Текст книги "Там, где мы вместе (СИ)"

Автор книги: Влад Молоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

В это время «Дристун», уж очень подходило ему это прозвище, пьяно рыгнул и уставился на нас осоловевшими глазами. Это, что же, получается, я ему фляжку спирта подсунул, что ли? Пусть она и неполная была, но видимо ему хватило, что бы заглушить боль и забыть о чувстве самосохранения, так как его просто понесло словесным поносом.

– Да, че мне Ваш политрук, да я мента нашего участкового дома завалил, потому как задрал он меня своими придирками. А сам-то. Тоже мне праведник нашелся, мутил что-то с директором магазина, вечно таскал от него какие-то свертки. Ненавижу всех! А еще он племяша моего на зону определил ни за хрен собачий. А тот отличный парень был, помогал мне всегда. Ну да, пил так, а кто не пьет, раз жизнь такая собачья. Ну, жену иногда гонял – имеет полное право, за дело же, не просто так. Наверняка она с этим же участковым шуры-муры и крутила. Нет в жизни справедливости, вообще нет, пока ее родную в свои руки не возьмешь. Вот я и отомстил. Как повестку в военкомат получил, подловил его вечером и из дробовика дедовского голову то снес. Да и политрук все нудил: «Ты еще покажешь, как воевать нужно». А не нужна мне была его жалость!

– Ну и как легче стало. А то, что хорошего человека убил, совесть не мучает?

– Все вы по определению не люди! И кто форму ментовскую надел и кто в командиры рвется тот и не человек вовсе. Суки вы все… – дальше у него началась форменная истерика, даже пена на губах появилась. Он дергался, сучил ногами, забыв про рану.

Хотелось пристрелить эту сволочь на месте, да он, понимая наш настрой, потому и сознался еще в одном преступлении. Казалось бы, какой ему в этом резон, а тухлая его душонка просчитала, что пока его по этому факту не опросят, а то и в тыл не направят, его не тронут. Вот и цеплялся за свою никчемную жизнь как мог. Но, не удержавшись, я ему прикладом в лоб все-таки заехал.

В это время Тытарь сноровисто, по очереди, обыскивал дезертиров на предмет колеще-режущего. Но кроме одного самодельного ножа, ни чего не нашел. Под моим присмотром угрюмые мужики из двух жердин и плащ-палатки сделали носилки и понесли своего потерявшего сознание предводителя засранца, в расположение дивизии. Все лишнее оружие, предварительно разряженное, и их нехитрые пожитки нагрузили на Щукина. Идти здесь не далеко, так, что не переломится, а у нас руки свободными должны быть – мы сейчас за конвой.

Опушка леса встретила нас суетой и толкотней. Два десятка красноармейцев спешно копали капониры под технику и на нас внимание не обратили. Только сержант, бывший у них старшим, задумчиво проводил нас взглядом, но то же промолчал. Разведчик в этих местах отлично ориентировался и уверенно вел вперед. На передовую с таким балластом идти смысла не было, и мы искали на кого бы переложить эту головную боль. Мысль о том, что зря мы не перестреляли этот сброд, крепчала с каждой минутой, но Тытарь наконец-то вывел нас к землянке, в которой располагался представитель особого отдела. Ему мы и передали дезертиров с коротким пояснением, где и за что задержаны.

На КП дивизии, которое, после вчерашнего наступления переместилось к восточной окраине Новоселья, пробирались по ходом сообщения и под обстрелом противника. Немцы прочно удерживали западную часть сильно разрушенного села, в котором целых домов уже давно не было. Зато земля была изрыта окопами во всех направлениях, А количество воронок от мин, снарядов и бомб не поддавалось подсчету.

– Это мы удачно в период затишья попали, – сообщил Тытарь, приседая на дно окопа, во время близких разрывов.

