Текст книги "Там, где мы вместе (СИ)"

Автор книги: Влад Молоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Затаив дыхание, я привел запорный механизм в действие и когда получил доступ внутрь, разочаровано выдохнул. Тайник пустым не был, вот только вместо ожидаемых документов, там стоял обыкновенный фибровый чемодан, перемотанный бечевкой, узлы которой были залиты сургучом и имели оттиски печатей. Стандартный вариант переноски и хранения секретных документов, только наших – советских. С большой долей вероятности это какие-то партийные бумаги, у чекистов печати немного отличаются. Степень моего разочарования передать словами или оценить было просто невозможно. Из меня как будто воздух выпустили. Сколько времени я тупо смотрел на чемодан, не предпринимая ни каких действий, сказать сложно. Но все проходит, и мне пришлось, собрав силу воли в кулак, продолжить выполнение задания. Пусть уже и проваленного. Выражение, что даже отрицательный результат это тоже результат, сейчас являлось слабым утешением. О случившемся в любом случае необходимо доложить командованию. Вот только нужно тщательно осмотреть тело, что бы убедиться в отсутствии так нужных документов.

Вопрос брать с собой чемодан или оставить, я даже не рассматривал. Брать однозначно. Иначе просто могут не поверить в то, что я до тайника добрался. Обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет, – «Струсил, и в кустах отсиделся». А то и похлеще, что придумают, вплоть до обвинения в предательстве. Правда и на этот случай была подстраховка. В углу хранилища имелась выбоина или скол, прикрытый небольшим камешком. Что-то существенное туда не спрячешь, а вот обычную красноармейскую звездочку с пилотки, я достал. Это подтверждало, что разведчики тут точно были и не находились под «колпаком» у Абвера.

Подхватив довольно увесистый, не менее двадцати килограмм, чемодан, я закрыл тайник и вернулся к связнику.

В том, что посторонних с момента его смерти здесь не было, я был почти уверен, но, на всякий случай, с камня тело сдвинул при помощи парашютной стропы. Мало ли. Минирование трупа – любимый прием всех диверсантов, да и возможность того, что угасая сознанием, человек мог и сам подложить под себя «лимонку» с выдернутой чекой, исключать не стоило. Однако все обошлось.

Не успел толком приступить к обыску, как со стороны леса услышал лай собак. А вот и ответ, на то видел меня кто-то возле тела разведчика или нет. Просто так немцы собак гонять по лесу не стали бы. Собачий лай слышен на расстоянии 2–3 километров. Запаховый след в лесном массиве, да по высокой траве сохраняется очень хорошо, соответственно темп движения преследователей ускоренный. Управлять собаками в таких условиях при помощи поводка затруднительно, но и отпускать их тоже вряд ли захотят. Обычно это делается в прямой видимости преследуемого. Значит, минут двадцать у меня есть.

В карманах и на теле обыскиваемого ни чего интересного не нашлось: нательный крест; портсигар с папиросами; кошелек с советскими рублями и немецкими марками для оккупированных территорий; связка ключей и прочая ненужная мелочь. Немецкий аусвайс я оставил, а советский паспорт, даже не открывая, сунул в карман. На пояснице в районе почек обнаружил несколько колотых ран от предположительно шила или заточки, очень уж маленькие были дырочки, даже не кровоточили. Вот и причина смерти стала понятна – проникающие ранение с внутренним кровотечением. Скорее всего, взял с собой попутчика, который позарился на лошадку с бричкой. По нынешним временам очень дорогое удовольствие. А может и возле камня кто-то подкараулил, местность-то я толком не осматривал. Возможно, что и ошибаюсь, и на самом деле это подпольщик, воспользовавшись случаем, казнил особо злостного предателя. Слишком мало информации для принятия правильной версии событий. И в любом случае не понятно, зачем жечь документы. Правда я слышал, что при большой кровопотери, кислорода в мозг поступает мало, из-за чего возможны галлюцинации и человек склонен совершать разные необдуманные поступки. Эх, ладно чего сейчас гадать, пора отрываться от погони.

