Текст книги "Пришествие цивилизации (сборник)"

Автор книги: Виталий Забирко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Виталий Забирко
ПРИШЕСТВИЕ ЦИВИЛИЗАЦИИ (сборник)

ЗА СТЕНАМИ СТАРОГО ЗАМКА

Камил сидел на диване, болтал ногами и наблюдал, как мать мечется по квартире и собирает вещи.

– Мам! – позвал он. По своему несовершеннолетию он не понимал, что попытка отвлечь женщину от укладки чемоданов равносильна попытке отнять у голодного тигра кусок мяса. Конечно, не столь опасная, но абсолютно бесполезная.

– Мам! – снова позвал он.

Реакция нулевая.

– Мам, ты слышишь? Меня в замок пустят?

– Отстань, ради бога… – сдавленно выдохнула мать.

Нажав коленом на крышку чемодана, она проявляла недюжинную силу, пытаясь его закрыть. Или раздавить. Если посмотреть со стороны, то, пожалуй, точнее было второе.

– Пустят… – процедила она. – И меня пустят, всех пустят…

Замки, наконец, щелкнули, зафиксировав чемодан в бегемотоподобном состоянии. Мать сдула с потного лба челку.

– Билеты у нас уже куплены, – сказала она, – так что не беспокойся, в вагон мы сядем, и никуда я без тебя не уеду.

– Вагон? – Камил опешил. – Причем тут вагон? Да нет, мам, я тебя не о поезде спрашиваю! Даже смешно, будто я маленький, чтобы такое спрашивать! – Он соскочил с дивана и сунул ей под нос открытку. – Я про замок! Вот посмотри… Видишь? Меня туда пустят?

– Замок? – она отрешенно скользнула взглядом по открытке. – Ах, Козинский замок… – Больше она ничего не сказала, потому что ее глаза уже нацелились в следующую жертву – желтую кожаную сумку.

– Так, мам… – вновь заканючил Камил.

– Пустят, пустят… – отмахнулась мать. Сумка начала полнеть необъятным кожаным брюхом. – Костюмчик теплый, тебе на вечер, там ночи холодные, село… Куда это тебя пустят?!

– Да в Козинский же замок! И не бери ты этот костюм – не замерзну! Лучше меч мой возьми.

– Ну уж нет! Я твоими войнушками по горло сыта! Деревяшку себе и там выстругаешь!

Сумка жалобно заскрипела, поглощая злополучный костюм. Затем последовали свитер, джемпер, пара рубашек, блузка, юбка, две кофточки, шерстяное платье…

– Мама, – заворожено спросил Камил, как обычно делал в таких случаях папа, – мы что, на Северный полюс едем, да?

– Не мешай! – рассердилась мать. – Лучше займись-ка своим делом! – Она начинала нервничать, потому что желтая сумка уже превратилась в округлого упитанного монстра, а рядом высилась груда еще не упакованных вещей.

Камил немного подумал, какое у него может быть сейчас свое личное дело, и снова осторожно спросил: – Мам, так меня все-таки пустят в Козинский замок или нет?

– О, господи! – простонала она, и это в равной степени относилось как к сыну, так и к желтому чудовищу, начинающему проявлять признаки несварения желудка. – Пустят!!! Я-сама-тебя-туда-выпру-в-три-шеи-только-отстань-ты-сейчас-от-меня!

Камил затих, примостился на диване и положил на колени открытку. Козинский замок был чисто славянским, без знаменитой западноевропейской мрачности – угрюмых неприступных стен и высоких сторожевых башен. Приземистая низкая стена из серо-рыжего сланца, а за ней немного сумрачные постройки – вот и все сооружение. Стась, наверное, скажет: «Подумаешь, замок! Разве это замок?» А сам будет отчаянно завидовать. А потом смирится и, открыв рот, будет слушать его, Камила, рассказы. Об отважных рыцарях, защитниках крепости, о дерзких набегах алчных и кровожадных крестоносцев… Ну и, естественно, его, Камила, похождениях.

К тете Аге они приехали в полдень. От станции до поселка пришлось тащиться пешком, что-то около двух километров. Было воскресенье, и о попутной машине нечего было и мечтать. К концу первых ста метров мать отобрала у Камила меч и, в доходчивой форме объяснив, что такому лоботрясу давно пора перестать играть в рыцарей-разбойников, сломала меч и забросила обломки в придорожные кусты, а в руки сыну всучила кое-что из многочисленных авосек, сумок и чемоданов. Вдобавок в сердцах сорвала с его головы газетную треуголку и отправила ее вслед за мечом.

