Текст книги "Там, где мы вместе (СИ)"

Автор книги: Влад Молоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

– Что навело на такие мысли? – Спросил Судаев, продолжая крутить в руках мои наброски.

– В начале войны достался мне один образец ППШ со складным прикладом и секторным магазином, – начал я рассказ о первых днях войны. – Вещь оказалась ухватистой и вполне удобной при транспортировке, ближнем бою и по наступающему противнику на дистанции около 200 метров.

– Как же, знаем, – снова вклинился в разговор Лютый, – участия в испытаниях не принимали, но образцы на складе видели и даже постреляли.

– Да, оружие прибыло к нам для «обкатки» в войсках, но задержалось на складе, – продолжил я, – как все опытные образцы, детали подогнаны идеально и нареканий не вызывают – работает как швейная машинка. Вот только тяжеловат и патроны снаряжать не совсем удобно. Отсюда и первое предложение к новому автомату, это секторный магазин вот такого вида. Я ткнул в рисунок. Ну, а дальше уже пожелания фронтовиков о необходимости иметь универсальное автоматическое оружие способное стрелять и на короткие, и на средние, и даже дальние дистанции. Автоматические винтовки Токарева и Симонова в войсках по разным причинам не приживаются, хотя имеют неплохой потенциал развития, например у Симонова может получиться отличный карабин.

В общем за разговорами я провел у молодых конструкторов-испытателей около часа, пока меня не нашел помощник дежурного по штабу, с уже подписанными бумагами. Он же проводил меня и на склад, где мне вручили полутораметровый деревянный ящик с ручкой, по весу равный 24-х килограммовой гире. Раскрыв который, я увидел ПТРС в разобранном виде и шесть обойм к нему. В нагрузку получил и металлический ящик, как под пулеметную ленту только больше, с полусотней 14,5 мм патронов. Еще плюс десять килограмм. Конечно, для нормального физически крепкого мужика это не та нагрузка, из-за которой стоит переживать, но бегать в таком виде по административной территории полигона как-то не солидно. Но зря я сомневался в предках, все было предусмотрено и продумано. Пока я занимался оформлением, к выходу подъехала моя машина, и два бойца расторопно загрузили в багажник выданное.

– Дальнейшее получение боеприпасов оформите через своих оружейников, – предупреждая мой вопрос, сказал интендант 2-го ранга, – на армейских складах должны быть в наличии.

Сдержано поблагодарив снабженцев, для которых не пришлось тратиться на подарки, заскочил в штаб и через полчаса мы выруливали в сторону столицы, на дорогу с хорошим покрытием.

Глава 4

Под перечисление «плюшек», которые водитель сумел выбить в гараже испытательного полигона и объема предполагаемых благодарностей от своего завгара, я уснул. И проспал всю дорогу до самых окраин Москвы. Время позволяло и, по моей просьбе, мы заскочили на завод № 37. Во-первых, таскать с собой по столице противотанковое ружье с боеприпасом – это нужно быть совсем обезбашенным, так как все патрули будут цепляться. Во-вторых, заводчанам лучше сразу подумать над расположением оружия, как при транспортировке, так и в бою – упор какой-нибудь под полутораметровый ствол сделать, что ли.

К счастью все нужные люди оказались на месте, и вопросы по размещению дополнительного вооружения решились быстро. Инженер, огорченный тем, что новая схема с установкой 20-ти мм авиапушки нам не подошла, и сам раздумывал, как усилить могущество бронетранспортера. Предложенная мною система установки блока неуправляемых ракет, в виде барабана, по принципу немецкого шестиствольного «туманомета», не смотря на значительно меньший калибр, оказалось громоздкой, а размещенная по бортам сильно выступала за допустимые габариты и откровенно уродовала внешний вид довольно неплохой машины. От желобковых направляющих с Т-образным пазом я отказался еще на этапе проектирования, сделав выбор в пользу первых образцов РС-82 тех, что были гибридного типа с малым оперением и выстреливались из обычного миномета. Стабилизация в полете осуществлялась за счет вращения снаряда, правда это не добавляло ему ни точности, ни дальности, но для меня это было не важно, предпочтение отдавалось компактности.

