Текст книги "Кровь Титанов. (Тетралогия)"
Автор книги: Виталий Бодров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 83 страниц)
Огонь уже окружил Лани. С сухим треском занялось платье, еще недавно – предмет восторгов и гордости. Огненные язычки плясали около лица. Странно, но боли она не чувствовала. Казалось, огонь не жег, а ласкал ее тело. И еще более странно – на лицах толпы она видела уже не жажду смерти. Растерянность. Похоже, они опомнились, как после пьяной драки. Поняли, что сотворили. Завтра в глаза друг другу смотреть не смогут. Только ей-то что с того? Для нее уже не будет никакого завтра. А стыд – он глаза не выест...
– Гори, ведьма! – да и откуда у них стыду-то взяться?
«Смотри, дядька Шарап, это – Чапа.» – «Это волк!» – «Нет, не тронь его! Он друг!» – «Это зверь, девочка. Дикий зверь. Он не может быть другом. Отойди, дай мне выстрелить!» – «НЕТ! Беги, Чапа! Беги» – Толчок под руку. Стрела уходит высоко вверх. Серая молния исчезает в лесу. «Зачем... Зачем? Он же... хороший» – «Однажды он перегрызет тебе глотку, твой хороший». – «Никогда! Он – друг!»
«Добрел, это Чапа. Он мой друг.» – «Ты что, сума сошла? Это же волк!» – «Ну и что?» – «Он тебя съест!» – «Нет. Он же друг. Ты ведь меня не ешь?» – «Я – человек! А он – волк. Он же не понимает!» – «Чапа все понимает. Ты что, его боишься?» – «Конечно, нет! Я... Знаешь, если честно, да. Боюсь.» – «Не бойся. Чапа, это – Добрел. Он – друг. Понимаешь?» Огромный волк обнюхивает протянутую руку мальчишки. Потом осторожно, чтобы не напугать, подставляет под нее массивный лоб. – «Можешь погладить. Он тебя не тронет. Он знает, что ты – друг.» Тонкая мальчишечья рука, чешущая волку надбровья. Тихий неуверенный смех. Искры счастья в глазах человека, поборовшего свой страх и нашедшего друга.
«Ой, тетя Мафья! Какие у тебя вкусные оладышки! Я тоже хочу уметь печь такие.» – «Научишься, деточка. У тебя еще все впереди.» – «А у меня есть друг – Чапа. Правда, он волк, его все боятся.» – «Ну и что, что волк. Главное – чтобы друг был хороший. Он – хороший друг?» – «Да! Самый лучший!» – «Ну, так и не слушай никого. Дружбу нельзя предавать, девочка. Судьба накажет.» – «А как накажет, тетя Мафья?» – «Одиночеством».
Пламя гудело, как растревоженный улей. Сухо потрескивали угли, выстреливая в небо снопы искр. Миг – и не стало толпы. Пламя накрыло ее с головой, избавив от вида перекошенных, сведенных судорогой ненависти лиц.
– Да очистится мир от скверны! – визжал, срывая голос, преподобный. – Да сгинут в огне проклятия ведьмины! Ибо истинно говорю вам, в Судный День Творец десницей огненной накроет весь мир, от греха его очищая! Так и мы...
Одиночество. «Я уезжаю, Лани. Мое семейство решило податься в город.» – «А как же я, Добрел? Мне же будет не хватать тебя...» – «Мне тебя тоже. Но я тебя не забуду. Мы все равно останемся вместе – в памяти друг друга.» – «Да. В памяти. И даже всесильное Время не отнимет этого у нас.» – «Помни обо мне. Не забывай.» – «А ты – обо мне.» – «Прощай, Лани. Нам было хорошо вместе, верно?» – «Верно. Но теперь детство кончилось. Сказка – кончилась...» – «Она не кончилась. Она лишь ушла в прошлое.» – «Прощай, Добрел. Удачи тебе!» – «Будь счастлива, Лани. Привет Чапе.»
