Текст книги "Пришествие цивилизации (сборник)"

Автор книги: Виталий Забирко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

И Капитан очнулся.

Он увидел Пилота и Стрелка. Он увидел выжженную поляну посреди химерического леса, заваленную пеплом и обломками минного заградителя. Он вспомнил гибель катера, мгновенно оценил обстановку и принял решение. Капитан минного заградителя хомов был не меньшим фанатиком войны, чем Натипак имперского торпедоносца омохов. Поэтому решение у него было одно – найти катер омохов и уничтожить его команду.

Ледяным тоном Капитан отдал приказ. Пилот и Стрелок вытянулись перед ним в струнку, козырнули и исчезли в лесу. Словно андроиды, которым ввели программу действий.

А Капитан остался ждать, глядя неподвижным взглядом на тропу, прорубленную Пилотом в стене обступившего его Дикого Леса.

Но ждал он недолго. Не успел затихнуть звук удаляющихся ударов мачете, как по тропе концентрическими кругами заплясали искры, обрубленные ветви сами собой поднялись в воздух и приросли на свои места. А на границе пепла и леса сконденсировалось пятно черной мглы и открыло желтые глаза.

На этот раз Капитан не потерял самообладания. Он ждал.

И тогда Дикая Тварь сама пошла на него из Дикого Леса. Шаг – и искры посыпались с ее вздыбленной шерсти. Шаг – и искры пали на пути Дикой Твари. Шаг – и пепел с осколками, окропленные искрами, поглотила почва. Шаг – и из почвы проклюнулись зеленые ростки.

И Капитан не выдержал.

– Что тебе надо, Дикая Тварь из Дикого Леса? – спросил он.

– Мыр-р… – сказала Дикая Тварь и сделала очередной шаг.

«Кто ты? – услышал Капитан. – Почему ты здесь?»

– Я – воин, – сказал Капитан. – Я пришел сюда убить своих врагов.

– Мыр-р… – сказала Дикая Тварь, приближаясь еще на шаг.

«Кто такие враги? – услышал Капитан. – Зачем ты их убиваешь?»

– Враги – это те, кто стоит на моем пути, – сказал Капитан. – И я убиваю их затем, чтобы самому не быть убитым.

– Мыр-р… – сказала Дикая Тварь, следующим шагом сокращая расстояние между ними.

«Все живое должно жить, – услышал Капитан. – Зачем ты убиваешь мой лес?»

– Твой лес мешает мне убить моих врагов, – сцепив зубы сказал Капитан. – А все, что мне мешает, я убиваю!

– Мыр-р… – сказала Дикая Тварь, и очередной ее шаг заставил почву поглотить осколок кормового стабилизатора минного заградителя.

«Разве мы враги?» – услышал Капитан.

– Ты хитрая, Дикая Тварь из Дикого Леса, – процедил Капитан. – Но я хитрее. Не заговаривай мне зубы. Уйди. Если ты сделаешь еще шаг, я убью тебя.

– Мыр-р… – сказала Дикая Тварь, и от ее шага из почвы выстрелил зеленый росток с алым бутоном.

«Я несу мир», – услышал Капитан.

И тогда Капитан поднял излучатель и второй раз убил Дикую Тварь из Дикого Леса.

Система слежения торпедоносца была нарушена при аварийном приземлении, и Натипак не заметил спасательных капсул среди разлетающихся осколков гибнущего минного заградителя хомов. Поэтому, привыкший, что подобное поражение противника в пространстве есть окончательное и полное, Натипак не учел сложившихся условий и не выставил караул. Беспрекословная вера в свой военный талант сыграла с ним злую шутку.

Эйфория победы быстро улетучилась, когда Натипак обследовал состояние торпедоносца. Если некоторые из коммуникационных систем еще работали, то двигательные установки вышли из строя полностью. Помощи ждать было неоткуда, так как внепространственный передатчик был разрушен попаданием мины хомов в рубку связи. Оставалась лишь слабая надежда, что удастся починить гравитационный стартовый двигатель и на нем довести катер в открытом пространстве до ближайшей базы. Но прежде, чем приступить к ремонту гравитационного двигателя, необходимо было залатать все пробоины. Поэтому Натипак вместе с Колертсом и Кинахемом приступили к работе сразу же после уничтожения минного заградителя хомов. И мысли не допуская, что кто-то из хомов мог остаться в живых.