Больше меня здесь ни чего не удерживало, и я поспешил к дороге. Обнаружение тела, на какое-то время займет преследователей и даст мне еще немного форы. Тащить тяжелый чемодан в таких условиях было не рационально, но деваться мне не куда. Вместо ожидаемого успеха по вскрытию планов врага, получился грандиозный пшик, и боюсь, что по возвращении встретят меня не ласково.

Вариант, что не смогу сесть в попутку, я даже не рассматривал. Если что, то силой залезу, настолько я был зол и решительно настроен. Но первоначальный план – добраться до перекрестка с оживленным движением, пришлось сразу же изменить, так как на ближней грунтовке показался тентованый грузовик и я, размахивая одной рукой поспешил ему на перерез.

В этот раз удача решила повернуться ко мне лицом. Машину сопровождали явные тыловики, так как унтер-офицеру и водителю было ни как не меньше полтинника. Они наверняка еще помнили Австро-Венгерскую империю и Первую мировую, в состав которой входили и Чехия и Словакия.

Унтер вылез из кабины и, поджидая меня, с удовольствием разминал затекшие части тела. При моем приближении он собрался и первым поприветствовал, вот, что значит старослужащий, у таких все рефлексы в подкорку головного мозга вшиты. Тот даже не постеснялся попросить у меня документы, которые посмотрел лишь мельком. Зато он профессионально оценил все мое снаряжение, чуть дольше задержав взгляд на дорогой кобуре маузера. Не удивлюсь, если он при этом с точность до пфеннига прикинул и стоимость.

Поставив на землю чемодан, я быстро на планшете показал нужную мне точку на карте. Вести долгие диалоги, пытаясь объясниться на ломаном немецком времени не было. Тем более, что тыловикам оказались румынами, или как представился сам унтер – валахами. Их немецкий был более полным, а вот произношение, просто чудовищным. Но кое-как мы друг друга понимали.

В сторону фронта, почти в нужном мне направлении, они ехали примерно километров двадцать, потом забирая сильно в сторону. Маршрут движения унтер показал, ведя пальцем по моей карте, иначе я бы его фиг понял. Он умудрился так исковеркать название конечной точки своего маршрута, что просто диву даешься. Для меня небольшое отклонение в сторону, было не принципиально, главное поскорее убраться подальше из этих мест, а там уж как-нибудь разберусь. Подвезли одни, подвезут и другие. Кабина у Опеля достаточно просторная и мне было предложено лучшее место, между водителем и унтером. Сомнительная честь, но привередничать я не стал, как и расставаться с чемоданом. Румын уважительно посмотрел на печати, но вопросов задавать не стал.

Через четверть часа мы влились в основной поток, и скорость сразу упала, заставив немного понервничать. Велосипед, оставленный в лесу, был достаточно приметным, и по пути к тайнику меня могли запомнить на нескольких блокпостах, даже там где не останавливали для проверки документов. Такая работа у фельд-жандармерии – замечать все вокруг. Обладая разветвленной сетью радиосвязи, разослать ориентировки на мой поиск думаю, будет достаточно просто. А самое опасное, если информация дойдет до аэродрома, где я приземлился. Вся надежда на то, что для организации поисковых мероприятий нужно время, а оно сейчас уходит. Поторопить же подвозящих меня тыловиков, я не мог, дорогу плотно оккупировала пехота, а точнее гужевой обоз. Да, лошадей как транспорт в этой войне активно использовали обе стороны. Бронетехника же в дневное время не перемещалась, соблюдая режим маскировки. Встречный поток был не менее оживленным, а обогнать по обочине или съехать на поле, не позволяла, разбитая в хлам, после ночных маршей танками и тягачами, земля.

