Текст книги "Невидимая угроза"

Автор книги: Виталий Гладкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Конечно, крупных шишек я не увидел. Все они попадали в здание через подземный гараж, в который въезжали с соседней улицы. Допустим, я пойду туда и увижу машину Мины. А дальше что? Броситься под колеса его бронированного "мерса"?

Вдруг он проявит любопытство и заинтересуется, по какой причине бомж решил остановить его бронированного монстра. Ха-ха! Как бы не так. В лучшем случае меня отметелят телохранители Чухлаева, а в худшем – задавят, как клопа. Не хрен ползать там, где ездят "новые" русские…

Был у меня еще один вариант…

Я невольно прикоснулся к нагрудному карману пиджака, словно там лежала картонка с номером телефона, которую мне дал Саныч в офисе Дейзика. Я этот номер запомнил сразу.

Да, я мог бы позвонить Санычу и договориться о встрече. Если бы не одно "но": я не был до конца уверен, что Саныч – человек Мины…

Увлекшись наблюдением, я не заметил появления "конкурентов". И только когда раздалось злобное рычание, я оглянулся и увидел трех разномастных барбосов, возглавляемых маленькой рыжей сукой. Бродячие псы пришли к ресторану подкормиться, и им очень не понравилось, что их опередил.

– Тихо, братва, – сказал я миролюбиво. – Дайте мне еще полчаса, и я слиняю.

Удивительно, однако, собаки меня поняли. Немного поворчав, барбосы улеглись чуть поодаль на какие-то картонки и стали терпеливо ждать. Только рыжая собачонка осталась стоять и глядела на меня умными, но какими-то тоскливыми глазами.

Наверное, она вспоминала о том, как ей хорошо жилось у хозяина, и какой он оказался сволочью, выгнав ее на улицу.

Пока я вел переговоры с бродячими собаками, к парадному входу подкатил шестисотый "мерс". Из него вышли две шикарно одетые девушки. Смеясь и тараторя, они начали подниматься по ступенькам, где их уже ждали приветливые улыбки парней в униформе.

Я посмотрел на них – и едва не вскричал от неожиданности. Не может быть!!!

Нет, ошибиться я не мог – в бизнес-центр входила Каролина! А рядом с нею, сияя до боли знакомой мне улыбкой, цокала каблучками Лана.

Мать твою!.. С ума сойти… Я даже протер глаза – уж не привиделась ли мне эта картина?

Но видение не исчезло, а получило более весомое подтверждение своей реальности: уже перед самой дверью Лана обернулась и что-то сказала водителю "мерседеса", который предупредительно открывал своим пассажиркам дверку машины.

Все дальнейшее происходило как в дурном сне. На какое-то мгновение я буквально потерял рассудок. Вместо того, чтобы продолжить наблюдение, я сорвался, как безумный, с места и, перебежав улицу, прильнул к витринному стеклу вестибюля.

Да, точно, это была моя жена, которая, по идее, должна сейчас находиться за многие сотни километров отсюда.

И она любезно беседовала с Ланой. Похоже, дамы были на дружеской ноге.

Но то, что я увидел через стекло, вообще сразило меня наповал. Каролина и Лана подошли к личному лифту Чухлаева и преспокойно уехали наверх. Лифт не имел обычной кнопки; он вызывался при помощи специального ключа, который был у Ланы.

По-моему, мне просто отказали ноги, и я грудой грязного тряпья осел на мостовую, вымощенную тротуарной плиткой – новым бзиком нуворишей, которые таким образом хотели доказать Европе и всему миру, что и мы не лыком шиты.

Меня вернули к действительности чьи-то грубые руки. Я буквально вознесся к небесам, где увидел две грубо отесанные физиономии швейцаров-баскетболистов.

– Ты что здесь делаешь, урод!? – спросил один из них.

– Пустите… – сказал я, едва ворочая языком.

Где-то у меня внутри проснулся кровожадный монстр и начал ворочаться, зевая, потягиваясь и расправляя когтистые лапы. Мне неожиданно захотелось убить этих двух придурков; и не просто убить, а размазать их по тротуару.

– Что он там бормочет? – поинтересовался второй.