Когда они ввалились на веранду к тете Аге, на матери, от жары и непомерной тяжести навешанных на нее сумок и чемоданов, не было лица, и тетя Ага, в ужасе всплеснув руками, бросилась вперед, чтобы успеть подхватить тело сестры. Охая и причитая, она усадила сестру на лавку за чисто выскобленный стол и принялась отпаивать холодным компотом.

– Что же это ты, а? – причитала она, а сестра сидела белокаменной зачарованной статуей, поглощала компот и не думала розоветь.

– Вечно ты нагрузишься как верблюд и тянешь на себе все… Куда это годится?! Палки на тебя нет, мужика хорошего, чтобы дурь раз выбил – и навсегда! Тетя Ага вошла в раж и даже показала (в воздухе, правда), как это нужно сделать.

– А то – муж… Разве у тебя муж? Вот приедет, я ему мозги прополощу!

Камил на минуту оторвался от кружки компота и представил, как тетя Ага полощет папины мозги. Папа, значит, такой худой и длинный, стоит перед тетей на всех четырех, лицо у него жалкое и постное, а тетя Ага, грозная и разъяренная, что-то месит внутри его головы обеими руками, а затем вытаскивает оттуда эти самые мокрые и белые, как выстиранное белье, мозги и, играя своими фантастическими мускулами, начинает их выкручивать. Ему стало жаль папу.

– У папы дома дела, – авторитетно заявил он. – Он, может быть, вообще не приедет.

– А ты сиди, умник! Тебя не спрашивают! – огрызнулась тетя Ага. – Дела. Много ты понимаешь… Дела! Знаем мы эти дела!

Но тайфун миновал, и тетя Ага уже только ворчала. Ее многочисленные подбородки перестали яростно трепыхаться и вновь уложились аккуратными ступеньками, лишь изредка вздрагивая. Мама наконец-то порозовела, облегченно вздохнула, будто переварила проглоченный аршин, и устало облокотилась на стол. – Что же это ты? – пожурила ее тетя Ага. – Прямо как девчонка. – Она махнула рукой. – Себя не жалеешь. А вон у тебя малец-то какой!

Камил допил компот и встал из-за стола.

– Спасибо, теть Ага.

– На здоровье, малыш, – кивнула она и, встав с лавки, принялась разбирать узлы.

Камил выскользнул в дверь, но затем просунул на веранду голову и шепотом позвал:

– Теть Ага, тетя Ага! – Чего тебе? Он поманил тетку пальцем за дверь. Она посмотрела на сестру, но та сидела, уставившись в пространство отрешенным взглядом, и не замечала маневров сына. Тетя Ага оставила узлы, разогнула спину и вышла на крыльцо. – Что тебе, Камил? – с внезапной теплотой спросила она.

Камил нерешительно переминался с ноги на ногу.

– Что, племянничек? Туалет? Вот тут, за углом…

– Да нет, теть Ага, мне не то, – смутился Камил и осторожно прикрыл дверь. – Вы мне, пожалуйста, расскажите, как пройти в Козинский замок, – попросил он свистящим шепотом. – Только так, чтоб мама не слышала… Хорошо?

Спрашивая, Камил не питал никаких надежд – сейчас получит затрещину – ишь, куда захотел, в замок! Посиди-ка дома! Но тетя Ага вдруг расплылась в улыбке, широкой и добродушной, и он увидел, что никакая она не строгая, как показалось вначале, а очень даже добрая и веселая. Она тоже покосилась на дверь и заговорщицки подмигнула ему – при этом большая мохнатая родинка, прилипшая к левому уху, задрожала как пиратская серьга.

– Это проще простого, – сказала она. – Главное в тебе самом. Чтобы не было в тебе страха, чтобы ты ничего не боялся. Ты не боишься?

– А чего?

– А всего, мой милый рыцарь, – многозначительно улыбнулась тетя Ага. – Видишь ли, замок охраняют вооруженные до зубов отпетые разбойники, и нет им числа… Может быть, ты сегодня не пойдешь?

Камил осуждающе посмотрел на свою тетку. Она быстро спрятала улыбку.