Гулкие удары кибера, подгонявшего листы брони к обшивке торпедоносца, послужили хорошим ориентиром для Пилота и Стрелка. Они прекратили прокладывать себе путь мачете и стали осторожно пробираться на звук сквозь глухую чащу. Серебристые комбинезоны, рассчитанные на быстрое обнаружение терпящих бедствие в открытом космосе, демаскировали их, но в Диком Лесу некому было обращать на них внимание. В том числе и занятым работой омохам.

Подобравшись почти к самому торпедоносцу омохов, Пилот и Стрелок залегли за густым кустом. Почти час они наблюдали, как трое омохов латали пробоину в корме торпедоносца, пока из обрывков доносившихся разговоров не выяснили, что из команды в живых осталось четверо, но четвертый, тяжелораненый, находится где-то на катере. Тогда они распределили омохов между собой. Стрелок взял на себя Натипака и Кинахема, а Пилоту достался Колертс. Такое распределение оказалось фатальной ошибкой. Пилот, не ахти какой стрелок, на мгновение опоздал с выстрелом, и натренированный до автоматизма Колертс, уже падая с пробитой грудью, ответил точной очередью в куст, где его гаснущее сознание в последний момент уловило предательский блеск комбинезонов хомов.

Толип очнулся от выстрелов в Диком Лесу, эхом прокатившимся по коридорам катера. Голова разламывалась от нестерпимой боли, кровь в висках стучала набатным колоколом. Толип застонал, охватил голову руками и ощутил под пальцами тугую повязку. В одно мгновение он вспомнил бой с минным заградителем хомов в пространстве, вспомнил бегство торпедоносца через топологический туннель, аварийную посадку на планету и брызнувшие в лицо осколки экранов. И только тут понял, что ничего не видит. Толип попытался моргнуть, но у него ничего не получилось. Тогда он провел рукой по повязке на глазах, и его пальцы стали липкими.

– Натипак! – позвал он. – Натипак!!!

– …типак! пак… пак… – ответило эхо пустых коридоров торпедоносца.

– Что со мной?! – в истерике закричал Толип. – Есть здесь кто-нибудь?!

В этот раз эхо не ответило, и Толип понял, что он не один. Появился в рубке еще кто-то. Чужой. Жуткий. Как тьма в глазах.

– Кто здесь? – севшим голосом спросил Толип, леденея сердцем.

И тогда беспредельная глухая тьма, окружавшая Толипа, открыла два желтых горящих глаза и, прыгнув на него, проглотила его душу.

Толип сорвал с головы повязку, равнодушным взглядом обвел разгромленную рубку, встал с кресла и выбрался из торпедоносца.

Склоняющееся к горизонту солнце косым, остывающим взглядом смотрело на Дикий Лес; деревья распрямляли листву, поворачивали к солнцу вершины, подставляясь под его скупую, предзакатную ласку. Высоченные сикойи по-королевски снисходительно раздвигали свои ветви, позволяя остывающим лучам достигнуть среднего яруса Дикого Леса, где в хаотическом переплетении ветвей и лиан простирался бесконечный лиственный полог. А в самом низу, в преддверие ночи, готовились ко сну хвощи, опуская к земле длинные стебли; сжимались мхи, консервируя в себе до утра крохи уловленного тепла; из-под корней деревьев начинала бурно пузыриться ведущая ночной образ жизни розовая одноклеточная плесень, чтобы утром, при первых признаках света, рассыпаться пылью спор.

Дикий Лес пел вечернюю песню жизни, в которую диссонансом вторгался стон сломанных, изувеченных аварийной посадкой торпедоносца деревьев.

Этот стон вызвал у Толипа горестный вздох. Он спустился по трапу на землю, присел и коснулся сломанной ветки турпалии с поникшими листьями и увядшими цветами. Легким пухом с кончиков пальцев сорвались блеклые искры, пали на ветку, и она распрямилась, место перелома вздулось кольцом клеевого нароста, листья расправились, цветы ожили, налились соком и раскрылись хрустальными, удивленными жизни чашами. Вздох облегчения вырвался у турпалии.