Ремонтно-восстановительные работы по укреплению грунта и засыпанию ям, для пропуска очередной танковой колоны, проводились силами наших военнопленных, количество которых я оценил в пару тысяч человек. Что меня неприятно поразило, они не выглядели несчастными или изможденными, вполне себе нормальные красноармейцы, под управлением нескольких командиров РККА, без поясных ремней, но со знаками различия в петлицах. Некоторые даже улыбались проезжающим мимо немцам, явно радуясь, что для них война закончилась. Охрана была чисто символической, я видел всего несколько солдат с винтовками, что неторопливо прохаживались вдоль дороги.

Унтер-офицер и водитель перебрасывались веселыми фразами, попеременно дыша чуть ли не в лицо запахами курева и чеснока, а у меня на душе поднималась тихая ярость. На себя за невыполненное задание; на этих жизнерадостных фашистов; на красноармейцев, забывших о воинском долге и присяге; да, на саму жизнь, не желающую прогибаться и менять историю в лучшую, на мой взгляд, сторону. Краски вокруг начинают выцветать, делая мир более четким, шум крови в ушах усиливается, по-иному отсчитывая ритм сердца, предвещая переход в боевой режим.

С трудом подавляю страстное желание всего парой ударов ножа оборвать жизни, подвозящих меня, тыловиков, а затем устроить на дороге переполох и организовать побег наших военнопленных. Вот только, вряд ли эти побегут в лес, разве, что единицы. Для себя они уже все решили и оправдания, типа того, что их предали и безоружными бросили на танки, придумали. Пока Красная Армия не добьется крупных побед, эти люди и не пошевелятся.

В руки себя мне взять удалось, даже выражения лица не изменилось, я продолжал улыбаться и кивать, непонятным шуткам, но для себя решил расстаться с румынами при первой же возможности. А то и, правда прирежу их в тихом месте, не потому, что я маньяк беспредельщик, а что бы завладеть транспортным средством и дальше не зависеть от капризов судьбы.

На самом деле «тихих» мест, где можно было бы совершить подобное, впереди не предвиделось, поток войск, причем в обе стороны, был достаточно плотным. Даже в преддверии крупного наступления отпуска немецким солдатам не отменили. Пусть не все могли съездить домой, но пару недель в тылу отдохнуть им позволяли. Причем именно отдохнуть, а не убыть на переформирование, как у нас.

Как бы там ни было, но даже плохо ехать – лучше, чем идти пешком, да еще с грузом. Там где я, используя обходные пути, добирался, чуть ли не полдня, на попутке сэкономил кучу времени. Через час мы въехали в деревеньку, где мне предстояло покинуть гостеприимных румын и искать себе другой транспорт. Перед въездом в населенный пункт вывеска с его названием была, с немецкой пунктуальностью, заменена на выполненную готическим шрифтом, и имела еще ряд обозначений так, что я даже не пытался перевести ее на русский, голова и так была занята разными мыслями. Идея забрать чемодан с предположительно партийными бумагами уже не казалась такой хорошей. До аэродрома, где я оставил Шторьх, оставалось примерно километров семь-восемь, а полями, напрямую, так и вовсе всего пять. При других обстоятельствах – час неспешного прогулочного шага. Но в этих местах довольно много мелких населенных пунктов, сейчас забитых немецкими частями, и офицер, идущий по полю пешком с чемоданом, с большой долей вероятности вызовет ненужное подозрение. Так как даже простой унтер со стопроцентной гарантией привлек бы для этих целей солдата. Значит, мне нужно перейти на другую сторону не такой уж и большой деревушки, где имеется дорога в нужную мне сторону, и опять искать попутный транспорт. Но так же наверняка там имеется и пост, точно такой же, как и на въезде. За свои документы я спокоен, а нерастраченная злость придает силы и уверенность в своих действиях. Поэтому вперед, долой всякие колебания и сомнения.