Уж не знаю, как мне удалось совладать с этим неистовым желанием. Я закрыл глаза и промямлил, весь дрожа от страшного напряжения:

– Виноват… не повторится…

– Брось его, Никита, – сказал первый. – Не то вшей наберемся.

Меня не просто бросили, а швырнули, как куль. Я отлетел метра на четыре. Здоровые парни…

Я поднялся и бросил взгляд па ментов. Они уже покинули свою железную коробку с мигалками и не очень спеша направлялись в мою сторону. Я развернулся и быстро поковылял по улице, стараясь хромать и горбиться как можно сильнее.

Меня не окликнули и не стали задерживать. Все верно – кому охота марать руки?

В моей душе царил мрак…

Глава 25

Мне нужно было где-нибудь уединиться. Лучше всего – в безопасном месте. И успокоить нервы хорошей дозой спиртного. У меня было такое чувство, что еще немного – и я съеду с катушек.

Каролина! Она в городе и общается с этой прошмандовкой Ланой.

Бред… Бред! Такого просто не должно быть. Неужели Каролина каким-то образом замешана в убийстве Баландина?

А если так, то почему меня подставили? Она что, таким образом хочет от меня избавиться? Зачем? Одно ее слово – и я собираю чемоданы.

Без любви или хотя бы элементарного взаимопонимания и уважения семейная жизнь превращается в фарс, в каждодневный кошмар.

Мы жили пусть и не душа в душу, однако и не грызлись как собаки. Скандалы и скандальчики были, не скрою, но больше из-за взрывного характера Каролины.

По натуре я в семейной жизни человек мирный. Как диван – где его поставили, там он и стоит. И никаких шорохов, а тем более передвижений. Разве что пыль на себе собирает.

Нет, здесь что-то не так. Ситуация возле элементарной логики даже не ночевала. Нужно сначала подхлестнуть мозги, а затем успокоиться. Успокоиться…

Успокойся, Иво, черт тебя дери! Распсиховался, как институтка…

Ноги сами привели меня в этот подвал. По дороге я купил две бутылки водки, немудреную закуску, бутылку минеральной воды и несколько пластмассовых стаканчиков.

Я пришел в гости к бомжам – Антонине и Гоше. Возвращаться в мастерскую Кир Кирыча мне не хотелось. Я знал, что там сразу начнутся расспросы, а мне даже языком не хотелось шевелить на тему, которая достала меня до печенок.

"Апартаменты" бомжей находились в подвале старинного четырехэтажного дома, разрушенного взрывом газового баллона. Вернее, была разрушена только одна квартира, но здание с провалившейся крышей стало похожим на седло лихого ковбоя и все пошло трещинами.

Уж не знаю, почему дом не снесли или не отреставрировали, – наверное, у городских властей до этого просто руки не дошли или не хватило денег на такие работы – но людей выселили.

Аварийное здание было обнесено высоким забором из не строганных досок. Похоже, на месте дома решили что-то построить, если судить по уже начавшим ржаветь рельсам башенного крана, воротам и ведущей к ним дороге, засыпанной щебенкой.

Я пролез на огороженную территорию через дыру в заборе. Видимо, ее проделали не шибко закормленные бомжи, а может, местные пацаны, потому что щель была узкой, и я едва не остался без своего маскировочного наряда.

Очутившись по другую сторону забора, я критически осмотрел свои лохмотья, которые стали полным рваньем, и с удовлетворением хмыкнул. Теперь я и впрямь выглядел как настоящий босяк.

Вход в жилище моих знакомых я разыскал не без труда. Оказалось, что подвал разделен на секции (по числу входных дверей) и в каждой из них жили бездомные.

Где обретаются Гоша с Антониной мне подсказал кривобокий хмырь с хитрыми красными глазками. При взгляде на пакет, откуда явственно слышалось позвякивание полных бутылок, у него, как у подопытной собаки известного физиолога Павлова, началось обильное слюноотделение.

Сначала он тащился сзади, не отрывая глаз от пакета, а затем предупредительно опередил меня и полез через кучу мусора ко входу в жилище Гоши и Антонитгы.