– Сейчас нет разбойников, теть Ага, – обиженно сказал он. За кого она его принимает? – Сейчас разбойниками пугают только маленьких детей, а они водились когда-то давным-давно, когда и рыцари, и сейчас их нет. А вы что, не знаете?

Тетя Ага поперхнулась. Тетя Ага одернула себя. Тетя Ага откашлялась.

– Нет, почему же… Впрочем, может быть. Все может быть. Ладно, если тебя ничем не испугаешь… – Она обняла его за плечи и повернула лицом к улице. – Пойдешь сюда, прямо до магазинчика. Видишь? А за магазинчиком есть тропинка – она и приведет тебя через рощу просто к самому замку. Понятно?

– Угу. И все?

– И все.

– Ясно! – Камил сбежал с крыльца и выскочил за калитку. – Спасибо! – крикнул он уже с улицы.

Тетя Ага только улыбнулась и вернулась на веранду.

Сестра уже пришла в себя, встала из-за стола и начала распаковывать чемоданы.

– Куда это он ноги вломил? – спросила она. – Если ты его в магазин за чем-нибудь послала, я ведь слышала…

– Ой, что ты прямо, – отмахнулась тетя Ага. – У меня к вашему приезду все давно припасено. Кроме того, я прекрасно знаю, что в твоих узлах и чемоданах есть все, что надо и не надо! – Тогда куда же это он? – Куда, куда! Он у тебя дома, наверное, только этим и бредил. Спрашивается, куда может побежать мальчишка в нашем селе? В Козинский замок!

Мать выпрямилась и всплеснула руками.

– Слушай, голова садовая, ты чем-нибудь думала?!

– А что? Что ты волнуешься?

– Она… – Мать задохнулась от возмущения. – Она еще спрашивает! Там же развалины!

Тетя Ага снова досадливо отмахнулась. – Ради бога, не смеши. Сама в детстве все развалины облазила – с тобой что-нибудь случилось? Да и какие там развалины! Одно название. При царе Горохе, может быть, и были развалины, да уж давно все в землю ушли, да травой заросли. Кусок стены только из земли и торчит. Развалины… Тоже мне сказала! Вон у меня погреб за сараем провалился – так это развалины! Магазинчик находился на краю села, у редковатой рощи, собственно и не рощи, а ее преддверия – зарослей кустов желтой акации. У крыльца магазинчика стоял хлебный фургон, и рассерженный небритый дядька в белом мятом халате не первой свежести с натуральной злостью вытаскивал из машины лотки с теплым хлебом и швырял их в приемное окошко. Пекарней пахло на всю улицу. Камил приостановился, но вид у дядьки был до того взлохмаченный и злой, что попросить у него ну хоть кусочек, хоть горбушку, не отважился. Постоял, зачарованно глядя в раскрытое чрево хлебного фургона, источавшее теплый сытный запах, вздохнул – что поделаешь! – и побежал дальше, вокруг магазинчика.

За углом он вспугнул табунок сварливых гусей, устроившихся здесь на лежбище, выскочил на задворки… И застыл, уткнувшись в плотную стену кустов. Тропы, такой, какой он представлял себе – хорошо утоптанной, широкой, а может быть, даже и не тропы, а целой дороги, ведущей к замку, не было. Сзади угрожающе шипели гуси, но он не обращал на них внимания. Неужели тетя Ага обманула? Обида горьким комком стала подступать к горлу, но тут за штанину ущипнул гусь, и он прозрел. – Болван! – заорал он на гусака, и тот, мощно работая лопатками и жирной задницей, умчался в лопухи. Какая может быть дорога, если сейчас на дворе средневековье, вокруг так и рыщут псы-рыцари, все вынюхивают, выспрашивают, разыскивают и предают огню! Ох, голова-недотепа! Он испуганно закрыл рот обеими руками, сел на траву и прислушался. К замку может вести только хорошо замаскированная тропа, известная лишь посвященным!

Камил внимательно всмотрелся в выщипанный гусями лужок и среди обглоданных калачиков и истерзанных лопухов увидел чуть приметную ложбинку. Вот она – тропа!

Из посуровевшего, сразу ставшего мрачным, леса он услышал глухое бряцанье доспехов, хриплый шепот, храп коней, приглушенный топот обвязанных тишь-травой копыт. «А ты не боишься?» – вспомнились слова тети Аги. Нет! И Камил смело шагнул вперед.