Справедливости ради можно отметить, что на выбор повлиял и еще один не учтенный мной фактор – с началом войны, все, что касается реактивных систем залпового огня, засекретили самым строгим образом. Под гриф «государственная тайна» попали даже ракеты, впервые примененные авиацией в боевой обстановке еще в 1939 году на реке Халхин-Гол и с тех пор прошедшие глубокую модернизацию. Но на авиационных складах нашлись снаряды и пусковые установки в виде метровой трубы, которые испытывались в 1935 году на истребителе И-16. Их-то мне и удалось выбить почти без проблем, так как заканчивался срок хранения. На завод были отправлены только направляющие, снаряды дожидались своего часа на армейских складах, рисковать нарушением секретности я не стал.

Прикинув разные варианты, заводчане решили скомпоновать трубы по четыре штуки квадратом, разместив эти блоки с обоих бортов. Кроме того они обшили их жестью и предусмотрели откидывающиеся крышки, таким образом пусковые установки стали смотреться как обычные инструментальные ящики. Держатели, на которых они крепились к корпусу, могли подниматься по вертикали на 35 градусов, а вот для горизонтальной наводки необходим был поворот всего корпуса. Но для не слишком точного оружия, основной задачей которого является ошеломить противника в первые секунды боя и возможно посеять панику, такой угол обстрела я счел достаточным. К тому же, при стрельбе из засады, метров с двухсот, что для такой системы можно считать практически в упор, это уже и не важно.

Пусковая система открытия огня была проста как «три копейки» – рабочие, недолго думая, попросту установили реостат с большой удобной ручкой. Крутанул на одно деление – и по одной ракете с каждого борта ушли вперед, довел рычаг до конца – и произошел последовательный залп всего боезапаса. В принципе система от стоящей на «Катюше» отличалась только наличием на складе реостата определенной формы, вот только они об этом знать не могли.

Танк изначально не обладал крупными габаритами, и даже отказавшись от всех деталей, связанных с движением по воде, верхнего бронирования, то есть крыши с орудийной башенкой, и немного удлинив получившийся кузов, кроме экипажа из двух человек, мог вместить только четырех полностью экипированных десантников с командиром. Правда была возможность цеплять небольшой одноосный прицеп, в который можно было положить груз или посадить еще двоих, но уже без защиты хоть и легкой, но все-таки брони. Как бы то ни было, машина мне понравилась, даже наращенные вверх борта и выступающие над корпусом дуги под тент, ее не портили. Семидесяти пяти сильный бензиновый двигатель, имея достаточную мощность, что бы развивать скорость до пятидесяти километров в час, обеспечивал малую шумность, а соответственно и скрытность передвижения непосредственно во фронтовой полосе. Если честно, то «Скаут» я вспоминал с легкой ностальгией, уж очень оказался удобным броневиком, но вернуть его не представлялось ни какой возможности. Будем надеяться, что и этот послужит не хуже, я уже начинал его любить.

Передав, подготовленный мною заранее пакет документов, с рапортом и выкладками о возможном применении нового танка и других систем на базе его шасси я искренне поблагодарив рабочих и конструктора, поспешил к ожидавшей меня машине. Раз уж, подобревший начальник гаража, разрешил пользоваться транспортом до вечера, грех такой возможностью не воспользоваться. Идею посетить старые артиллерийские склады и арсеналы для поиска так необходимой нам взрывчатки, подбрасывали мне руководители разного ранга, значит пора ее проверить. На повестке дня стояло посещение Мытищинского арсенала и Сокольнического артиллерийского склада, как самых крупных и находящихся в прямой доступности.