Деревенька и правду была небольшой. Три дороги, образующие улицы с десятком домов на каждой, сходились в центре у колодца. Гражданского населения видно не было совсем, зато солдат и стоящей во дворах техники было полно. Я был раздражен, а чемодан, к тому же оказался тяжел и неудобен, добавляя ненависти к оккупантам, удивительно как я с ним так легко бежал через поле. Ни капли не смущаясь, я махнул рукой солдату, который вышел на улицу, явно маясь от безделья и, указав рукой на багаж, спокойно направился в нужную мне сторону. Ослушаться даже чужого офицера, в месте временной дислокации, солдат побоялся, вдруг собственный командир узнает, и с самым несчастным видом, под ехидные улыбки, выглядывающих из-за заборов и плетней товарищей, поплелся следом.

Пропускной пункт на выезде из деревни был но, то ли по тому, что я пришел в сопровождении солдата, то ли по тому, что команда была проверять только въезжающих, на меня внимания практически не обратили. Кивком головы, отпустив носильщика, решил брать инициативу в свои руки.

– Ком, ком, – поманил я к себе старшего из троих солдат, обеспечивающих пропускной режим.

– Я воль гер офицер, – тут же кинулся он ко мне.

Дальше, что бы не портить первое впечатление своим ужасным немецким, я протянул ему бумагу где, была написана просьба оказать содействие в моей инспекционной поездке. Это я заранее, еще до вылета озаботился несколькими, ходовыми выражениями, которые для меня, очень красивым почерком написала одна девушка связистка, между прочим, этническая немка. Что бы не путаться в написанном, я своими сокращениями на обратной стороне делал краткий перевод. И сейчас был в некотором затруднении, так как две бумажки с разными текстами, судя по моим сокращениям, несли одинаковый смысл, чего быть не должно. Поэтому и воспользовался запиской с нейтральной просьбой, которая, впрочем, подходила к ситуации.

Солдат прочитав предложение, поднял на меня вопросительный взгляд, выражая желание помочь но, не совсем понимая в чем. Хотя чего может хотеть человек с чемоданом на выезде из деревни? Произнести такое простое словосочетание как «попутный транспорт или машина» на чужом языке у меня не получалось, и это при том что и машина и транспорт особого перевода и не требовали. А вот слово «попутный» мне не давалось, так как я помнил только окончание, почему-то ассоциирующиеся у меня с хреном. Поэтому развернув планшет, просто ткнул на карте в нужный мне населенный пункт.

Немец улыбнулся и выдал фразу, в которой я, уловив знакомое словосочетание «ворби, что-то там, хрен машинен», кивнул головой. После чего отошел в сторону и присел на свой чемодан. Хоть какая-то от него польза – не пришлось искать, где мне расположиться в ожидании попутки. Основной поток транспорта, по околице деревни с противоположной от нас стороны, уходил в сторону, куда направлялись румыны, но раз здесь есть пост, то и какое-то движение присутствовать должно.

Терпения мне хватило только на четверть часа, потом я встал и, заложив руки за спину, принялся неторопливо прохаживаться вдоль дороги. Нестерпимо захотелось закурить, и я сам не понял, как пачка папирос оказалась у меня в руках. Я-то не курю, и всеми силами борюсь с дурными привычками этого тела, но папиросы с собой ношу в качестве средства коммуникабельности, и иногда для расчета за оказание мелких услуг, ну а в дальних рейдах, можно и след табачком присыпать. Папиросы «Курортные» это конечно не Явовская «Герцеговина флор», но уже и не Ленинградские «Беломор канал», а вполне приличные, относящиеся к высшему сорту, только 3 категории. К тому же изображение на коробке нейтральное – дымящаяся папироса на фоне пальмы, освещаемой закатом, а не что-то из Советской пропаганды. Правда настоящий курильщик предпочитает портсигар, что бы не смять папиросную гильзу и не просыпать табак, но так как я их постоянно не ношу, то мне и так сойдет. Уловив, украдкой бросаемые на табак взгляды солдат с поста, подошел к ним и жестом предложил угоститься. Не известно, сколько мне здесь еще торчать, придется налаживать отношения. Жаль, что не знаю языка, а то можно было бы и какие-нибудь новости узнать. Перед наступлением любая информация может представлять интерес. Как, например, нанесенный желтой краской, на бортовую броню вон того самоходного зенитного орудия, знак, похожий на перевернутую букву «Y», этакий шалашик, с двумя маленькими кружками рядом. Сдается мне, что именно такой я видел под Ленинградом. Там мы жгли броневики и танки с похожим символом. А это значит, что 6-я танковая дивизия 41-го немецкого корпуса уже здесь, а не на Ленинградском фронте как думают у нас.

