Текст книги "Преступления инженера Зоркина"

Автор книги: Виталий Акимов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Рашид торопился, он боялся, что вот-вот появится Капитоныч и призовет жаждущего свободы спасателя на «лекцию». Генки, весело перемигиваясь между собой, грозились позвать старого моряка, моторка которого глухо стрекотала где-то на противоположном конце озера. Семеро остальных спасателей еще не вернулись: все они были бедовыми парнишками и пока еще не избавились от детской влюбленности в воду и от чрезмерных купаний, результатом которых были посиневшая гусиная кожа и судорожное клоцанье зубами.

Достойно отбившись от зубоскальствующих Генок (предлагавших спеть необыкновенную любовную песню в честь очаровательной синьориты), Рашид покинул причал. «Будь, что будет», – решил он, представив, как станет гневаться Капитоныч, не досчитавшись одного из слушателей.

Ирина появилась минут через десять после того, как Рашид отсчитал более тысячи шагов, отмеривая их туда и обратно у ворот. Он до боли вытягивал шею, стремясь разглядеть девушку в густом косяке отдыхающих, заполнившем центральную аллею парка.

Когда она подходила, у Рашида захватило дух от восхищения. В простеньком, но изящно сшитом лиловом платье, в белых туфельках на «гвоздиках», с густой копной золотых волос, Ирина была само очарование. Она, как магнит, притягивала взоры многих мужчин, проходивших мимо. И она призывно отвечала на их взгляды.

Нельзя сказать, что это прошло мимо внимания Рашида. На секунду в сердце парня вспыхнула ревность, он насупил брови. Но глаза Ирины, полные огня, враз растопили образовавшуюся льдину. Они шагнули навстречу друг другу, Ирина шепнула нежно, доверительно:

– Хочу в кино.

Кинокартину смотрели вполглаза. Рашид то и дело пожимал пальцы Ирины, она отвечала горячо и страстно. Ее глаза часто отрывались от экрана и, пытливые, жаркие, останавливались на лице юноши. Рашид не видел ничего, кроме этих чудесных бархатных глаз.

До дому Ирины надо было проехать остановки четыре на трамвае. Но они, не сговариваясь, пошли пешком. Ярко освещенные улицы усиливали черноту звездного неба, бурлящий шум толпы не мешал им, он попросту не доходил до их сознания. Они чувствовали себя так, словно были одни в этом большом южном городе, словно им одним принадлежали ароматы ночи, принесшей с собой мягкую прохладу на смену жаркому дню.

Давно миновали центральную улицу, свернули в чинаровую аллею, из нее вышли в переулок. Тихий и темный. Впереди горел фонарь на столбе, свет его почти не пробивался сквозь густую листву узловатых, кряжистых карагачей. Рашиду не был знаком этот переулок. «Им. Папанина»: табличку он успел разглядеть на углу, когда повернули из аллеи. Но район этот он знал: всюду частные дома, глухие заборы, над которыми нависают ветви фруктовых деревьев, а виноградные лозы цепляются за крыши домов.

Остановились около калитки, прорезанной в левой створке высоких дощатых ворот. Ирина из кармашка достала ключ, открыла калитку. Рашид обреченным взглядом следил за ней. Еще несколько секунд, и девушка распрощается с ним. Он подумал: «Сейчас надо обнять и поцеловать ее... Тогда не уйдет, останется! Ведь еще не поздно».

Она толкнула калитку, обернулась к Рашиду, сказала негромко и очень спокойно:

– Зайди, посмотришь, как я живу.

После кино, они сами, не заметив, как это случилось, перешли на «ты». Рашид вздрогнул от неожиданности, волнующая радость подступила к сердцу. Он прижал Ирину к себе, легонько потянув за плечи. Она чуть подалась назад, повернула голову и быстро, словно дыхание ветерка, коснулась губами щеки Рашида:

– Пойдем.

Двор заполонила буйная зелень. Асфальтовая тропинка, ведущая к дому, не была видна, но Ирина шла уверенно, крепко держа Рашида за руку.