Первым делом мы поехали в Мытищи, и ближе и слово «арсенал» рисовало радужные перспективы. На деле все оказалось не так здорово. Пользуясь мандатом, доступ к осмотру хранящихся образцов я получил легко, а вот дальше не заладилось. По моей просьбе меня сначала проводили к боеприпасам, и здесь меня ждало первое разочарование. Присутствовало большое количество различных пороховых зарядов, и капсюлей старинных систем к орудиям еще времен освобождения Болгарии в прошлом веке. Кстати сами осадные пушки, калибра примерно в 152 мм, тоже хранились здесь же в законсервированном виде, вот, только, с какой целью не понятно. Им место только в музее. По словам сопровождающего, эти орудия, в свое время, попали в арсенал из-за сильной изношенности стволов и в лучшем случае могли выстрелить до десяти раз, вот только специалистов, способных это сделать уже вряд ли найдут. Справедливости ради нужно отметить, что были и орудия доставшиеся трофеями после Первой мировой и Интервенции, мне даже приглянулось одно морское калибра в 107 мм, вполне пригодное для установки на артиллерийскую площадку бронепоезда. На всякий случай сделал пометку, что если ребятам подойдет, то пусть забирают для усиления могущества своего чуда техники. Снарядов к нему хватало, думаю, и кому управляться с ним найдут, модель не сильно старая, судя по клейму 1911 года выпуска. Пусть все орудия, выпускавшиеся в начале века, прошли глубокую модернизацию, но принцип действия и система заряжания остались теми же. Присмотрел еще пару английских 76-мм зенитных пушек, эти были поновее и точно подойдут для воздушного прикрытия бронепоезда на больших высотах, а для отражения пикировщиков есть 20-мм авиационные ШВАК поставленные на зенитные лафеты, плюс счетверенные Максимы. А вот по моему запросу не чего подходящего не нашлось.

Зато на Сокольническом складе имелись в большом количестве трофейные английские осколочно-фугасные снаряды 6-дюймового калибра фирмы Виккерс весом чуть более 45 килограмм, вполне пригодные для выплавления из них тола. Но и этого делать не пришлось, так как после моего пояснения для чего мне нужна взрывчатка, меня провели к месту, где хранился динамит в 200 граммовых пачках и килограммовые бруски тротила. Я бы отдал большее предпочтение гексогену, но его здесь не было. Однако грех было жаловаться, тон восемь взрывчатки мне обещали отгрузить в ближайшее время, нужно только согласовать заявку на транспорт. Все хранилось настолько в идеальных условиях, что хоть сейчас было готово к применению.

Уезжал я в приподнятом настроении. Основные вопросы, которые себе обозначил, были решены, теперь можно вплотную заняться организацией большой пакости для немцев, не отвлекаясь на организационные вопросы. Позвонил строителям бронепоезда и продиктовал характеристики орудий, которые они могут получить. Оставил контактные телефоны работников арсенала, с кем можно связаться по этому вопросу. В ответ вместо благодарности услышал настоятельную просьбу ускорить решение вопроса с танковыми башнями. На самом деле, я не считал это чем-то сложным. В период наступления битой техники было достаточно, главное, что бы поле боя оставалось за нами, для обеспечения ее беспрепятственной эвакуации. А сводки из под Ельни звучали вроде бы обнадеживающе. Соединения северной и южной групп Резервного фронта сузили горловину Ельнинского выступа до простреливаемых артиллерией 6?8 километров, обещая котел, теперь уже для немцев.

В тайне я надеялся, что к телефону подойдет Катя, и мы сможем поговорить, но не повезло. Смысла оставаться в Москве не было и, заскочив в гостиницу за вещами, я помчался на аэродром.

