Текст книги "Кровавый евромайдан — преступление века"

Автор книги: Виталий Захарченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

ГЛАВА 2. Как из евроинтеграции получился укрофашизм

Сергей Хелемендик:

Есть некий странный консенсус, навязанный всему миру, отчасти России и особенно Украине, о том, что украинцы вдруг массово стали ненавидеть русских. Я с этим абсолютно не согласен!

Вы – обладатель классической украинской фамилии, я – человек с редкой украинской фамилией, которая распространена в Запорожской области. Давайте порассуждаем вслух на тему, что значит сегодня быть русским или украинцем. До недавнего времени все казалось очень просто, а теперь вдруг сложно. Вы русский или украинец? Вы как себя понимаете?

Виталий Захарченко:

Хороший вопрос. Отвечу на него, так сказать, на личном примере. В 16 лет я пошел получать паспорт. В советские времена, как вы помните, в паспорте указывалась национальность. Вернулся домой и говорю маме: «Получил паспорт!», она мне: «Молодец!» Говорю ей: «Мама, там спросили, какую национальность в паспорте записать». – «И как ты себя записал?» – «Украинец». – «Вот как странно… Я родом из Белгородской области, девичья фамилия Сидорова, отец твой – из Ленинграда. И он, и я русские, а ты – украинец…»

Сергей Хелемендик:

В 16 лет я принимал такое же решение. Причем в то время можно было записать, что ты нанаец, китаец или перуанец – интернационализм в действии был. Но я тоже сказал, что украинец, так и было записано. Хотя получал паспорт в Москве. Вы же выросли и прожили большую часть жизни на Донбассе, который Украиной стал относительно недавно, и неизвестно, будет ли ею в будущем. Вы себя сегодня определяете как русского или украинца?

Виталий Захарченко:

В 16 лет я принимал решение исходя из того, что идентифицировал себя как человека, который проживает на определенной территории, называющейся Украиной и входящей в состав Советского Союза. Я так и пояснил маме: «Мама, ну я же живу на Украине».

То есть национальная идентификация была прежде всего географической, а не этнической. Для меня, тогда еще юноши, слово «украинец» не было связано ни с национальным происхождением, ни тем более с определенной идеологией, которая сегодня берется за основу этого понятия.

Теперь о том, есть ли какое-то противостояние между украинцами и русскими на территории Украины. Происходящее сегодня нужно рассматривать в динамике и исторической перспективе, ведь идея особенной идентичности украинского народа, его отличия от других славянских народов появилась не вчера. Такие попытки национального обособления украинцев от русских начались еще в конце XIX века.

Новая редакция идеологии национальной обособленности нашла свое воплощение на Украине после распада СССР. Основной идеей самого существования государства стала мысль, что исторические дороги Украины и России разошлись отныне навсегда. То есть произошел своеобразный «конец общей истории», и теперь безальтернативным вариантом развития и существования украинского государства может быть только некая национальная идея с акцентом на радикальный национализм.

В соответствии с этой идеологией априори заявлялось, что на Украине проживает единый народ, который говорит на одном языке, имеет общую историю. Хотя это не совсем так и даже совсем не так.

И когда на уровне руководства страны все это стало поддерживаться, одна часть народа начала считать, что у них ценности «правильные», а другая часть, которая не могла поддерживать такую идею, оказалась надолго дезориентированной, как бы растерянной.

Особую роль в утверждении такого подхода сыграл вопрос единственного государственного языка. Как юрист и человек, который защищал кандидатскую диссертацию по государственному управлению, хотел бы подчеркнуть: принятие закона о единственном государственном языке означало, что на госслужбе может служить только человек, владеющий государственным языком. То есть в органах власти и управления, в прокуратуре, в милиции, в суде, в службе безопасности Украины, в армии (на офицерских должностях) могут служить только те, кто в совершенстве владеет украинским языком. Для тех же, кто им не владеет (или, по мнению «блюстителей чистоты языка», владеет недостаточно), доступ в эти структуры закрыт. По своей сути это дискриминация всего русскоязычного населения Украины, с нее все и начиналось.

Показательно, что первым делом после государственного переворота хунта отменила пусть и «ущербный», но все же действующий закон о региональных языках. Это на заметку тем, кто лживо вещает о том, что языковый вопрос не важен и надуман.

При этом очевидно, что миллионы граждан Украины исторически не могли быть носителями государственного языка в силу того, что на их территории на украинском языке никто не говорил.

Сергей Хелемендик:

На Донбассе, например.

Виталий Захарченко:

Да, например, на Донбассе.