И тогда Толип встал и пошел вокруг торпедоносца, как Сеятель разбрасывая по сторонам искры жизни. Раненые деревья оживали, регенерировали, наполняя душу Толипа светлым счастьем излечения, а мертвые – тихо поглощались почвой, щемящей тоской утраты обволакивая сердце. Жизнь и смерть – основы основ всего сущего – проходили через Толипа; и разум его ликовал, и разум его скорбел, и сущность бога Дикого Леса непомерным бременем давила на плечи. И понял Толип, почему боги всех времен и народов столь строги и столь бесстрастны. Забота о живых и скорбь по ушедшим переполняли их и не оставляли места другим чувствам.

И Толип шел, щедро и беспристрастно даря жизнь, и лес за его спиной вставал зеленой стеной, и стихали стоны, и все больше и больше голосов вливалось в торжественную вечернюю песнь Дикого Леса, посвященную прощанию с солнцем. Лишь громада торпедоносца молчала хмуро и мертво. Путь Толипа был грустен, но светел: он знал, что жизнь имеет свой конец, и что каждое дерево рано или поздно умрет, но если оно умрет своей, не наглой смертью, то на его месте вырастет новое, молодое; и пока будет так – Дикий Лес вечен.

Он шел в строгом обличье бога Дикого Леса, воскрешая и хороня, пока не наткнулся на три чуждых лесу трупа. Проснулась тогда память Толипа, и узнал он своих товарищей: Натипака, Колертса и Кинахема. И понял он, что не воскресить их, потому как древо омохов далеко, среди звезд, а они оторваны от своего древа навсегда. Но и будь древо омохов здесь, среди Дикого Леса, не удалось бы свершить таинство дарения жизни, ибо древо омохов гнилое и бесплодное. И Толип сделал единственное, что смог – похоронил трупы по-омоховски, в земле, в братской могиле, и насыпал на могиле холм. А в изголовье посадил росток вечной сикойи.

Когда остывшее солнце устало коснулось ладони горизонта, последнее сломанное дерево выпрямилось сращенным стволом и включилось в хор прощальной песни Дикого Леса. И только громада торпедоносца молчала, внося диссонанс в гармонию жизни.

Скорбно склонив голову, Толип попросил почву поглотить неживое чужое создание, земля заколебалась, торпедоносец дрогнул и стал погружаться в землю. Лишь тогда застонал торпедоносец усталым мертвым металлом, а из-за куста ему ответил чужой живой стон.

Толип посмотрел на куст, и куст послушно раздвинул ветви. И увидел Толип двух лежащих хомов: Пилота, убитого наповал, и Стрелка, смертельно раненного в живот, но еще дышащего.

Толип подошел, нагнулся над Стрелком, и Стрелок, почувствовав чье-то присутствие, открыл глаза.

– Мир тебе, – сказал Толип и протянул хому руку.

Но Стрелок, верный присяге и воинскому долгу хомов, увидев над собой склоненного врага с угольно-черной Дикой Тварью на плече, разрядил в них всю обойму излучателя.

И клочья тьмы пали на Стрелка.

До позднего вечера прождал Капитан возвращения Пилота и Стрелка. Но, когда солнце стало садиться, перенапряжение нервов, потеря крови и боль ран отключили его сознание.

Он сидел в катапультированном из подбитой спасательной шлюпки кресле посреди пустыни. И не было в пустыне больше никого и ничего, кроме песка и ночи.

Ночь выдалась тихая, ярко-звездная. Горизонт, близкий и ровный, трепыхался зарницами, мягкими и легкими. Было тепло по-весеннему; изредка по небу рассыпающейся чертой скользил метеор.

В полночь, когда небо стало темней, звезды – ярче, резче, а зарницы – больше и злее, потянул холодный ветер. И тогда из пустыни постепенно вырастающей фигурой пришел Мудрец. Он шел от самого горизонта, шел неторопливой, шаркающей походкой, подойдя, остановился у самого кресла, внимательно посмотрел на Капитана, а затем степенно опустился на песок. Мудрец был очень старый, морщинистый, с куцей редкой бородкой, в заношенном звездчатом халате и такой же, островерхим колпаком, чалме звездочета. Его сухое, темное лицо, похожее на старый засохший сморчок, разверзлось провалом рта, и он прошамкал:

– Ты помнишь свой последний сон?