Поднялись на ярко освещенную веранду. В углу стоял легкий стол с двумя плетеными стульями, на столе глиняный расписной кувшин, в котором алело несколько тяжелых, сильно благоухающих роз.

Ирина достала из ящика стола ключ, открыла обитую черной клеенкой дверь.

– Ты живешь одна? – Рашид спросил с удивлением, с затаенной надеждой: ему подумалось, что никого больше, кроме них двоих в доме нет.

– С тетушкой! – ответила она, бросив на него ласково-загадочный взгляд. Добавила. – Она у меня, точно курица, в сумерках спать ложится. Да и глуховата, старенькая совсем стала.

Ирина сказала это громко, не боясь разбудить тетку. Она провела Рашида по коридору, где стоял холодильник, а у двери на стене прибита массивная вешалка, на рожки которой наброшен цветастый халат и шляпка. В углу на легкой тумбочке примостился телефонный аппарат.

– Сюда! – Ирина ввела Рашида в просторную комнату, служившую столовой. Комната была обставлена легкой, изящной мебелью вишневого цвета.

– Польская, – небрежно бросила она, заметив, с каким интересом рассматривает Рашид стол, сервант и тахту. – А в спальной у меня немецкий гарнитур. Хочешь посмотреть?

Она отодвинула цветастую портьеру, за которой обнаружилась раскрытая дверь в другую комнату, включила свет. Здесь чуть ли не всю стену занимал многостворчатый шифоньер, напротив в углу был массивный трельяж, а рядом расположилась поистине королевская кровать, застеленная тяжелым из зеленого шелка покрывалом.

Ирина демонстрировала обстановку своей квартиры с видимым удовольствием, но старалась это скрыть за нарочитой небрежностью. И именно небрежность неприятно подействовала на Рашида. Мысль, которая в это время родилась в голове юноши, принесла ему сильное огорчение: «Я ей не пара: моего грошового заработка ей не хватит».

Ирина выключила свет в спальной, на секунду прильнула к Рашиду, но тут же, отпрянув, произнесла торопливо:

– А теперь за стол, я приготовлю ужин.

На столе появились паштет, масло и копченый окорок. Выйдя в коридор, Ирина принесла банку баклажанной икры тетушкиного приготовления. «Пальчики оближешь», – сказала она, ловко орудуя консервным ножом, и ласково отстранила Рашида, когда он попытался помочь ей.

– Ну, а это для полноты сервировки! – она, присев перед сервантом, достала из нижнего ящика начатую бутылку коньяку и запечатанную «Столичной».

– Ты что будешь пить? – спросила Ирина, ставя на стол большую и маленькую рюмки. – Что же ты молчишь?

И Рашид вдруг приободрился. «Пара я ей, или нет, – решил он, обнадеживая себя, – покажет время. Ведь случалось, что и королевы влюблялись в нищих!» Он, волнуясь и боясь попасть впросак, если скажет, что выбирает коньяк, а она не поверит, поймет, что ему еще ни разу не приходилось его пить, произнес искусственным голосом: «Предпочитаю водку!»

Они выпили по две рюмки. Рашид сразу захмелел. Это было необычно приятное чувство: сидеть в уютной комнате с хорошенькой женщиной, не отрываясь глядеть ей в глаза и слушать ее голос, доносящийся словно из тумана.

– Рашид, я вышла замуж, когда мне было двадцать лет. У меня есть дочка, Танечка, она живет с мамой в Киеве. Мы разошлись с мужем три года назад...

Ирина сказала, что развод вовсе не огорчил ее, что муж был человеком вздорным, подозрительным и жестоким. Теперь Ирина чувствует себя свободной, она хорошо зарабатывает и может удовлетворить многие свои желания. Она закончила техникум легкой промышленности, получила специальность модельера, проработала некоторое время на фабрике. Но потом ушла. Она поняла, что со своим вкусом и уменьем отлично шить, сможет получать намного больше, если пойдет на работу куда-нибудь в промкомбинат, швейную мастерскую.

Вот уже год, как она работает в небольшой мастерской, причем выполняет заказы на дому по договоренности с заведующим, и не жалуется на жизнь.

– Все, что ты видишь, – произнесла она хвастливо, указывая на мебель в столовой и кивнув в сторону спальни, – заработано вот этими руками.