Одиночество. «Вот и пришел мой час, милая.» – «Да что ты, тетя Мафья! Тебе еще жить да жить!» – «Ведунью не обманешь, солнышко. Смерть, она уже рядом. Но пока не подходит – потому что ты рядом.» – «Я не пущу ее! Я буду рядом!» – «Не заставляй старушку ждать. Она ведь не злая, смерть-то. Она берет человека за руку и отводит за Край. Не серчай на нее...» – «Ты не умрешь! Я не отдам тебя Ей! Я... Я не могу без тебя...» – «Я – памяти твоей. Я – в делах и поступках твоих. Я никогда тебя не покину. В шорохе осенних листьях, в звоне весенней капели, в зимней стуже и в летней неге – я. Умей только увидеть. Умей услышать.» – «Тетя, милая!» – «Прощай, малыш. Не грусти обо мне, не делай мне больно.» – «Я... я не смогу не грустить. Я не могу без тебя!» – «Я хочу, чтобы ты вспоминала только ту радость, что у нас была. А не скорбь.» – «Я... постараюсь...» – «Прощай, милая. Будь сильной...» – «Тетя! Тетя, милая! Нет! НЕ-ЕТ!!!»
Пустота. Боль и пустота. Ни мыслей, ни чувств – только воспоминания. Только – память...
Одиночество... Да, тогда она думала, что это и есть одиночество. До сегодняшнего дня. До того момента, когда услышала: «На костер ведьму!» Почему? За что? Ведь она никого не предавала. Неужели Творец может быть так жесток? Или это жестоки люди, творящие зло от его имени? Тогда почему Он не покарает их? Или Его справедливость не минует их, и они заплатят свою цену за предательство? Одиночеством...
Одиночество – это не когда ты теряешь близких людей. Одиночество – когда близкие становятся чужими. Когда тебя предают...
Языки пламени вдруг опали. Странно, что боли все еще нет. И – дышать стало легче. Будто веревки, туго стянувшие грудь, исчезли. Лани пошевелила руками – сгоревшие волокна покорно соскользнули вниз. И шагнула вперед, на край помоста.
Испуганно отшатнулась толпа. Побелевшие лица, в глазах – ужас. Громкий вздох десятков людей. Священник, прервавший речь, застыл с поднятой вверх рукой.
– Не ведьма, – чей-то шепот. – Огонь ее не берет!
– Святая! Никому зла не творила! – другой голос.
Страх. В глазах, в движениях – страх. И благоговение перед чудом.
Боль. Не от ожогов – от предательства. От непонимания. Боль и пустота в груди, там где раньше было сердце. Теплое, отзывчивое сердце...
– Творец отпустил грехи ея и простил... – это священник
– Заткнись! Это мы перед ней виноваты, – а это Шарап. В его глазах – вина. Стыд, вина и запоздалое раскаяние. – Прости, солнышко...
Снова солнышко, а не ведьма. Почему-то это уже не радует. Боль на сердце, боль и тоска. Творец, почему ты не дал мне умереть?
– Предателям – нет прощения, – голос мертвый, словно бы не ее. – Вы – сами себе кара. Я не брошу в вас свое проклятье. Вы – сами себе проклятье. Я не пожелаю вам смерти. Она – слишком хороша для вас. Не хочу ни видеть вас, ни помнить о вас...
Она идет сквозь толпу – обнаженная, беззащитная. С сердцем, истекающим кровью. Рыжие волосы лепестками огня скользят по плечам. И толпа поспешно раздвигается перед ней. В страхе. В благоговении. В непонимании.
Она проходит мимо них, не глядя ни на кого. Проходит по улице мимо приземистых домов, мимо свежего пепелища на месте их с тетей Мафьей хижины (Сердце сжимается от новой боли. А ей-то казалось, что больнее и быть не может). И исчезает среди деревьев, и только волчий вой (Днем! Летом!) сопровождает ее.
– Все, жена, собирай манатки, – говорит Шарап, по-прежнему глядя вслед девушке. – Ни дня здесь не останусь. Проклято это место. Поедем в город...
– Ты чего, Шарап? – это староста. – Она же сказала, что не будет проклинать нас.
– Она– нет. Мы сами себя прокляли, – Шарап в упор смотрит на старосту, и тот отводит глаза. – Теперь никому на этой земле ни радости не видать, ни счастья. Да и на другой – не знаю. Я уезжаю. Вы – решайте сами.
– Пропадешь ты в городе, – это Опарь, посерьезневший, как-то разом растерявший всегдашние свои ухарство и бахвальство.
