Текст книги "Граф Брюс (СИ)"

Автор книги: Виталий Останин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Глава 16

Я был немногим старше, чем мои нынешние одноклассники, когда отправился в Переход. Двадцать один год – разница всего-то в пять лет. Но пропасть, которая пролегала между ними и мной, была в десятилетия. Всё, чего хотели они, это успешно закончить школу, выучиться в гражданском университете или военной академии, а потом построить карьеру.

Одни представляли, как унаследуют семейное дело или встанут во главе рода. Обладающие даром – развивать его. Плюсом ко всему вышеперечисленному парни будут искать будущую супругу и мать своих детей, а девушки – тех, на чье плечо можно опираться всю жизнь.

Для меня же все их цели являлись лишь задачами. Промежуточными и позволяющими достичь главного. Своим главным желанием я всегда считал спасение мира. Своего мира, естественно. Точнее, людей, которые там еще живут. Хотя бы какую-то часть их переселить сюда. Создать им место, с которого они смогут начать заново. В котором смогут реализовать свои мечты.

Я хотел создать здесь, в Деносе, хотя бы маленький анклав своего мира, в котором продолжит жить наш язык, наша культура и наша история. Я желал построить новый дом для себя и для тех, кто еще живет на Увядшем Листке. Где ни им, ни мне не пришлось бы делить людей на полезных и тех, чьими чаяниями можно было пренебречь.

Для меня было совершенно ясно, что подобный образ мыслей – идеалистичен. Что картинки, ярко существовавшей в моем разуме, никогда не достичь. Люди моего мира, как и этого, эгоистичны и себялюбивы. Но это же не значило, что стремиться к мечте не стоит, да?

Я много думал об этом. И там, дома, и потом – уже оказавшись здесь. О том, было ли это именно моим желанием? Ведь нас, что Кочевников, что Маяков, так и воспитывают – в кодексе служения своему народу. Мы получаем всё самое лучшее из того, что осталось, будь это еда или знания. А значит, должны вернуть этот займ.

И в конце концов пришел к выводу, что я и сам этого хочу. Да, на той стороне великого Ничто, в умирающем мире, жили и хорошие люди, и плохие. Взять хотя бы мой родной город Ленов! Там, как и здесь, существует коррупция, стремление одних жить за счет других. Там есть убийцы, воры, насильники. Властолюбцы, карьеристы, политики, наконец

Но они – последние жители Листка! С самого начала обреченные на то, чтобы сгинуть! Люди без будущего… Даже не так – люди без права на будущее! Те, кому отказали в возможности нормально жить с самого рождения! Мог ли я хотя бы не попытаться спасти их?

Черт, да даже Уния хотя бы взять! Я был уверен, что он на меня разозлится за этот неудачный перенос в тело собаки. И как же был удивлен, когда понял, что он предпочтет такую жизнь здесь человеческой – там! Для него стать мастифом в Деносе было лучше, чем человеком в нашем родном мире

Я ведь уже успел забыть, каково это… Точнее, даже не осознавал в полной мере. Знал – от нас ничего не скрывали, но сам даже на родине жил лучше, чем девяносто процентов оставшегося населения. А уж когда сюда попал…

Мне ведь повезло. Пусть реципиент оказался беден, но он принадлежал к привилегированному сословию. С ним, даже принимая во внимание юный возраст, считались. Магия, опять же. Я, выходит, получил даже больше того, на что мог рассчитывать при Переходе. А значит, просто обязан вытащить сюда как можно больше своих земляков

– О чем задумались, Брюс?

Из мыслей, которые как-то сами собой пробрались в мою голову после такого удивительного и полного событиями утра, меня вырвал голос заведующего воспитательной частью. Ну да, на урок же я так и не попал, был перехвачен буквально у дверей класса Гром Михалычем, до которого уже дошла информация о драке в фойе. Всегда удивляла это его выборочное всезнание – когда в туалете мещане кого-то из своих морщат, его из кабинета фиг дозовешься. А стоит сделать всё тоже самое прилюдно, да еще и, не дай Спаситель, дворянину, как он, будто охотящийся сокол, срывается из синей выси учительской и камнем падает на жертву.