И тотчас, откуда-то издалека, из самой глубины рощи, донесся манящий зов серебряной трубы.

Все же тетя Ага была права, и Камил напрасно так беспечно отнесся к ее предупреждению. Не успел он пройти по роще и двадцати метров, как из-за кустов бесшумно вынырнули разбойники и окружили его плотным кольцом, выставив перед собой длинные мечи.

– Не двигаться! – услышал он сзади грозный окрик и обернулся. Из-за акаций, бряцая картонными латами, вышел рыцарь.

– Кто ты, откуда и куда держишь путь, чужеземец? – хрипя, чтоб было погрозней, вопрошал он. Левой рукой, словно прикрывая глаза от солнца, он придерживал ниспадающее забрало. Камил настороженно оглядел ощетинившийся остриями мечей круг разбойников. – Чего это вы вырядились как на маскараде?

– Здесь спрашиваем мы! – оборвал его рыцарь, и мечи угрожающе сдвинулись. – Ну, отвечай! Имя! – Камил. – Что ты здесь делаешь?

– Да чего вы ко мне привязались? – возмутился наконец Камил. – Какое вам дело, что я здесь делаю? Гуляю я! Дышу свежим воздухом!

По лицу рыцаря расплылась довольная улыбка.

– Ты нагло лжешь, чужеземец! Твои стопы направляются в Козинский замок!

– Ну и что? Можно подумать, ты его закупил!

Рыцарь буйно, подражая смеху отпетых разбойников, захохотал.

– Ага! – гаркнул он. – Лазутчик! А тебе известно, что всех шпионов, пытающихся пробраться в замок, мы вздергиваем на сук за ноги? – Х-ха! – нестройными голосами рявкнули разбойники, стараясь прокричать как можно более хрипло.

Камил скорчил пренебрежительную мину.

– Где ты остановился, чужеземец? – уже более мирным тоном спросил рыцарь. – Случайно не в таверне Мамы-Разбойничихи?

Камил не понял.

– Чего?

– Я спрашиваю, к кому ты приехал?

– К тете Аге… А что?

Рыцарь снисходительно улыбнулся.

– А то, – сказал он и наконец отпустил забрало. Оно упало на грудь, закрыло тонкую мальчишескую шею, и он стал больше похож на космонавта, чем на рыцаря. – Друзья Мамы-Разбойничихи – наши друзья, – сказал он и стал стягивать с руки огромную, с раструбом, перчатку мотоциклиста. – Нам тетка Ага говорила, что ты должен приехать.

– Ну и что? – предубежденно насупился Камил. – Поэтому и решили напасть?

У него почему-то появилась уверенность, что сейчас будет драка. Как при встрече с компанией Праты-шклявого из соседнего переулка – Прата тоже всегда начинал с панибратства.

– Ты в Козинский замок идешь? – снова спросил рыцарь. – Хочешь, пойдем вместе?

Камил бросил настороженный взгляд по сторонам. Кольцо разбойников по-прежнему щетинилось частоколом мечей.

– Обойдусь как-нибудь без картонной свиты! – язвительно заявил он. Драться, так драться! Рыцарь отпрянул.

– Да? – ошарашено спросил он.

– Да!

Драка Камилу казалась неминуемой. Он пригнулся, озираясь по сторонам и выбирая, где можно легче всего прорвать кольцо. Но местные разбойники оказались людьми воспитанными и чтящими законы суровых мужчин средневековья.

– Ха! – грозно сказал рыцарь в картонных латах и движением руки остановил ребят, готовых броситься на Камила. – Сэр бросает нам перчатку! Напрасно! Йон-воевода и его латники не дерутся с безоружными! – Он отступил в тень, за куст желтой акации, и презрительно бросил: – Дорогу «Его светлости» в Козинский замок! Разбойники опустили мечи, расступились, давая проход, но тут же подскочили сзади: – Иди, иди! Еще оглядывается! – стали толкать в спину, улюлюкать…

– Советую больше не попадаться на глаза людям Йона-воеводы, а то они вздернут «Его светлость» на первом же суку! – прокричал вслед картонный рыцарь. Камил шагал по роще не разбирая дороги. В душе бушевала буря. Тропинку он давно потерял и шел напрямик, быстро петляя между покрученными стволами деревьев, которые, словно живые, так и норовили ткнуть сучком в глаз.