– Авось, не пропаду. Тяжко будет, да. Да только такие грехи жизнью своей замаливать должно, – он бросает тяжелый взгляд на съежившегося священника. – Вот только, хватит ли ее, не знаю. Пойдем, жена. Надо засветло уехать.
– Дело говоришь, Шарап, – это Кумила, кузнец. – Пойду и я собираться. Мне, бобылю, проще. Ни жены, ни детей... Молот с собой возьму, а за наковальней дело не станет. Для кузнеца завсегда работа найдется...
На следующий день начался исход. Жители спешили покинуть деревню, как крысы тонущий корабль. Часть, конечно, осталась – из тех, у кого голос совести промолчал. Да из тех, кто потрусливее. Впрочем, оказалось, что это одни и те же люди...
– Глянь-ка ребята! Девка! Голая!
– Вечно тебе, Рубай, девки мерещ... Ох, ни хрена ж себе! Одна! Ночью! В лесу!
– А это, часом, не мавка?
– Какая, на хрен, мавка! Рожа-то вся в крови, видишь? В мавке-то откуда кровь?
– Вот свезло, так свезло! Эй, красотка, иди сюда, погреем... Чур, я первый!
– Первый – атаман. Эй, девка, будем по-хорошему, или силой?
Злобный рык заставил его отпрянуть. Рядом с незнакомкой возник из темноты матерый волк и зло оскалил клыки, глядя разбойнику прямо в глаза. Так, что тот с пугающей ясностью осознал – не пугает. Одно движение – и прыгнет. И даже смерть этого зверя не остановит.
Девушка спокойно подошла к огню и зачерпнула рукой горсть углей. Голой рукой!
Атаман сглотнул и отодвинулся. Всякое желание вмиг пропало.
– Кажись, ведьма, – прошептал Рубай.
– Какая ж это ведьма! Голой рукой в огонь! Эй, красавица, от нас-то чего хочешь?
Девушка подняла на него глаза – и атаман задохнулся от той боли, что плескалась на дне зеленых озер. Ласково погладила волка. Спросила непонятно:
– А вы – кто? Люди или звери?
– Люди, – удивляясь себе, ответил атаман. – Злые, изломанные, но – люди.
– Дайте тогда, чем прикрыться. И глоток вина, если есть.
– Алмаз, быстро! Посмотри, что из шмоток ей подойдет. А ты, Рубай, вина разогрей!
Лани, поджав ноги, села у костра. Ее била крупная дрожь, тело сотрясали рыдания, но глаза оставались сухими. Волк тихо поскуливал, положив голову на ее колени.
– Поспи, милая, – атаман вдруг почувствовал, как слезы торят дорожки по его щекам. – Отдохни. И не бойся – зла не причиним. Люди мы...
– Спа-сибо, – выдохнула она, закутываясь в принесенную одежду. Рубай поднес ей глиняную чашку с глинтвейном.
– Спасибо вам, – повторила девушка, пригубив горячий напиток. Боль и напряжение постепенно оставляли ее. Волк перестал скулить и облизал ей лицо, преданно глядя в глаза. Через несколько минут Лани уснула.
Глава III.
Нанок был варвар. То есть, так его назвали бы высококультурные жители Квармола или, там, Гардарики. Люди же с недостатком интеллекта (а таких большинство) называли его барбарианом. А иные подонки – и вовсе барбом.
Барбы... Упс! Пардон, варвары, это такие специальные люди, созданные исключительно для войны. Огромного роста, сильные, тупые, прекрасно владеющие топор и дубиной, но неспособные к мечу, ненавидящие лук как «нечестное оружие». Всегда стремящиеся подраться, пожрать и полапать девчонок. Причем, именно в такой последовательности. Вдобавок варвары боялись и ненавидели колдовство (а как следствие, и колдунов). Вино и пиво, напротив, очень сильно уважали. Особенно неразбавленное.
Все вышесказанное полностью подходило к Наноку, за двумя уточнениями. Во-первых, Нанок не считал лук нечестным оружием, он просто не умел стрелять. А во вторых, обучиться владеть клинком он просто не успевал. Меч – оружие дорогое, за него барыги дают в два, а то и в три раза больше чем, скажем, за топор такого же качества. А дубину так и вовсе рекомендуют засунуть в задницу. (Глупо, между прочим. Варвары – люди довольно-таки наивные и доверчивые. Такому предложи – и засунет, куда сказано). В общем, все подхваченные Наноком в качестве добычи мечи неизменно пропивались еще до того, как бедняга варвар начинал смутно соображать, с какой стороны за них берутся.