Вообще-то, звали мужчину Григорием Михайловичем Василевским. Но за невероятные способности выдавать оглушительный рев прозвали Громом. Всякий, кто хоть раз попадал под это его направленное звуковое воздействие, мог подтвердить правдивость прозвища.

– О своем поведении, конечно же, Григорий Михайлович. – ответил я, переключаясь с внутреннего диалога на текущий, в реальности.

Что еще я мог сказать? С Громом лучше не спорить, если уши дороги. И неважно – мещанин ты или представитель дворянского сословия. В школе, в вопросах дисциплины, как он говорил, для него все были равны. Некоторые, правда, поровнее других, но в целом не врал. Детей по-настоящему влиятельных сановников в нашем учебном заведении, перед чьим авторитетом этот цербер мог бы склониться, попросту не было.

– Это правильно, – хмыкнул он. – Только думать об этом нужно было до того, как бить своего одноклассника.

Сам Алалыкин на разборе полетов отсутствовал. По причине нахождения в медицинском кабинете. Хорошо поставленные удары по промежности и челюсти требовали внимания специалиста.

– Была задета моя дворянская честь, – холодно ответил я. – Вы бы предпочли, чтобы мы с ним решили этот вопрос на дуэли? Ко всему прочему, нарушив закон?

Это меня дед еще научил так выкручиваться. Знал, что школа, в которую он меня отправляет, так себе, вот и выдал некоторые напутствия. Например, бить первым, хотя это я и без него прекрасно знал. И давить на оскорбление чести, если до стычки все же дошло. Мол, все равно пропесочат, но с пониманием. Сословные нормы, несмотря на старания нынешнего российского императора, отмирать будут десятилетиями. Если это вообще когда-нибудь случится.

Но самое забавное, что, ответив так завучу, я понял, что сказал чистую правду. Не вжился в роль дворянина – я действительно так думал. Как наследник рода Брюсов, за плечом которого стоят несколько поколений предков. Вероятно, мысли о родном мире и неприятности в этом как-то сдетонировали…

Я – Кочевник. Человек, который должен спасти множество людей. Тот, кто приведет своих людей в новый мир, а после Перехода будет заботиться о вновь прибывших.

Но еще я – граф Брюс. Чьего деда – первого по-настоящему родного человека за много лет! – похитили, а какой-то выскочка-баронет решил язвительно пройтись по уровню достатка моей семьи!

Репутация была важна что для первой моей ипостаси, что для второй. И Кочевник, и граф Брюс никому не позволят наехать и уйти после этого с целым лицом!

– Чем, интересно, она была задета? – голос Гром Михалыча стал вкрадчивым. Я сразу заподозрил подвох. Но врать и молоть ерунду про случайное столкновение на бегу в фойе, закончившееся двумя случайными же ударами, не стал. Завуч лжи терпеть не мог.

– Он назвал меня нищебродом.

– Но ведь не соврал…

Скотина! Как я и говорил, авторитетов для заведующего воспитательной части не было.

– Тем не менее, это оскорбление, – спокойно возразил я. – Сказал такое кто-нибудь из мещан вроде вас, я бы и глазом не моргнул. Но господин Алалыкин – дворянин, и подобное высказывание в его устах крайне аморально. Однако теперь у меня к нему нет претензий.

Василевский только глаза закатил. Типа, как же вы, аристо, задолбали меня своими закидонами! А я лишь плечами пожал – не я придумывал сословное деление. Просто продукт воспитания и царящего в обществе расслоения.

– Неделя дежурств после уроков. В живом уголке, – наконец выдал он заключение. Я было облегченно вздохнул, но Гром Михалыч добил в конце. – Вместе с господином Алалыкиным, у которого к вам нет претензий.

А вот и третья часть «дуэльного кодекса» подоспела. Миша Алалыкин, несмотря на поражение, оказался в достаточной степени благородным.

– Ясно…

– А раз ясно – марш на урок!