– Ну, погоди, ты только погоди, дай встретиться с тобой один на один! – зло шептали губы. – Я из тебя такое сделаю… Отбивную сделаю! Ты у меня будешь размазывать сопли по всему лицу и слезно молить прощения! Дылда картонная! Он выскочил из рощи на огромную поляну и остановился. Обида, жгучая ярость на картонного рыцаря вдруг куда-то исчезли, растаяли – перед ним, чуть в низине, стоял Козинский замок. У Камила сладко подкосились колени, сжалось сердце. Вот он ты какой!

Замок предстал перед его глазами угрюмой мрачной громадой, хотя на самом деле это было маленькое приземистое сооружение с полагающейся ему крепостной стеной, вросшей в землю, и ветхими деревянными воротами. Но этого «хотя» Камил не видел – перед ним стоял замок, настоящий замок, предел его мечты, в котором, конечно же, живут доблестные рыцари, их прекрасные дамы сердца… пир идет горой, дым – коромыслом… А откуда-то с запада тучей надвигается рать черная, рать злобная, сметающая все на своем пути грозная рать. И будет бой, смертельный бой… И он, Камил, будет, конечно, в первых рядах защитников крепости, будет драться как лев, как герой, и принесет победу!

Тут Камил поумерил пыл, ибо понял, что немного зарвался. О таких приключениях можно будет рассказать только Стасю, да и тот, наверное, засмеет. Он вздохнул, запрятал видения рыцарских побед во чистом поле брани в самый глухой и потаенный уголок сознания, законсервировав их от откровений со Стасем, и начал спускаться по косогору к замку. Ворота замка были закрыты, но стучаться он не стал. А вдруг прогонят, тогда к замку вообще не подступишься! Лучше пока хоть одним глазком глянуть, что там делается, а потом можно и попроситься в ворота. Стена вокруг замка была не очень высокая – метра два, где выше, где ниже, – и у ее подножья высился полукруглый скат наносной земли, кое-где кустящийся побегами желтой акации. Камил побрел вдоль стены, огибая заросли, и они вдруг разошлись в стороны, расступились, и он увидел у серой, здесь почему-то низкой, стены вытоптанный пятачок земли, будто оттуда, со двора замка, каждый день в определенный час – может быть утром, может быть вечером – выпрыгивали по одному доблестные рыцари и разбегались в разные стороны, совершая свой ежедневный моцион для поддержания воинского духа, силы, ловкости, своей рыцарской доблести. Камил огляделся, затем подошел к перелазу и вскарабкался наверх. За стеной был маленький, серый, пыльный и грязный дворик, заточенный в сланцевый желто-искристый камень. Рядом, у стены, высился навес, сколоченный из ошкуренных деревянных жердей. Слышно было, как под ним похрапывают кони, переступая с ноги на ногу и звеня сбруей; оттуда тянуло теплым духом хлева, конского навоза.

– Ух, ты, – выдохнул Камил, вытаращив глаза. – Совсем как по-настоящему! Он лег на живот, чтобы было удобнее рассматривать замок, но тут из-под того самого навеса, где стояли кони, к нему на грудь метнулась мохнатая тень и вцепилась в ворот рубашки. Камил увидел прямо перед глазами грязное, перекошенное от ярости лицо мальчишки – именно грязное, а не просто перепачканное – и это его страшно поразило; но тут же почувствовал, что под тяжестью мальчишки начинает сползать в глубокую яму двора. Они кубарем скатились на булыжник, разлетелись в стороны, и Камил даже не успел приподняться, как на него снова насел мальчишка. – Га-ад! – сквозь зубы злобно прошипел мальчишка и со всей силы ударил его кулаком по голове. – Ты у меня сейчас солому жрать будешь, шпион мерзкий! – Он начал месить Камила кулаками.

– Так ты… – Камил задохнулся от негодования. – Драться… – Он вывернулся, схватил нападающего за ногу, дернул и очутился сверху. – Бить… меня… по голове…

Мальчишка рванулся, Камил уткнулся носом в свалявшуюся шерсть его безрукавки, и они, сплетясь в тесный клубок, покатились по двору. Кони испуганно шарахнулись в сторону, насколько позволяли уздечки, привязанные к коновязи, и, возбужденно фыркая, косились на дерущихся.

– На, гад, получи! Шпион!.. Лазутчик… Собака-крестоносец!.. У-ух, ты… а-а… Собака… Так ты драться? Да?.. По лицу, да? У-у… В нос… Я тебе скулу сверну!