А я-то, по наивности думал, что мы пробираемся под самым настоящим обстрелом, а оказалось это просто беспокоящий огонь, по заранее пристрелянным участкам местности, что бы не давать нашим войскам спокойно проводить ротацию частей. Попадавшиеся навстречу бойцы, казалось, совсем этим обстрелом не обеспокоены, и спокойно занимаются своими делами. А вот нашей артиллерии слышно не было от слова совсем. Причину отсутствия контрбатарейной стрельбы пояснил комдив, после того как мы добрались до землянки, выполняющей роль КП. Оказывается, суточный лимит снарядов распределялся по армии, чуть ли не поштучно.

Правда сначала, возле зарытых по самые башни двух танков, нас остановила охрана и только после согласования, пропустили внутрь.

– Да хрен бы с этой артиллерией, – в сердцах рассказывал Александр Ильич, после того как мы крепко пожали друг другу руки, – я бы и танковыми орудиями обошелся, не впервой без огневой поддержки воевать. У меня уже неделю весь артиллерийский полк на прямую наводку выставлен из-за нехватки снарядов. Пол боекомплекта на ствол. А вот немецкие пикировщики совсем житья не дают. Мало того, что подвозу горючего и боеприпасов мешают, так еще и атаки срывать умудряются. Мы от их налетов больше техники теряем, чем от противотанковых пушек при лобовых атаках. У меня в строю сейчас едва десяток исправных машин на всю дивизию наберется. Да и в полках много больше половины личного состава из строя выбыло. До сих пор удивляюсь, как под Борисовом за один бой удалось несколько «Штук» на землю спустить. У меня у всех зенитчиков, вместе взятых результаты скромнее, уж очень машины живучие. Сам с командного пункта видел, как одному дырок в плоскостях наделали, а он спокойненько за линию фронта ушел.

– Повезло тогда, наверное. А что, неужели все так плохо? – Удивился я такому настрою, ранее не унывающего командира.

– Не обращай внимания, – махнул он рукой, – это я дергаюсь из-за того, что большие потери в командном составе, а это сильно влияет на общую управляемость в полках. За последние два дня приказы из армии постоянно меняются, еле успеваем реагировать. То атаковать любой ценой, то окопаться и удерживать занятые позиции.

– Большие потери?

– Большие. А пополнения почти совсем нет. Особенно плохо с командным составом. В 6-ом мотострелковом полку тяжело ранен его командир и погибли оба комбата. В 175-ом положение еще хуже, и командир и комиссар 4-го числа на мине подорвались, а вместо комбатов там командиры рот остались, совсем недавно бывшие взводными. Вот такой вот стремительный карьерный рост. Ребята конечно нормальные, только опыта им не достает, поэтому и держу КП вплотную к передовой, что бы совсем управление не потерять. Пришлось вчера остатки этих полков объединить в один, а командовать поставил начальника дивизионной разведки майора Балояна. Такие вот дела, если немец прочухается, и на нашем участке надавит, то даже не знаю, как держаться будем. Я уже и танки вплотную к пехоте поставил, закопав по башни, как ДОТы, и всех кого мог на передовую направил, а плотность обороны все равно жиденькая получается. Одно радует, мы немцу тоже зубки-то пообломали. И техники и живой силы порядком набили. Эх, если бы не авиация, которая, кажется, все время в небе висит, я бы это Новоселье давно взял и с соседями из 19-ой армии уже Кровопусково могли штурмовать.

– И, что с истребительным прикрытием договориться не можете? – удивился я, так как точно знал, что положение с самолетами в последнее время несколько выровнялось.

– Куда там, прилетит звено пару раз в день, так его немецкое прикрытие боем свяжет и в сторону уведет, а штурмовики нам бомбы на голову сыпет без всяких помех. И ведь падает сволочь, пока заклепки на фюзеляже различать не начнешь, да еще и сирену включит. Аж мороз до самого нутра, до костного мозга, пробирает. Одно спасает, что по ночам не летают. Поэтому стараемся ночью атаковать, потом закрепляемся и днем контратаки отражаем – такая вынужденная тактика, если других приказов не поступает. Еще и болото это несчастное. Вроде бы не большое, а дивизию мне считай пополам делит, приходится от Хатыни к Новоселково скакать.