Глава 17

Выйдя из кабинета завуча, я быстро добежал до класса, но сразу в него входить не стал. Остановился у окна и пару минут смотрел на улицу. День сегодня был не по-осеннему солнечный и теплый. Листья на деревьях словно соревновались между собой в том, кто даст более удивительный оттенок в спектре от зеленого до красного.

На школьном стадионе – окно как раз выходило на задний двор – шестиклассники (вроде) играли в килу и орали так, что слышно их было даже через тройные стеклопакеты. За школьной территорией, вдоль забора, прогуливались молодые мамочки с колясками, что-то друг с другом обсуждая или пытаясь успокоить разревевшееся чадо.

[Кила – разновидность командного вида спорта, русская игра в мяч, корни которой уходят во времена Новгородской республики]

Еще дальше шумел город – забитые машинами дороги, рев клаксонов и смог. Неслышно порхали над крышами домов дроны-доставщики, пешеходы спешили по своим делам. Миллионы невидимых мною отсюда людей занимались своими делами. Жили. Просто жили.

Нет, я остановился у окна не для того, чтобы привести в порядок мысли после разговора с Гром Михалычем. И не настроится на урок. Просто напомнить себе, что именно для этого я здесь. Чтобы у людей моего мира тоже появилась такая бесценная и совершенно обыденная здесь возможность – просто жить.

Не выживать под куполом одного из пяти последних городов, жизнеобеспечением которого заведует глючная нейросеть, управляющая давно отработавшими свой ресурс энергоустановками. Не рассчитывать продовольственный набор так, чтобы его хватило на декаду. Не бояться кислотных осадков, паразитов, генэнта или падальщиков – бывших людей, по разным причинам не сумевших попасть в города.

Не думать о том, что однажды твое убежище постигнет участь пятого города, Неблина, у которого в конце концов отказал главный реактор. И не бояться, что останешься один на один с умирающим, но все еще прекрасно умеющим убивать миром.

– У меня получится! – одними губами произнес я.

Оттолкнулся от стены и вошел в класс.

Урок русской литературы уже шел минут десять – Гром Михалыч не так долго меня песочил. И уж, конечно, он позаботился о том, чтобы учитель знал, почему один из учеников опоздал. Сам он про это не говорил, я увидел это знание в ехидном взгляде нашей классной руководительницы и по совместительству учителя литературы Жанны Вальтеровны.

– Роман Александрович, все же решили почтить нас своим визитом! – произнесла она прежде, чем я успел что-то сказать. – По дороге от Георгия Михайловича больше никто не пострадал?

И лицо такое сделала – озабоченное-озабоченное. Будто я был хулиганом-рецидивистом и, перемещаясь по школе, оставлял за собой избитых младшеклассников.

Так-то она женщина красивая. Сравнительно молодая для учителя, чуть больше тридцати всего, что на фоне общей массы преподавательского состава смотрится еще более выигрышно. Фигуристая, одевается стильно, даже с легким оттенком провокационности. Лиф, например, мог бы и повыше быть. И не так подчеркивать грудь.

Но – стерва-а! Мало того, что по своим предметам гоняла, но это, в принципе, нормальный подход, так еще и обладала редкой злопамятностью. Особенно от нее доставалось девчонкам из мещан, дворян же она «колола» очень сдержанно.

Так как дверь в класс все еще оставалась открытой, я демонстративно выглянул в коридор, посмотрел по сторонам и снова повернулся к «дерЛектур» – такое прозвище носила наша классная.

– Вроде бы нет, Жанна Вальтеровна, – чуть растерянно ответил учителю. – Но поручиться не готов, спешил на урок.

Класс – все семнадцать без меня человек – прыснул. Но тут же снова словил тишину, стоило женщине строго оглянуться.

– Думкопф! – припечатала учитель. – На свое место, Брюс.

[Dummkopf (нем.) – болван.]

Кивнув, я так и сделал.