Капитан хотел ответить, но не смог – превратился в безмолвную сидячую статую.

– Помнишь… – кивнул Мудрец. – Ты пришелец здесь, – проговорил он и замолчал. Затем продолжил: – Пришелец, а не хозяин… Ты – Чужой. И не только для нас… Ты свой только самому себе.

Мудрец замолчал и теперь уже надолго. Думал, перебирал тяжелые старческие мысли.

– Послушай, – наконец сказал он. – Ты помнишь свой последний сон? Помнишь… Послушай, если бы все это было на самом деле: ты был бы охотником, смелым и ловким, сильным, жил бы с любимой женой в родном, кормящем тебя лесу, и каждый год жена рожала бы тебе ребенка, твоего наследника, твоего сына, Твое Дитя!.. А Черный Жрец… Чтобы ты с ним сделал? Чтобы ты сделал со Жрецом? Вот если бы все так было, чтобы ты с ним сделал?

Мудрец вздохнул. Опустил голову.

– Тяжело. Ты – Чужой. Ты свой только самому себе.

Небо расчерчивали метеоры: на квадраты, на черные бездонные треугольники, равнобедренные, косые и кривобокие.

Больше старик ничего не сказал. И лишь перед самым рассветом прошептал:

– Так чтобы ты с ним сделал?

Капитан очнулся.

Две луны невидящими бельмами глаз равнодушно пялились с неба. Глухая тишина Дикого Леса давила на сознание кошмаром ирреального сна, и Капитан застыл в прострации, и не мог пошевелиться, словно сон еще продолжался. Болела голова, разрывалась грудь, не насыщавшаяся теплой ватой сгустившегося воздуха. И глаз Капитан закрыть не мог, загипнотизированный бельмами лун. Левое бельмо было меньше правого, с теневой щербиной, и от этого казалось, что Дикий Зверь космоса, нависший над Диким Лесом планеты, сильно косит.

«Так умирают», – понял Капитан.

«Так умирают», – подтвердил Дикий Зверь с неба.

«Так умирают», – придавила его черная вата воздуха.

«Так умирают», – хрустнул веткой Дикий Лес.

И тогда из темноты на поляну вышел серебристый призрак с Дикой Тварью Дикого Леса на плече. Дикая Тварь была беспросветно черна, как и ее собрат космоса. Клок тьмы на плече призрака. Но глаза ее горели живым огнем. Огнем пекла выжигали они душу Капитана.

– Капитан, – сказал серебристый призрак загробным голосом Стрелка, – я вернулся. Но я вернулся другим.

«Я вернулся мертвым», – услышал Капитан.

– Я больше никогда не буду воевать, – продолжал Стрелок. – Я больше никогда не буду убивать.

«Я больше никогда не буду жить», – слышал Капитан.

– Можно ли назвать войну жизнью? – говорил Стрелок. – Мы жили смертью.

«Смерть», – услышал Капитан только последнее слово.

– Удел Человека – мир, – продолжал Стрелок. – Меня научили понимать мир и жизнь. И я научу этому вас.

«Я научу тебя смерти», – понял Капитан.

«Не-ет!» – диким зверем хомов закричало все естество Капитана, но рта он раскрыть не смог. И тогда дуновение смерти достигло сердца Капитана, и оно дрогнуло.

– Не бойтесь, Капитан. Мир прекрасен, – сказал Стрелок, протянул вперед руку и заглянул в душу Капитана желтыми глазами Дикой Твари.

И тогда сердце Капитана остановилось. И гипнотическое наваждение двух лун покинуло мертвое тело, и голова Капитана упала на грудь, и посмертной судорогой сжались кулаки.

И рука трупа нажала на спуск излучателя, и полыхнула молния.

Когда асклепи ожил в четвертый раз, вставало солнце. Перед ним лежало два мертвых тела странных созданий, пришедших с неба и сеявших смерть. Так и не понял их асклепи. Не понял, что ими двигало. Не понял, почему жажда смерти для них была важнее жажды жизни. И почему они отделяли свою жизнь и смерть от чужой жизни и смерти. Анализ их психологии требовал долгих размышлений, но времени на это у асклепи не было. Ему предстояло убрать следы смерти, оставленные пришельцами на планете. А потом его ждала ежедневная тяжелая работа: дарить жизнь и помогать жить всем – от огромной сикойи до одноклеточной пузырчатой плесени. Ибо все хотело жить – на то и Дикий Лес.