Впрочем, боевой топор в его руках был не менее грозным оружием. Фехтовать им, конечно, тяжело, да и кому это нужно, когда враги после ударов отлетают на пару ярдов, и чаще всего уже не встают? К тому же им и дрова рубить можно.
Нет, жизнью Нанок был вполне доволен. Лет пятнадцать назад, совсем еще юношей, он спустился с родных Кассарадских гор. Просто из любопытства – а чем еще порадует его мир? И мир порадовал. Блеском городов, ласками красивых девушек, звоном монет и добрым вином. Ну и постоянными драками, конечно, – варвар он или нет, в конце концов? Не то, чтобы он так уж искал неприятностей – они с завидным постоянством сами его находили. Когда ты такого роста, да с литыми мускулами – редкий забияка пройдет мимо, не бросив вызов на свою голову. Даже рыцари не брезговали порой схватится с ним, наплевав на низкое происхождение – азарт же! Победа над варваром у рыцарей стояла немногим ниже, чем, скажем, победа над колдуном. Или над другим рыцарем. Подвиг, стало быть.
Нанок рыцарей хорошо понимал. По сути, те же варвары, любят драться, вино любят и ни одной юбки не пропустят. Или соврут, что не пропустили – ну, так и Нанок любит порой прихвастнуть. Единственно, сражаются они, напротив, мечом и копьем, да еще в железе с головы до ног. Словом, достойные соперники для скромного, уверенного в себе варвара, хоть и пивом брезгуют, тупицы медноголовые. У-у, так и врезал бы!
Однако сейчас рыцарей поблизости не было. Хуже того, не было также вина и девок. А была только пыльная дорога, изрядная усталость в ногах (коня Нанок проиграл еще в городке Типел, что в Кордавиле) да полупустой бурдюк с водой.
С деньгами тоже было не густо. В кости ему, как правило, не везло, подходящая работа попадалась редко. То есть, он был искусник, хоть куда, мало кто мог так же виртуозно пасти овец и убирать навоз, но почему-то во всех странах его мастерство оставалось невостребованным. Сам Нанок видел в этом волю Беодла – Громобога, которому он поклонялся. В самом деле, стоило ли покидать родные горы, чтобы пасти овец на чужбине? Воровать у него тоже не очень получалось, толстые сильные пальцы, способные сломать шею быку, не очень подходили для обшаривания чужих карманов. Впрочем, после каждой успешной драки, Нанок всегда выгребал из карманов поверженного противника все мало-мальски ценное – трофеи, однако. А без драк ему удавалось прожить не каждый день...
Тем не менее, настроение у варвара было удручающее. Хорошо еще, кордавильские степи сменились густыми лесами Ледании. Хоть солнце не так печет, да и воду попроще найти, не говоря уже об охоте. Ну, какая охота в степи? Нет, дичи там как раз хватало, но уж больно пуглива, голыми руками да уставшими ногами ее не добыть. Другое дело, если на коне и с луком... Впрочем, коня у Нанока не было, а из лука он не стрелок.
У варвара, между тем, стал ни с того ни с сего сильно чесаться нос. Примета двух толкований не допускала – непременно к пьянке, хотя до города еще не меньше трех дней пути. И вряд ли кто по доброй воле угостит безобидного миролюбивого варвара кувшином вина. Потому что люди цивилизованные отлично знают, что после упомянутой посуды, варвары отчего-то перестают быть безобидными и миролюбивыми, а напротив, пытаются сразу дать кому-нито в рыло и пересчитать кости. Или, если есть девки, то сразу начинают их охмурять.
Нанок хмуро посмотрел на солнце, пытавшееся уползти от него за горизонт. Можно было не сомневаться, что светилу в который раз удастся его подлый трюк, а значит, время было позаботиться о ночлеге. Варвар углубился в лес, выискивая подходящее место.
Полянка отыскалась быстро. К тому времени, мешок варвара был доверху набит всевозможными грибами. После некоторого колебания, он все же решил их выкинуть. Все равно он не знал, какие из них съедобны, потому что в горах Кассарада грибы не росли. В харчевнях он, правда, съел за свою жизнь немало блюд с грибами, но среди тех, что он нашел, похожих на виденные им не было. Может, вся фишка в том, что они не очищены и не пожарены?