Сергей Хелемендик:

А в каком возрасте вы начали «розмовляти на украинской мове»?

Виталий Захарченко:

В 34–35 лет, когда учился в магистратуре Академии управления Министерства внутренних дел Украины и столкнулся с тем, что преподавание ведется на украинском, магистерскую работу необходимо было написать и защитить тоже на украинском языке.

Сергей Хелемендик:

Вопрос филолога – вам нравится украинский язык? Вы же должны были на нем говорить.

Виталий Захарченко:

В средней школе я изучал украинский язык. Мне он всегда давался просто. Слово «нравится», наверное, не совсем подходит, это больше эмоции. Я, например, очень люблю украинские песни. А так как я человек служивый, с 18 лет на государственной службе, то когда появилась необходимость, начал говорить на украинском, практиковался, общаясь с коллегами, с которыми вместе учился, там многие были из Западной Украины.

Сергей Хелемендик:

А как министр внутренних дел на каком языке вы говорили со своим окружением? Виталий Захарченко:

На обоих, но в официальной обстановке исключительно на украинском.

Сергей Хелемендик:

И это ни у кого не вызывало затруднений?

Виталий Захарченко:

Абсолютно точно. Но дело в другом: языковый вопрос – это своеобразная ширма, дымовая завеса для националистов. Под прикрытием лозунга о поддержке государственного языка русскоязычным регионам прививалась чуждая идеология украинского национализма. Если мы обратимся к Харькову, Днепропетровску, Запорожью – областям, где исконно жили русскоговорящие, то увидим, что там каким-то удивительным образом в учреждения науки, учебные заведения стали приходить люди с новыми радикальными подходами в национальном вопросе. Эта радикальная, правая, более того – профашистская идеология сначала подспудно, а потом открыто стала главенствующей в учебных заведениях. Появились даже так называемые русскоговорящие украинские националисты (РУН). То есть вопрос был отнюдь не в языке, а в идеологии, которая продвигалась под прикрытием языкового вопроса.

Дальше – больше. При полной поддержке государства начали героизироваться темы профашистских организаций прошлого, например батальона «Нахтигаль», дивизии СС «Галиция», стали воспеваться Бандера, Шухевич. Принять это жители юго-востока не могли. Вот тогда и произошел раскол.

Это был долгий процесс, который поначалу мало кто понимал, мало кто предвидел его последствия. Ведь официальная пропаганда изображала все очень невинно. Вроде бы все так патриотично, нарядно – национальные чувства, национальная гордость, даже спорить с этим неприлично. Действительно, разве можно на Украине украинцам запрещать свою национальную гордость? Вот только никто не замечал, что любовь к своему народу исподволь подменялась неприятием и ненавистью к другому. Как обычно, дьявол радикального национализма скрывался в деталях. А потом из всего этого вылез нынешний фашизм в чистом виде.

Сергей Хелемендик:

Прежде чем украинский фашизм (странное, все еще непривычное словосочетание) показал свой звериный оскал, ему предшествовали идеология и ценности, значительная часть которых была совсем не фашистской и выражалась фразой «пикейных жилетов» из романа Ильфа и Петрова: «Европа нам поможет», сформулированная потом в виде слогана «Україна – це Європа». С этой идеологией вы как высокопоставленный государственный чиновник, министр, руководящий огромной армией полиции, ежедневно сталкивались.

Для меня этот слоган – большая загадка, он кажется искаженным, инфантильным, извините, почти бредовым, особенно в смысле «Европа нам поможет», «Европа нам даст», «мы будем Европой». Выскажу свое мнение, может быть, оно излишне резкое, но все же. Пять миллионов украинцев болтаются по Европе на нелегальном положении, на заправках в туалете часто сидит украинская тетушка и собирает по 50 центов там, где не поставили автомат. О проституции вообще не говорю: украинская проститутка стала европейским брендом.

Как вы понимаете эту «европейскую идеологию» и эти «европейские ценности»? Как вы это видели тогда, когда были при власти?

Виталий Захарченко:

Большинство украинцев себя считают европейцами в силу того, что географически так выпало – это простой ответ на ваш вопрос.

Если же посмотреть более широко – что такое Европа для украинцев и в чем, собственно, вопрос, почему такое стремление в Европу, – то здесь все гораздо сложнее. Так исторически сложилось, что Украина всегда была под влиянием более сильных государств и империй. Соответственно, представление о «хорошем и справедливом сюзерене» для украинцев не является чем-то новым.