Прямо с узла связи аэродромной службы, дозвонился до руководства и договорился о вывозе взрывчатки, потом предупредил Старчака, о выполнении задачи и своем возращении. Так как ни каких дополнительных вводных не поступило, я с чистой совестью отправился ожидать самолет. Расположившись на чехлах от двигателей рядом с летным полем, стал смотреть за работой суетящихся техников. Обстановка была настолько мирной и обыденной, что о войне думать не хотелось. Однако рядом расположилась небольшая группа летчиков, возвращающихся из госпиталей в свои части, и я невольно прислушивался к их разговору.

– На третий день меня сбили, – рассказывал старший лейтенант из истребителей, – к тому времени нас хоть и потрепали, но силы еще были, только вот уставали мы до того, что из машины сами выбраться не могли, обедали и то, сидя в кабине. Хорошо, что командование сообразило, что после третьего подряд вылета уже начинаешь туго соображать, и координация теряется. Тогда, как подмену, за «баранку» рычага всех стали сажать, кто летать умеет. Благо народа тогда хватало, не то, что самолетов – после каждого вылета или теряли кого-то, или машину в ремонт.

– У нас та же история, – вздохнул усатый мужчина в кожаной летной куртке без знаков различия, – звенья стали комплектовать случайным образом. На незнакомой местности, да не слетанными экипажами… – он устало махнул рукой. – Если звеньевого сбили, считай можно назад поворачивать. Карта местности только у него, да и задачу он получает.

– Да подожди ты, – перебивает его кто-то из молодежи, – пусть человек расскажет.

– Ну, так вот, – возвращается к своей истории старлей, – вылетели мы немецких бомберов потрепать. В указанном квадрате перехватили девятку Юнкерсов. Ни кого не сбили, но строй нарушили и заставили от бомб избавиться. Вроде задание выполнили, но тут сверху их прикрытие навалилось – две пары, а третья откуда-то снизу вынырнула. В общем взяли они нас в оборот и давай гонять. Скорость то у Мессершмита больше, да Ишачок маневрение. Правда нам это не сильно помогло бы, но на наше счастье звено Чаек мимо шло, ну и вписались за нас. Сразу дышать стало легче, да и немцы не ожидали атаки и один самолет сразу потеряли.

– Я же говорю, можно немца бить, можно, – радостно вставил кто-то.

– Можно то можно, только недооценивать противника не стоит. Я вот тоже, не успел порадоваться, как меня от группы отбили, даже не понял как. Вот только, что хвост ведущего рядом был, а через мгновение, я из свалки вываливаюсь один, и уже пара Мессеров сзади пристраивается, а затем давай гонять меня «и в хвост и в гриву». К земле прижимают, что бы маневра лишить. Сейчас я думаю – это немец своего молодого ведомого на мне потренировать решил. Время совсем ничего прошло, а мне уже ни чего и не остается, кроме как в верх уходить. Умом понимаю, что тут мне и конец, а руки сами собой на одних рефлексах рычаг на себя отжимают. И знаю, что не тягаться мне с ними на вертикали, да выхода нет, – летчик глубоко затянулся, вновь переживая неприятные мгновения.

– Срезали? – выдохнул кто-то из нетерпеливых слушателей.

– Резалка не выросла, – зло усмехнулся рассказчик, – не успел я толком испугаться, как вижу, на меня Пешка наша с высоты валится. Я к нему. Под брюхом проскочил, да прямо в лоб двум истребителям, что наш бомбардировщик преследовали. Вот по ним из всех четырех стволов, да на встречном курсе, я и лупанул. От одного точно куски обшивки полетели, но не задымил, хотя оба в стороны прыснули. А моих преследователей Пе-2 из курсовых причесал.

– В общем помогли бомберы.

– Да мы считай, друг другу помогли. Я как возможность вздохнуть спокойно появилась, огляделся. Мать моя женщина, а от руля то одни ошметки остались, да и в плоскостях дыр хватает, как я еще маневрировал не понятно. Короче потянул я на свой аэродром, да не долетел то всего ничего. Километров пять оставалось, когда Ишачок прямо в воздухе разваливаться начал. Пришлось на вынужденную идти, а при посадке колесо подломилось, ну я и получил перелом трех ребер, так сказать первое не боевое ранение.