Эта фраза напомнила Рашиду подобную, читанную им когда-то в романе о рабочих людях. Но там люди гордились трудом, гордились своими руками, выплавляющими сталь, строящими дома, добывающими руду. Люди эти хорошо зарабатывали, красиво одевались, обставляли свои квартиры дорогой изящной мебелью. Но они имели на это право – право честного труда! А Ирина... Сравнение покоробило его, по чистой юношеской душе словно провели драчовым напильником, который по странной прихоти оказался в нежных женских руках.

Рашид не успел додумать до конца, вынести свое суждение. По настоянию Ирины он осушил третью рюмку, потом четвертую, и уже не туманный покой, а веселая удаль овладела его сердцем. Он встал, пересел в кресло в углу и сделал вид, что болезненно жмурится от яркого света. Ирина поспешила навстречу его желанию, щелкнула выключателем. На несколько секунд она застыла около окна, вся засеребрившись от густого лунного света, потом повернулась и подошла легкими шагами к креслу...

Рашид ушел от Ирины в третьем часу ночи. На улицах ни души. Его шаги гулко отдавались в настороженной тишине, и редко-редко им в унисон звучали где-то вдалеке шаги другого запоздалого прохожего.

Сердце Рашида было переполнено радостью и любовью. Нет, Ирина не «малышка», с которыми им с Игорем приходилось встречаться до этих пор, гулять долгими часами по парку. «Иринка – чудо! – шептал он про себя. – А я – молодец, настоящий мужчина!. Она сама сказала».

Он был безмерно горд тем, что вот, наконец, и в его жизнь пришла первая любовь. И какая! Кто из его товарищей мог похвалиться интимной дружбой с такой очаровательной женщиной? Впрочем, хвалиться он не намерен никому, даже Игорю: Ирина – чудо, она божество, следы которого он готов целовать без устали... О, как ясно, как отчетливо он представлял теперь великое чувство обожания любимой женщины! Еще недавно, поглотив за ночь толстенный рыцарский роман, он с волнующим интересом и юношеским скептицизмом реагировал на действия безумно влюбленных гидальго и капризы хорошеньких дульциней. А сейчас, скажи ему Ирина – взберись Рашид на крышу многоэтажного дома и спрыгни вниз – он, не задумываясь ни на минуту, исполнил бы ее желание. Разве он думал, разве гадал, что сегодняшний день принесет ему так много счастья. Этот день необыкновенный, день, которого он не забудет никогда, будет помнить о нем всю жизнь!

Ему все было мило: и кривой переулок, и чинаровая аллея, и дремавший на ящике у магазина сторож со старым ружьем в руках. Он шел, улыбаясь своим думам, и в минуты сильного волнения произносил вслух отдельные слова. Он продолжал свой разговор с Ириной, он говорил ей о любви.

II. НЕСОСТОЯВШЕЕСЯ СВИДАНИЕ

Хадича Салимовна ни слова не сказала Рашиду, когда он вернулся домой необычно поздно. Замкнувшись в себе, еще больше постаревшая, она безмолвствовала и утром, готовя завтрак. Рашид очень переживал, понимая, что мать обижена на него не столько из-за долгих часов ожидания, сколько из-за того, что сын не подошел к ней, как прежде, не обнял ее ласково, не рассказал откровенно, где был и по какой причине задержался до глубокой ночи.

Но он не мог поступить так, как поступал до этого. Если бы еще у него не произошло ничего серьезного с Ириной, тогда может быть и стоило поделиться с мамой, поведав ей о чудесной золотоволосой девушке в лиловом платье. А сказать неправду, утаить половину из того, что произошло вчера – на это Рашид решиться не мог. Лучше молчать, делая вид, что ничего не случилось, а там, глядишь, мама смягчится, и все войдет в норму.

Хадича Салимовна торопилась... Заболела одна из ее хороших знакомых. Вчера вечером она сделала ей укол пенициллина и сегодня утром, в половине восьмого, надо было сделать второй.