Так или иначе, а со жратвой было совсем туго. Нанок достал из того же мешка последний кусок мяса и с сомнением его понюхал. Мясо пахло тухлой свининой. «Это от грибов», – попытался убедить свой желудок Нанок, но тот не поверил. Запах бил в ноздри, вызывая стойкое отвращение. Нанок зажал пальцами нос и, почти не жуя, проглотил весь кусок. Легко этим цивилизованным говорить, что варвары едят все, кроме камней!
Так, об ужине позаботились, теперь время подумать о костре, тем более, солнце уже село. Нанок, не особо спеша, направился за деревья собирать хворост. Две ходки принесли ему немного сыроватых дров и здоровенную сухую валежину. Теперь не мешало набрать сушняка для растопки, и огонь будет гореть до утра. Хворост Нанок видел в овраге в последнюю ходку, когда тащил свою ношу на поляну. Немного поплутав в быстро сгущающихся сумерках, варвар обнаружил искомый овраг. Вот и хворост!
И вот тут – варвары славятся почти волчьим нюхом – он учуял запах разложения. В два рывка Нанок разметал груду веток. И замер – перед ним лежал полуразложившийся труп. Варвару стало страшно. Он не боялся врагов, ни живых, ни мертвых, но при том был крайне суеверен. Вид мертвого не погребенного тела ночью разбудил дурные предчувствия. Вдобавок нос продолжал чесаться, требуя пьянки.
После недолгого, но с непривычки тяжелого раздумья, Нанок решил похоронить незнакомого мертвеца. Сняв со спины секиру, он принялся копать землю. Не самое удобное орудие, но другого у него не было. И уж всяко сподручнее, чем ковырять землю мечом, как иные легендарные герои. Так что через короткое время могила была готова.
К похоронам все было готово, и варвар решил обыскать тело – просто по привычке. И тут его ждал приятный сюрприз. Неизвестные убийцы даже не ограбили труп, в расшитом бисером кошеле Нанок обнаружил аж дюжину золотых монет – не медных и даже не серебряных – дюжину больших золотых леданских марок. Немалые деньги, между прочим, богатым человеком был, видать, покойный, только вот счастья ему это не принесло.
Вдохновленный успехом, Нанок зажал нос и, стараясь не смотреть на копошащихся червей, осмотрел пояс. Чутье бывалого мародера не подвело – еще пятнадцать марок и два квармольских дубара. Кроме того, варвар заметил дорогой перстень с сапфиром и золотой медальон, но их он не тронул. Кто знает, может, трупу они были при жизни очень дороги, настолько, что он и с того света вернется за грабителем. Меч и кинжал ему даже в голову не пришло тронуть, негоже мертвого провожать на тот свет без оружия. А вот деньги ему в загробном царстве точно не нужны. Пива или, там, вина на них не купишь. Зато он, Нанок, на эти монеты может выпить за здоровье, то есть, тьфу! За упокой усопшего... Как, кстати, его имя? Нанок потянулся к медальону.
Нет, имени там, конечно, не оказалось. Да это и не было нужно. Выгравленный на медальоне орел – символ Ледании – явственно говорил о принадлежности покойного к королевской семье. Принц Тудор. Бесследно исчезнувший четыре месяца назад, слухи об этом дошли и до Кордавиля, где в то время варвар и обретался. Пропавший во время охоты близ королевского замка и обнаруженный ныне Наноком за полсотни лиг от столицы, почти у самой границей с Кордавилем. Убитый кинжалом в спину...
Нанок сделал знак, отгоняющий зло. Принцы – они ведь не как все люди. А вот возьмет и встанет, чтобы отомстить обидчику или хотя бы лишить некоего варвара заслуженного отдыха. А что, да запросто. Молитвы-то над ним не читали, не знает их Нанок ни одной, а леданцы народ набожный, даже колдунов всех у себя повывели.
Варвар осторожно опустил тело в неглубокую могилу и присыпал землей. Только тут он обнаружил, что забыл вернуть покойному медальон. Но разрывать могилу – последнее дело, даже варвары так не поступают.