В рамках указа государя императора в нашей школе декларировалась свобода от сословных различий. Поэтому учителя и ученики должны были общаться, используя имена, фамилии или, при желании уколоть, как в сегодняшнем случае, сочетания имени и отчества. И не дай Спаситель кому-то брякнуть «ваше сиятельство» или «господин граф». Мигом схлопочешь замечание, а при наборе трех таких – отправишься на педагогический совет.

Работало это только на людях, то есть в присутствии все тех же учителей. И моментально забывалось, стоило им пропасть с радаров. Графы превращались в графов, бароны в баронов, а мещане – в мещан. Жизнь, короче, брала свое и плевать хотела на прекрасные политические инициативы.

В нашем выпускном 10-м «б» классе всего восемнадцать человек. Десять мальчиков и восемь девочек. Но есть и другие способы подсчета. Например, по сословному соотношение дворян к мещанам выходило семь к одиннадцати. Если же по группировкам подсчет вести, то таковых насчитывалось четыре. Кучковались они, как несложно предположить, вокруг представителей знати.

Первой рулил мой «товарищ» Алалыкин. Под его крылом ходили еще двое дворян помладше, те самые Федотов и Кузьмин, которые дотащили его тушку до кабинета школьного врача. Еще трое парней из мещан тоже решили двигаться с ним. То есть большая часть мужской части класса.

Во второй безраздельно царствовала Златочка Зенбулатова – наследница баронского рода, красавица, умница и невероятно расчетливая девица в свои шестнадцать лет. Поговаривали, что она умудрилась опутать долгами и взаимными обязательствами уже целую кучу людей. Причем не только из числа выпускников трех классов, но и из потоков помладше.

В «прямом подчинении» юной баронессы находилось еще четыре девочки и один мальчик. В качестве фрейлины ей служила еще одна дворянка, но происхождением пожиже – Василиса Обухова, а верным рыцарем – последний баронет класса Сергей Садовский. Остальная свита, как можно было понять, происходила из мещан.

Третья группировка полностью состояла из простолюдинов. Эти кучковались вокруг купеческой дочки Настеньки Строевой, барышни внешне нежной и ранимой, но на самом деле деловой и хваткой. Телохранителями числились тоже купеческие сыновья, слушавшиеся ее, как старшую сестру, и оставшиеся две девицы, с которыми гвардейцы еще и романы крутили. Вроде бы даже и помолвки были, если слухи не врали.

Последняя фракция класса состояла всего из одного человека – меня. Нельзя, как говорится, пропустить несколько лет очного обучения, сдать экзамены за пропущенный материал и с ноги влететь в выпускной класс, а потом удивляться, что у тебя нет друзей. Откуда бы им у Ромы Брюса взяться, если его давно списали на кладбище, а он возьми и выживи?

Да и я не хотел ни к кому присоединяться. Это ведь значило идти под кого-то. А у меня был собственный путь. При этом не сказать, что со мной никто не разговаривал, все же в классе мы и общались, и шутили даже. Но настоящей дружбы или даже приязненного приятельства, разумеется, возникнуть не могло.

– Пока вы спешили на урок, – дождавшись, пока я сяду, начала Жанна Вальтеровна, – мы разбирали стихотворение «Падение Мадрида» нашего великого поэта Михаила Лермонтова. Вы его, несомненно, учили, Роман?

«Не женщина, а кобра!» – подумалось мне мимолетно.

– Конечно, Жанна Вальтеровна, – снова пришлось подскакивать, – как я могу не знать это величайшее произведение нашего классика, последнего романтика «золотого» века русской поэзии!

И тут же, чтобы она побыстрее отцепилась, принялся декламировать с выражением и придурочным выражением лица:

 
– Испанская империя в веках,
Как крепость, возвышалась над другими.
Но вот сошлись в бою германец и москаль,
Чтоб вместе сокрушить её твердыню.
И грянул бой! И кровь лилась рекой,
Солдаты бились храбро, беззаветно.
Испанцы защищали свой покой,
Но силы были явно не сочтены.
Германец с русским шли вперёд плечом к плечу,
Сражаясь за свободу для Европы!..
 