Прежде чем затворить за собой дверь, она, не оборачиваясь, сказала словно между прочим:

– У тебя брюки были все в пыли. Я стряхнула их, из кармана выпали деньги. Они на приемнике, не позабудь.

– Деньги?! – переспросил изумленный Рашид, но Хадича Салимовна этого не слышала: дверь за ней захлопнулась.

Рашид одним прыжком очутился около тумбочки с приемником. На стареньком «Рекорде» лежала вчетверо сложенная двадцатипятирублевая бумажка.

Он схватил ее, развернул и первой мыслью его было: «Откуда?» Он хорошо помнил, что вчера вечером отдал последний рубль за билеты в кино. А потом... он был у Ирины, потом ушел. Откуда же деньги? Вдруг он вспомнил, что когда одевался там, у Ирины, и она подавала ему одежду, брюки соскользнули со стула, свалились на пол. Ирина возилась за стулом, присев на колени в короткой с кружевами ночной рубашке.

Она поднялась. Глядя расширенными влажными глазами на юношу, подала брюки, сказав с улыбкой:

– Платок выпал, я его в карман положила.

«И деньги!» – добавил мысленно погрустневший Рашид, держа двадцатипятирублевку.

– Мопассановский герой! – произнес он вслух иронической усмешкой. – Королева заплатила нищему за удовольствие!

Но тут же, противореча собственному разуму, Рашид постарался оправдать любимую... Ирина пообещала, что сегодня снова придет на озеро. «А вечером пойдем в ресторан, – сказала она. – Я так давно не была в ресторане!» Рашид тогда промолчал, попросту не нашелся, что ответить. А Ирина, видимо, догадалась, почему он перевел разговор, спросил с усиленной заинтересованностью:

– Ты сама сшила это платье?

Получив утвердительный ответ, стал хвалить ее способности, чем сильно польстил Ирине. Она не удержалась и похвасталась, что очень многие женщины со средствами (она подчеркнула это слово) добиваются ее согласия шить им.

«Она очень тактично помогла мне выйти из затруднительного положения», – продолжал Рашид оправдательную, по сути дела до шаткости компромиссную мысль. – Теперь я могу пригласить ее в ресторан (за ее же деньги)».

Он не подумал, что возлюбленная могла это сделать иначе, по-товарищески, как это делают настоящие друзья: идут в кино, на концерт и даже в ресторан за счёт того, у кого есть деньги. Причем во всех случаях никто и никогда не считает себя должником друг друга. Вложенные же тайком в карман деньги, источник которых угадывается довольно легко, носят в себе что-то не совсем чистое, опутывают невидимой нитью стеснительной зависимости того, кто их получил.

Рашид не подумал об этом потому, что мысль его возвратилась к матери. Он почти с ужасом представил, как объяснит ей этот случай, что скажет? Ведь она может решить, что он утаил от нее заработанные деньги. Но он никогда... никогда в жизни не позволил себе поступить подобным образом. А если мама подумала, что он достал их нечетным путем? Надо немедленно что-то предпринять!

Рашид схватил лист бумаги и карандаш, написал первое, что пришло в голову:

«Дорогая мама! Прости за причиненное беспокойство и не волнуйся за меня. Может быть я и сегодня вернусь поздно, но так нужно. В отношении 25 рублей не терзайся догадками. Это деньги Игоря. Вчера он передал их мне, когда купался: боялся потерять. А потом и он, и я забыли об этом. Сегодня верну. Целую тебя!

Рашид».

Юноша приободрился. Он знал, мать ему поверит. Они никогда не говорили друг другу неправды. И вот он первый произнес ложь. Но ведь это необходимо, хотя бы для ее спокойствия.

Усилием воли подавив в себе угрызения совести, Рашид отправился на работу. Быстрая ходьба и волнующие думы о предстоящем свидании с Ириной скоро заставили его позабыть о случившемся.

До полудня он легко перегонял лодку от пляжа к пляжу. Останавливаясь около островка и глядя на свидетельницу его тайны красавицу-иву, восстанавливал в памяти детали вчерашней встречи, припоминал улыбки, слова и жесты любимой.