Благодарность немцев не заставила себя долго ждать. Когда со стороны аэродрома в деревню въехал мотоцикл с коляской, старший патруля энергично замахал ему рукой, привлекая внимание, а затем, коротко переговорив, показал на меня рукой. Выражения, под широкими очками, на покрытом пылью лице мотоциклиста, я не рассмотрел, но он утвердительно кивнул и, газанув, заложил резкий разворот, подъехав ко мне. А когда я направился за чемоданом, стал снимать брезентовый чехол, закрывающий в люльке пассажирское место. Я бы предпочел сесть сзади, но привередничать или качать права не стал. Лучшее – враг хорошего. Главное быстрее добраться.

На территорию аэродрома мотоцикл не пустили, а вот я прошел практически беспрепятственно, благодаря велосипеду меня запомнили. А то, что вернулся без него, но с чемоданом было воспринято как должное. Отлет так же прошел достаточно рутинно. Не смотря на то, что Шторьх был готов к вылету я, не торопясь, в соответствии с регламентом, обошел его, осматривая узлы и агрегаты. И только после этого, как истинный ариец, привел форму в порядок, начистил сапоги и, забросив чемодан на заднее сидение, приготовился ожидать разрешения на взлет. Которое, к счастью, не задержалось.

Короткий разбег, штурвал на себя, и я, наконец, смог облегченно выдохнуть, поднимаясь в начавшие хмуриться небо, обещавшее скорый дождь.

Глава 12

Над оккупированной территорией перелет прошел спокойно. Что бы ни рисковать, я сначала направился на Запад, а потом, развернувшись по широкой дуге, полетел в сторону Вязьмы, где меня на одном из аэродромов 33-го истребительного авиаполка 43-й смешанной авиадивизии, должны были встретить сотрудники разведотдела фронта. Почему сразу не совершить посадку на штабном аэродроме рядом с Вязьмой для меня осталось загадкой. Тем более, что основные силы авиаполка как раз и располагались на аэродроме Двоевка, чуть ли не в городской черте. Не зря же одной из их задач являлось прикрытие штаба фронта и станции Красная.

Данный полк выбрали не случайно. До войны он был расквартирован в Пружанах, и я лично знаком с его командиром майором Николаем Акулиным. На 22 июня полк имел в своем составе 44 истребителя И-16, из 63 положенных по штату, и должен был прикрывать Брестское направление. Как я узнал позже, начали они боевые действия в 3.30 утра, однако уже к 10 часам в строю не осталось ни одной исправной машины. На переформировании оставшаяся часть летного состава получила новые ЛаГГи, на которых теперь выполняют боевые задачи по сопровождению бомбардировщиков, штурмовке вражеских позиций и защите объектов военного назначения.

На мой взгляд, можно было бы действовать гораздо проще. После пересечения линии фронта в условленном месте, получить пару истребителей в сопровождение и спокойненько лететь до Двоевки. На самом деле с авиацией у нас не так плохо, что бы не выделить звено на спец задание – самолеты есть, а вот их применение оставляет желать лучшего. Немцы стягивают свои пикировщики в один мощный кулак и утюжат наши позиции волна за волной, а мы, как и в наземных войсках, стараемся, и так не великие силы, размазать по всему фронту. Ну, ни чего, Худяков должен додавить руководство с новой тактикой и переподчинением авиасоединений под единое командование.