– Как не боевое, – вскинулся кто-то из молодого пополнения, – по уставу, раз имелась встреча в воздухе с противником, а уж тем более воздушный бой, то однозначно ранение считается боевым.

– Смотри-ка, уставщик нашелся, – вздохнул старлей, – вот и у нас тоже один такой был. Сами знаете, треть потерь в технике относится к не боевым. Вот и пришел приказ усилить бдительность по сохранности боевой техники в период эксплуатации. А у меня, что? Как с немцами бился, и в каком состоянии самолет был, ни кто не видел. А после аварийной посадки, он совсем рассыпался, попробуй, определи, что с ним было. Вот мне чуть вредительство и не впаяли. Хорошо, что оружейник доложил после осмотра, что я все до железки расстрелял, а корпус имеет пулевые попадания. Да и то особист шипел как кот рассерженный, хорошо, что в госпиталь отпустили без разбирательства.

Пока шел рассказ, я вспомнил, как в немецком тылу мы на одинокого немецкого «охотника» нарвались, и если бы не мастерство Василия Тарасовича, догадавшегося с ходу посадить Р-5 на проселок и укрыться под сенью деревьев, я этот рассказ уже может быть и не слушал.

– Товарищ военнаб, – ко мне бежал молоденький воентехник 2-го ранга и размахивал рукой, привлекая внимание. – Связной самолет в Холм-Жирковский, с посадкой в Юхнове, – выдохнул он, останавливаясь рядом, – готовы взять с собой. Только кабина открытая, вам бы накинуть сверху что-нибудь, а то продует.

– Ну, так подсоби телогреечкой, – усмехнулся я, понимая, что в одном кителе, будет действительно свежо, – а я ее потом через летчиков верну.

– Сейчас прикину, как вам помочь, но совсем чистой у нас нет, – слегка смутился он, – сами понимаете, все время с техническими жидкостями работаем, тут поневоле измажешься.

Подхватившись с чехлов, и прихватив сильно похудевший вещмешок, я направился следом за лейтенантом, не особенно прислушиваясь к его бубнежу. На рулевой дорожке меня ждал такой родной Р-5, что даже в груди немного екнуло, вспоминая, сколько пришлось совсем недавно полетать в качестве штурмана наблюдателя на такой же машине.

Рядом нетерпеливо прохаживался штурман, а летчик уже дожидался в кабине, прогревая мотор.

– Вас ждем? – Обратился он ко мне, и тут же пояснил, – поторопиться бы, а то погода меняется, боюсь, что туман будет, да и облачность сегодня низкая.

Действительно после нескольких теплых дней, погода сегодня портилась прямо на глазах. За хлопотами я внимания не обратил, но солнце из-за набежавших облаков, выглядывало редко. К вечеру температура воздуха упала, но земля прогрелась, и на разнице температур туман обещал быть густым, особенно если пройдет легкий дождь, добавляя в воздух влаги.

– Еще минутку, – попросил я, – не хочется простывать. Мне тут ватник пообещали.

– Не нужен ни какой ватник. В кабине специально для таких случаев имеется плащ-палатка. Накинете, и от ветра и от дождя, если начнется, убережет. Не вы первый, надеюсь, что и не последний, кто пассажиром летит. Давайте вперед, – поторопил он меня, – я следом, после того как плащ наденете, а то вдвоем места мало.

– Знаю, сам на таком летал в начале войны.