Ее не было. Разноцветные купальники, среди которых множество и светло-, и темно-зеленых, затейливой мозаикой покрывали песчаный пляж. Но ни одна из этих изумрудных фигур не поднялась ему навстречу, когда он осторожно, слегка двигая веслами, повел лодку вдоль берега.

Огненный шар солнца застыл в небе. Зелень сникла, и даже легкий ветерок, напоенный влагой, не в силах был вдохнуть бодрость в могучую фауну. Над зеркальной гладью озера струился воздух, и было странно и любопытно видеть эти струйки; казалось, воздух растворялся, не выдерживая палящих лучей солнца. Только с людьми ничего не могло поделать великое светило. Они безбоязненно подставляли лучам загорелые до черноты тела, плескались в воде. Над пляжем стоял несмолкаемый гул, слышались звонкий смех, веселые выкрики.

Все печальнее делалось лицо Рашида, тревожные думы щупальцами сжимали сердце. Уж насколько признанным шутником считался среди спасателей Генка-маленький, но и он не смог выдавить из Рашида ни одной улыбки, даже когда комично представил в лицах утреннюю беседу между Капитонычем и Камиловым по поводу пропущенной лекции.

Скучно и долго тянулся день. Рашид стал похож на сонную муху. Юноша теперь уже не смотрел на пляж, он потерял надежду и силился лишь разгадать причину, из-за которой Ирина не смогла, а может быть не захотела придти на свидание. Островок с плакучей ивой вызывал в нем томительное, щемящее чувство. Храня в сердце еле тлеющую надежду, он загнал лодку в тень купающихся в воде длинных ветвей, и замер там. Прошло много времени. Но ничего не изменилось на пляже: тот же веселый гомон, примелькавшиеся фигуры и равнодушное солнце, палившее с неослабевающей силой.

С приближением вечера желание встретиться с Ириной выросло настолько, что Рашид уже не мог усидеть в лодке. Он причалил к пристани, осмотрелся вокруг и облегченно вздохнул, не увидев Капитоныча. «Пусть Капитоныч меня уволит, – подумал он, – но я не смогу пережить эти полчаса, оставшиеся до конца работы. Уйду».

Чем ближе он подходил к дому Ирины, тем медленнее делался его шаг, а волнение нарастало. Ему становилось страшно при мысли о том, что вдруг она встретит его сухо, отведет взгляд в сторону, скажет безразличным голосом: «Я была занята». Что делать тогда, какими словами убедить в своей любви. Он верил: так не должно быть, не может случиться после того, что было вчера. Ну, а если... Он забивал эту мысль, растворял ее в потоке воспоминаний, и все же, когда до дому Ирины осталось два квартала, Рашид остановился около телефонной будки.

Воля его была надломлена, решимость ослабела. Он почти убедил себя, что, предупредив Ирину по телефону о приходе, сможет легко догадаться по голосу, как она воспримет его желание. Подстегнутый этим, Рашид открыл тяжелую металлическую дверь и, сильно волнуясь, опустил двухкопеечную монету в щель автомата.

Позывные гудки прозвучали несколько раз, прежде чем на противоположном конце сняли трубку. Немощный, с сильным придыханием голос, по-видимому, старушечий, спросил:

– Кого надо!

– Ирину! – Рашид почти крикнул в трубку, поняв сразу, что говорит глуховатая Иринина тетка. Весь напрягшись, он ожидал, что вот-вот услышит звонкий, игривый голос любимой.

Старуха ответила:

– Ее нет дома. Утром ушла, еще не приходила.

Говорить было больше не о чем, Рашид повесил трубку. От духоты и волнения лицо его покрылось потом, руки стали липкими. Он обтер шею и лоб носовым платком и, не зная, куда ему теперь идти, долго стоял на тротуаре.

Он бродил по городу до темноты. Бродил, чтобы убить время, неся в себе надежду, что через час-другой снова позвонит по телефону и услышит желанное: «Приходи скорее, я жду тебя!»

А в это время дома у Камиловых произошло следующее. Хадича Салимовна, вернувшись с работы и прочитав записку, вздохнула с облегчением. Объяснение Рашида показалось ей вполне правдоподобным и успокоило ее разыгравшееся за день от пережитых дум воображение.