Набрав высоту в два километра, я попытался расслабиться, но мысли постоянно крутились вокруг невыполненного задания. Невольно пришлось продумывать варианты доклада. Так за раздумьями время и пролетело. Что бы не получилось, как с немецким аэродромом, пришлось тщательно сверять наземные ориентиры, а то встретит зенитное прикрытие не ласково, и докладывать будет некому. Это скоростная цель еще может потягаться с зенитчиками, а такая тихоходная как моя, для них просто как подарок судьбы.

Над нужным мне летным полем кружилось звено ЛаГГ -3, судя по всему «обкатывали» молодняк. Машина – одна из тройки новых образцов, принятых на вооружение перед самой войной, поэтому и опыт управления ею, в достаточной степени, мало кто успел наработать. По договоренности меня начинали ждать с обеда и соответственно о прилете Шторьха должны были быть предупреждены. Но если честно, когда они направились в мою сторону, я порядком струхнул и еще издали стал покачивать крыльями, намекая, что я хороший. У командира рация точно должна стоять и будем надеяться, что команду с земли от руководителя полетов он получит.

Один ЛаГГ, с набором высоты, пошел в прикрытие, а пара продолжила нестись по встречному курсу быстро приближаясь. И тут я понял, что до этого не боялся, а испытывал опасения. А вот когда эти отморозки пошли в лобовую, страшно стало по настоящему, а еще жутко обидно, что можно погибнуть вот так по глупому и главное от своих же. Приближающиеся не стреляли, но и не отворачивали. Счет пошел на секунды. На самом деле лобовая атака не предусматривает таранного удара лоб в лоб. Таран это жест отчаяния, когда боеприпасы израсходованы, а врага сбить нужно любой ценой. Смысл движения по встречному курсу в том, что отвернувший первым, подставляется под огонь курсовых пулеметов и орудий. А вооружение у ЛаГГ-3 приличное – два крупнокалиберных пулемета и пара ШКАСов. Ну да, Шторьху и этого за глаза хватит, бронирование то у него нет. К тому же я не профессиональный летчик – я штурман наблюдатель, и как действовать в подобной ситуации не знаю. Я бы давно с радостью отвернул, но сначала растерялся от такого негостеприимного приема, а сейчас просто не знал в какую сторону уходить, что бы не столкнуться при маневре. Такое большое небо сузилось вдруг до ширины автомобильной дороги. Сработали стереотипы, что отворачивать можно только влево или вправо. Хорошо, что включились инстинкты, и как мне показалось, в последний момент, я толкнул рукоять управления от себя, направляя машину вниз, благо высота была еще приличной.

Пара истребителей с победным ревом пронеслась выше, а я ощутил, как прилипла к спине, насквозь промокшая гимнастерка, а по лицу скатываются крупные капли пота. От выплеснувшегося в кровь адреналина начало ощутимо потряхивать и пришлось приложить усилия, что бы самолет не рыскал из стороны в сторону. Сбрасывая напряжение, я принялся материть «воздушных хулиганов» обещая самые страшные кары, какие только мог придумать перевозбудившийся мозг. Когда понял, что уже по третьему кругу перебираю известные мне ругательства, удивился их, относительно небольшому запасу и малому разнообразию, хотя сам себе представлялся знатным матершиником. Так уж исторически сложилось на Руси, что в боевой обстановке приказ, сопровождаемый крепким словом, для солдата более информативен и понятен на интуитивном уровне. Были, конечно, в Красной Армии командиры, в основном из «старых», которые себе такого не позволяли и даже голос на подчиненных старались не повышать, но они пребывали в меньшинстве. Эта неожиданная мысль позволила взять себя в руки и на посадку я заходил злым, но четко контролирующим себя.