Штурман глянул на меня заинтересованно но, ни чего говорить не стал. Быстро упаковавшись в плащ-палатку, я занял свое место. Следом скользнул летчик. Тесновато, мне так вообще не повернуться, но этого и не нужно. Моя задача не мешаться в полете, тем более, что как боевая единица в данном случае, я бесполезен. От мешка с почтой отличаюсь только тем, что дышу. Разговаривать при работающем двигателе и встречном ветре, в открытой кабине можно только криком или общаться жестами. Поддерживать, таким образом, беседу достаточно проблематично, поэтому лучше помолчать. Так и просидел весь полет, изредка бросая взгляд на землю в уже сгущающихся сумерках, и рассуждая о том, что вместе с ожиданием на аэродроме, выигрыш по времени в сравнении с поездкой на машине, получается совсем не значительный, а комфорта так еще меньше.

К аэродрому «Мальцево» мы подлетали уже в полной темноте, используя только немногочисленные наземные ориентиры, так как тучи затянули все небо до самого горизонта, и звезд видно не было. Да и на земле уже клубился туман, подтверждая прогноз метеослужбы. Обозначив себя сигнальными ракетами и дождавшись пока загорятся огни на посадочной полосе, мы пошли на посадку. Сели штатно, и после недолгого пробега я, наконец-то, выбрался из тесной кабины. Прощание не затянулось и, вернув плащ-палатку, я поспешил в землянку, служившую столовой. Здесь в любое время суток, как и на корабельном камбузе, стоял горячий чайник с какао, а не имея возможности двигаться, промерз я все-таки основательно.

Здесь меня и нашел посыльный из штаба, кому-то не терпелось переговорить со мной по телефону. По быстрому допив горячее, поспешил на узел связи. Оказалось, что наши тыловики подсуетились, и машины за взрывчаткой готовы выехать уже завтра с утра. Пришлось по новой диктовать контакты и объяснять, куда нужно подъехать и к кому обратиться. Техник-интендант на том конце провода, отчаянно «тупил» переспрашивая по несколько раз одно и то же, чем почти довел меня до готовности наорать на него и бросить трубку. Возможно, для вразумления, ему действительно не хватало крепкого словца, так как стиль руководства некоторых командиров основывался именно на ненормативной лексике, но я сдержался. Затем пользуясь моментом, сделал еще несколько звонков, решая различные вопросы или просто общаясь со знакомыми с целью узнать последние новости как на передовой так и в ближайших тылах. Необходимо было знать, чем сейчас «дышит» народ, и какие настроения в штабах, что бы ни попасть под чью-то «горячую руку».

Обдумывая полученные сведения, я вышел на улицу и поежился от сырой прохлады. Туман продолжал густеть и подниматься вверх, обволакивая все вокруг и скрывая очертания предметов. Видимость значительно ухудшилась, и на этом природа останавливаться явно не собиралась, прожектора уже мало помогали, освещая лишь небольшой участок рядом с собой. Опасаться вражеской авиации в такую погоду не стоило, поэтому подсветка в этой части аэродрома работала, иначе можно было бы убиться. Обозначилась проблема, как добираться до нашего лагеря. В темноте, усугубленной неприятным природным явлением, на проселочной дороге, можно и ногу подвернуть, оступившись на неровности. Вставал вопрос поднимать Петровича, что бы он приехал за мной или дожидаться утра здесь. Победило желание ночевать в своей постели, к тому же какой смысл был торопиться вылететь из Москвы и остановиться всего в десятке километров от лагеря. Развернувшись, что бы спуститься в землянку узла связи, я чуть не был сбит с ног, выскочившим оттуда посыльным.

– Виноват, – буркнул он на ходу, и стремительно исчез в тумане.

За время моего недолгого отсутствия, обстановка внутри помещения, резко изменилась. От сонной неспешности не осталось и следа, все были при деле, со всех сторон раздавался гул голосов. На мой вопрос: – Что случилось? Старший лейтенант связист буркнул: – Приказ командующего фронтом, полку готовиться к вылету.