Умиротворенная, она принялась за уборку. В мыслях своих мать видела сына уже не студентом, а преподавателем школы. Вот он приходит домой после уроков, уставший, с пачкой тетрадей, которые сегодня вечером ему предстоит проверить, и ложится на пять минут... нет на,полчаса отдохнуть. А у нее за это время уже притомилась шурпа или готовы любимые им сочные манты. За обедом Рашидик рассказывает ей, что было интересного в школе, как вел себя неугомонный ученик (ведь такой обязательно есть в каждом классе). А потом он говорит доверительно об учительнице из соседнего класса, о том, как он ей, или она ему помогает в работе. Сын вдруг гладит тонкую морщинистую руку матери и произносит со смущенной улыбкой:

– Мама, она придет к нам завтра в гости!

Хадича Салимовна согласно кивает, радостно шепча: «Пусть приходит, сынок, пусть...» А в это время руки ее механически выполняют привычную работу: стирают тряпкой пыль с письменного стола сына, расставляют книги в шкафу, взбивают пышнее подушку на постели и равняют по струнке старенькое покрывало. В комнате Рашида нет ничего лишнего, так приучила она его с детства. Это ее теория, выработанное ею в жизни правило. И она неукоснительно следует ему, оставаясь совершенно безучастной при виде различных безделушек, дорогой мебели, тумбочек и пуфиков, формы которых повергают в трепет других женщин. «Не надо быть рабом вещей, – не раз внушала она подраставшему Рашиду. – Лучше быть рабом книг и богатых мыслей».

Улыбчивые думы Хадичи Салимовны продолжали литься светло и радостно. Она очень ясно, до родинки над бровью, представила милое лицо будущей невестки. Ей почему-то всегда хотелось, чтобы жена сына походила на индианку. Впрочем, она не возражает, если невестка будет кучерява, как барашек, резва и голосиста. Право выбирать принадлежит Рашиду, и он, наверное, уже выбрал, милый сынок. Слова в записке, что он и сегодня вернется поздно, говорят о многом. Она хорошо понимает, почему он ничего не рассказал ей о том, где был вчера. Ему стыдно признаться, что он гулял с девушкой при луне, жарко целовал ее, говорил о любви. Он так был смущен утром, бедняга. У него было очень виноватое лицо, а рот, отцовский рот с поднятыми кверху уголками, чуть припух, щеки жарко горели.

Хадича Салимовна покачала головой и улыбнулась печально и одновременно радостно. Она с гордостью вспоминала, как похвально отзывались о Рашиде учителя в школе: и отличник, и активист, и примерный товарищ. В институте сын сразу же завоевал доверие и любовь однокурсников. К ним домой часто приходили студенты – веселые, остроумные парни и девушки. Готовились к семинарам, к экзаменам, спорили о любви и дружбе, читали вслух Горького и Чехова, Навои и Айбека. Вот только сейчас, летом, наступило затишье. Студенты разъехались: кто по домам отдыха, а кто по турбазам. Хадича Салимовна настаивала, чтобы Рашид тоже отправился в туристический поход. Он отдохнет, наберется впечатлений, увидит много интересного. Но Рашид решительно запротестовал. «Я должен помочь тебе, мама!» – сказал он серьезно, сжав губы и сдвинув иссиня-черные брови, ее брови.

Увлеченная воспоминаниями, Хадича Салимовна вначале не расслышала, как кто-то постучал во входную дверь. Только вторичный, более громкий стук заставил ее обернуться. С пыльной тряпкой в руке, семеня шлепанцами, она поспешила в коридор. Отворив дверь и увидев Игоря Мезенцева, Хадича Салимовна радостно воскликнула:

– Входи, Игорек! Как давно ты у нас не был!

– Здравствуйте, Хадича Салимовна!

– Здравствуй, сынок, ты уж извини, что сразу не поздоровалась, так твоему приходу рада. Проходи в комнату.

Быстро, как это умеют делать только понаторевшие в домашнем хозяйстве женщины, скользнула на кухню, вымыла руки, поставила на газовую плиту чайник, и не прошло нескольких минут, как она уже вошла в комнату с двумя чайными приборами, вазочкой с вареньем и конфетницей.