От взлетно-посадочной полосы вырулил в сторону, стоящих на краю леса, под маскировочной сетью обычных И-16, но приближаться к ним не рискнул, так как находившиеся там механики и оружейники, держали в руках весьма увесистые ключи и прочий крупногабаритный инструмент, посматривая в мою сторону совсем не дружелюбно. А наискосок через поле неслась полуторка с красноармейцами батальона охраны на борту, и стоящим на подножке командиром, который не менее красноречиво, размахивал пистолетом. Видимо моего прилета все-таки не ожидали. Ошибиться с аэродромом я не мог, так как Днепр, пусть и не такой полноводный, как южнее, прекрасный ориентир и пересек я его как раз в видимости одной из переправ, которые прикрывала эта эскадрилья, недавно получившая новые ЛаГГи. Наверное, случилась какая-то накладка и очень хорошо, что Акулин знает меня лично, это оградит от ненужных вопросов. Только вот как красноармейцам объяснить, что я свой, форма то на мне не советская, как бы по морде лица не получить, как в культовом фильме про поющую эскадрилью.

Покидать кабину я не торопился, и, сняв шлемофон, через стекло колпака, смотрел как красноармейцы, спрыгивая через борт, подъехавшей машины, разбегаются вокруг, беря Шторьх в кольцо. Мало мне «воздушных хулиганов», так не дай бог попадется какой-нибудь служака и пальнет от переизбытка чувств, когда ему покажется, что я к Маузеру потянулся. Поэтому терпеливо ждал команду, которую подаст прибывший командир.

– А ну сука фашистская вылазь давай! – Не разочаровал меня старший лейтенант, сопровождая слова характерным жестом ствола ТТ, – быстро на землю!

Ну и где, так воспеваемое, еще недавно, пролетарское братство. Ой, как бы не пришлось мне отвечать за все, что творили с начала войны немецкие асы. Они сейчас далеко, а я вот он рядом – в прямой доступности. Военнопленных у нас бить не принято, Женевская конвенция и прочее, но сгоряча разочек «прописать» вражине, вроде, как и не проступок, а выражение искренней ненависти.

Но тут увидел направляющуюся в нашу сторону Эмку, и меня сразу отпустило, это точно за мной и именно те, кого я ждал.

– Расслабьтесь товарищ старший лейтенант, – ответил я уверенным голосом, выбираясь из кабины и спрыгивая под крыло. А затем головой кивнул в сторону приближающейся машины, – за мной вон та карета прибыла. Да свой, я свой, – добавил, увидев растерянность и недоверие на его лице, – разведотдел фронта, капитан Песиков.

Напряжение, царившее вокруг, стало резко снижать градус накала. На лицах красноармейцев появились пока робкие улыбки, выражающие восхищение, типа: – «Во разведка дает!» А когда я достал из кабины чемодан, то и винтовки, до этого направленные на меня, сразу опустились. Чемодан обвязанный веревкой и имеющий печати сразу и вдруг разрядил обстановку и поднял мой авторитет в глазах стоящих вокруг бойцов.

Эмка, в отличии от полуторки, остановившейся на расстоянии, так, что бы перекрыть возможность маневрирования самолетом, подлетела прямо к крылу. Из машины, стараясь сохранить солидность, но, не скрывая нетерпения, выбрались командир полка и сотрудник Наркомата с которым мы расстались всего несколько часов назад. Старший лейтенант сунулся было доложить, но Акулин махнул ему рукой: – Отставить! Свободны.

А затем, уже не скрывая радости, направился ко мне.

– Ну, здравствуй Владлен Владимирович. А мы тебя только к вечеру ждали, – произнес он, протягивая руку. Потом, кивнув на стоящий у моих ног чемодан, добавил, – смотрю, удачно слетал.

Цели и задачи моего задания ему, конечно же, ни кто не сообщал. Просто он, как и все был заворожен сургучными печатями.

– Не совсем так, – ответил я, пожимая протянутую ладонь. А сам, глядя на представителя разветотдела, незаметно отрицательно качнул головой.