Кривобокий шустро спустился вниз по выщербленным ступеням и сильно постучал в замызганную дверь.

Гоша, Гоша-а! – позвал он тонким писклявым голоском; и снова забарабанил в лверь кулаками. -Открывай, к тябе гости. Ответили быстро; это я судил по морщинистой физиономии своего проводника, который явно был удивлен.

Шшас я те постучу! Вали отседа, Чвык!

Гоша, дак ведь я, это, по просьбе…

– Чвык, я тебе всю рожу расцарапаю! – раздался воинственный голос Антонины. – Ну, надоел, ну, надоел..

Здравствуйте, Антонина, – сказал я вежливо, бесцеремонно отодвинув в сторону кривобокого Чвыка. -Это я.

Пришел, как договаривались.

– Не понял… – Это уже голос Гоши, – Что за дела, Антонина!? Ну-ка, погодь, счас глянем, с кем ты там. стерва, шуры-муры разводишь, когда меня дома нет.

Дверь отворилась и на меня воззрилась похмельная физиономия российского Отелло. В правой руке он держал железный прут.

– Гоша, ты что, своих не узнаешь? – спросил я с укоризной, изобразив приветливую улыбку.

Свои на паперти милостыню просят, мурло. Вали отседа, пока цел! Он воинственно взмахнул прутом.

Антонина, ну скажи ему… – проблеял я голосом холощеного евнуха.

И беспомощно развел руками. При этом я как бы невзначай потряс пакетом, который тут же отозвался приятным звоном полных бутылок.

– Гоша, остынь! – громыхнула появившаяся, как по мановению волшебной палочки, Антонина; она цапнула за шиворот своего Отелло и утащила его куда-то в глубину подвала.

Похоже, слух у нее был отменный.

Она нарисовалась в дверном проеме примерно через две-три минуты. Все это время хозяева подвальных "апартаментов" пререкались, обзывая друг дружку нехорошими словами.

Я терпеливо ждал. Сзади, почти вплотную ко мне, неприкаянно мыкался Чвык. Он с такой собачьей тоской глядел на мой пакет, что мне захотелось немедленно налить ему стопарик. чтобы не слышать над ухом его зловонного дыхания.

Ты кто? – спросила гневная Антонина.

Она почему-то смотрела не на меня, а на пакет-приманку. Наверное, хотела точно удостовериться, что в нем лежит именно то, чего дружной семейке бомжей всегда так не хватает.

Чтобы не разочаровать ее, я без всяких церемоний и объяснений засунул руку в пакет, достал бутылку водки, и сказал слово, состоящее всего из одной буквы:

– О!

В русском языке это слово-звук имеет столько оттенков, что им можно прокомментировать любое событие. Я уже не говорю о современных телесериалах с их кондовыми диалогами и убогими сюжетами. Если заменить бред, который несут несчастные артисты, буквой "О","то будут получаться шедевры не хуже голливудских.

Для полноты картины – так сказать, чтобы усилить художественное воздействие на зрителя до полного беспредела и обогнать Америку (мечта!) – можно добавить к этому супермини-словарю еще несколько русских выражений – "а-а.,.", "ну?", "бля!", "клево" и (в постельных сценах) английское – "нес, нес, иес!" (это для того, чтобы лишний раз подтвердить, что мы являемся неотъемлемой частью цивилизованного О-о-о… – с вожделением простонала в ответ Антонина и наконец посмотрела мне в лицо. – Петруха! -возопила она почти в экстазе. – Гоша, это Петруха!

А, Петро… – сказал недовольным голосом Гоша, посмотрев на меня искоса одним оком. – Ну… входи… Ты чего здесь толчешься!? – прикрикнул он на Антонину. – Мы сами тут разберемся.

Слегка пригнувшись, чтобы не набить шишку, я последовал за Гошей внутрь пристанища бомжей. Дслей за мной тихонько потянулся и Чвык, стараясь быть незаметным. Но недремлющий глаз разозленного Гоши в этот момент мог рассмотреть даже вшу на кончике булавки.

Чвык! – рявкнул ржавым пропитым голосом Гоша. – Тебя кто звал?