– Садись, чай пить будем.

– Спасибо, я ведь на минуту, дома работа ждет.

– А я знаю, что тебя к нам привело!

– Немудрено, Хадича Салимовна. Не к кому-нибудь, к старому другу в гости заглянул. Но вижу, его дома нет.

– Не пришел еще. А насчет денег не беспокойся. Вот пишет, что сегодня их вернет.

Глаза Игоря, мгновение назад улыбчивые и теплые, во время чтения записки выразили удивление и тревогу. Однако поняв, что отказом он лишь растревожит сердце матери и подведет друга, Игорь сказал как можно спокойнее:

– Одну вещь хочу купить. Специально для этого деньги отложил.

Он внезапно заторопился, решительно отказался от чая, а прощаясь, напомнил:

– Если Рашид скоро вернется, пусть ко мне зайдет. Я допоздна буду работать.

Проводив Игоря, остановилась посреди комнаты Хадича Салимовна и задумалась. Уважительный парень Игорь Мезенцев. И душа у него добрая, справедливая. Лучший друг ее сына. К ней он как к родной матери относится. А сегодня как-то странно повел себя Игорь, что-то фальшивое проскользнуло в его тоне. Уж ей ли не знать своих ребят! Неладное что-то произошло, чует ее сердце.

Мать думала. Ей припоминались мелочи, которым прежде она почти не придавала значения, объясняя редкие срывы в поведении Рашида зеленой молодостью и свойственной ей ершистостью. Случалось, он грубил ей, настойчиво просил деньги, зная, что до зарплаты еще далеко и оставшаяся десятка распределена до последней копейки. Правда, потом он резко менялся, просил у нее прощения и обещал быть послушным, примерным сыном.

Раза два или три Рашид возвращался домой поздно, очень поздно. От него пахло вином. Хадича Салимовна не спрашивала у сына, что произошло, где он пропадал до ночи. Знала: сам расскажет. Проходил день-другой, и Рашид, смущенно улыбаясь, объяснял матери, что его пригласил на день рождения товарищ по институту, что он попал в гости к знакомой девушке, с которой учился в школе.

С месяц назад Рашид возвратился домой в субботний вечер темнее тучи. В воскресенье никуда не пошел, слонялся по комнатам, долго сидел во дворе, в беседке, о чем-то думая. Обеспокоенная пасмурным настроением сына, Хадича Салимовна, не сдержавшись, спросила:

– Что случилось, Рашид?

И он ответил:

– Я поссорился с девушкой, с которой познакомился позавчера на танцплощадке!

– А причина?

– Я был настойчив в своих желаниях!

Мать внутренне сжалась, она не ожидала услышать от сына такого откровенного и грубого признания. К тому же Рашид произнес последнюю фразу не с огорчением и стыдливостью, а иронически, с еще не остывшей злостью. По выражению его лица, по тону голоса было ясно, что он считает себя правым, а ее – девушку – виновной в оскорблении его чувств.

Впервые Хадича Салимовна не нашлась, что ответить. Она лишь горько вздохнула и промолвила:

– Разве так можно...

Она тогда подумала об Игоре Мезенцеве. Очень жаль, что Игорь и Рашид после окончания школы встречаются совсем редко. Ведь услышь Игорь такое, он бы вначале промолчал, собрался с мыслями, а потом спокойно и деловито разнес Рашида в пух и в прах, высмеял бы его донжуанские замашки. А закончил бы веселой шуткой, после которой ни злости, ни иронии у Рашида не осталось. Только улыбка светилась бы на его лице, улыбка, в которой можно было прочесть любовь и уважение к умному другу.

А что произошло сейчас? Почему Игорь не смог скрыть удивления, когда прочел письмо Рашида? Почему не поделился с ней своими сомнениями, как бывало прежде, когда Рашид отсутствовал, а Игорь терпеливо дожидался его до позднего вечера.

Хадича Салимовна сидела за остывшей чашкой чая в печальном и тревожном раздумье. Спрашивала себя, гадала: «Где сейчас Рашид, что делает?»