Он правильно понял мой жест, но выражение на его лице осталось таким же добродушно рассеянным. Вот это выдержка. А может он сразу не очень верил в успех операции. Сейчас по возращении, она выглядела слепленной впопыхах, как говорится «на коленке», и была больше рассчитана на удачу, которая в этот раз оказалась не на нашей стороне.

– Давайте поговорим об этом не здесь, – ровным голосом высказал он свое мнение. – О возвращении товарища подполковника мне нужно срочно доложить в штаб фронта.

Зачем он перевел мое звание капитана НКВД в общевойсковое я не очень понял. Возможно для солидности, а может по другой, только ему понятной причине, в общем-то, не важно. Подхватив чемодан, я быстро уселся на заднее сидение, и мы направились к штабной полуземлянке. Почему полу? Да потому, что обычную избу пятистенку разобрали по бревнышку, перенесли в это место и закопали по срез окон, вместо крыши сделав два наката бревен и засыпав сверху землей. Причина такой архитектуры осталась армейской загадкой.

Увидев чемоданчик ВЧ связи, стоящий в углу на отдельном столике, мне стала понятна причина, по которой я совершил посадку именно здесь. Аппарат не из самых навороченных, предохраняющий только от прямого прослушивания, относящийся к серии аппаратуры простого засекречивания, или как еще говорили «временной стойкости», принятых на вооружение перед самой войной. Мы такие поверхностно изучали в Академии. Принцип действия основан на простой инверсии передаваемого сигнала. Дополнительно в канал связи подавался мешающий тон высокого тембра, из-за чего подслушивающий воспринимал один лишь непрерывный писк. В полевых условиях подобрать «фильтр» без специальной, пусть и несложной аппаратуры, невозможно. Техника новая и пока, из-за небольшого количества, выпущенных образцов, положена для обеспечения связи только командующим фронтов или представителям Ставки Верховного Главнокомандования в пунктах, не имеющих ВЧ-станций. Что-то крутовато для меня, даже если учитывать степень важности сведений, которые я бы мог доставить.

– На базе нашего полка проходят полевые испытания нового ЛаГГ-3 с 37-мм пушкой, под руководством конструкторов Гудкова и Шпитального, – пояснил Николай Иванович, резко снизив мою самооценку. Теперь наличие ВЧ связи удивления не вызывало. И оружейнику Шпитальному, и авиаконструктору Гудкову связь такого уровня просто необходима для успешной работы. У них, за что не возьмись – все гос. тайна.

Люди в землянке собрались серьезные и уровни допуска к секретной информации имели очень высокие, но все, включая командира полка, безропотно покинули помещение по просьбе моего сопровождающего. У каждого свои тайны, у кого-то производственные, а у кого-то военные. Мой доклад много времени не занял, если природу не описывать, то основное в несколько предложений уложилось, тем более, что я его до этого несколько раз в голове прокрутил. Понятно, что потом на бумаге буду излагать все подробно, а затем еще и на кучу уточняющих вопросов отвечать и, скорее всего, не однократно. Телефонный разговор моего сопровождающего со штабом занял еще меньше времени, в основном сводясь к односложным ответам, – «Да». «Нет».

– В Вязьму поедем на машине, – сразу после окончания разговора, сообщил он задумчиво, – срочности теперь ни какой нет, а будоражить умы пролетом вражеского самолета-разведчика лишний раз не стоит. Да и пригодится нам еще наверняка такой козырь.

Спорить или возражать я не собирался. Немного напрягало понимание, что продолжаю находиться под присмотром сотрудника госбезопасности, все-таки с армейцами мне было бы проще, да, если честно, то и спокойнее. На выходе из помещения, услышал, как используя все богатство русского языка «воспитывают» командира звена, что заставил пережить меня несколько неприятных мгновений. Ненормативная лексика была забориста и разнообразна, я даже позавидовал слегка, сравнив со своими недавними потугами. Если бы объявили «батл», то проиграл бы сразу и с разгромным счетом.