[Конечно это не Лермонтов. Я просто для смеха дал задание нейросети написать в его стиле, с использованием слов Испания, Мадрид, и русские с немцами браться наверх. Получилось так себе:)]

ДерЛектур слушала меня чуть меньше минуты, а потом едва заметно шевельнула кистью, мол, достаточно.

– Что же, Брюс, я вижу, что вы вполне в материале. Тогда, может быть, поведаете классу, что же хотел сказать этим стихотворением поручик Лермонтов? Какое послание он оставил потомкам, по вашему мнению? Прошу, можете начинать!

Как говорится: «Во валит!» От учителя литературы не бывает более коварного вопроса, чем тот, который звучит как: «Что хотел сказать автор?» Был бы я местным – как есть поплыл! Но мне, попаданцу, пришлось с лупой изучать как историю здешнего мира, так и литературу, которая зачастую с историей связана очень прочно. Просто чтобы не спалиться на «мелочах».

– Полагаю, Жанна Вальтеровна, что поэт ничего не хотел сказать. Он был офицером русской армии, которая два с половиной века назад совместно с доблестными германскими воинами переломила хребет Мадриду и покончила с долгой тиранией Испанской империи. Он лично участвовал в боях на узких улицах испанской столицы, а на Калье-Майор получил тяжелое ранение. О чем же еще нам могут сказать строки: «О, славная победа! О, радость и восторг!» которыми завершается последнее четверостишие? Другими словами, Лермонтов являлся свидетелем исторических событий, причем наблюдая их с одной стороны конфликта. И отразил их в стихотворной форме с несомненной героизацией победителей. Ничего не имея в виду, а лишь прославляя русское и, конечно же, германское оружие.

[ Калье-Майор – одна из центральных улиц Мадрида.]

Как говорится – выкуси! Эту тему я знал получше местных школьников – как ни крути, одно из важнейших из переломных событий, приведших к тому миру, в котором мы живем сейчас.

Кислое лицо Жанны Вальтеровны можно было показывать коровам, чтобы они сразу простоквашу давали. Формально я на ее вопрос не ответил, но вывернулся таким образом, что развивать тему дальше было бы попросту опасно. А вот класс отреагировал на мой ответ одобрительным гулом. В большей степени радуясь самому факту, что дерЛектур дали отпор.

Глупцы! Неужели они думают, что кобра это спустит? Кровь прольется… однако это будет не моя кровь.

– Садитесь, Брюс. Вижу, вы готовились. А теперь Сергей Садовский нам расскажет о том, чем занимался Михаил Лермонтов после того, как вышел в отставку и вернулся во Владимир.

Вот о чем я и говорил!

Глава 18

Вот чего я не ожидал после завершения последнего на сегодня урока, так это Кати Горшковой, купеческой опричницы, которая подошла ко мне с запиской. Ну, во-первых, выпускной класс, как бы, какие нафиг записки? Начальная школа, что ли? А во-вторых, как я уже упоминал, с группировками десятого «Б», что с дворянскими, что с мещанскими, я настолько плотно не общался. В смысле, «привет», «пока», «к начертательной алгоритмике готовился?» и «дай списать» – это всё было. Но чтобы записки…

Тем не менее вот она стоит, чудо русоволосое. Глазками хлопает, ехидно улыбается, будто знает про меня что-то смешное, и руку вперед тянет. А в ладошке сложенный вчетверо лист бумаги. Который я брать не спешил.

– Ну и что это за эпистола, Горшкова? – выразительно указывая взглядом на бумажку, спросил я. – Надеюсь, не признание в любви?

– Дурак! – фыркнула девушка. – Это не от меня, Настасья Филипповна велела передать!

Настасья Филипповна, надо же!

– Хвала Спасителю! – картинно приложил руку к сердцу я. – А то ведь уже надумал себе чёрт-те что! Не хотелось бы разрушать вашу милую парочку. Вы же помолвлены с Пашкой? С Ломовым?

– Ты записку брать будешь или нет? – прошипела Катерина.

Она бледнокожая, с водянисто-голубыми глазками. Когда злится – краснеет, как раскаленный котелок! Так забавно смотрится!