Только сейчас я обратил внимание, что, несмотря на опрятный внешний вид, выглядит Лизюков уставшим и даже слегка замученным. При крайней нашей встрече он смотрелся куда бодрее. А еще в полумраке землянке я разглядел на гимнастерке Звезду Героя.

– Ух, ты. Поздравляю, – кивнул я на награду, – за Борисов?

– Аж два раза Ха-Ха, – он довольно улыбнулся, – я же тебе рассказывал, как за мосты через Березину нас с Сусайковым чуть под трибунал не отдали. Хорошо, что разобрались вовремя. А Звезда, это за Соловьевскую переправу, там знаешь ли тоже хлебнуть пришлось полной чашей. Так и тебя, я слышал, нашла награда, вот только не вижу что-то.

– Есть такое. Поднимать представления, которые Мехлис отказался подписывать, не стали. Зато, по совокупности, за все содеянное с начала войны, получил Орден Ленина. Но сейчас я можно сказать на боевом задании, а на пердовую награды не одеваем.

– А мы значит не на передовой, – деланно обиделся Лизюков.

– Не заводитесь, товарищ генерал, – успокаивающе махнул я рукой, – ни кто в Вашем героизме не сомневается. Только ты Александр Ильич с противником лицом к лицу стоишь, а у нас к нему другой подход. А с той стороны фронта ордена показывать некому, да и не нужно. И не поверишь, но я уже дважды там без подготовки оказывался, так, что наперед загадывать не стану.

– Да уж, жизнь нынче такая, что прогнозировать дальнейшее – как в рулетку играть. Так чем имею честь быть полезным? – Сменил он тему, – ни за что не поверю, что ты меня просто так заскочил проведать.

– Вот зачем меня сразу в корысти подозревать? Помниться это я в Борисове отдаривался последним.

– Как же последним, а то я не видел машины добром под завязку набитые.

– А может по сто грамм отличного коньячку, – теперь уже я попытался сменить тему. – За встречу и награды обмыть.

– Извини, но в боевой обстановке – ни капли спиртного. А вот чайку предложу. Никитенко! – крикнул он в дверной проем, – расстарайся братец.

Прислушивающиеся к нашему разговору командиры и связисты, сразу сделали вид, что усиленно занимаются своими делами. Мне затягивать свой визит смысла не было, и за чаем, я обрисовал ситуацию, в которой оказался, пообещав заводчанам помочь с танковыми башнями для бронепоезда.

– Тут я тебе вряд ли помогу, – задумался комдив, – все, что можем сами починить, стараемся максимально быстро в строй вернуть. А совсем уже битую технику из той, что удается с поля боя эвакуировать, тыловики утаскивают тягачами дальше. Что-то идет сразу на разбор и запчасти, что-то направляют в тыл на переработку, но здесь уже не я распоряжаюсь. Тебе к заместителю командующего армии по техническому вооружению полковнику Орел Григорию Николаевичу нужно или к начальнику отдела эксплуатации и ремонта.

– Где же мне их искать?

– По моим данным КП армии сейчас в лесу севернее Вышегор находится, а станция снабжения и эвакуации это железнодорожный узел в Дорогобуже, там же кстати и штабы наших армий находятся. Оттуда и твою "посылку" проще отправить будет.

Дальнейший наш разговор прервал артиллерийский налет противника. В этот раз снаряды рвались гораздо ближе, так, что земля под ногами "ходила ходуном". Сверху, сыпался мелкий сор, и скрипели накаты перекрытия. Понимая, что сейчас мы больше мешаем, пришлось прощаться.