Добиться чего-то более вразумительного не представлялось возможным, да и отвлекать людей в такой напряженный момент, было неправильно, поэтому я отошел в уголок, дожидаясь, когда освободится аппарат. Из обрывков команд и разговоров стало понятно, что готовится выброска десанта в ближний тыл противника. Судя по тому, что к вылету планировалось двенадцать ТБ-3, силы десанта определялись как рота со средствами усиления и боеприпасами, рассчитанными на длительное удержание захваченных позиций. Мы такими материальными ресурсами не располагали, так что, скорее всего, будут задействованы силы 4-го воздушно-десантного корпуса. Однако все равно тревожно. Допустим, плацдарм они захватят, а вот кто потом пойдет на поддержку и усиление? Как бы десантников Старчака не дернули, мы-то здесь – под боком. А то, что специализация у нас другая и силы на подготовку затрачены немалые, так кого это волнует – война все спишет.

Машину я вызвал, но все же решил задержаться, до выяснения, так сказать вопроса по существу. А туман продолжал сгущаться, и скоро видимость упала до десяти шагов, в которых едва угадывался свет от фонарей или костров. Самолеты-то к вылету приготовили, а вот как взлетать, если рулежка только угадывается. Шанс, что в конце разбега, тяжелая машина сойдет с укатанной полосы в сторону и подломит шасси, очень высок. Угробят и машину, и десант покалечится. В нормальных условиях такой вылет никто бы в серьез и рассматривать не стал, но идет война и на многое сейчас смотрят по другому.

Вскоре стали прибывать машины с десантом. Бойцы деловито суетились, выкладывая грузовые тюки и контейнеры по подразделениям, рядом с обозначенными им самолетами и подсвечивая фонариками проверяли крепления к грузовым парашютам. Как я и предполагал – рота, усиленная минометным взводом. Последние выделялись характерной упаковкой своего основного оружия и боеприпасов к нему.

Наконец пришла метеосводка по месту предполагаемого выброса десанта – низкая облачность и туман, что в отсутствии на земле встречающих, точнее подсветки места выброски, практически ставит крест на десантной операции. В таких условиях успешное десантирование мало осуществимо, в виду отсутствия возможности сориентироваться на местности. Шанс попадания парашютистов на лес, в болото, или еще хуже на головы окапавшегося противника очень велик. Только крайняя нужда может заставить выполнить такой приказ. Мои опасения разделял и командир авиаполка полковник Филипов. Прямо со старта Иван Васильевич дал команду дежурному на КП:

– Свяжись с командиром дивизии и доложи от моего имени, что в такую погоду, да еще ночью на самолетах, не оборудованных специальными приборами для пилотирования вслепую, взлетать невозможно. А те, кому удастся благополучно подняться в небо, просто не увидят землю и не найдут место выброски десанта.

Я с командирами как раз находился в землянке КП, где была прямая связь с дивизией, и прекрасно слышал ответ:

– Передайте Филиппову, пусть выпускает самолеты в воздух, приказ на взлет подтверждаю.

Буквально через пару минут в землянку ворвался сам полковник и выхватил телефон.

– При такой погоде, взлет невозможен в принципе. Прошу пересмотреть решение о полете, – прокричал он в трубку, едва сдерживая ярость.

– Десант выбрасывается по приказанию командарма Жукова. Я отменить это решение не могу, – послышался в ответ усталый голос комдива. Очевидно, он и сам понимал абсурдность такого решения, но как человек военный приказы привык выполнять, а не обсуждать. К тому же Жуков, не смотря на все свои достоинства, слыл командиром жестким и возражений не принимал. Очевидно, что в разгар наступления комдив под горячую руку попадать не желал.

– А вы не отменяйте, а доложите, что при нулевой видимости воздушный десант бросать бессмысленно, – предпринял еще одну попытку Филиппов.

– Думаешь, мне голову надоело носить? Хватит разговаривать, взлетайте! Это прямой приказ старшего командира, – послышалось из трубки.