– А! Точно! Прости! Признание в любви от Настасьи Филипповны! Как я мог забыть?

Взяв сложенный лист, я уставился на Горшкову, которая все так же оставалась на месте. Почему-то мне казалось, что, вручив записку, она сразу же уйдет, но нет. Стояла, ждала чего-то…

– Ты про приватность слышала что-нибудь? – вскинул я бровь. – Ну, это знаешь, такое понятие, когда…

– Прочтешь и дашь ответ! – зло припечатала красноликая. И осталась стоять на месте.

А, вот, значит, как. Ладно.

К счастью, народ после уроков довольно быстро покинул коридоры, так что мы с Катей стояли у окошка в одиночестве. И никто на нас не пялился. Не то чтобы меня это как-то волновало, но не хотелось давать повод для пересудов. Выглядит-то со стороны так себе. Стоит такой граф, весь из себя холодный и надменный, а перед ним, переминаясь с ноги на ногу, девушка из мещан, у которой вся кровь в организме собралась под кожными покровами лица. Очевидный вывод напрашивается, не находите?

Так что я развернул записку и быстро прочел ее довольно короткое, но не очень понятное содержание.

«Нужно поговорить. Это в твоих интересах. Через двадцать минут в буфете».

И всё. В смысле, вообще всё. Никаких пояснений, которые бы хоть немного пролили бы свет на смысл этого письма. Слушайте, а может она, ну, Строева, в смысле, от похитителей деда весть хочет передать? Типа, если хочешь увидеть своего старика живым, принеси в полночь на старое кладбище сто тысяч рублей?

Вот же чушь в голову лезет! Но не про любовь точно разговор пойдет. Хотя…

– Что передать? – Катерина не стала ждать слишком долго. Только я глаза от записки поднял, как она уже с вопросом.

Ох! А вот оно мне это всё надо, а? И так ведь головняка по брови. Еще Строева со своими загадками. Ладно, черт с ней. Все равно собирался после школы в буфет сгонять. Проснулся рано, кучу всяких дел с утра переделал, даже поколдовал Унию на потеху, короче – потратил калорий. А впереди еще двухчасовая барщина в зооуголке. Боюсь, с такими раскладами я до дома могу не дотянуть.

– Приду, – ответил девушке.

Та молча кивнула, отошла на несколько шагов, после чего обернулась и бросила:

– Мы не помолвлены, дурак! Это у дворян такие обычаи, а у нас просто родители сговариваются.

И быстрым шагом ушла. Я только плечами пожал: помолвлены, сговариваются – какая, нафиг, разница? Вместе же! Ну и чего тогда?

В буфете я взял кружку киселя и бутерброд с сыром – самое дешевое, что там было. Хотелось бы, конечно, поверх сырка шматок буженины положить, но бюджеты и так трещали по швам, так что пришлось ограничится набором нищеброда. Дома потом супа наверну, сразу тарелки две. А пока и это сойдет.

А вот Строева к моему столику подошла с полным подносом, заставленным… Черт, да она издевается! Заварник ханьского чая, причем хорошего, по запаху чую. Четыре расстегая – с мясом, с луком и яйцом, жареной капустой и рыбой. Две котлеты в тесте, парочка эклеров. Она всё это собирается одна умять⁈

Настя Строева, чтобы было понятно, не выглядит как человек, который способен справиться хотя бы с половиной этого богатырского обеда. Росту в ней сантиметров 160, телосложение… приятное – цыц, гормоны! – в смысле, нормальное для ее роста. В районе талии ни жиринки, школьный пиджачок притален плотно и дает это понять. Бедра тоже от излишнего объема не страдают, что прекрасно дает рассмотреть не слишком скромная юбка. Грудь, разве что… Так, Кочевник! Жуй свой бутерброд и не пялься!

– Угощайся, Роман! – с милой улыбкой, которая буквально осветила ее лицо, произнесла Настя. Голубые глазки скромно опущены, волосы свои пшеничные еще так поправила застенчиво.

Какая игра! То я не знаю, кто ты!