Вялую атаку немцев, силами до батальона пехоты при поддержке четырех бронетранспортеров и одной танкетки, мы наблюдали уже с расстояния в километр. Замаскированные орудия и танки с нашей стороны молчали, пулеметов тоже слышно не было. Только из окопов велся недружный огонь из винтовок. Очевидно, это была разведка боем с целью выявить наши огневые точки, но провокация не удалась. Далеко отрываться от своих окопов немцы не решились и после обозначения своих намерений вернулись назад. Преимущества ни одна из сторон не имела и боевые действия на время затихли, давая возможность подтянуть резервы, пополнить боеприпасы и подготовиться к очередному раунду противостояния.

Я переживал, что не удалось разжиться танковыми башнями, да и противотанковое ружье испытать не получилось, но вызывать сюда нашу технику, помня предупреждение Лизюкова о возможности подставить ее под удар немецкой авиации, не собирался. К тому же высоко в небе висел самолет разведчик, прозванный в войсках "рамой" за характерную форму фюзеляжа, что не добавляло оптимизма. Зная возможности немецкой оптики, я даже не сомневался, что это идеальный корректировщик для вражеской артиллерии. Не зря же вся техника и артиллерия дивизии так тщательно была укрыта и замаскирована.

К месту расположения мы добрались без проблем, даже переправа через Вопь прошла спокойно. Засуетившемуся было инженеру, я сказал, что на передовой нам делать нечего, и испытания танка проведем в следующий раз, чем очень его расстроил. На что мне в принципе было глубоко наплевать. Нам предстояло еще кое-что сделать в тылах 16-й армии и для начала нужно посетить КП под Вышегорами.

Глава 7

Моим бойцам, несущим службу на болоте, предстояли еще сутки практических занятий в сложных полевых условиях. Ну, а мы, поскольку не были ограничены в своих передвижениях планом учебного задания, решили выдвигаться в сторону родного лагеря. На самом деле, я просто поставил всех в известность о необходимости проехать по тылам фронта с обязательным посещением Вышегор и Дорогобужа, не объясняя конечной цели. Инженер, видимо после разъяснительной работы, проведенной Петровичем, открыто свое недовольство больше не показывал, но явно огорчился таким решением. Успокаивать его или объяснять свои действия я не считал нужным, заводчане и так получили нежданный подарок – испытание техники длительным переходом, а соваться в бой с непредсказуемым результатом, уже лишнее.

После обеденного перекуса, быстро собрались, и небольшой колонной двинулись в обход Ярцева. Открытое пространство в районе Минского шоссе и железнодорожного полотна, пересекли без особых проблем, воспользовавшись советом капитана Цыганова, подсказавшего время перерыва в работе Люфтваффе.

Встречи с командармом 16-й армии Рокоссовским я не искал, так как наше знакомство было «шапочным», встречались пару раз на совещаниях, обменявшись ни чего не значащими фразами. Я его естественно знал, а вот помнил ли он меня это большой вопрос, слишком разные круги общения. Меня вполне бы устроил и начальник штаба, или кто-то из его командиров, с которыми я, выполняя роль делегата связи, тесно сотрудничал в начале войны. Тогда на нас каких только задач не вешали: и подготовка парашютистов к заброске, и воздушная разведка, и работа курьером, да всякое было. Штабники народ ушлый, они ведь не только над картами сидят, осуществляя замыслы командования, но и выполняют огромную кучу других обязанностей. Что бы понять масштаб, можно взять такие цифры – для переброски стрелковой дивизии необходимо 30 железнодорожных эшелонов, а штаб корпуса, несильно уступающий армейскому, едва умещается в трех. И вся эта куча командиров и красноармейцев занята делом, одних машинисток перепечатывающих приказы и распоряжения не один десяток. Конечно, на КП им всем делать нечего они, как правило, находятся гораздо дальше от линии фронта, например в Дорогобуже и Вязьме, но мне достаточно и тех, что сопровождают Константина Константиновича на передовую.