Ну,это, я как все…

А ежели как все, то канай отсюда, кишкомот! Пош-шел!.. Гоша с неожиданным проворством пнул Чвыка под зад ногой.

Бродют тут.., всякие… – бубнил он, топая впереди по длинному узкому коридору, похожему и по запахам, и по освещению на прямую кишку.

Думаю, что под "всякими" он подразумевал не только горемычного Чвыка, но и меня. Я благоразумно помалкивал и все свое внимание обратил на дорогу. Гоша освещал нам путь маломощным фонариком, и я практически не видел, куда ступают мои ноги.

Мне повезло – я добрался туда, куда нужно, без падений, увечий и переломов, хотя несколько раз и спотыкался, а однажды едва не угодил в какой-то провал, откуда слышалось журчание воды.

Жилище Антонины и Гоши оказалось на удивление просторным и светлым. Наверное, когда-то здесь была дворницкая, а может, прачечная или – уже в наши времена – бойлерная. Как бы там ни было, но места в этом отделении подвала хватало на десятерых.

Свет в жилище бомжей проникал через прямоугольной отверстие в потолке подвала, закрытое старыми стекленными рамами и укрепленное арматурной сеткой – от проникновения нехороших людишек. Наверное, в старые времена здесь стоял небольшой лифт – скорее, подъемник – для хозяйственных нужд, Самое интересное: помещение было обставлено как настоящая гостиная – скорее всего стараниями и под руководством Антонины.

Бомжи притащили сюда старинный секретер с подпаленными боками (наверное, с какого-нибудь пожариша), диван без спинки и ножек (он стоял на кирпичах), несколько видавших виды грубых кресел и стульев (явно казенных, из присутственных мест), раздвижной стол – детище первых пятилеток, тумбочку, исполняющую роль чайного столика, дореволюционную швейную машинку "Зингер" без привода и разных колесиков, старый телевизор "Электрон", который ничего не показывал, так как в подвале не было электричества, и большой кованый канделябр работы английских мастеров – раритетная и ценная вещь для людей с понятием.

Как попала музейная реликвия в наш город, а затем и в берлогу бомжей, – уму непостижимо.

Что касается Гоши и Антонины, то вряд ли они обладали утонченным вкусом или большими познаниями по части антиквариата. Скорее всего, бомжи умыкнули раритет по пьянке, у какого-нибудь дружка, собирателя металлолома, для вполне прозаической и прагматичной цели – чтобы осветить свое жилище.

Кованые цветы, листья и разнообразные завитушки канделябра были сплошь закапаны стеарином, так как свечи ставились не в предназначенные для них гнезда, а куда ни попадя, лишь бы не высоко.

Вот, – сказал я, водружая свою ношу посреди стола. – Пришел вас навестить.

Оно конечно… ежели так… – Гоша критическим взглядом оценил пакет и немного потеплел. – Садись, отдыхай.

Антонина сама…

Я выбрал кресло. Оно было жестким, но удобным.

Наверное, когда-то в кресле сиживал мелкий чиновник, канцелярская крыса, которому по штату не полагалось мягкое место. Кресло было монументальным и настолько прочно сработанным, что даже не скрипнуло подо мной, несмотря на свой весьма преклонный возраст.

Да, были и у нас мастера…

Антонину не нужно было подгонять. Она моталась вокруг стола как заводная, расставляя бутылки с водкой и минералкой, белые пластиковые стаканчики и нарезая хлеб и корейку. Спустя пять-шесть минут мы уже причащались водкой и закусывали маринованными огурцами.

На этот раз я пил наравне со всеми. Мне хотелось забыться, выбросить из головы все мысли о своих невзгодах.

Забыться хотя бы на час или на два, У мужиков это называется расслабиться.

Я и расслаблялся…

После первой бутылки я перестал ощущать и неприятные запахи, витающие в подвальном помещении, и некоторую неловкость в общении с людьми, которые (пусть и волею судеб) по положению в обществе стояли гораздо ниже меня.

Мне было на все наплевать. Есть такая болезнь НАПЛЕВИЗМ, не значащаяся в медицинских справочниках, когда человеку вдруг становится все до лампочки, Так было и со мной. Меня загнали в угол, навесив несколько убийств, и вдобавок отобрав у меня самое главное – веру в человека, которого я считал другом.