В сегодняшних условиях привлекательность, условно назовем, западной империи большому числу украинцев кажется неоспоримой. Широко распропагандированные «европейские ценности» представляются безусловным благом.

Вот эти так называемые европейские цивилизационные, культурные ценности преподносились украинцам как самые важные цели, которых может достичь Украина в случае, если станет на европейский путь развития.

Сергей Хелемендик:

Если можно, подробнее об этих ценностях, что имеется в виду конкретно: богатство, комфорт, свобода?

Виталий Захарченко:

Демократические ценности – это свобода слова, социальная защита, правовая защита, свободные демократические выборы всех уровней, отсутствие коррупции в обществе. Так это много лет объясняли гражданам Украины, и я бы в принципе с этим не спорил, хотя сегодня мне кажется, что многие из этих ценностей в Европе уже давно под большим вопросом. Вспомним недавний коррупционный скандал ФИФА, информацию Сноудена и Ассанжа. Эти ценности подчас декларативны и избирательны, как минимум не касаются эмигрантов и беженцев.

Вместе с тем в массовом представлении граждан Украины под европейской социальной защитой подразумевались высокая заработная плата, хорошее пенсионное обеспечение. Особенности правового государства, которое есть в Европе и к которому должна стремиться Украина, объясняли так, что европейские ценности – это когда рядовой гражданин (в нашем случае «маленький украинец») будет защищен, сможет всегда обратиться в суд – и суд примет правильное, справедливое решение, сможет обратиться в полицию – и полиция решит все его вопросы.

Сергей Хелемендик:

Идеальная картинка Европы, похожая на коробку шоколадных конфет. В эту картинку сами европейцы давно не верят. Украинцы действительно все это принимают за чистую монету?

Виталий Захарченко:

Все зависит от рассказчика, кто и как преподносит эту информацию. Большинство верят, потому что очень хотят в это верить и примерить на себя.

Это если вы человек любознательный и пытливый, тогда наверняка будете докапываться до сути вопроса, читать литературу, рассуждать, полемизировать, вступать в дискуссии.

Но большинство населения получает информацию из телевизора, воспринимая ее некритически. То есть включил, посмотрел – сделал для себя вывод.

Только никто не задается вопросом, кому принадлежат СМИ и телеканалы на Украине, кто формирует эту картинку, зачем подается столь однобокое восприятие?

А вопрос отнюдь не лишний. Например, телеканал «1+1» принадлежит Коломойскому, небезызвестному сегодня в основном благодаря этому каналу и финансированию боевиков «Правого сектора». Еще один олигарх – Пинчук, зять Кучмы, – владеет телевизионным холдингом. Следующие – Фирташ и Левочкин – имеют в собственности телеканал «Интер». Ахметов – «ТРК Украина», который вещает как на Европу, так и на Украину. И данный список можно продолжить.

Сергей Хелемендик:

Неужели у всех этих олигархов, которых в принципе интересуют только деньги, был консенсус в продвижении европейских ценностей?

Виталий Захарченко:

Это не был консенсус в чистом виде, но они охотно продвигали «евроинтеграцию» в своих СМИ не в последнюю очередь потому, что у них есть собственные европейские интересы. Их основные активы находятся за пределами Украины. Там учатся их дети, там находится их недвижимость, банковские счета. Там же предприятия, дающие добавочную стоимость к продукции, которую они производят на Украине.

К примеру, если здесь добывают уголь, делают кокс и плавят металл в виде чушек, то на европейских предприятиях производят высококачественную легированную сталь, которая идет на строительство автомобилей. За рубежом находятся предприятия, которые занимаются реализацией продукции и, естественно, получают прибыль (в этой книге я не стану описывать теневые схемы их бизнеса).

Им «европейские ценности», конечно же, ближе, и для них жизненно важно продвигать именно эту идеологию, рассказывать о том, что в Европе меньше коррупции, защищены права граждан, демократичные выборы. Только на Украине они об этих «евроценностях» забывали сразу же в тот момент, когда вопрос касался, скажем, необходимости лоббирования своих интересов при выборах в Верховную раду, или уплаты налогов в собственном государстве, или решения какого-то спорного вопроса в суде…

Я не слишком долго был на ответственных должностях в центральной власти, однако руководил налоговой службой Украины, потом Министерством внутренних дел. Вместе с тем имел значительный опыт работы на руководящих должностях в милиции и налоговой службе в регионах. Мы с моими коллегами и единомышленниками чувствовали и понимали, какие настроения преобладают в стране. Проводили социологические исследования, на основе которых получали объективную информацию. Вопрос отношения к евроинтеграции, которого мы с вами сейчас коснулись, достаточно сложен.