Они возились на земле, тыкали друг друга кулаками, локтями, пинали ногами, и вокруг них витало туманное облако пыли.

– Со…ух! Собака! Шпион… Дурак… У-у, гад!..

Камил все же оказался сильнее, очутился сверху и прижал противника к земле. – Сдаешься? Мальчишка тяжело сопел. – Пусти… – прохрипел он и вдруг, извернувшись, вцепился зубами в руку Камила.

Камил вскрикнул и отдернул руку.

– Ты… Ты что, бешеный? – Губы Камила обиженно запрыгали. Для острастки он заехал противнику по затылку и тут увидел, что из прокушенной ладони сочится кровь. Он оттолкнул мальчишку и, встав на ноги, прислонился к деревянной стойке навеса.

– Дурак зубастый, – всхлипнул он и вытер ноющую ладонь о рубашку. Мальчишка приподнялся, словно чего-то не понимая, затем вскочил на ноги и, пригнувшись, растопырив руки, застыл напротив. Было в нем что-то страшное: яростные, совсем не мальчишеские глаза, по-звериному ощеренный рот, длинные, черные, блестящие волосы, спадающие на глаза… И одежда. Странная одежда – штаны, какие-то рыже-грязные, плотные, неизвестно из чего, и мохнатая, шерстью наружу, безрукавка, надетая на голое тело.

Камилу стало не по себе.

– Чего уставился?! – крикнул он в лицо мальчишке и выпростал вперед прокушенную руку. – На, посмотри на свою работу!

– Ну, все, – медленно, растягивая слова, протянул мальчишка, даже не посмотрев на вытянутую руку. – Незваным пришел – здесь тебе и зарытым быть! Как собаке. Молись своему Христу!

Он выхватил из-за спины кинжал и метнул его в Камила.

Камил вздрогнул. Жгуче запекло в левом боку. Медленно, с ужасным предчувствием, он опустил глаза и увидел, что в стойке, между рукой и грудью, торчит кинжал. Его замутило.

– Ты… Т-ты ч-что… Т-того? – заикаясь, спросил он.

Не глядя, он выдернул кинжал и почувствовал, как под рубашкой побежал теплый ручеек. Его еще сильнее замутило, он отбросил кинжал в сторону и медленно сполз по стойке на выбитую копытами подстилку из соломы.

Обычно после полудня, часам к двум, когда воздух густел от невозможной жары, Йон-воевода со своими латниками перекочевывал из рощи на веранду «таверны Мамы-Разьбойничихи», где все от пуза пили холодно-терпкий, из погреба, компот. Но сегодня, после злополучного случая с Камилом (тетка Ага еще неделю назад просила, чтобы племянника, по приезду в село, Йон принял в свою ватагу, за что обещала устроить пир-сабантуй с горами пирогов и реками компота), идти в «таверну» не хотелось. Было совестно. Поэтому все разбрелись по лужайке и расселись под деревьями в тени. Йон внешне сохранил полное спокойствие. Он, конечно, чувствовал на себе косые взгляды ребят – мол, устроил театральное представление, – но старался не подавать виду. Глупо, в общем-то, получилось, но что он теперь мог поделать? И все же кое-что, чтобы хоть как-то попытаться наладить отношения с Камилом, Йон-воевода предпринял. Направил вслед за Камилом Стригу с отрядом лазутчиков, чтобы они проследили, куда Камил направится, что будет делать в роще, и, когда будет возвращаться, вовремя предупредили отряд. Может тогда просьба тетки Аги как-нибудь и утрясется… Нарочный от Стриги вынырнул из кустов неожиданно быстро. – Ну, что? – почувствовав неладное, встревожено спросил Йон.

Нарочный шумно передохнул и начал старательно косить глазами в сторону.

– Понимаешь, Йон, мы шли за ним до самого замка…

– Понимаю! – раздраженно заорал Йон. – Все понимаю! Упустили?! Шляпы! – Он оттолкнул нарочного и, вскочив на ноги, прокричал: – Подъем! Кончай привал!

– Живле, – сказал кто-то глухим голосом, затем послышалось журчание воды, и на лоб легло что-то мокрое и холодное.

Камил открыл глаза. В помещении был сгущенный, сырой, пахнущий плесенью и грибами, полумрак. Он тяжело давил на Камила мокрым грязным покрывалом, пропахшим попоной.