А как иначе? Хорошая жена – это в первую голову друг. При всем том, я верил Каролине и думал, что в трудную минуту всегда могу на нее рассчитывать.

И вдруг такой облом… Мне казалось, что в моей душе потоптался табун лошадей, изгваздав ее экскрементами.

Тоска…

Меня что-то спрашивали, я механически отвечал, стараясь держаться в образе, но мыслями я был очень далеко от этого зловонного подвала.

Мне представлялось, что я снова на своем "острове" в лесах, сижу у берега озера с удочкой в руке, а рядом неторопливо дымит трубкой мой друг-приятель дед Зосима. Вокруг тишина и полная благодать, тихая волна шаловливо щекочет мои босые ноги, над горизонтом медленно поднимается утренняя заря, прокладывая по воде золотисто-розовую дорожку – наверное, в вечность.

Эх! Хорошо было… Год, который я прожил в лесах, стал, как я теперь понял, самым счастливым в моей жизни.

Я безнадежно вздохнул и посмотрел на изрядно потемневший проем в потолке. День постепенно катился к вечеру.

Глава 26

Так получилось, что я совсем неожиданно уснул. Дал денег Антонине на еще одну бутылку водки, прилег на диван, чтобы скоротать время в размышлениях – и забылся мертвым сном.

Разбудил меня Гоша. Пошатываясь и спотыкаясь о мебель, он ходил туда-сюда и неприязненно бубнил:

Пришел… улегся… Как дома.

Я приоткрыл глаза и посмотрел на него из-под век. В подвале было достаточно светло – на крюке, закрепленном в потолке, висел зажженный фонарь "Летучая мышь" – и я рассмотрел все, что хотел.

Убрать со стола никто и не подумал. Антонина спала на импровизированном ложе из картонных яшиков, прикрытых каким-то тряпьем. В канделябре горела только одна свеча; присмотревшись, я наконец увидел то, что не замечал раньше – старинный осветительный прибор стоял перед дешевой бумажной иконой.

Интересно, подумал я вяло, кто из них верующий – Антонина или Гоша? Скорее всего, решил я после некоторого раздумья, никто. Иконка – дань моде, поразившей страну от самых верхов до нижайших низов.

Иногда я просто ухохатываюсь, наблюдая, как бывший партбосс (а ныне большой демократ), прежде ревностный гонитель христианской веры, истово крестится и бьет поклоны в той самой церкви, которую он не успел закрыть или снести с лица земли, У него просто руки до нее не дошли.

Это каким же нужно быть бесстыдным, чтобы прийти в храм со своей грязной ублюдочной душонкой к тому, кто проповедовал человеколюбие, порядочность и честность в мыслях и поступках; за что, кстати, его и распяли – такие же оборотни, как и наш партайгеноссе.

– Тошка! – позвал Гоша свою сожительницу. – Слышь, Антонина! Да проснись ты, лахудра!!!

– Мр-р-р… – раздалось ему в ответ.

– Вот зараза… – Гоша подошел к Антонине и пнул ее ногой. – Подними свой зад и выслушай меня.

– Отстань, – буркнула Антонина, накрываясь с головой.

– Нет, ты встанешь, встанешь!

Гоша схватил веник – вернее, то, что от него осталось – и начал колошматить Антонину. Она проснулась и некоторое время ничего не могла понять.

– Твоему Петрухе тут неча делать! – воинственно заявил Гоша, быстро спрятав веник за спину. Он такой же мой, как и твой…

Антонина кряхтя встала, подошла к питьевому баку и жадно выпила полный ковшик вместимостью никак не меньше литра.

Ты чевой тут разоряешься!? – гневно спросила она Гошу, плеснув себе в лицо водой из ковшика. – Ляг и спи.

А где мне спать? Вона, посмотри… – Гоша зло ткнул пальцем в мою сторону. – Раскинулси, как барин.

Ложись на мое место, – примирительно сказала Антонина. Ей явно не хотелось ссориться с денежным мешком в лице бомжа Петрухи.