– Я верну его твоему бате, – осенило вдруг Нанока. – Может, и не из рук в руки, но передам обязательно. Пусть он узнает, где ты. Да и лежать тебе, небось, не в лесу полагается, а в склепе, или где там у вас все остальные короли да принцы лежат. В смысле, мертвые, конечно.
Он вздохнул с облегчением. Теперь принц Тудор будет спать в земле, не тревожа его, Нанока. А если и вылезет, чтобы отомстить убийце, так и пусть его.
Упрятав медальон подальше, варвар вернулся на поляну. Хвороста он, конечно, набрать забыл, но возвращаться на поиски не стал. Беодл с ним, с огнем, он слишком устал, чтобы тратить время на эту чепуху. Нанок положил голову на валежину и уснул.
Поспать удалось недолго. Часа через два варвара разбудили крики и звон железа. Грязно, но негромко выругавшись, он прыжком вскочил на ноги, вглядываясь в ночную мглу. Первой мыслью было, что мертвый принц не стал-таки лежать под дерновым одеяльцем (именуемое иными из племен Кассарада дерьмовым). Но мертвецы не вопят и не ругаются, и мечами, что характерно, не звенят. Во всяком случае, такие Наноку еще не встречались.
Подумав, варвар вытащил из ременной петли топор и двинулся на звук. Конечно, это бредни, что горцы ходят неслышно, как тени, но и шумной их поступь никто бы не назвал. Да и звуки схватки заглушали все, хоть песни ори.
Варвар подошел почти вплотную к дерущимся. Его свыкшиеся с темнотой глаза охватили панораму боя. Ну, конечно, все как обычно. Четверо на одного. Этот один, правда, воин был тот еще – прислонившись спиной к толстому дубу, продолжал отбиваться от врагов, но силы его были явно на исходе. Нанок, секунду подумав, решил ему помочь.
– Ва-ар! – взревел он, бросаясь в бой. – За Беодла! Дави волков!
Нападающие, вздрогнув, тут же обернулись в его сторону. Должно быть, искали волков на предмет подавить. Не дожидаясь результатов их поисков, варвар перемахнул какую-то корягу, и вступил в схватку. Его противник ловко принял удар на щит, но недооценил силу варвара. Щит брызнул деревянной щепой, звякнула под топором бронзовая окантовка, а сам воин (не разбойник же, раз со щитом) отлетел на добрых три ярда. Впрочем, тут же подхватился и снова вступил в схватку.
Нанок уже дрался с другим. Этого поймать никак не удавалось, он вертелся волчком, ускользая из-под богатырских ударов варвара и постоянно пытался контратаковать. По всему видать, был мастером, но Нанок и не таких укладывал. Изловчившись поймать топором лезвие меча, он приготовился крутануть его, обезоруживая противника, но как раз в этот миг в поединок вмешался первый противник. Вот тут варвару пришлось по-настоящему туго. Ночные гости были явно не новичками в бою, двигались слаженно, друг другу не мешаясь и под удары не подставляясь. Первый, без щита, провел успешную атаку. Нанок успел уклониться, отделавшись царапиной на руке, и тут же ему пришлось закрываться от выпада второго. Правда, тот немного увлекся атакой, и варвару в первый раз за всю схватку удалось выстроить противников на одной прямой.
– Ва-ар! – взревел он, бросаясь вперед. Теперь у того, что стол перед ним, было два выхода. Либо попытаться принять удар на щит – что, учитывая силу варвара, означало птичкой отлететь на напарника, либо уклониться, и тогда секирой получит не готовый к этому партнер.
Противник парировал удар. Он сумел так отработать щитом, что топор лишь скользнул по гладкой поверхности. Но тут в него врезался сам варвар, и воин, потеряв равновесие, рухнул на напарника. Топор взлетел и с хрустом ударил в копошащихся на земле противников. Взлетел второй раз – и нашел лишь пустоту. Один успел перекатится, и снова был готов к бою. Зато второй уперто лежал на земле, то ли убитый, то ли тяжело раненный.
Стало полегче. Один на один – топор против меча, и никаких щитов. Правда, на воине была байдана, а Нанок доспехи не жаловал, ему хватало шкуры леопарда на плечах.
И вот тут противник его удивил. Резкое движение рукой, свист стали – и плечо варвара пронзила острая боль. Подонок метнул нож! Нанок взвыл от боли и досады. Так провести! Как мальчика! Как варвара, Беодл его побери! Как паршивого барба!