На западной окраине лесного массива, раскинувшегося у Вышегор на берегу все той же реки Вопь, нас встретили как родных, что несколько насторожило. Но все разъяснилось, когда ко мне подошел начальник охраны штаба.

– Выручай капитан, – даже не поздоровавшись, начал он. Затем кивнув на мой кожаный шлем продолжил, – смотрю, ты в танкисты подался.

– Не угадал, майор, – не остался я в долгу, игнорируя приветствие. И на всякий случай сразу обозначил, что танки они у меня не получат, – по заданию Военного Совета фронта сопровождаю секретную технику на полевых испытаниях.

– А в какую сторону сопровождаешь? Нам случайно не по пути? – Не снижая напора, гнул он свою линию, – помоги по старой дружбе. Мне командарма срочно сопроводить в штаб фронта нужно, а наш БА-20 не заводится.

– Дружба, дружбой, а табачок врозь, – воспользовался я старой присказкой, желая оттянуть момент принятия решения, – не поверю, что у вас другого транспорта нет. Да и зачем вам броня-то, в тыл, как ни как направляетесь.

– Не поверишь но, ни чего путного под рукой нет. А приказ по фронту однозначный: «В прифронтовой полосе старшим командирам передвигаться под охраной брони». Ну, не КВ же за собой тащить. А у вас и вооружение соответствующее, и броня шустрая, как раз то, что нужно. Выручай, а за нами не заржавеет.

В словесной пикировке мы провели минут пять. Этого майора я знал, и его фамильярности и нарочитой грубости не сильно удивился. В принципе в Вязьму мне тоже нужно было заскочить, но оставался вопрос по танковым башням, который я, в любом случае, собирался закрыть сегодня, даже если придется размахивать мандатом с подписями членов Военного Совета фронта. Другого шанса боюсь, в ближайшее время просто не будет, это мои последние спокойные денечки. Операция по массовым диверсиям на коммуникациях немцев выходит на заключительную стадию. Запланированный террор противника ставит перед нами целый комплекс задач. Кроме очевидных: нанесение максимального урона в живой силе и технике; нарушении линий снабжения; паники в тылах противника; поднятие морального духа граждан, оставшихся на оккупированной территории и еще многого другого. Существовали и скрытые, как например репетиция действий групп специального назначения, при начале немецкого наступления на Москву. И самое главное необходимо наработать взаимодействие и координацию, через штаб фронта, что бы по сигналу все сработало как единый часовой механизм.

В конце концов, мы договорились, тем более, что ехать планировалось как раз через Дорогобуж из-за того, что на Минском шоссе авиация противника зверствовала с особой жестокостью. В прифронтовой полосе движение по ней осуществлялось только в ночное время или как мы – коротким стремительным рывком. В решении моего вопроса мне было обещано полное содействие, и я милостиво разрешил включить две Эмки с командирами 16-й армии в состав колонны. Более того получив в нашем лице большое количество дополнительных посадочных мест, желающих прокатиться с нами резко прибавилось. Охрану из второй легковой машины пересадили ко мне в броневик, а «мягкие места» заняли более важные персоны. В кунг грузовика, потеснив заводчан, тоже набилось немало народа. Все как обычно – дай палец, а тебе руку по локоть откусят. Складывалось впечатление, что в армии совсем не осталось транспорта, но это не так. По всему лесу и тут и там стояла техника, вокруг которой не прекращалось «броуновское движение» суетящихся людей в форме, просто наша оказалась удобнее и под рукой в нужную минуту.

К Днепровским переправам выскочили неожиданно быстро, и замерли на краю леса, оценивая ситуацию. Предстоял самый сложный и опасный участок пути. Петрович не оставляя надежд сбить как минимум один самолет, пересел за турель спарки. Из-за особенностей конструкции кунга, вести из нее огонь можно было только в передней полусфере, так, что полноценной зенитки не получилось. Но для отражения лобовой атаки или подловить самолет в пикировании этого вполне достаточно. Глядя на его целеустремленный вид, достал и стал собирать ПТР. Я трезво оценивал шанс попадания одиночным выстрелом в жизненно важные детали быстро двигающейся цели, как маловероятные. Ну, а вдруг. Истории о том, как из противотанкового ружья будут сбивать самолеты в моем времени известны, так чем я хуже. Хотя если честно, то желание избежать встречи с пикировщиками было сильнее, чем вступить с ними в бой. Еще свежа в памяти картина, как сверху падает бомба и неприятнейшие ощущения от контузии.