Еше чего! – Гоша взвился, как ужаленный. – Ишь, раскудахталась. Ложись… на мое место… -перекривил он свою подругу. – Приходют тут разные… паразиты, покоя нету. Буди его!

Сам буди, – огрызнулась Антонина.

Она подошла к столу и, слив с водочных бутылок остатки, врастяжку выпила, словно в стаканчике было не каких-то там несколько капель, а как минимум сто грамм.

И разбужу! – продолжал духариться Гоша. – Прутом по кумполу.

Нужно было вставать, чтобы примирить шебутную семейку. Тем более, что спиртное и короткий отдых очистили мозги до полной прозрачности и в них начали созревать толковые мысли.

– Ну, я пошел, – сказал я, бодро вскочив на ноги. – Спасибочки за компанию. Мне пора.

– А может, останешься?.. – с надеждой спросила Антонина, облизываясь, как кошка, которая заслышала запах валерианы.

Наверное, она рассчитывала на продолжение застолья. Но я вынужден был ее разочаровать.

– Не могу. Некогда. Как-нибудь в другой раз…

Я покосился на безмолвного Гошу – и едва не рассмеялся. Ревнивец вмиг позабыл про свои претензии ко мне и смотрел на меня с подобострастной улыбкой. Судя по всему, он тоже смекнул, что вытолкать меня взашей никогда не поздно, а в кои веки еще им может обломиться такая лафа.

Но у меня уже были другие планы, и н без сожаления покинул обитель бомжей, пообещав навестить их еще когда-нибудь. Думаю, что ни Антонина, ни Гоша мне не поверили. И я знал, почему.

Я был, как предполагали эти отверженные, таким же, как и они, а у бомжа бывает загад только на один день.

Впрочем, и обычный, вполне обеспеченный, гражданин вряд ли возьмет на себя смелость утверждать, что он может как-то влиять на продолжительность своей жизни. Просто нижняя ступенька лестницы, ведущей на тот свет (а именно на пей обретались бомжи), гораздо короче и хлипче тех ступеней, что находятся наверху…

Я решил поговорить с Каролиной напрямую. Зачем строить разные версии, переживать, мучиться в догадках и предположениях, если можно, глядя друг другу в глаза, за несколько минут решить массу проблем и покончить с неопределенностью.

Я был совершенно спокоен и какой-то заледеневший. Так уж получилось, что именно в подвале среди бомжей я вдруг стал прежним Иво – беспощадным, решительным и хладнокровным как кобра, которая вышла на ночную охоту.

На город опустилась ночь. Электронные часы на мэрии, мимо которой я шел домой, бегущей строкой показывали двенадцатый час. В моем доме светились окна лишь нескольких квартир, в том числе и той, в которой жил когда-то и я.

Когда-то жил… Черт побери! Язык сам повернул не в ту сторону. Это же надо – я не был дома всего ничего, а кажется, что отсутствовал как минимум год.

Я опять подошел к дому окольным путем – через арку. И снова я сразу же вычислил чужую машину, теперь уже прозаические "жигули" шестой модели, которые скромно приткнулись под боком у здоровенного "джипа".

Наверное, те, кто в ней сидел, думали, что таким образом они здорово замаскировались. Я только мысленно рассмеялся от такой наивности.

Увы, на этот раз в салоне "жигулей" курящих не оказалось, поэтому я не смог определить, насколько верны мои предположения насчет сотрудников наружного наблюдения, поджидающих кровожадного маньяка Иво Арсеньева, на совести которого три загубленные души.

Впрочем, нельзя было исключать вариант, что я или ошибаюсь насчет наружки, или топтуны покинули салон машины, чтобы немного размяться.

Такая мысль появилась у меня после получасового сидения в засаде под аркой. Ни одна подозрительная тень не мелькнула вблизи моего дома; даже псы и кошки гуляли в других местах.

Чего я жду? Этот вопрос еще формулировался в голове, а я уже покинул убежище и направился к своему подъезду.

Демонстративно прихрамывая и горбясь, я в конце концов дотащился до "жигулей" и нагло заглянул в салон, благо стекло со стороны водителя было опушено. Какие проблемы? Я ведь бомж, а отверженным все можно, им все по барабану.