Как возникла и развилась вся эта пестрая и противоречивая евромифология на Украине? Мифы культивировались определенными людьми, которым это было выгодно.

В чем была их выгода? В том, чтобы создать привлекательный образ некоей новой европейской Украины, которая вот-вот придет, появится прямо завтра. Но их подлинной целью было с помощью этого образа прийти к власти. Такой своеобразный европопулизм, где благосостояние зависит не от собственного труда и развития, а от выбора центра силы, к которому нужно прислониться.

Евромифология на Украине была и остается оружием, которым пользуются политические силы, олигархи, и им совершенно все равно, правдивый этот образ или нет. Я думаю, даже не важно, верят ли они во все это сами.

Они просто почувствовали, что «фишка работает» или, как говорят, «прокатывает», что народу можно «впарить» идею евроатлантической интеграции как образ светлого будущего, грядущего рая на земле.

Давайте будем честны в своих оценках – сколько раз эту идею уже «впарили», сколько стран Европы подчинены и разграблены под такими же лозунгами!

Почему бы не провернуть подобное и на Украине? Идея быстрого счастья до сих пор работала безотказно. Лозунг – «Все идем в Евросоюз!» и, как потом на евромайдане сказала какая-то девочка, «обязательно в кружевных трусиках».

То есть речь идет о технологии, которая была привнесена игроками извне и радостно, благодарно воспринята. Тем более в ситуации, когда, как говорил Александр Сергеевич Пушкин: «Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад!».

Все это случилось не в один день – процесс развивался четверть века и, как мы видим, по плану. Только план этот был не украинского происхождения.

Геополитические игроки, безусловно, вмешались в этот процесс. Так называемая «оранжевая революция» 2004 года – это первая попытка прихода к власти людей с подобной идеологией; они сделали все, чтобы системно внедрить ее на территории Украины. Посеяли зерна, которые дали плоды.

Второй этап – это эпоха Януковича. Я знаю, какие реформы тогда реально начались, причем практически под тем же европейским знаменем. Можно посмотреть статистику, сколько стоила тогда национальная валюта, какие процессы происходили в отношении экспорта/импорта, доходов в бюджет, социальных вопросов, как менялось законодательство в правоохранительной сфере.

А потом произошел вооруженный захват власти «евроинтеграторами», и в результате «евроидеология» на Украине скоро будет окончательно скомпрометирована всем тем, что происходит со страной после евромайдана. Так, может быть, не в евроинтеграции дело, а в том, кто и какие подлинные цели преследует, прикрываясь красивыми словами о евроценностях?

Когда провозглашенные цели не достигаются, необходимо понимать почему. Полезно даже перечитать роман Достоевского «Преступление и наказание», где Раскольников начал с возвышенной идеи, а закончил убийством. Тогда легче будет понять, что реальные цели евромайдана были совсем не те, которые провозглашались на площадях и митингах. На Украине из евроинтеграции почему-то получился укрофашизм!

ГЛАВА 3. Как украинские олигархи выиграли войну против своей страны и своего народа

Сергей Хелемендик:

Ситуация на Украине ухудшается от месяца к месяцу. Может быть, России ничего не останется, как поставить такую цель – нанести поражение сегодняшней украинской власти. Сами украинцы, исходя из логики нашей беседы, этого не сделают. Зато после падения хунты сразу станут антифашистами, славянами, друзьями России, вспомнят о тысячелетнем братстве.

Виталий Захарченко:

Россия прекрасно понимает, что военным путем победить Украину не проблема.

Но тогда Россия будет агрессором, чего и добивается Запад изо всех сил. Чтобы украинцы потом десятилетиями рассказывали, что русские украли их европейскую мечту. Россия должна нанести неонацистскому режиму поражение в идейной, информационной войне.

Вначале формируются образы. Потом эти образы закрепляются средствами массовой информации, и начинается открытое информационное противостояние. Это такая война образов, и Россия, страна величайшей в мире литературы, должна создавать образы несравнимо более сильные, чем создали евроатлантисты и уж тем более неонацисты.

Сергей Хелемендик:

Тем более это нетрудно, если русские для украинской пропаганды – «ватники» и «колорады». Но пока происходящее на Украине можно объяснять и так – Россия проиграла информационную войну на Украине. Проиграла там, где и язык наш, и культура наша. Я помню времена, когда мы выигрывали даже где-то в далекой Индии, к нам приезжали за опытом делегации индусов, которые поверили в коммунизм.