Майор, запрыгнув на танковую броню, умчался к переправе, договориться о нашем беспрепятственном пропуске, а Рокоссовский с командирами с интересом рассматривали ПТРС. Оружие действительно необычное, выделяющиеся немаленьким набалдашником дульного тормоза, серийное производство уже начато, но даже на армейские склады оно еще не поступило. Поэтому проявленное внимание понятно. В предназначении такого большого ружья опытные командиры разобрались сразу, но всех интересовали его тактико-технические данные, а в глазах уже разгорался азарт от перспектив его боевого применения. С сожалением пришлось отметить, что ни моя БМП, ни гранатометный комплекс на основе ракетницы, ни разу такого ажиотажа или заинтересованности не вызывали. А тут, как говорится «сразу в кассу», вот оно оружие интуитивно понятное и безоговорочно принятое военными. Хотя я изначально и планировал применение своих «изобретений» в ограниченных количествах и в основном для спецподразделений, но пришлось признаться себе, что «ревную» к прославленному изобретателю.

Невольно завязался разговор, в ходе которого пришлось рассказать, для чего мне нужны танковые башни. Рассказал и о том, как в поисках орудий для бронепоезда объехал арсеналы и артиллерийские склады, но удалось подобрать только трофейные стволы времен Гражданской войны. Командиры посмеялись, но тема боеприпасов и старых орудий неожиданно заинтересовала – сказывался «снарядный голод», особенно для орудий больших калибров. В это время со стороны Днепра поступил сигнал, и мы поторопились занять места в машинах, пока обстановка была благоприятной для переправы.

В Дорогобуже мы надолго не задержались. Высадили часть «пассажиров» и заскочили на ж.д. станцию, куда в ожидании погрузки стягивали поврежденную технику. Из полусотни танков, разной степени побитости, для моих нужд едва удалось выбрать два – «тридцать четверку» и КВ. Не снимая башен, мне пообещали отправить их по указанному адресу целиком. Я не привередничал, главное, что орудия исправны, а там пусть заводчане сами разбираются, что им понадобится, тем более, что на одной из машин даже остался почти исправный двигатель.

Пострелять по дороге до Вязьмы нам все-таки пришлось, но это были не боевые стрельбы. Когда в районе Издешково выбрались на Минское шоссе, нам попался тягач, бодренько тянувший на буксире немецкий танк Т-4 с коротким 75-мм стволом, прозванным солдатами «огрызок». Наши техники уже успели снять с машины все, по их мнению, лишнее и необходимое в собственном хозяйстве, но осталось самое важное для нас – броня. Генерал и полковники, сопровождавшие Рокоссовского, как дети малые, дорвавшиеся до сладкого, натуральным образом отобрали у меня ПТРС и четыре снаряженные обоймы к нему. Заставили красноармейца в замызганном ватнике, согнать трактор с дороги и расположить немецкий танк на удобную позицию. А потом, под одобрительными взглядами, шедшей к фронту пехоты, расстреляли его с разных дистанций и в разных проекциях. Результаты были замечательные, 30-мм бортовая броня дырявилась почти в любом месте с дистанции до 500 метров, 50-мм лобовая успешно пробивалась до двухсот, в зависимости от места попадания. Например, маска орудия сквозных повреждений не имела, а вот ствол кто-то умудрился прострелить. За истраченные патроны «жаба» душила неимоверно. Данный калибр был давно известен и на вооружении имелся, но вот специальный боеприпас, снаряженный сверхпрочным сердечником, разработанный именно для ПТР, пока достать было сложно. Обычный бронебойный патрон он превосходил на порядок, что стрельбы и доказали. Андрей Андреевич смотрел на меня глазами кота из «Шрека», и я дал разрешение на испытания танковой 20-мм автоматической пушки по уже установленной мишени. И здесь результаты были значительно скромнее, что только подтвердило ценность боеприпаса к ПТР.