Все это время в землянке стояла такая тишина, что казалось слышно даже потрескивание помех телефонной связи. Не выполнить боевой приказ в военное время это расстрел. Правда, в биографии полковника уже был подобный эпизод. Тогда в первую неделю войны, во время страшной неразберихи, кого-то из старших командиров посетила мысль использовать тяжелые бомбардировщики для доставки горючего к одному из танковых корпусов. Посылать эти тихоходы в дневное время, при уже установившемся господстве немецкой авиации, было чистой воды самоубийством, а при наличии на борту или под крыльями бочек с бензином, шанс на спасение экипажа равнялся нулю. Тогда Филипов, даже под угрозой пистолета, приехавшего командира, отказался выполнять безумный приказ, чем спас весь полк. Правда три экипажа, испугавшись возможных последствий, загрузились топливом и вылетели в указанный квадрат. Назад они не вернулись, так как были сожжены вражеской авиацией еще на подлете. Говорят, что свидетелями этой трагедии стали многие командиры и с тех пор дневное применение этих неуклюжих машин, командованием даже не рассматривалось. От расстрела тогда Филипова спасло только то, что приказ был отменен самим Ворошиловым. Но наверняка, соответствующая пометка в личном деле осталась, а уж в Особом отделе такое точно не забудут и при первом же удобном случае информация будет использована против полковника. Во времена, когда командование требует мгновенного выполнения приказа свыше, подчас крайне неразумного, безграмотного, а порой и преступного, такая принципиальная позиция рано или поздно обязательно приведет к обвинению или в трусости или в предательстве.

Командиры потихоньку потянулись к выходу, предоставляя Филипову возможность принятия решения и удаляясь подальше от ответственности.

– Иван Васильевич, – обратился я к нему, когда мы остались практически одни. – Не выполнить приказ вы не можете, но…

– И что «но», – прерывая мою театральную пауза, спрашивает комполка.

– Посылать все двенадцать машин по такой погоде неразумно, Вы это правильно отметили. Но что мешает нам провести выброску малыми партиями? – И пресекая его вопросы, заторопился высказать пришедшую мне в голову идею. – Посылаем вперед одно звено, с группой десанта. Если в указанном квадрате имеется возможность нормального десантирования, то группа высаживается. Ведущий ждет подтверждения с земли об удачной посадке и радирует нам. Пока подлетит основная группа, десант подготовит площадку и обозначит место кострами, расположенными условным знаком.

– А если возможности десантирования не будет?

– То тогда так и сообщим в штаб. В таком случае претензий к нам быть не может ну, в крайнем случае, объявят неполное служебное соответствие.

– К нам? – переспросил Филипов, невесело улыбнувшись.

– Да к нам, – не принял я шутки, – готов разделить ответственность в принятии решения. Все-таки я представитель штаба фронта.

– Представитель то представитель. Вот только таких полномочий у тебя капитан нет, – отрезал полковник. – Да и не нужны мне защитники. Мы сами с усами. А вот мысль здравая, я и сам склонялся к такому варианту. Вот только как со взлетом быть? Ведь не видно же ни хрена.

– Зажигаем костры вдоль всей полосы, с минимальным расстоянием, – привел я пример из фильма «Крепкий орешек». Правда, там горящий керосин обозначил взлетку, а мы поступим проще.

– Ну, что же. Добро. – Встав с табурета, и одернув китель, он крикнул в дверной проем: – Михаил Григорьевич, дай команду на посадку десанта в первые четыре машины. Пойдут передовой группой с самыми опытными экипажами.

Получив приказ, аэродромные службы засуетились, дооборудуя взлетную полосу дополнительным освещением. Где развели костры, а где и просто поставили людей с фонарями. Со стоянки выводили самолеты в сопровождение десяти техников подсвечивающих направление движение. Несмотря на все предпринятые меры, один бомбардировщик в конце разгона все-таки немного уклонился в сторону, но все обошлось и самолеты благополучно ушли в небо.