Рашид снова звонил Ирине. Тот же старушечий голос ответил ему равнодушно: «Не пришла еще». Юноша заметался: «Где искать Ирину, куда она исчезла?» И вдруг сверкнула спасительная мысль. Мысль, исполнение которой разом прекращало все тревоги, оправдывало Ирину безоговорочно. «Она ждет в ресторане! – воскликнул он, поразившись столь простой разгадке. – Днем не могла прийти, потому что была занята на работе, а вечером... она ведь сказала, что вечером пойдем в «Рахат».

Если бы можно было побежать, не обращая на себя внимания прохожих, он припустился бы со скоростью спринтера по центральной, ярко освещенной улице и, наверное, через пять минут уже сидел бы в ресторане, что расположился на крыше шестиэтажной гостиницы «Навбахор», лучшей в городе.

Часы показывали ровно девять, когда Рашид вошел в длинный огромный зал. Смутившись от устремленных взглядов, попав в ресторан впервые, он чуть было не повернул назад. Идя между столиками, чувствуя себя скованно и не зная, куда девать вдруг ставшие лишними руки, юноша облегченно вздохнул, добравшись, наконец, до одного из свободных столов. И тут он как-то сразу понял, насколько наивным и даже смешным было предположение, что Ирина ожидает его здесь. Нет, Ирина не решилась бы придти сюда одна, хотя самостоятельности, уверенности в ней больше, чем достаточно. И все же он осматривал столик за столиком, сильно волнуясь каждый раз, когда замечал золотистые волосы, похожие на Иринины. «Нет, не она», – отмечал он про себя.

Встать и уйти было неловко. И Рашид решился. Он заказал салат, отбивную, вспомнив, что не ел с самого полудня. Проглотив первую рюмку коньяку, запив бокалом минеральной, он почувствовал себя спокойнее, сел удобнее. И чем больше он пил, тем увереннее чувствовал себя, тем больше ему нравилось сидеть здесь, на огромной залитой ярким светом веранде.

Он не терзался угрызениями совести по поводу того, что решил истратить чужие деньги. «Пусть знает, как подводить друга! Пусть расплачивается за свое вероломство!»

– А если проявит недовольство, – процедил Рашид сквозь зубы, не замечая в хмельном бреду, что говорит вслух, – я ей швырну в лицо эту грязную бумажку. Получу зарплату и швырну!

Он расплатился, осоловело глядя на официанта, но думая, что взгляд его тверд и полон загадочности. Грузно поднявшись и не считая, а вернее не имея сил сосчитать то небольшое количество скомканных рублей, которые ему дали на сдачу, Рашид сунул их в карман. Вдруг вспомнив слышанное, что «элегантные люди считают своей обязанностью предложить человеку на чай», он расслабленными пальцами вытянул одну бумажку, бросил ее на стол.

– Благодарю! – молодой официант взял рублевку. Лицо его при этом оставалось бесстрастным. Зато глаза с заметным прищуром откровенно насмехались. «Пижон, – говорили они. – Свои ли деньги тратишь, юнец зеленый».

Сидя в ресторане, Рашид намеревался отправиться к Ирине. Теперь же, убедив себя с пьяной настойчивостью, что обижен и даже оскорблен ею, он повернул в сторону дома. «Я тоже имею гордость, – бормотал он, – Я за нею бегать не намерен, сама ко мне прибежит!» Его качало и мутило. Через короткие промежутки времени Рашид останавливался, бессильно прислоняясь то к стене дома, то к дереву, и стоял так по нескольку минут, закрыв глаза. Сознание его в эти моменты затуманивалось еще больше, а лихорадочные обрывки мыслей смешивались в бешеном вихре, среди которых точно на смазанной киноленте ярко вспыхивало одно желанное слово: «Спать!»

Трудно описать состояние Хадичи Салимовны, когда она увидела сына: растерзанного, с перепачканными в известке плечами и спиной, что-то бормочущего, смущенного и по-пьяному дерзкого. Нетвердыми шагами, хватаясь по пути за все устойчивые и неустойчивые предметы, он добрался до кровати и не лег, а грохнулся на нее, почти мгновенно заснув.