– Благодарю, я не особо голоден, – будь прокляты эти сословные нормы, не позволяющие дворянину принять угощение от не своего простолюдина! – Ты что-то хотела, Настя?

Ну, раз я Роман, то она Настя, верно? Так-то мы обычно на уровне «Брюс – Строева» общались.

– Да, – видя, что подкат с едой и смущенными улыбочками не прошел, одноклассница сразу сделалась серьезной. – Есть предложение.

– Внимательно тебя слушаю! – дожевав остатки бутерброда, ответил я. И светски отхлебнул киселя.

Секунд пятнадцать-двадцать Строева морозилась. По лицу ее было видно, что тема для разговора очень серьезная, но она никак не могла решить, с чего начать ее рассказывать. Я, в свою очередь, ее не торопил. Инициатор встречи она – мне не по чину.

– Меня выдают замуж. – наконец тихо произнесла она.

Эм-м… То есть… Черт! А я-то тут при чем?

– Мои поздравления, Настасья Филипповна!

Все-таки этикет – одно из величайших изобретений человечества. Любого. Не знаешь, что сказать – к твоим услугам практически бесконечный набор шаблонных фраз и готовых решений. Некоторые так изумительно ими пользуются, что за полчаса беседы не произносят ни одной осмысленной фразы!

Мне хватило одной. Ровно столько, сколько нужно, чтобы как-то отреагировать на откровения одноклассницы и не зависнуть дурак дураком. Ну, и еще немножко осмыслить ею сказанное.

Взгляд, который бросила на меня девушка после этой фразы, был полон гнева. Так-с, поздравлять, выходит, не с чем. Отдают за нелюбимого или старого в рамках сговора отцов и во имя укрепления капиталов и позиций на рынке. Старая, как мир история, но она – купеческая дочь. Давно должна была понять, чем всё закончится. Да и вообще, о таком с подружками откровенничают, а не с парнем из другого сословия, которого знают от силы два месяца.

Если только… Нет! Нет-нет-нет-нет-нет-нет! Не может быть! Пожалуйста, мне вот только этого для полного набора бедствий не хватало! Неужто дуреха в меня втюрилась?

– А ты не очень хочешь? – как можно дипломатичнее уточнил я.

– Дело не в этом. Кандидат довольно приличный, всего на несколько лет старше меня, и не так уж страшен на вид, – отмахнулась Настя, убирая из глаз пламя. – Дело в другом. В качестве приданного в семью мужа отдают и мой инвестиционный фонд. Он мне от покойной маменьки достался, и я как раз в шестнадцать получила над ним контроль.

– Хм-м! – глубокомысленно выдал я, все еще ни черта не понимая.

– Конечно, он так и останется моим – на бумаге, – продолжила девушка. Надо сказать, довольно спокойно. Я уже говорил, что она весьма себе на уме девица? – Но фактически управление окажется в руках семьи мужа. Мне, в лучшем случае, позволят его использовать для покупок шляпок и туфелек.

– Ну да…

– И это полностью ставит крест на всех моих планах! – эмоции, наконец, прорвались в голос Строевой. – Я собиралась увеличить инвестиционный портфель, когда мне исполнится восемнадцать, и я получу доступ к биржевым инструментам. Хотела открыть свое дело!

Столько боли в ее голосе было, столько разочарования, что я буквально видел разбивающиеся девичьи мечты. Даже жаль ее стало. Но не настолько, чтобы втягиваться в полноценный разговор. В конце концов, сколько по всему этому миру живет таких вот Настенек, которых отдают за нелюбимого. А у меня своих хватает. У которых проблемы посерьезнее.

– Паршиво…

– Да уж…

Мы некоторое время помолчали. Я все еще пытался найти причину, по которой она вообще ведет со мной этот странный разговор, но так ничего толкового и не мог придумать. По всему выходило, что она решила просто выговориться. Малознакомый сверстник, отсутствие общих кругов, достаточно воспитан, чтобы не поднять на смех и не растрепать рассказанное ее подругам. Вполне себе причина. Люди зачастую со случайными попутчиками более откровенны, чем с теми, с кем живут годами бок о бок.