И асклепи принялся за работу.

ЧУДО В ЧЕМОДАНЕ

Каштана привел на корабль Владик Лялин буквально за день до отлета. Нашел в лесу – Каштан стоял под деревом и в нерешительности переминался на шести лапах. При приближении Владика он вдруг упал на землю, втянул в панцирь лапы и стал похож на огромный, около полуметра в диаметре, не облущенный каштан.

– Какие мы пугливые, – присел перед ним на корточки Владик. Он осторожно потрогал острые колючки панциря. – Мы всех так боимся?

Каштан не шевелился.

– Любопытный ты зверь, – сказал Владик, – я бы с удовольствием взял тебя в нашу коллекцию, но при мне, к сожалению, нет контейнера, и боюсь, что пока схожу за ним на корабль, ты меня ждать не будешь. Впрочем, – он достал из кармана кольцо-пеленг и нацепил его на одну из колючек Каштана, – надеюсь, ты не быстро бегаешь?

Зверь приподнялся на лапах.

– Бегаешь? – переспросил он голосом Владика, чуть приоткрыв разрез рта.

Владик улыбнулся и встал на ноги.

– Ну вот, между нами и установилось взаимопонимание. Может быть, ты сам пойдешь со мной?

– Пойдешь со мной, – возразил зверь.

– Да ну? – хмыкнул Владик и на секунду представил себе, что было бы, если бы они на самом деле поменялись местами.

– Будь умницей и подожди меня здесь, – попросил Владик.

– Здесь, – согласился зверь.

– Тогда до скорого!

Владик на прощанье махнул Каштану рукой и быстро зашагал из леса к кораблю.

– До скорого, – сказал Каштан и, встав с земли, засеменил за ним.

Так они и вошли на корабль – впереди Владик, а за ним зверь, шлепая лапами по пластиковому полу. Из вольера с пересмешницей навстречу выскочила Леночка Лукашова.

– Ой! – всплеснула она руками. – Кого это ты еще привел?

– Я? Привел?! – Владик повернулся и удивленно округлил глаза. – Ленок, ты гля, что это за чудо в чемодане?

– Перестань дурачиться! – отмахнулась Леночка. – А метку кто ему нацепил?

– Да, – сокрушенно вздохнул Владик и цокнул языком. – Это, пожалуй, мое упущение.

Он нагнулся и снял с колючки кольцо-пеленг.

– Упущение, – горестно подтвердил Каштан.

– Ага, так вы к тому же сговорились!

– Сговорились…

– Кстати, Владлен Аркадиевич, – Леночка уперла руки в бока, – вы не могли бы сказать, кто обучает пересмешницу анекдотам?

Владик заморгал и соорудил на лице удивленную мину.

– Анекдотам? – заинтересовался Каштан.

– Именно! Между прочим, она рассказывает их одним, очень знакомым голосом.

– Знаешь, Ленок, – сразу же заторопился Владик, – у меня, кажется, кислород на исходе… Кстати, куда определить это чудо?

Леночка молча указала на соседний вольер.

– Прошу вас, – гостеприимно распахнул Владик прозрачные дверцы. И хотя Каштан безропотно повиновался, Владик, чтобы раззадорить Леночку, легонько поддал ему в створках двери ногой.

– Ты что, разве можно так?! – возмутилась Леночка.

– Разве можно так? – обиделся Каштан.

– Да ты подумай, Ленок, может быть, для него это самое лучшее, прекраснейшее дружеское приветствие!

– Дружеское приветствие… – с сомнением пробормотал Каштан из вольера.

На следующий день, сразу же после старта корабля с Раймонды, Леночка направилась в отсек, где размещался зверинец. Нужно было проверить самочувствие зверей после старта, накормить их и прибрать в вольерах. Да и, признаться, работать со зверьми Раймонды, прекрасными имитаторами человеческого голоса, доставляло Леночке удовольствие.

В переходном тамбуре она надела кислородную маску, проверила запас кислорода и вошла в отсек. Возле самых дверей ее ждал Каштан.

– Здравствуй! – удивилась Леночка.

– Здравствуй! – поздоровался Каштан.