Пока руководство развлекалось, начальник охраны подсуетился и раздобыл где-то целый автобус, похожий на КАВЗ моей молодости, с передней дверкой, открывающейся с водительского места хитрым рычагом. Довольные командиры и лица их сопровождавшие, оставив нас приводить оружие и технику в порядок, проследовали дальше.

Однако долго радоваться вновь обретенной самостоятельности не пришлось, километров через десять колону остановил целый подполковник НКВД, в сопровождении автоматчика, и потребовал в свое распоряжение машину с кунгом. Причем проделал это с такой небрежностью и уверенностью в своем праве, что вызвал сильнейшее раздражение. С трудом удерживая себя от желания послать его подальше, достал свои бумаги и, не повышая голоса, стал объяснять невозможность выполнения его просьбы. Именно просьбы, а не приказа или распоряжения. Еще не забытые события 1937-го года, вместе с негативным эффектом, четко вбили в сознание людей, что такое соблюдение режима секретности. Простой красноармеец, охраняя спецобъект, может смело посылать командира любого ранга, не имеющего туда допуска. У него столько же прав как и у часового на посту, вплоть до применения оружия. Несмотря на свою неказистость, сопровождаемые нами танки и даже запчасти к ним, находившиеся в кунге, как раз и являлись объектом повышенной секретности, что я и довел до подполковника. Он сначала набрал в грудь воздуха, очевидно желая поставить наглеца на место, но как-то вдруг передумал, и устало махнув рукой своему сопровождению, отступил в сторону, начав выискивать глазами следующую жертву. Я тоже утратил боевой запал и неожиданно для себя предложил: – Товарищ подполковник государственной безопасности, мы все-таки из одного ведомства, могу предложить пару мест в бронетранспортере.

– Парой нам не обойтись, я особо важного арестованного сопровождаю, и нас пять человек, – он с сомнением посмотрел на БМП, с установленными над кузовом дугами, частично прикрытыми масксетью.

– Не волнуйтесь, поместитесь, – успокоил его, так как после отъезда команды Рокоссовского, от лишних пассажиров мы избавились. – Да и до Вязьмы уже не далеко осталось.

– Спасибо, сильно выручите, – он явно повеселел, так как транспорт возвращался в тыл в основном забитым попутным грузом и ранеными, поэтому найти пустую машину, подходящую для его целей, видимо было не просто. – Только нужно арестованного пересадить, – он указал на стоящую у кустов полуторку со смонтированной до половины кузова фанерной будкой.

После того как подполковник с сопровождающим разместились в БМП, я указал мехводу направление, и он прямо через кювет вывернул на поле. При нашем приближении, из тени кузова на встречу вышел еще один автоматчик, и поднял руку в характерном жесте, приказывающем остановиться. Нарываться смысла не было, и машина притормозила в паре шагов от него. После получения команды пересадить задержанного к нам, он стукнул по борту два раза, и на свет показался мужчина моего возраста в форме командира красной армии, без ремня, со споротыми нашивками, петлицами и пуговицами. Лицо было разбито, скованные руки он удерживал перед собой, согнув в локтях, «баюкая» перевязанные пальцы левой кисти. Позади шел еще один конвоир. Я непроизвольно поморщился, как же «кровавая гебня» в действии.