– Я чем-то могу помочь?

В подобном разговоре эта фраза обязательно рано или поздно всплыла бы. Просто как дежурная. Правильный ответ на нее, если что: «Сама справлюсь». Но Настасью Филипповну, видимо, учили по другим шаблонам.

– Вообще-то можешь, – пронзительные голубые глаза девушки сверкнули. – Сделай меня своим вассалом!

Хорошо, что я уже допил кисель и поставил стакан на стол. А лицо удалось удержать. Хотя одну слабость я все же проявил.

– Вассалом? – бестолково протянул я.

И сразу же, поборов растерянность, погрузился мыслями в архив, выискивая нужную мне информацию.

– Ну да! – не получив сразу же «нет», Настя оживилась и сразу же начала засыпать меня доводами. – Если я буду вассалом дворянина, отец не сможет отдать меня замуж без твоего согласия. Я смогу остаться свободной и сама смогу распоряжаться своими средствами.

Это… действительно было так. Представитель моего сословия мог взять под свое крыло как другого дворянина, так и простолюдина вроде Строевой. Это накладывало определенные обязательства, такие как защита и обеспечение, но давало и права. Довольно серьезные, на самом деле. Вплоть до приказа пожертвовать собственной жизнью, чтобы спасти мою.

То есть я в самом деле могу спасти ее от ненавистного брака, но непонятно другое…

– Настя, прости за прямоту, но мне это зачем? Опустим пока тот факт, что я не глава, чтобы принимать такие решения.

Девушка улыбнулась.

– Поверь, это выгодно нам обоим! Я получаю защиту аристо, а ты – деньги моего инвестиционного фонда. Просто чтобы ты понимал, сейчас там один миллион триста шестьдесят восемь тысяч рублей. Что до последнего, то ты вполне имеешь право на личный вассалитет. Мне так даже выгоднее, чем под твоего деда идти. Я изучила вопрос.

Я открыл рот… и закрыл его.

– Роман, я знаю, что твой род испытывает серьезные финансовые затруднения, – продолжила она тем временем излагать свой план. – Я изучила в открытых источниках состояние дел Брюсов и должна сказать, что ситуация близка к банкротству. Конечно, если жить впроголодь и экономить каждую копейку, эту агонию можно растянуть еще на десятки лет. Но даже с таким подходом со временем придется распродавать активы, вроде антикварной мебели, посуды, картин и что еще там у вас по закромам лежит. В то время как мое предложение…

– Стоп! – оборвал я одноклассницу. – Почему ты вообще ко мне с этим предложением подошла? Раз ты так хорошо осведомлена о том, как я живу, то должна и понимать, что род у меня, мягко говоря, не самый влиятельный. Если его вообще еще можно назвать родом – в составе только я да старикан на восьмом десятке. На какую защиту ты вообще можешь рассчитывать?

Сообщать ей о том, что деда похитили и я фактически остался один, было преждевременно.

– Поэтому и подошла! – дернула плечиком Строева. – Тебя, как и меня, обстоятельства загнали в угол. Так почему бы нам не объединиться?

– Серьезно? – а я-то, дурак, думал, что речь пойдет о любовных материях! – Настя, а про своего отца ты подумала? Он ведь купец, верно? И весьма успешный. А раз так, то и он присягнул кому-то из дворян. Подняться высоко без помощи аристократии невозможно, ты девочка умная и сама это прекрасно понимаешь. И ты всерьез рассчитываешь, что когда выдашь своему папеньке нежелание выходить замуж, поскольку стала вассалом графа Брюса, он это проглотит? Я тебя уверяю, первым делом он натравит на меня своего патрона! И что мне, одному против них воевать? За твою свободу?

– Дерябины! – фыркнула девушка. – Дворянское достоинство получили два поколения назад, в результате того, что в семье родился одаренный. Слабенькие маги воды, выше ранга Воина так никто и не поднялся. Спеси у них, конечно, прилично, но и здравого смысла хватает. Отец под ним ходит только номинально. В дела рода не посвящен, лишь платит раз в год оговоренную сумму за защиту.