То, что я там увидел, повергло меня в состояние, близкое к шоковому. А ведь я был настроен самым решительным образом и приготовился к любым неожиданностям.

К любым, но только не таким; молодой парень, сидевший на месте водителя, был убит выстрелом в голову!

Я просто офигел. На меня напал временный столбняк; я стоял возле "жигулей" нелепым огородным пугалом, у которого вместо мозгов солома.

Бежать! Бежать отсюда немедленно!

Эта мысль была первой после того, как я пришел в себя. Если меня схватят возле "жигулей", то менты и этот труп прицепят мне за компанию – паровозом. Есть у них такая метода повышении показателя раскрываемости преступлений.

Но тут же вслед за первой мыслью пришла другая: что все это значит? С какой стати убили этого человека и кто он?

Я не стал долго гадать. Стараясь нигде не оставить отпечатки своих пальцев, я решительно и быстро обыскал мертвеца и обнаружил пистолет в наплечной кобуре, а также удостоверение сотрудника милиции на имя лейтенанта Павлышева – в нагрудном кармане пиджака.

Картина начала проясняться. Все-таки угрозыск вышел на мой след. Как? Вопрос одновременно простой и сложный.

В том, что наружка была нацелена на меня, сомнений практически не оставалось. Скорее всего, фактаж оперативникам подкинули сразу же после убийства Илоны Лисе. Это несомненно.

А раз так, значит убитый лейтенант еще одно звено якорной цепи, привязанной к моим ногам – чтобы я как можно быстрее пошел на дно. И похоже, этот несчастный пацан только цветочки…

Едва я об этом подумал, как почувствовал, что меня тут же залихорадило. Каролина!!!

Уже совсем ничего не соображая, я рванулся, как разъяренный бык, к подъезду, открыл цифровой замок входной двери и забежал в подъезд. Лифт почему-то не отзывался и я, перепрыгивая через две, а то и три ступеньки, помчался наверх, к своей квартире.

Одна мысль билась в моей мгновенно опустевшей голове – Каролина, Каро, милая, любимая, жива ли ты еще!?

Мои самые мрачные предположения начали сбываться, едва я увидел, что дверь квартиры слегка приоткрыта.

Опять знакомый почерк…

Когда я вошел квартиру, то был похож на обнаженный нерв. Теперь я мог, не задумываясь, убить любого, кто встанет на моем пути.

Мне даже показалось, что я начал постепенно сходить с ума. От былого хладнокровия и взвешенности не осталось и следа, и я лез в возможную западню как щенок лайки, который ни разу не охотился на крупную опасную дичь.

В квартире все было перевернуто вверх дном. Создавалось впечатление, что здесь или дрались, или производили обыск.

Тот, кто это сделал, мог не опасаться, что его услышат – звукоизоляции в нашем с Каролиной жилише была отменной. Думаю, что даже пистолетный выстрел долетел бы до ушей соседей как тихий хлопок, с которым вылетает пробка из бутылки шампанского.

Я не стал задерживаться в гостиной, а сразу же направился в спальню Каролины. Ноги сами понесли меня туда, несмотря на то, что все мое естество яростно этому противилось.

Я боялся. Я очень боялся увидеть ее мертвой.

Это было странно. В своей непутевой жизни спецназовца и диверсанта я видел много смертей. Я и сам не раз и не два мог отправиться в заоблачные выси дожидаться нового воплощения на земле.

Но все эти моменты были всего лишь работой – тяжелой, опасной, нудной, но необходимой. По крайней мере, так говорили отцы-командиры.

А жмурики были результатом моего "труда" – ну, например, как выточенные токарем втулки или валы. Всего лишь.

В общем – проза жизни. Привычная, обыденная, не вызывающая особых эмоций. Врач-хирург просто не имеет права сопереживать оперируемому пациенту. Иначе дрогнет рука и скальпель отрежет не то, что нужно.

Мои ожидания оправдались – труп присутствовал. Присутствовал во всей своей мрачной неприглядности и ненужности.