– Осуждаешь? – С каким-то нездоровым интересом посмотрел на меня «коллега». – Зря. Ты о нас плохо не думай. Просто люди мы консервативные, вот и любим работать по старинке. А метод этот проверенный хороший, действующий. Человеку что бы соврать, нужно голову напрягать и красивую хрень с правдой замешивать. Мы врага этой возможности лишаем, ставя его в такое положение, что бы ни до того было, когда фантазия хорошо работает. Только не в такой ситуации.

– Интересный у вас подход, только вот выглядит все это, мягко скажем – неприятно.

– Согласен. Поэтому гости сами к нам приходят не часто, в основном мы их приводим. Этого вот красавчика взяли, когда он штабные карты к немцам понес.

Дальнейший разговор свернулся сам собой. Не обсуждать же нам способы и методы допросов. Осуждать действия сотрудников госбезопасности, я не собирался ни в коей мере. Сам недавно рассказывал курсантам, как допрашивать в полевых условиях. Здесь скорее другое, мучает вопрос, что заставило этого командира предать своих товарищей, и сколько еще таких засланцев в наших рядах.

Высадили мы их возле комендатуры, а я немного подумав, отправил танки в сопровождении Петровича на базу, оставив в своем распоряжении только БМП, припарковав ее на окраине. В тайне я опасался, что с новым образцом оружия захотят ознакомиться другие командиры, и тогда точно «плакали» мои скромные запасы пока еще дефицитных патронов.

Штаб фронта кипел и бурлил, готовясь совещанию, из-за которого и выдернули с передовой командующих армиями, начальников служб, а так же других старших командиров и политработников. Слухи, сплетни, интриги. В Ставке и Генштабе еще только обсуждаются формулировки приказов, а в войсках на эту тему уже даются свои комментарии, и все это тайком, под большим секретом. Новостей громадье. Самая обсуждаемая тема – смена и назначение сразу нескольких командующих фронтами. Три маршала и неизвестно, сколько генералов меняют места назначения. Для нас главное, что Тимошенко возвращается в Генштаб, на его место командующим Западным фронтом планируется Конев. Больших успехов войска фронта, в последнее время, не добились, но врага потрепали неплохо. По данным разведки потери немцев в технике достигают в танковых дивизиях до 70 %. Правда и восстанавливают подбитые танки очень быстро, задействуя на работах военнопленных, гражданских специалистов и наши же захваченные ремонтно-восстановительные мощности. По общему мнению, наступательные возможности армий на данном направлении исчерпаны, войскам срочно требуется отдых, пополнение и перегруппировка, пока немцы находятся в таком же положении. В некоторых наших полках, ведущих наступления, осталось не более 250 активных штыков, потери прямо скажем, огромные.

Ворошилов, сбив наступательный порыв немцев на подступах к Ленинграду и временно стабилизировав обстановку, отзывается в Москву, для организации встречи с потенциальными союзниками в борьбе с Германией. Усилиями наших дипломатов на конец сентября назначена встреча с представителями Англии и США для заключения союзнического договора и создания Антигитлеровской коалиции. Это огромный шаг вперед и победа нашей дипломатии, так как нам до последнего времени не простили договор с Германией о ненападении. Америка еще даже не объявила войну Гитлеру, считая себя «невоюющим союзником» и продолжает поставки стратегического сырья обеим сторонам конфликта. И пускай запрет в США на использование денежных средств СССР снят, но мы, естественно, мечтаем о большем – об открытии Второго фронта и высадке новых союзников на материк, что сильно повлияло бы на оперативную обстановку.

Резервный фронт, выполнив задачу по уничтожению Ельнинского выступа и приостановив дальнейшее наступление, так же меняет командующего. Жуков должен лететь в Ленинград, передав командование Семену Михайловичу Буденному, отзываемому из Украины. Обстановка там постепенно скатывается к критической, а отводить войска от Киева Сталин не желает по политическим мотивам. Маршал Тимошенко со стопроцентной гарантией, после ознакомления с общей обстановкой на театрах военных действий будет направлен на Юго-Западный фронт в надежде спасти хоть что-нибудь из Киевской группировки войск.