– Выбрался из вольера? – погрозила ему пальцем Леночка. – Наверное, хочешь есть?

– Есть? – в свою очередь удивился Каштан.

– Проказник! Так-таки и не хочешь есть? Хорошо, идем.

– Идем, – с готовностью согласился Каштан.

Они прошли в оранжерею, но тут дело застопорилось. Чего только не предлагала Леночка Каштану, он от всего отказывался. Синтетическое мясо он тоже есть не стал. Леночка забеспокоилась.

– Что же ты ничего не ешь, а? Ничего не нравится? И что мне с тобой делать в таком случае? – Леночка присела перед ним на корточки. – Может быть, сам скажешь, чем тебя кормить?

Каштан виновато переступил с ноги на ногу.

– Не знаешь? И я вот не знаю. – Она встала. – Ладно, идем сначала накормим зверей, а потом уже решим что-нибудь и с тобой.

– Идем, – согласился Каштан.

Леночка вздрогнула и покосилась на зверя. Этот ответ Каштана мало походил на передразнивание.

– Ты что, умеешь разговаривать?

– Разговаривать? – несказанно удивился Каштан.

– Хорошо, идем, раз уж ты предлагаешь, – улыбнулась Леночка и легонько похлопала его по колючему панцирю.

Вначале они зашли к драконспшу, бывшему не в ладах с фонетикой и коверкающему слова на шипящий манер.

– Здравствуй, – сказала ему Леночка. – Как мы себя чувствуем? Нормально?

– Шташтуй, – прошипел драконспш, но дальше продолжать Леночкину тираду не стал и занялся предложенным ему обедом.

Каштан в вольер не вошел и топтался у самого входа, мешая снующим туда-сюда кибердворникам. Когда в вольере было прибрано, Леночка закрыла двери, оставив драконспша наедине с обедом, и они, пошли дальше. Следующим у них был кудахтающий квохч, затем поющая занзура и, наконец, они зашли в вольер к пересмешнице, огромной жабоподобной образине. Ума в ней не было ни на грамм, но запоминала она буквально все и имела обыкновение выдавать словно записанные на магнитофон тирады на следующий день.

– Здравствуй, – поздоровалась с ней Леночка. – Чем сегодня нас порадует многоуважаемый Владлен Аркадиевич?

– Значит так, – сказала пересмешница голосом Владика. – Заходит один в ресторан и заказывает себе обед. Кибер-официант идет, значит, в подсобку и приносит ему…

Леночка знала этот анекдот с бородой и в другой раз, не сегодня, обязательно прослушала хотя бы из уважения к ходячему магнитофону. Но сейчас ее мысли были заняты другим – чем же все-таки кормить Каштана?

Пересмешница кончила рассказывать анекдот, немного помолчала, фальшиво посвистела как Владик и продолжила:

– А вот еще. У одного магараджи был слон…

– До свиданья, – сказала Леночка пересмешнице, выпустила из вольера кибердворника и закрыла двери.

На обход вольеров Леночка потратила около двух часов. Все звери чувствовали себя нормально, никто не отказался от еды и теперь единственной проблемой оставался Каштан. Но здесь Леночка уже ничего не могла придумать. Разве что поговорить с капитаном…

Леночка прошла через весь зверинец к переходному тамбуру и остановилась. Каштан неотступно семенил за ней.

– Со мной хочешь, Каштанчик? – спросила она.

– Идем, – сказал Каштан, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу.

– Тебе туда нельзя, – ласково сказала Леночка. – Уж поверь, я бы тебя с удовольствием взяла с собой. Но там для тебя плохая атмосфера.

– Плохая атмосфера? – с сомнением в голосе проговорил Каштан. – Идем.

Леночка улыбнулась, покачала головой и закрыла за собой дверь. В последний момент ей показалось, что в узких прорезях глаз зверя застыла обида.

Леночка связалась с рубкой корабля прямо из коридора.

– Марк Петрович, – позвала она капитана.

– Да, – капитан повернул голову к экрану. – Что там у вас, Лукашова?

– Марк Петрович, Каштанчик ничего не ест.

– Кто такой Каштанчик? – наморщил лоб капитан.

– Это тот шипастый чемодан, которого я вчера привел, – подсказал из угла рубки Владик.