Злость бросила его вперед, на что и рассчитывал противник. Удар за ударом проваливались в пустоту, а тот явно готовил ответ, отступая шаг за шагом. И тут случилось то, чего игравший берсерка Нанок и ожидал. Отступая, воин запнулся ногой о выступающий корень дерева и на миг потерял равновесие. А секундой позже – и голову.
Нанок, тяжело дыша, обернулся посмотреть, как дела у спасаемого. Тот стоял ярдах в пяти, с луком в руках. Похоже, страховал во время поединка, чтобы спасти за секунду до смерти. Хороший мужик, надежный. И с понятием. Не стал портить бой меткой стрелой, обламывать человеку удовольствие. Но и на самотек дело не пустил.
За спиной незнакомца в неестественных позах застыли три тела. «Беодл, а третий-то откуда? Или он его еще раньше достал?»
– Нам надо бежать, – резко проговорил незнакомец. Голос у него был сильный, богатый, как у менестреля, а акцент... Даже не акцент, а произношение какое-то непонятное. Как бы слишком правильное, что ли. Да ну, показалось, как оно так может случиться, слишком-то правильное?
– Чего ради? – возмутился Нанок. – Я и так набегался, спасибо. Ноги уже не ходят.
– Друг, ты не понимаешь, во что ввязался, – устало проговорил путник. – Бежать надо, и бежать срочно. В глубь леса, а не по дороге.
Говорил он спокойно, будто никакая опасность ему не грозила. Как человек, который знает, что делает. Или, хотя бы, что надо делать.
– Надо, так надо, – согласился варвар. – Сейчас только карманы им вывернем, и...
– Нет. Дорога каждая секунда. Поверь, мне и самому интересно было бы их обыскать, вполне возможно, что на одном из трупов есть письмо-указание. Времени нет. Бегом!
И Нанок ему поверил. Поверил и подчинился. Сцапал с земли меч убитого – а вдруг когда подфартит научится им сражаться – и бросился следом за спутником.
Этот бег сквозь чащобу варвар запомнит надолго. Он и при дневном свете так через лес не бегал. Каким-то особым чутьем его спутник выбирал путь в обход бурелома и зарослей. Бежал он легко, как-то даже красиво, изящно. Нанок едва поспевал за ним. Ветки настойчиво пытались попасть в глаза, быстро расцарапав физиономию в кровь. Под ногами захлюпала вода, сразу промочив полуразвалившиеся сапоги – ручей. «Надо было с трупов хоть сапоги снять», – запоздало подумал варвар, топая отяжелевшими ногами по дну ручья. Брызги разлетались во все стороны, одежда вымокла до нитки. – «Хоть погоню со следа собьем»
Незнакомец покинул, наконец, мерзкий и мокрый ручей, быстро поднимаясь по склону оврага. Нанок грязно выругался – намокшие сапоги скользили по глине, и он дважды съезжал вниз с середины склона. Наконец, помогая себе мечом, он выбрался из оврага.
– Ну, что же ты? Давай быстрее! – нетерпеливо бросил незнакомец. – Ходу, ходу!
И вновь нырнул в темноту леса. Варвар последовал за ним.
Бег продолжался долго. Спутник Нанока то и дело менял направление, так что даже способность ориентироваться у последнего дала сбой. Еще дважды пришлось бежать по ручью, и варвар дал себе зарок – никогда больше не мыться. В одежде, во всяком случае.
Сколько прошло времени, Нанок тоже не знал. Усталость навалилась на него горной лавиной, он едва мог уже переставлять ноги, а в ушах звенел нетерпеливый окрик:
– Быстрее! Да шевелись же ты!
Наконец, незнакомец остановился и понес какую-то чушь:
– Все. Мы в полной безопасности. Три пояса дубрав, пояс берез и ельник. Ольха, рябина и ясень в трех ручьях. Не-ет, теперь ему нас ни за что не выследить. Слабо.
Нанок почесал в затылке. Он что-то не улавливал никакой связи между дубравами и погоней. Заблудится она там, что ли? А чем тогда три сосны плохи? С ручьями понятно, чтобы со следа сбить. Но чтобы в них плавали рябина и ясень, он как-то не заметил. Впрочем, может, и плавали, он тогда упорно проклинал мокрую воду и дырявые сапоги, мог и пропустить.