И впрямь, в этой уютной бело-розовой спальне с большими зеркалами в позолоченных рамах и хрустальными светильниками мертвец был совершенно не к месту. Эдакое чужеродное тело, безобразная раковая опухоль на лице прелестной девушки.

С порога спальни я видел лишь кровь на белых простынях и ноги; остальные части тела утонули в пуховых подушках – Каролина просто обожала мягко спать. Наверное, у дочери профессионального военного, особо не избалованной родителями, этот бзик приключился после наших совместных приключений в лесах, когда ей приходилось коротать прохладные ночи на голой земле.

Застыв, как вкопанный, я не мог оторвать взгляд от ног трупа. Ну точно как извращенец, увидевший свой фетиш.

Для аккуратных ножек Каролины они были чересчур волосатыми. И размера на четыре больше. Это как минимум.

Все верно – в нашей супружеской постели лежал мужик. В моей бестолковке даже мелькнула совершенно сумасшедшая мысль: а не я ли этот жмурик? Нет, так точно можно сбрендить…

С усилием оторвав ноги от пола, я подошел к кровати. И глазам своим не поверил – на подушках лежал Карантин!

Да, да, это был он, настоящий или подставной хозяин "Латинского квартала" Шиманский Гелий Маркленович.

Вернее, это был не Шиманский-Карантин. а всего лишь его бренная оболочка. Смрадный дух Карантина вместе с гнилой душонкой уже портил атмосферу в потустороннем мире.

И тут я вдруг успокоился. В моей голове что-то щелкнуло, и она заработала как должно.

Я сразу сообразил, что на этот раз о прямой подставе (чтобы менты взяли меня на месте преступления) речь не шла. Ведь никто не мог даже предположить, что я сегодня приду домой, притом сразу после убийства.

То, что трагические события в моей квартире закончились совсем недавно, я определил, прикоснувшись к руке Карантина – она была еще теплой. Да и кровь на паркетном полу лишь потемнела, но еще не стала густой.

Однако "картину" все же кто-то поставил. Шиманский был только в одних трусах, а его вещи – костюм и рубашка – аккуратно висели на спинке стула, выполненного в стиле "ампир" (очередное увлечение Каролины).

По замыслу "постановщика", Карантин должен был играть роль любовника жены убийцы-маньяка Иво Арсеньева, который внезапно нагрянул в самый интересный момент и вогнал в него две пули – одну в грудь, а вторую (для страховки) – в голову.

Контрольный выстрел – так это называется на языке профессионалов, Обычно подобные веши совершаются в автоматическом режиме – бессознательно. Так нас учили, чтобы не было проколов. Ведь попадание в область сердца не дает полной гарантии, что человек умрет окончательно и бесповоротно.

Похоже, кто-то уже знал о моей воинской профессии, Пусть и не все, но вполне достаточно для дискредитации меня как добропорядочного и законопослушного гражданина. А если учесть шлейф из трупов, который тянется за мной…

Я поискал глазами орудие убийства и, конечно же, нашел – возле туалетного столика лежал наш примитивный "Макаров". Ясное дело, для постановки мизансцены убийства из ревности по-настоящему классное дорогое оружие пожалели. Жлобы…

Несомненно, "Макаров" был первозданно чист, без единого жирового пятнышка. Вот только как объяснить следствию, что на рукоятке пистолета нет моих отпечатков? Чего проще, я ведь профессионал. А профи -очень предусмотрительные люди.

Ладно, все это так, но где же Каролина? Она что, тоже принимала участие в этом "милом" розыгрыше?

Очень сомнительно. Так круто замараться моя бизнес-леди просто не могла себе позволить. Хорошая деловая репутация не терпит никаких скандалов. А уж труп в собственной квартире, тем более любовника, -это чересчур. Даже если его грохнул ревнивый муж.

Нехорошие предчувствия выросли в моей голове до размера снежного кома, который мчался с горы, чтобы превратиться в лавину. Каролина! Что с ней, где она?

Оставив покойника нежиться на пуховых подушках, я с лихорадочной поспешностью начал обследовать все комнаты квартиры. Увы, Каролины нигде не было.

Это обстоятельство немного меня успокоило. Скорее всего, подумал я, ее похитили. Но кто и с какой целью?