То есть наш агитатор Вася Семечкин приехал в Индию, рассказал, что коммунизм это прекрасно – и индусы собрались, приехали к нам и довольны!

Виталий Захарченко:

Да, проигрыш в идеологической борьбе налицо. Я расскажу, как бы я вел нформационную войну, – это, конечно, больше ирония, но в ней есть рациональное зерно.

Пуская кого-нибудь на нефтегазовый рынок России (а таких желающих среди украинских олигархов более чем достаточно), я бы сказал ему примерно так: «Мил человек, отдашь свои СМИ под наш контроль. Ты же хочешь у меня на рынке подзаработать?» – «Хочу». – «Давай, иди сюда и показывай информацию о России объективно».

Кто там еще? Главный украинец Беня Коломойский? «Ты не тот ли, что „Татнефть“ отжал» в свое время? Ты понимаешь вообще, что ты сделал? Ты же на российские интересы наступил. Мы твой банк закрываем в Москве. Не хочешь этого? Что там у тебя? Канал? Какой – «1+1»? Иди в наш информационный пул, дорогой товарищ!

Долгое время бытовало ошибочное мнение, что «мы же Украине давали газ по скидкам».

Какой Украине вы давали? Вы конкретно давали олигархам – Фирташу, Коломойскому – возможность лично богатеть, а не народу Украины. Той же Тимошенко давали возможность жить как газовой принцессе. Они стали лояльнее к России? Совсем нет, скорее наоборот!

Для того чтобы выиграть войну, нужно воевать.

Сейчас происходит примерно то же. Возьмите Левочкина, спросите у этого новоявленного оппозиционера: «Дорогой товарищ, ты говоришь, что ты в оппозиции к нынешним фашистам, а зачем ты в Америку полетел к Нуланд на следующий день после переворота? Что ты в госдепе рассказывал, что сулил за поддержку?»

Одним словом, поддерживая олигархов, Россия не поддерживает народ Украины. Сколько волка не корми, он все в лес смотрит.

Сергей Хелемендик:

А почему в России обо всем этом не спрашивают? Вопросы логичные, справедливые.

Виталий Захарченко:

Потому что считают, что они на эти грабли уже не наступят. А я считаю, что наступят, это только вопрос времени. Россия вообще больше двадцати лет исходила практически официально из того, что мы же родные, у нас язык общий, культура общая – значит, никуда они не денутся на Украине и нечего тратить силы. Это была большая ошибка.

Ведь люди, принимавшие решения в России, видели и понимали, как формировалась нынешняя олигархическая Украина. Но считали, что удастся договориться.

Когда после развала СССР партийная элита, первые «самостийные» чиновники на Украине начали строить изначально клановую и коррупционную систему, им никто не мешал. Иногда кажется даже, что им помогали изо всех сил, особенно российские олигархи.

Во главу угла при формировании постсоветской власти на Украине ставился только личный материальный интерес. Для зарождающегося чиновничества было не очень важно, кто являлся, так сказать, контрпартнером власти: бандит, преступник, мошенник или предприниматель. Главное, чтобы он вовремя заносил мзду.

Тогда укоренилось на Украине господствующее убеждение – нельзя бороться с коррупцией, когда это сама суть системы. Оно, кстати, господствует по сей день, несмотря на официальную антикоррупционную риторику.

Со временем подобные контрпартнеры набирали силу, стали крупнее и наглее – это были уже первые олигархи. Эти новые правила жизни закреплялись Кучмой на национальном уровне, провозглашалось: пусть лучше будут свои олигархи, чем иностранные, они же будут вкладывать деньги в нашу экономику.

Закон укрупнения финансово-промышленных групп приводил к еще более тесному сращиванию олигархов с государственной властью. Аппетиты возрастали, а ресурсов национальной экономики становилось меньше.

В 2004 году в эти правила борьбы была введена новая черта – «партийная», или «псевдорегиональная», принадлежность. С помощью властных рычагов от самых интересных ресурсов оттирались «чужие» олигархические группы.

Такие же отношения власти и более мелких олигархов были по всей вертикали управления. Более мелкий чиновник считал так: если эти правила приемлемы для верхов, почему все остальные, имея региональный ресурс власти, должны поступать иначе?

При подобных условиях государство могло существовать, только проедая запасы советского прошлого, но пришел момент, когда запасы закончились.

Важно понимать, что подобные процессы происходили на всем постсоветском пространстве, и в России в том числе. Но украинский олигархат оказался по уровню своего эгоизма и алчности, по своей устойчивости и жизнеспособности более выдающимся, более «качественным».