по утюгу. Вот только нам сейчас не месть нужна была, а информация – а это совсем другое дело, и иных методов требует.
Ты, Валя, в Китае был – а китайской мудрости не усвоил, что кто себя знает и противника знает, тот побеждает всегда, а кто лишь себя знает – то в половине случаев. Только не помню, кто это сказал – спрошу при случае у Аркаши Стругацкого, кто у нас по Китаю спец? Хорошо тебя научили убивать, стрелять, взрывать – но вот с людьми управляться, тут наука психология требуется, а не как в армии, отдал приказ, который должен быть исполнен, а если не исполнен, наказать! Психология – даже общаясь с такими тварями, как эта бандеровская мразь.
На Верховце самых первых задушили Левчук Палажку и Личко Максима. Палажку попросили дать холодного молока из погреба, она пошла давать молока, а ребята сорвали с нее платок и давай ее душить, а она еще начала кричать, что платок порвешь, задушили и на телегу, тогда поехали за Максимом. Того скоро взяли, так как тот был старенький. Отвезли в Воротневский лес всех. Там люди, обреченные на смерть, выкопали две ямы 4 на 4 и вглубь 4. Других на Верховце прибрали: Ковальчука Тилимона жена долго не признавалась, где он и открывать не хотела, но ей пригрозили и должна была открыть, сказали ей: скажи где он и мы тебя не тронем, она призналась, что в овине в соломе, его вытянули, били, били, пока не убили (он работал в финотделе). А двое детей – Степан и Оля, крепко были хорошие дети 14 и 12 лет. Оля меньшая, то пораздирали на две части, а мать Юньку уже не надо было душить, у нее разрыв сердца получился.
В Воротневе нашелся один герой. Когда пошли за ним, то он открыт стрельбу, но все закончилось тем, что пожгли дом и ему конец, а люди прямо словно так и надо, никто не оборонялся.
В Новоселках была комсомолка Мотря, забрали ее на Верховку к старому Жабскому в погреб и давай доставать живой сердце. И старик Саливон в одной руке держал часы, а во второй сердце, сколько еще будет биться на руке сердце, и когда пришли русские, то сыны хотели поставить памятник, т.к. отец боролся за Украину.
Один наш хлопец ходил к девушке-полячке. Дали ему приказ убрать ее и он говорит: думаю, куда же ее девать, аж идем возле колодца. Я,– говорит, – поднял ее и в колодец. Рано, – говорит, – мать прибегает, плача, спрашивает, не видел ли я, говорю что нет, говорю: идем искать. Идем рядом с тем колодцем, я и мать ее туда.
Выдушили семью Северинов, а дочь была в другом селе замужем. Приехала в Романов, а родителей нет, она в плач, переплакала, да и давай одежду откапывать, а наши из леса пришли, одежду выбрали, а дочь в тот же сундук закрыли живьем и забросали землей яму. И осталось двое маленьких детей, а были бы детки с матерью, то и они были бы в том сундуке.
Ходил у нас парень Виничук у девушке. Дали ей приказ, чтобы она его привела в лес Зоротневский, она его завела – нагнули две березы, привязали за ноги и пустили, и сделали из человека две части. Был также в нашем селе Кублюк. Его направили в Котв, Киверцовский р-н, на работу. Поработал неделю, и что же, – отрубили голову Кублюку и на кол насадили, а Кублюкову дочь взял соседний парень, бандеры приказали убить Кублюкову дочь Соню и Василий сказал: едем по дрова в лес, и там убил.
Это – из показаний той самой малолетки, что она повидать успела, в чем сама участвовала. Вот так эти твари воевали "за свободу Украины" – героям слава! (прим.авт – факты подлинные, взяты из «Исповедь бывшей бандеровки» – наберите а гугле.) И в отличие от советских партизан, насмерть сражавшихся с немецкими оккупантами и их пособниками – полицаями, «герои» УПА предпочитали воевать с безоружными: свыше девяносто процентов погибших от их рук, это вовсе не военнослужащие Советской Армии и войск НКВД, а мирное население. Которых убивали за то, что ты еврей, поляк, комсомолец, советский работник, или просто показался нелояльным. При том, что в украинской деревне многие связаны родством – так что нередко случалось, что убийцы и жертвы были родней – и это прямо поощрялось бандеровцами, покажи как ты любишь Украину, убей предателей, или убьем тебя. Про «отважных юношей» и «отважных девушек» уже было сказано – добавлю лишь, что в воспитание последних входило групповое изнасилование – «чтоб были готовы к любым методам допроса в НКВД». И среди этих тварюшек, воспитанных с напрочь изуродованной психикой, могли встречаться и фанатичные экземпляры. Считается, что при настоящей пытке заговорит любой – верно, но лишь при условии, что болевой порог окажется ниже смертельного.
А дальше – мужчинам это понять сложно, они ведь не рожают? А мне приходилось трижды – и хотя говорят, что у меня все проходило относительно легко, я на себе испытала, как это. И (на правах лучшей подруги) наслушалась рассказов Лючии, как мучилась она, такая маленькая, и дважды родив двойню, "я боялась, что умру, и молилась Деве Марии". Есть такая практика снижения боли – сосредоточить взгляд на чем-то и мысленно уйти туда, в точку на потолке, оконный переплет. Или произносить какую-то фразу, как заклинание, также предельно собрав внимание на этом.
А после я узнала, что такая психотехника описана у йогов. Или в методиках спецслужб. А у японцев это называется "дзен", полная отключка от реальности. Чему только не учат в Академии, на одном очень интересном факультете – но о том я расскажу позже. Пока же – услышав завывание этой малолетней сволочи, я узнала нечто похожее, и решила попробовать. Как разрушить "самогипноз" – в данном случае, зацепиться словами. Не посторонними "заклинанию" (надо же зацепиться) но ломающими его смысл, а лучше, с издевкой и унижением. Слава героям – героям сала!
Получилось – вошла в контакт. А дальше – еще одна психологическая наработка. Если эта тварь из "отважных девочек", то у нее были наставницы, вбивавшие в ее мозги безоговорочное подчинение. Бывшие когда-то такими как она, прошедшие ее путь – но старше, опытнее, и сильнее, спорить и сопротивляться им бесполезно. А так как нравы в тех краях патриархальные, то женский типаж, который я сыграла – жесткий, совершенно не похожий на местных крестьянок, или совработниц с Востока – опознавался сучкой как "одна из наставниц". А возможно, и в самом деле бывшая Наставница, отчего нет? Если уж сам "генерал" Кук сейчас кается и упрашивает дозволить ему всего лишь дожить свой век не под топором?
Люся, ты не восхищайся, а запоминай. Если вместе учимся в Академии. А Валя вот отстал, не набегался, не настрелялся. Как после Юрка Смоленцев ему (лишь при своих) выговаривал:
–Валя, ты что? С тобой вообще, все в порядке? Геройствовать лично, это конечно, хорошо – но когда тебя Пономаренко спросит, чем конкретно ты занимался, ты ему что ответишь? Блин, ну если ты командир, отчего я должен за тебя твою работу делать – это ведь ты должен был еще заранее все тут обследовать, планы разработать на все мыслимые случаи, людей подробно проинструктировать, чтоб команду отдай, и каждый знает свой маневр, ну а когда началось, руку на пульсе всей ситуации держать? Думаешь, мне не хотелось расслабиться, с семьей, в кои веки на море? Или ты рядовым исполнителям настолько не доверяешь, что лично решил их подменять? Ты разницу понимаешь, между старлеем и полковником? Если тебе не нравится, можешь после меня хоть на дуэль вызвать, но только когда все завершим.