Нанок попытался незаметно рассмотреть своего спутника. Коричневый плащ – под цвет дерева, к которому тот прислонился, под ним – зеленая куртка (может, и кафтан – не разобрать), изрядно поношенные сапоги странного пошива. Охотник – не охотник, разведчик – не разведчик. Лук у него необычный, внушительный такой. На голове – зеленая же шапка, вроде колпака, скрывает волосы, лицо – молодое, ни усов, ни бороды. Шрамов тоже не видно, видать здоров малый мечом махать. Хотя на вид – пацан пацаном. Но реальный.
– А ты собственно, чего в драку влез? – неожиданно поинтересовался незнакомец. – Тебе что, своих проблем мало? Ты хоть знаешь, чьи это люди были?
Варвар задумчиво поскреб бороду. Чьи были люди, он не знал. Да и есть ли разница? Чьи бы не были – нет их теперь, и точка. Слава Беодлу. И чего в драку влез, тоже не знал. Ну, как же так, Беодл побери, драка – и вдруг без него?
– Четверо на одного – как-то неправильно, – выдавил он из себя.
– Неправильно ему, видите ли! Вот люди, а? Нет, я, конечно благодарен, без твоей помощи меня бы просто убили, но все равно не понимаю. Ты ж ни меня, ни их не знаешь!
Варвар угрюмо молчал. Кроме «четверо на одного – не честно», в голову ничего больше не лезло, а это он уже сказал. И вообще, жрать хотелось, просто беда. Для порядочного варвар всегда беда, когда нечего заглотить, а назвать Нанока непорядочным мало кто рискнул бы.
– Некроманта это люди, – сообщил незнакомец. – Самого Тубариха.
Ни о каком Тубарихе Нанок в жизни не слышал. И был вполне уверен, что и тот о нем тоже.
– Откуда в Ледании некромансер? – угрюмо спросил он. – Тут магию-то не жалуют. Священники любого колдуна на костер вмиг отправят.
– Некромант не на виду, – пояснил собеседник. – Живет себе на отшибе, колдует потихоньку. Иерархи, впрочем, наверняка о нем знают, да не трогают. То ли побаиваются, то ли в своих целях хотят использовать. Народ тот еще!
– Звать-то тебя как? – спросил варвар, чтобы не думать, как это вдруг иерархи оказались народом. – Или эта тайна тоже не для моих ушей?
– Ох, виноват! Для друзей – Тил. Для спасителя моего – как для друзей.
«Вот это загнул!» – восхитился Нанок.
– А я – Нанок из племени агаков, рода Ронока.
– Агаки – это кассарадские горцы? – восхитился Тил. – Далеко же ты забрался! Впрочем, с другой стороны, а чего ты в родных горах и не видел? Камни да овцы...
Нанок вдруг проникся к собеседнику уважением. Мало кто вот так, сходу, и Кассарадские горы-то вспомнил бы. А уж об агаках в этих краях и вовсе не слыхивали. Кстати, а сам-то парень откуда?
– А ты сам... – начал он, но Тил тут же перебил его.
– А это что у тебя?
Пальцем он не тыкал, но Нанок отчего-то тут же сообразил, что имеет он в виду не кровь на шкуре и даже не рукоять секиры, а медальон покойного принца.
– Да вот, – и он рассказал историю погребения тела. Всю, за исключением присвоенных золотых. Причем особо не привирая – а на это не всякий варвар способен.
– Так что ж ты его дурилка, с тела-то снял? – всплеснул руками Тил. – Совсем ребенок, честное слово. У тебя головы две или все-таки одна?
Нанок обиженно насупился. Сравнение с ребенком его задело. Затем на всякий случай ощупал голову – одна ли?
– Одна, одна, – подтвердил собеседник. – А вот встретит тебя кто-нибудь, медальон этот видевший, и той не останется. Поди докажи, что не ты его в спину ножом поцелил.
– Дык я, это, бате его снести хотел, – объяснил варвар, потупившись.
– Угу. Во дворец королю. В драной шкуре и с секирой за плечами. Да ты бы и до ворот не дошел, мигом бы оказался за решеткой в темнице сырой. Орел...
Варвар тут же забыл обиду. Орел – это сильно. Гордо даже. Кассарадский Орел – надо будет обязательно добавить прозвище к своему имени. Красиво звучит!