– Вот уж и гляделками лупает, – пробурчал все тот же голос, и Камил увидел, как над ним наклонилось чье-то лицо, заросшее рыжей, неопрятной бородой до самых глаз. От испуга сердце екнуло, и он, резко отклонившись в сторону, сел. В голове зашумело, перед глазами поплыли круги. Откуда-то из-за изголовья топчана, на котором сел Камил, появилась женщина в длинном до пят, домотканом платье. Она мягко обняла Камила за плечи и, приговаривая: – Ну, что ты, что ты… Что ты? Тебе лежать сейчас надо. Что скажешь-то? – попыталась его уложить.

Камил прилег, и ему сразу стало лучше, только что-то сдавливало грудь, да неприятно зудело в боку. Он скосил глаза и увидел, что рубашка на нем расстегнута нараспашку, причем некоторые пуговицы вырваны с мясом, а грудь стянута серым куском материи. Он сразу вспомнил Козинский замок, лохматого мальчишку-звереныша, злополучный кинжал в его руке, и снова вскочил на топчане. – Эч, прыгает, – усмехнулся бородач и схватил его за плечо корявой узловатой рукой. – Прыткий! Кто таков?

Камил испуганно огляделся.

– Камил, – сдавленно сказал он осипшим голосом.

В комнате было сумеречно, как в подвале, даже противоположных стен не видно. Свет пробивался сквозь маленькое окошко, затянутое чем-то белым и полупрозрачным, как полиэтилен. Собственно, окно не пропускало свет, а само светилось, бледнело только для самого себя – как гнилушка в сырую, но теплую осеннюю ночь. – Ками-ил, – протянул бородач. – Имя-то какое-то чудное. И одет по-чудному. – Он выпрямился на табурете, наклонил голову и из-под бровей опек Камила взглядом. – С псами-рыцарями пришел? Али как?

Камил заморгал. Он ничего, ровным счетом ничегошеньки, не понял из этой тарабарщины.

– Ну, чего лупаешь на меня? Отвечай!

– Дядь, не трясите меня, – протянул Камил. – Что я вам сделал? – Что он сделал! – хмыкнул бородач, но плечо отпустил. Он обернулся и сказал куда-то в темноту:

– Слышь, Борта, он спрашивает, что сделал!

Из полумрака вынырнуло лицо того самого мальчишки в лохматой безрукавке. Губы мальчишки растягивала злорадная ухмылка.

– Может, он из князей каких, – робко сказала женщина. – Сукня на нем-то вон какая тонкая… – Да лазутчик он! – яростью опек Камила мальчишка. – Я его сразу, собаку, раскусил, как он только на стену влез!

– Никакой я не лазутчик! – крикнул Камил. – Сами вы тут… Какие-то… – Он хотел дать более точное определение, но сдержался.

– Не лазутчик, говоришь? – бородач пошевелил огромными кустистыми бровями. – Ну-ну. Щас поглядим. У нас есть верное средство. – Он слез с табурета и стал вдруг меньше ростом – таким маленьким квадратным бородачом, великовозрастным гномом, сильно скособоченным на левую сторону. Когда он сделал первый шаг в темноту комнаты, Камил понял откуда эта кособокость – бородач был сильно хром. Бородач что-то долго искал в темноте по всем углам, потом, очевидно, найдя, выпрямился и, сильно припадая на изуродованную ногу, вернулся назад. В правой руке он сжимал какой-то серый, почти черный сучок.

– Нашел, – удовлетворенно буркнул он и стал взгромождаться на табурет. – Узнаешь? – спросил он, усевшись, и сунул в лицо Камилу сучок.

Это был погнутый крест черного железа с выбитым на нем изображением худого голого человека с козлиной бородкой и выпирающими ребрами.

– Нет, – сказал Камил, – это не мое. Я его вообще никогда не видел.

– Не видел, – хмыкнул бородач. – Не твой, говоришь. А раз не видел, не твое, так плюнь на него.

– Чего? – Камил удивленно заморгал глазами.

– Плюнь, плюнь, – ехидно подзадорил бородач. – Ну, чего же ты?

Камил вытаращился на него. И взрослый вроде бы дядька, а такое предлагает… Да мама только за один плевок себе под ноги, тихонько, исподтишка, не говоря уже о «смачном цыке» сквозь щербатые зубы, гордости шепелявого Стася, все губы бы поотбивала! Шутит он, что ли?