– Не ест, значит, не хочет, – буркнул, не оборачиваясь, Никита Шустов. Он был занят прокладкой курса корабля, и ему мешали.

– Хорошо, Лукашова, – сказал капитан. – Идите в рубку, что-нибудь придумаем.

Но придумать они ничего не смогли. Каштан не ел целую неделю, но, тем не менее, чувствовал себя прекрасно, чего, правда, нельзя было сказать об экипаже корабля. Владик где-то вычитал, что на Земле один паук не ел целых семнадцать лет, и пытался этим успокоить Пеночку. Но она только с сомнением качала головой.

– Каштанчик не паук, – возражала она. – И ты знаешь, Владик, он порой так точно угадывает ответы на вопросы, что оторопь берет. Будет жалко, если мы не довезем его до Земли…

На что Владик только загадочно хмыкнул, и со следующего дня пересмешница стала угощать Леночку анекдотами о псевдоразумных.

Развязка наступила на восьмой день. Не успела Леночка войти в отсек зверинца, как Каштан бросился к ней и чуть не сбил с ног. Леночка еле удержалась на ногах и быстро захлопнула за собой дверь тамбура.

– Что с тобой, Каштанчик? – с тревогой спросила она.

– Плохая атмосфера, – прохрипел зверь и снова бросился на дверь. – Идем!

– Ну что ты, миленький, успокойся, – пыталась увещевать его Леночка, но это не помогало. Каштан продолжал твердить «идем!» и прыгать на дверь.

И тогда Леночка решила, что большого вреда не будет, если она впустит Каштана в корабль. Пусть попробует кислорода, и тогда уж наверняка не захочет высовывать свой любопытный нос из отсека зверинца. И, конечно, вовсе не потому, что нос у него отсутствует.

К ее удивлению кислород никак не подействовал на Каштана. Он вовсе не собирался метаться по коридору и бросаться на дверь тамбура уже с другой стороны. С минуту он стоял, словно в нерешительности переминаясь с ноги на ногу, и вдруг его панцирь лопнул пополам, как скорлупа настоящего каштана, и свалился на пол. Пеночка вскрикнула. Из скорлупы выскочил блестящий коричневый шестиног с огромными белесыми глазами и принялся весело прыгать вокруг Леночки.

– Атмосфера! – радостно возвестил он. – Плохая не атмосфера!

У Леночки подкосились ноги, и она схватилась рукой за стенку. Из разломившегося панциря выглядывали какие-то разноцветные трубочки и металлические застежки.

«Мамочка, – растерянно подумала она. – Да что же это такое?» На непослушных ногах Леночка аккуратно обошла странную скорлупу и, добравшись до переговорного устройства, связалась с рубкой.

– Марк Петрович, – позвала она дрожащим голосом, не отрывая взгляда, от скорлупы, – Каштан-то наш… разумный!

– Так… – протянул занятый чем-то своим капитан. – Каштан разумный… Хорошо… Что? Что за чушь, Лукашова? – Капитан прокашлялся. – Извините, Елена Павловна. Вы, наверное, переутомились?

– Скорее всего, наслушалась россказней пересмешницы о псевдоразумных, – хмыкнул Владик.

– Лукашова, – назидательно сказал капитан, – на Раймонде нет никаких признаков цивилизации. А для своих розыгрышей вы могли бы выбрать кого-нибудь помоложе.

– Да нет же! – закричала Леночка. – Никакой Каштан не раймондец! Он сейчас в коридоре, дышит нашим воздухом и… – у Леночки перехватило дыхание, – и здесь лежит его скафандр…

– Что?!

В рубке случилось маленькое столпотворение, которое могут создать три человека в обширной комнате только при большом желании, и тотчас же их всех будто ветром сдуло с экрана. Через мгновение они вихрем ворвались в коридор, чуть не сбив с ног Каштана, но он вовремя успел отпрыгнуть к стене.

– Да… – протянул Владик и, присев, осторожно потрогал какую-то металлическую бляху в скорлупе. – Неужели? Вот тебе и чудо в чемодане…

И тогда сзади к нему подскочил Каштан и прямо-таки мастерски, как футболист, пнул его левой задней лапой.

– Дружеское приветствие! – радостно провозгласил он голосом Владика.

И это было самым веским аргументом.