Камил оглянулся по сторонам, словно ища подтверждения своему заключению, но увидел только злорадную ухмылку лохматого мальчишки. И тогда Камила охватила злость. Что он злорадничает, что ему надо? Что им вообще от меня надо?! И он плюнул на крест.

Бородач вздрогнул, и ехидная искорка в его глазах исчезла. Он что-то невнятно выдавил горлом, затем откашлялся и, уже на этот раз недоверчиво, попросил: – А ну, еще… а? Камил плюнул снова и на этот раз вместо креста попал дядьке на кулак. Ну, вот, подумал он и сжался. Сперва просил, просил… А сейчас ударит по губам как мама.

Но дядька почему-то не ударил. Удивленно оглядел кулак, затем вытер его об колено и, кряхтя, начал слезать с табурета.

– И откуда-то ты родом? – спросил он уже совсем миролюбиво.

Краем глаза Камил заметил, что лицо у мальчишки вытянулось, и он ошарашено моргает глазами.

– Я вообще в городе живу, – сказал Камил, – а в село мы с мамой приехали к тете Аге. – В село, – как-то тоскливо вздохнул бородач и, повернувшись, зашаркал к дверям. – Где оно теперь, это село. Сожгли все. – В дверях он приостановился и устало сказал: – Никакой он не лазутчик. Ошибся ты, Борта. На крест он плюнул, а на этот счет у них строго – ересь. Да и говорит он по-нашему. Правда, чудно как-то, на верхнегорский говор похоже, но по-нашему. Да и мал он для лазутчика-то.

– Я же говорила, – облегченно выдохнула женщина. Она подошла к Камилу и ласково погладила его по голове.

– Больно?

Лохматый мальчишка начал бочком пробираться к дверям, но женщина увидела маневр и схватила его за безрукавку.

– Куда? Изверг! – Она отвесила ему оплеуху. – Натворил беды, а теперь в кусты?!

Мальчишка насуплено молчал, ухо у него начало багроветь.

– Что стоишь? – женщина легонько подтолкнула его к Камилу.

Мальчишка шмыгнул носом, но все-таки подошел. – Ты, это… – сказал он и начал ковырять пол пяткой. – Я думал, ты из псов Христа… – Он еще немного поковырял пол, затем поднял на Камила глаза и сказал: – Меня Бортишком зовут. Через полчаса Камил с Бортишком облазили весь замок от винного погреба, сырого и холодного, заставленного сорокаведерными бочками из мореного дуба, до душного и пыльного чердака, пропахшего солнцем, пылью и ягодами, сушившимися здесь на глиняном полу. За это время Камил узнал, что хромого бородача зовут Порту, и он долго и безуспешно пытался правильно вымолвить это имя, что в молодости Порту был славным воином и отчаянным рубакой, но в неравной стычке с разбойниками был ранен в ногу, и из-за увечья пришлось оставить ратное дело, и он стал конюхом в замке. Ласковую женщину звали Марженка, и, когда Камил узнал, что она мать Бортишка, то очень удивился – как это можно свою мать называть Марженка, а не просто мама, тем более, что это имя больше подходит для какой-нибудь сопливой девчонки, которую можно, а иногда просто-таки и нужно, потягать за косы, но вовсе не для взрослой женщины. Отец же Бортишка, воевода Козин, достославный и храбрый, три дня тому собрал дружину и по зову князя двинулся на защиту исконно своих земель от вторжения Крестова воинства. И с тех пор от него ни слуху, ни духу, ни гонца, ни весточки. Марженка изнервничалась вся, тихонько плачет по ночам. Порту тоже ходит хмурый, только то и делает, что скребет и чистит оставшихся лошадей, а они от него уже начинают отбрыкиваться и коситься, словно он с них шкуру снимает…

Марженка накормила их мясным обедом без хлеба, ложек и вилок. Камил сначала стеснялся при взрослых брать куски руками, но попросить вилку так и не отважился и, глядя на Бортишка, который уписывал мясо за обе грязные щеки, так что жир стекал по подбородку, тоже решился. Марженка сидела напротив и смотрела на них ласковыми и грустными глазами. Когда они кончили есть, Бортишек размазал грязь по подбородку, а затем вытер жирные руки о волосы. Камил в знак солидарности вытер руки о штаны. Странно, но Марженка по этому поводу ничего не сказала.